Журнальный мир

Алексей Клинцов прогулялся после ужина и, возвращаясь, присел покурить в скверике рядом со своей многоэтажкой. Сигарета закончилась, а подниматься не хотелось совсем — удерживал приятный летний вечер.

На другой конец скамьи опустился какой-то мужик.

— Бомжа не хватало,— огорчился Алексей, искоса взглянув на подсевшего.

Действительно, у того были очевидные признаки бездомного бродяги: небрит, давно не стриженные, всклокоченные волосы, сильно поношенные, не по сезону, одежда и обувь, измятая физиономия со следами похмелья, возраст не определишь, то ли под шестьдесят лет, то ли под сорок. Недоставало объемистого полиэтиленового пакета с припасами из мусоросборных бачков, да запах тяжелый не доносился. «Ветерок нос бережет»,— подумал Клинцов. Он решил уйти, но тут заметил на выгоревшей куртке мужика большие буквы «МЧС».

— Что ж ты, бомжара, серьезную службу позоришь? — возмутился громогласно Клинцов, повернувшись к мужику.

Того нисколько не смутило, не встревожило грубое обращение, а заинтересовало, оживило; с озорным любопытством глядел на недовольного Клинцова.

— А что, куртку я честно добыл,— просипел мужик прокуренным голосом.— И не из мусорки, из сумки с тряпьем. Люди приличные нет-нет оставляют у бачков, не смешивают с объедками и прочей бякой. И эмчеэсник тот, что барахло оставил, стало быть, нормальный мужик, ясное дело. Помог, спас можно сказать от простуды — служба у него такая, хы-хы.

— Ты балагур подзаборный, остряк, да?

— А что, времени — вагон. Охотников беседовать мало, ясное дело.

— Это точно,— поднялся со скамейки Алексей.

— Погоди подполковник, обождет твое МЧС,— тоскливо запросил мужик.

— Откуда взял, что подполковник, и МЧС? — опешил Клинцов от удачной догадки бомжа.

— Кого еще эта куртка может задеть. А звание наобум ляпнул. Вообще подумал, не выше майора — лет то тебе немного. Забыл, что все переменилось: министры — молодь сплошь, и генералы, видать, такие есть, не говоря про подполковников. Ясное дело — смута… или революция, или контрреволюция, или реставрация — хрен разберешь. Застой — творенье стариков, а смута — юных мужиков, хы-хы. Повысить тебя в звании решил, и угадал, выходит, ясное дело. Не уходи, алкаш я, не бомж — из запоя только, не очухался еще. Есть у меня крыша над головой.

— И бог с тобой,— миролюбиво сказал в рифму Клинцов, двинувшись потихоньку от скамейки.

— Инженер-механик я по диплому, тридцать лет без малого инженером-кон­стру­к­тором отпахал, пяток изобретений у меня. И для гражданской обороны кое-чего придумал. ГО ж теперь в МЧС,— скороговоркой докладывал алкаш вслед уходящему Клинцову.

— От меня-то чего хочешь? — притормозил Клинцов и развернулся.— Жалости, сочувствия?

— Да нет,— обрадовался мужик.— У меня все в ажуре: неделю бухаю, две перерыв — режим, хы-хы. С печенкой повезло, ясное дело. Как перерыв, работаю, читаю, размышляю за жизнь. Мнение иное любопытно. Не уходи.

Алексей вернулся к скамейке, присел.

— И что ж у тебя за работа? — насмешливо спросил он.

— Зря смеешься! — счастливо засветился мужик.— В нашей конторе конструкторов с матуклоном осталось с гулькин хрен. А заказы кое-какие сохранились. Математика — козырь мой, ясное дело. Ну, директор, нет-нет, подбросит работенку за наличные: рассчитать, проверить там, пересчитать. И в мой режим вписывается, хы-хы. Работа сама ко мне идет — такие пироги.

— Деньги водятся, а по мусоркам шарахаешься.

Мужик заерзал:

— Да не шарахаюсь я. И бачков этих вонючих не касаюсь. Одежку гляну иногда. Срам, ясное дело. Денег не густо, честно говоря. Директор жмется — знает, я и даром возьмусь, лишь бы мозги размять. Жалко мне денег на шмотки, вдруг не хватит на водку и жратву… До пенсии еще два года.

— А домашние расходы, коммунальные?

— Давно из дома ушел. Бабулька знакомая приютила — в баньке у нее живу. Заброшенная была банька. Починил. Когда нужно, подтоплю, дровишки — моя забота… Телик старенький есть. По дому, по двору хозяйке помогаю, если что,— такие пироги. Не лыбься — старенькая она, говорю. А библиотека у нее супер: классики, по истории книг полно, энциклопедии; cтарик ее важным кадром был в советские времена. Доступ имею, только на трезвую голову — условие поставила. Повезло, ясное дело. Когда в приличных людях ходил, намного меньше читал, хы-хы, по специальности все больше. Теперь в историю, философию ударился, политические опусы. Технарям серьезным, физикам неживая материя быстро надоедает, к людским отношениям тянет — известный пируэт. Возьми, хоть Капицу — Петра^* конечно… Сикорский^**, Никита Моисеев^***, Алферов Жорес^****. Вот и я, хы-хы. Вполне серьезный технарь, а как же,— ухмыльнулся широко мужик.

— А ты что окончил? — спросил Клинцов.

— Наш политех.

— Механический факультет?

— Ага, тридцать пять годков прошло уже.

— Я на том же факультете отучился, только тринадцать лет назад.

— Да ну!

— Точно. И экономический диплом еще получил — не так давно… Не пригодился он.

— Здорово… Ты вот по-свойски проясни мне картину, хоть в общем и целом. Судя по телику, работы у вашей конторы не убавляется, а наоборот, кажется: аварии, катастрофы, пожары лесные не утихают по полгода. У меня до сих пор из памяти не идет Саяно-Шушенская ГЭС. Бухал как раз, к концу уже шло, а тут станцию эту, красавицу, разворотило — неделю еще не просыхал… И пожар этот в кафе, в Перми, не забыть — жуть: сколько народу веселого в минуты считанные спеклось, задохнулось!

— А что ты хочешь, если барыш как теснил легко безопасность, так и теснит: в энергетике, лесном хозяйстве, общепите, на дорогах, реках — куда не глянь. Зачем по-серьезному на безопасность тратиться, если многие нарушения ее норм и даже преступления можно скрыть, наказания за эти вещи — нечувствительные, и от тех можно при случае ускользнуть или откупиться.

— И как этот расклад исправить? Что нужно-то?

— Известно что: реальные нужны строгость и неотвратимость наказания, если в корень зрить. Иначе говоря, нужна устрашающая комбинация наказания и вероятности его понести. Но откуда этому взяться, когда у нас меру наказания определяют псевдогуманисты, а неотвратимость его в руках псевдоэкономистов. Первые против строгих наказаний — этак, мол, будет не по-доброму, не по-человечески, а вторые экономить обожают на надзорных органах, МВД, Следственном комитете и прочих структурах, которые обеспечивают поимку, изобличение и наказание нарушителей, преступников. И получается: жалкие наказания, ослабленное расследование нарушений и преступлений не удерживают от черных дел злоумышленников, гособоротней среди них. Еще и провоцируют на новые «подвиги». Обе ноги хромые: и строгость, и неотвратимость. Самое то для аварий, катастроф, пожаров, коллективных отравлений да прочих бед. МЧС и медикам приходится кашу расхлебывать. Стараемся поспевать… Но не всегда вовремя, не всегда далеко сил хватает, не всегда профессионально, чего греха таить, псевдоэкономисты и по нашей части стараются. В итоге люди регулярно оплачивают здоровьем, жизнями своими кривой гуманизм и экономию бестолковую. Такие наши пироги, господин… как тебя величают? Меня Алексеем зовут.

— Петрович я,— назвался мужик и согласно закивал лохматой головой.— В принципе, Леша, и вправду спорить особо не о чем: наказания должны быть построже, избежать их должно быть трудно, ясное дело. Если помеха этому неправильные гуманисты и экономисты, что с ними миндальничать? Перевоспитывать поздно, не маленькие. Чего их при власти держать? Заменить на правильных спецов, и вся недолга. Глядишь, пойдет безопасность внутренняя в гору.

— Не меняют и все,— развел руками Клинцов.— Почему, как думаешь?

— Выходит, Леша, единомышленники у них имеются на самом верху и покровители… А что, личная и семейная безопасность наверху в ажуре, чего спешить с подъемом безопасности для всех. Можно и погодить — дело недешевое. Без того забот насущных, затратных полно: и оборонку поднимать, и армию, и сельское хозяйство, и авиапром гражданский — столько уронили всего с девяностых, поднимай да поднимай. Еще и соорудить хочется что-нибудь пышное, крупное за счет госказны типа суперстадиона или небоскреба, или горнолыжного комплекса — на память потомкам.

— Петрович, ты голова! Хорош бухать. Помогай порядок наводить.

— А что, я готов,— игриво приосанился и ухмыльнулся Петрович.— Завяжу, перетерплю, раз не справляетесь.

Алексей глянул на часы и поднялся: «Ну, вот и договорились. Пора мне. Продолжим разговор, если свидимся. Пока».

— Пока, и удачи тебе,— попрощался сникший Петрович.— Заглядывай сюда. Я покумекаю, что и как, ясное дело.