Большой дом
Большой дом
К МОРЮ
Неотвратимо, как решенье мойры,
за поворотом нарастало море:
как миро в алтаре благоухая,
где раздалась гора – стена глухая;
искряся, как парча, купая блики
в солёных брызгах, что равновелики
Эвксинскому иль Чёрному – родному,
и Крымскому всему большому дому.
О, как бы я любила дом в посёлке,
не знающем ни стужи, ни позёмки!
Всегда под солнцем, пахнущий лавандой, –
дом с тёплым полом и сквозной верандой,
забытой книгой, бельевой верёвкой;
и осликом, и божией коровкой –
там, во дворе, где на траве дрова
и кипарис, кренящийся едва.
О Крым родной, увижу ли тебя я?
Или во сне по лестнице сбегая –
разбитой, древней, цвета фиолета,
по пушкинской, – к подножью Фиолента, –
однажды утром, накопив отваги,
нырну навек под эту кромку влаги,
где дух, ликуя, побеждает в теле…
А это будет Стикс на самом деле.
МОСТ НА ДРИНЕ
Боже, Боже не отвержи,
не отвержи, не отрини.
Я хочу увидеть тоже
мост на Дрине, мост на Дрине.
Бросить камешек в глубины
(пусть в зелёный невод внидет!),
слушать гомон голубиный,
на мосту стоять и видеть,
как заря горит на Дрине,
как румянить крыши радо
солнце в облачной перине,
выше града Вышеграда…
Я забьюсь в твою корзину,
пусть ещё помедлит кара,
отнеси меня на Дрину,
как мальчишку-янычара.
И несомая на встречу,
из-за леса, по-над кручей,
я засну и не замечу
жизни страшной неминучей.
О МАТРОНЕ АНЕМНЯСЕВСКОЙ
Горит земля до донышка,
до брёвнышка – в дыму.
А где живёт Матрёнушка,
неясно никому.
Не в темноте обидчивой
в сенях, на сквозняке,
а в теплоте провидческой,
у Господа в руке!
Чтоб помощь скороспешную
иметь нам и в огне,
шепчу во тьму кромешную:
«Матрёнушка, и мне…»
* * *
Как же долго идёт Рождество!
Сотни дел предваряют его,
сотни снов в забытьи, сотни встреч,
сотни страхов, зависших, как меч.
Но пока ты живёшь как-нибудь,
три царя отправляются в путь.
Центр Вселенной смещается в хлев,
сторожит Его кот, аки лев,
добрый ослик мечтает над Ним:
«Повезу Тебя в Ерусалим!»
И в языках растёт торжество:
Кристмас, Божич, Риздво, Рождество!
НАПЕВ И КАМЕНЬ
Умирают легенды, забываются мифы,
исчезают напевы сладчайшие, лучшие,
мировые сюжеты – Орфеи, Сизифы, –
единичные случаи.
Будто всё поразил неизвестный недуг,
навалилась усталость, и это не лечится,
будто тихо прощается всё человечество
с человечеством, друг.
Но покуда невидим, но непререкаем,
в небесах нависает обещанный Сад,
мы с тобой напеваем, и камень толкаем,
озираясь назад.
ПЕРЕВОДЫ С СЕРБСКОГО
Милан Ракич
СИМОНИДА
Ослепили тебя, прекрасная фреска!
Незамеченный, под покровом ночи,
ни красы твоей не щадя, ни блеска, –
басурман ножом тебе вынул очи.
Но не смог коснуться уст, что молчали,
и всего королевского лика в нимбе:
золотой короны, цветной вуали,
кос тяжёлых твоих под ними.
На колонне, освещённой свечами,
я увижу тебя и – дивлюсь, настолько
ты судьбу свою переносишь стойко:
в мозаичном платье, бледна, печальна.
Так от дальних солнц, космической пыли,
проливается свет к нам из звёздных облак,
а мы видим сияние, цвет и облик
тех далеких звёзд, что уже остыли, –
и теперь в душе всё горит обида,
а со старых стен, что мрачнее ночи,
мне сияют ясно, моя Симонида,
те твои давно изъятые очи.
Милорад Й. Митрович
ДВА ЛИСТКА
В осенних горах убывает листва,
И носятся по ветру листика два.
Один – покорёженный, грустный, сухой,
И свежий, как летнее утро – другой.
А вовсе недавно, в погожие дни,
На ветке единой качались они.
Там первого солнце встречало зарёй,
И плакал во тьме бесконечной второй.
Но вихрь налетел – и скитаться двоим,
И общая доля назначена им:
Внизу, на холодной могильной плите,
Навеки улягутся листики те.
Джордже Нешич
ОКНО, В КОТОРОМ ТЕЧЁТ ДУНАЙ
Когда распустится вязь земная,
и пораженьям наступит край,
хотел бы стать я, не исчезая,
окном, в котором течёт Дунай.
Чтоб сквозь меня устремлялись взгляды
дорожкой лунной, чей путь далёк –
по водной шири, по синей глади,
на берег Бачки, где тополёк.
Чтоб вечерами спускались зори,
запотевало стекло окон,
и детский пальчик чертил узоры
на сон грядущий, на мирный сон.
Хотя б на вечер побыть мне дай
окном, в котором течёт Дунай!
Данило Йоканович
СЛАВЯНСКОЕ
Порой во мне – во сне, в тумане
проснутся древние славяне.
Лес дышит. Аромат всё гуще
у лип цветущих,
и не вино услада духа,
а медовуха.
И пчёл страда необозрима –
несутся мимо,
блестит на них, не облетая,
пыльца цветная…
ПО ТРАВАМ
По травам, утрами омытым,
хмельными конями несом,
я мчался, – и те копыта
поныне стучат сквозь сон.
Их цокот остался за сливовым садом,
зелёное кружево вяжет в полях,
со звонкой двуколкой разносится рядом,
выкатываясь на серебряный шлях.
А голову в руки уронишь порою –
и гривой коснуться тебя норовят
и тёплой, невидимой тронуть губою,
как будто вбирая травы аромат.
г. Черкассы, Украина