Журнальный мир

Апрель, пятница, половина шестого. В бюро уже никого не осталось. Тишина. Из коридора не слышно голосов коллег. Погас монитор. Прибран письменный стол. Полита орхидея на подоконнике. Орхидея принадлежит всему бюро, но поливает её она, только она.

Облака за окном! О, какие удивительные за окном облака! Сизые, серебристые, слегка розовые! Как в детстве! Когда волнуешься, совсем чуть — чуть, не зная почему. Как на каникулах, в самом начале каникул, когда кажется, что впереди вечность.

Легко проворачивается в замке ключ, с первого раза удаётся закрыть дверь. А вчера замок заедал, и позавчера, вообще всю неделю этот ключ почему-то не желал проворачиваться.

И в коридорах тишина. Слышны её каблучки, только её. Ноги волшебно легки. Хорошо, что не одела лодочки — они элегантны, но в них сутулишься и не можешь летать, летать, летать…

Улица. Центр Лесюрба. Неподалёку набережная, напротив — парк. Она прошлась бы вдоль реки, мимо яхт, мимо речных ресторанчиков, таких оживлённых в пятницу вечером, или по платановой аллее в парке. Платаны сейчас цветут. Удивительно. Пушистыми красно-зелёными шарами. Но на прогулку мало времени, а воздух влажен и у реки, и в парке — что тогда с локонами? Нет, лучше трамвай. Два шага до остановки. За угол и на площадь. Из соседнего кафе приветливо машет официант Тони, старый знакомый: «Замечательного уикэнда, синьорина».

Пожилой аптекарь на углу уже опускает на окнах жалюзи. Он дружески подмигивает: «Наберитесь сил перед новой неделей!»

Голуби летают над площадью. Под облаками, над облаками. Выше, ниже, вокруг… Время от времени они спускаются вниз в поисках подкрепления, потом опять взлетают… И парят, парят, парят…

Трамвай не заставляет себя ждать. И свободное место находится. У окна. Улицы, погруженные в весенние сумерки, плывут мимо.

Звонок. Телефон исчез на дне сумочки. Как всегда. Особенно, когда немного волнуешься. Только бы никаких новых сообщений, только бы ничего не изменилось! Нет. Это папа.

– У меня поясница разболелась. Ты не могла бы привезти из города мазь?

– Папуля, у тебя в тумбочке возле кровати целая банка, той самой, с травами. Я на прошлой неделе её там видела. А приду завтра утром, мы устроим совместный ланч. Собираюсь приготовить тебе телячьи отбивные. Твои любимые. Сегодня — никак.

– У тебя свидание?

– Как ты догадался?

– По голосу. Мы с тобой знакомы несколько лет

– Ну вот, тогда до завтра.

– Ладно. Только смотри, много не пей. Ты ведь знаешь, как страшен женский алкоголизм?

– Мне это не грозит, папуля, мы с тобой знакомы несколько лет, и ты помнишь, что на следующий день после алкоголя у твоей дочери раскалывается голова.

– Тогда до завтра.

Трамвай довозит её до нужного места. От остановки к ресторану подниматься по ступенькам, минуту, не больше. Легко, легко, легко… Вверх.

Опять звонок. А это кто?

– Если телячьи отбивные, не забудь про соус Барбекъю. Без него телячьи отбивные как праздник без музыки.

– Музыка за мной, папуля, будь спокоен.

Ну вот, уже в фойе. До шести ещё несколько минут. Её сажают. Предлагают заказать напиток. Она просит минеральную воду с лимоном.

Чудесный зал! Белые скатерти, букеты жёлтых нарциссов на столах. В углу — рояль, молодой человек задумчиво перебирает клавиши. Вроде только слегка касается их, поглаживает. Импровизация удаётся ему на славу. Эту прохладную нежную россыпь звуков хочется зачерпнуть ладонями и подольше удержать.

Десять минут седьмого. Вода выпита. Все ещё никого.

Двадцать минут седьмого. Место напротив по-прежнему пустует. Пианист начинает новую пьесу. Она напоминает дорогу домой. Поздним вечером. По пустым улицам. Когда волей-неволей прислушиваешься к каждому шороху, присматриваешься к теням на фасадах заснувших домов. Нет, кое-где светятся окна, там ещё не спят. Пьют чай? Читают? Ждут?

Опять телефон. Папа.

– В котором часу ты приходишь завтра?

– В одиннадцать.

– Звонил Поль. Он хочет прийти к десяти поиграть в шахматы. Это часа на два. Может, придёшь после двенадцати?

Ещё полчаса назад она планировала вторую половину субботы освободить для себя. Но сейчас засомневалась. Место напротив пустует. Ладно, к папе после двенадцати.

Пятница, вечер, половина седьмого. Мобильный молчит. Маловероятно, что тот, кого она ждёт, задержался на деловом свидании. Он никогда не занимается делами накануне викэнда.

Пианист играет «Звёздную пыль». Если зачерпнуть её ладонями, она мгновенно просочится сквозь пальцы. Как песок, как вода, как время. Сейчас она могла бы прогуливаться мимо ресторанчиков вдоль реки или идти по аллее, где цветут платаны. Идти и просто наслаждаться красками и звуками вечера, без горьких предчувствий, без тревоги, без страха опять быть обманутой. В одиночестве, но в спокойствии. Весенние облака только её, и музыка, и деревья…

Без двадцати семь. Мобильный молчит. Стоит ли ждать ещё дольше? В доме её детства много лет жила собака, добрая сука Марта. Как она ждала отца с работы! Уже после обеда, часа за два до его возвращения, собака ложилась под дверь его кабинета и начинала ждать. Ей не важно было, как долго предстоит ждать, не важно было, в каком настроении он придёт, погладит ли, пожурит или вообще не обратит внимания. Важно было, что раньше или позже наступит блаженный момент его появления и она сможет, хотя-бы на секунду, уткнуться мордой в обожаемые колени.

Без двадцати семь.

В принципе можно и ждать. Но не напрасно. Ждать со знанием дела, ждать по уважительной причине. Знать, зачем ждать, почему час — день — год жизни надо жить в унылом томлении. Как медуза скользком, холодном, гнетущем. И всякий раз вспоминать Марту. И говорить себе: ну нет, теперь достаточно, это в последний раз. Но проходит немного времени и всё забывается, и летишь на первый-же зов. И опять полна надежды.

Тот, которого она ждёт, предсказуем. Всегда. Непредсказуемы её реакции на очередное его появление: готовность прощать, готовность летать.

Без десяти семь. Опять мобильный. Папа. Ответа не будет. Им больше не о чём говорить, всё решено. Иссякла готовность быть милой дочкой, струиться патокой, идти на встречу, угождать. Перегорела!

Апрель, вечер, без трёх минут семь. Появился. Свободный и раскованный. Телу и духу, о благополучии которых он так печётся, требуются отдых и положительные эмоции. Много положительных эмоций, только положительные эмоции. Пришёл в уверенности, что она сможет их с ним разделить, даже после часа ожидания.

Пружинистость походки — иначе и быть не может, разворот плеч — не ты, так другая, аккуратная стрижка — во всём дисциплина и порядок, ироничный, холодный прищур глаз — кому есть дело до твоего часа жизни?

Она встает из-за стола и молча проходит мимо. Делает вид, что не замечает его. На полпути к выходу вспоминает, что не рассчиталась за воду, возвращается, кидает на стол десятку, спешит прочь.

Апрель, вечер. Позади и «Колыбельная в стране птиц», и «Мисти». Запах акации, язвительное око луны, насмешливая россыпь звёзд — каких — только дур не видели они под собой! Ожидающих, верящих, надеющихся…

Досадный привкус коньяка: две рюмки выпиты в одиночку в ближайшем баре. Мерзкие солёные орешки. Это только для папы у неё раскалывается голова от алкоголя.

Спешащие парочки под фонарями. Спешат за руку, под руку, в обнимку. Смех и оживлённый разговор.

Почему в барах к коньяку подают солёные орешки? Почему не шоколад, не клубнику, не ломтик манго? Почему молодой официант не подойдёт и не шепнёт ей на ухо: «Давайте сбежим отсюда? Я не официант. Я заколдованный мудрец или поэт — выбирайте, что Вам больше нравится.»

Вниз по ступенькам к трамваю. Ноги тяжелы после выпитого. Кружится голова. Сегодня в ожидании вечера целый день не могла есть. И сейчас не хочется. Ещё бы рюмку и дольку лимона. Вот ещё один бар. Нельзя, утром к папе. Телячьи отбивные и соус. Какой он хотел соус? Тартар, Ворчестр? Нет же, Барбекью! Не перепутать бы, старик сразу заподозрит недоброе. Они знакомы уже несколько лет.

Все знакомые ей мужчины предсказуемы. До головокружения, до тяжести в ногах, до солёно-горького вкуса орешков во рту.

Пустые переулки окраины, наконец, дом с сонными глазами — окнами.

В первую очередь прослушать стационарный автоответчик — ни одного сообщения. Может, мобильный? Тётя просит заглянуть, помочь разобраться со счетами. Электронная почта? Трипэдвайзер предлагает двадцать лучших отелей в Антанариву. Идея! Она полетит в Антанариву, это слово похоже на журчащий ручеёк…Завтра? Нет, сначала телячьи отбивные. Почему она не перезвонила папе? Да, ему ничего не нужно, всё решено, спланировано. Но, может быть, он хотел ещё раз услышать её голос? Убедиться, что не забыт? Услышать несколько тёплых слов, просто тёплых слов? Разве ей жалко?

Так быстро в Антанариву не получится. Тётины счета. В понедельник пораньше в бюро. Там проект, над которым предстоит работать. Орхидея, которую нужно полить. Орхидею поливает только она! Когда-нибудь в Антанариву, чужой, таинственный, непредсказуемый. Может, там звёзды добрее?

Не прохлада, холод простыней. И тишина, тишина, тишина…