Журнальный мир

Многие и сейчас, наверно, помнят сериал про умного и все понимающего участкового Анискина, и у меня, смотревшей этот сериал, невольно всплыло в памяти созвучное имя тетки Аниски из моего далекого детства, когда в послевоенные годы, полуголодные, измученные тяжелой работой люди особо радовались шутке или просто веселому человеку.

Моя мама, всегда сдержанная, серьезная, однако, очень любившая неунывающих и веселых людей, дружила именно с таким человеком — теткой Аниской.

Хотя мы жили и далековато друг от друга, но тетка Аниска ухитрялась бывать у нас каждую неделю, точнее, по воскресеньям или другим праздникам. С ее появлением все настраивались на веселый лад. Хотя чаще всего она приходила уставшая, озабоченная, и со своими проблемами. При обычном общении появлялись её необычные байки и она их рассказывала, как будто вскользь, для сравнения или назидания. И начиналось примерно так: «А вот как у меня однажды было…» Вот тут­то мы все и «превращались в слух» — не пропустить бы кульминации рассказа.

В послевоенные годы очень строго карали за кражу зерна. Даже за два килограмма могли посадить в тюрьму. А ведь «голод не тётка», на трудодни, что зарабатывали в колхозе, попробуй прожить, так что вот по возможности и «прихватывали понемногу». И вот она, работая на току, однажды, «прихватила» горсти две пшеницы в передник, идя домой, в обеденный перерыв. И этого было достаточно, чтобы кто­то донес заведующему тока. «Вот я иду домой в обеденный перерыв», — рассказывает тетка Аниска, — и меня догоняет зав.тока. И сразу: «Что несешь в завеске?» А что я ему скажу и он знает, что я несу и я знаю. И первое, что мне взбрело на ум: в завеске, в кармане у меня лежат яблоки. Я вытащила одно и давай «хрумтеть», а он все не унимается:

— Вернись по­хорошему на ток, высыпь сворованное. Иначе расскажу председателю.

Мама, не выдержав, спрашивает:

— Аниса, ну а ты, чо?

— А я… чо, чо… ела, ела… Так и заела, — не без гордости заявила тетка.

Не зря говорят в народе: «безвыходных положений не бывает» — в яблоке оказалось спасение.

В сторожах

«Довелось мне работать и ночным сторожем на току, охранять зерно», — рассказывала как­то тетка Аниска…

Основным сторожем, как известно, был дед Кузьмич. Он­то уж, все мы знали, был настоящим сторожем: степенный, рассудительный и хитрый…

Для острастки носил ружье, заряженное холостыми патронами. Кузьмич приглашался на эту «должность» каждое лето, в разгар уборочной страды. И когда зерна становилось очень много, в помощь ему назначали еще кого­нибудь. Так вот и оказалась тетка Аниска в сторожах. Сидя, как обычно, за столом, она рассказывает, что поначалу было все нормально. Ток поделили на два участка: за одним наблюдал дед Кузьмич, а за другим — она. Где­то посредине они сходились, общались, чтобы не заснуть, потом обходили свои «владения» и опять встречались. И как­то раз дед предложил мне: «А давай­ка объединимся и будем проверять и твой участок, и мой». Я обрадовалась, так как немного жутковато было в темноте, хотя и светила фонариком себе под ноги, но порой казалось, что кто­то может напасть со спины. И вот обход начали с моего участка. Когда прошли несколько метров, открылась неприглядная картина: ворох зерна был разворочен. Явно кто­то «поработал». Дед Кузьмич навел фонариком на меня и со злорадством спросил: «И как же это понимать?! У тебя, что сообщники есть? Значит, решили поживиться колхозным добром?!»

Я опешила, мне и в голову не могло прийти такое, чтобы меня могли обвинить в воровстве. Но в этот раз я заметила метнувшуюся фигуру мужчины. И опять Кузьмич злорадствовал, грозился председателю рассказать. И вот тут­то у меня закралась догадка. А не зять ли Кузьмича орудует на моем участке?!. Почему этот злодей действует только с моей стороны. И решила я деда перехитрить. Заявила ему, что свой участок буду осматривать сама и тогда, когда сочту нужным. Выждав, когда Кузьмич отошел в сторонку покурить, я в обход через свой участок подбежала к его участку и сильно разворошила зерно, и как ни в чем не бывало вернулась на прежнее место. А потом предложила, сославшись на ночной страх, проверить вместе участки.

Когда мы подошли к его развороченному бурту зерна, я также не без злорадства спросила: «А это как понимать?!» — и навела на него фонарик. Он побледнел и еле выдавил из себя: «Это не я! Это кто­нибудь из нас».

— Вот таким образом я пресекла ночные кражи и несправедливые упреки, — завершила она свое повествование о работе сторожем на току.

Как поле колхозное спасала

На краю нашего села жил дед Наумыч. Я не знаю его имени, но все от мала до велика, звали его Наумычем. Был он замкнутым человеком, а после гибели сына, который был электриком и нелепо погиб, он совсем одичал. И работа у него была под стать его натуре. Пас колхозных овец. У него была лошадь, а может и лошадь тоже была колхозной. Но на сколько я его помню, это был человек «на коне» и с огромной собакой.

Говорят, собака была умной, он ее обучил пасти овец. Я не помню, чтобы она на кого­либо нападала или покусала кого, но мы — детвора очень боялись ее.

Наумыч всегда управлялся сам. Но когда поля наливались пшеничным зерном, все пастухи боялись «потравы», так как поля становились привлекательным кормом для животных, в одиночку пастух мог и не справиться с ними. Вот тогда ему в помощь посылали еще человека. И опять тетка Аниска оказалась в роли помощника, в этот раз — пастуха. Работа как будто бы и нетяжелая, но ответственная. И вдруг случилось так, что у Наумыча загорелся сарай и соседский мальчишка, примчавшийся на велосипеде, крикнул Наумычу: «Скорее домой, сарай горит!» Наумыч, конечно, пришпорил коня, а вслед за ним умчался и его верный пес.

Тетка Аниска осталась одна с огромной отарой овец, а рядом — пшеничное поле. И овцы, почувствовав свободу, ринулись на поле. Тетка Аниска в отчаянии металась, оттягивая то одну овцу, то другую, а их все больше и больше забегало на поле. В конец отчаявшись, — рассказывает она, — я встала на четвереньки и начала гавкать и рычать.

О! Какое счастье! Овцы стали убегать от меня. А я, войдя в азарт, даже пыталась укусить какую­нибудь из них за ногу. Так вот я и спасла колхозное поле, а заодно и себя — от штрафа за потраву.

Мы все дружно смеялись, представив тётку Аниску в роли собаки. И хотя понимали, что она несколько преувеличивала, но и понимали, что и немалая доля правды была всё же в этом рассказе.

Курьезный случай

Как­то речь зашла о всяких курьёзных случаях. Мы с интересом ожидали, неужели у тетки Аниски ничего нет в запасе, по этому случаю. Она долго молчала, как бы не решаясь, нам поведать что­нибудь на эту тему. А потом, вздохнув, изрекла: «Так уж и быть, расскажу. Дело было зимой, ближе к весне.

Корм на ферме для коров был почти на исходе и надо было ехать за соломой в поле. В колхозе это практиковали. Часть соломы в скирдах оставалось на поле, неподалеку от села. И по мере необходимости можно было выехать на тракторе с тележкой и привезти. Напарник тракториста приболел и ехать оказалось некому. Что делать? Решили послать кого­нибудь из женщин. Выбор пал как всегда на меня, — рассказывает тетка Аниска. — Я попросила разрешения забежать домой, чтобы одеться потеплее. Надела старую фуфайку и поднадела теплые штаны. Но так как резинка оказалась лопнувшей, а новую вздергивать некогда, подвязалась длинным шнурком. Завязала его на узел, решив по приезде как­нибудь развязать. Едем, вот уже и поле близко. И вдруг чувствую, что надо бы “по­малому” сходить. Нет, думаю, не получится, буду терпеть. Но чем больше я гнала от себя эту мысль, тем больше меня разбирало. И, наконец, я взмолилась: “Егор, останови трактор. Мне надо нужду справить”.

Попыталась я развязать узел, но не тут­то было. Что делать? Звать Егора — стыдно. А что еще можно придумать? Была не была, кричу: “Егор, иди ко мне”. А он в ответ: “Ты чё? Сдурела? Хватит придуряться, скоро темнеть будет”. Я опять кричу: “Иди на помощь”. Егор идет ко мне, а я стою с задранным подолом. Он совсем разозлился и стал крыть меня матом. Потом до меня дошло, кричу: “Это не то, что ты подумал! Развяжи шнурок!” Егор подошел, зубами развязал узел и ушел. А я, сделав своё дело, с одной стороны, — сконфуженная, с другой — счастливая, взгромоздилась на трактор. Егор помотал головой, мол “Ну и ну!”, попросил: “Аниска, но ты никому не рассказывай про это. А то знаю я про твой длинный язычок. Еще до Нинки­жены дойдут эти слухи. Да и мужикам только дай повод позубоскалить. Всю жизнь будут подначивать”. Вот поэтому уже два года и терплю, никому не рассказываю, да и вы помалкивайте. Не хочу, чтобы Нинка Егора “пилила”, он тут ни при чем, да и мне не нужен этот позор на мою седеющую голову».

Вот такой была эта неунывающая женщина. А в остальном у неё была жизнь, как у многих в то послевоенное время.

Муж ушел на войну и не вернулся. Сходилась она после войны с одним мужчиной, но он оказался непорядочным и пришлось расстаться.

А в общем, она нашла своё счастье, взяв из детдома девочку Аллу. Вырастила, достойно воспитала и в дальнейшем радовалась внукам. Так что оставила свой след в детях и внуках, а в памяти хуторян — необычными веселыми байками.