Борис Борисович и его жёны

Борис Борисович и его жёны

Рассказ

1

 

Это даже не художественный текст – это то, что современные продвинутые деятели от литературы называют «нон-фикшн», то есть тут почти всё правда. Даже фамилии подлинные. Если какие-то детали, сопутствующие описываемому факту, я и позабыл, то от их присутствия ничего бы не поменялось.

Был у меня в молодости приятель Борис Борисович Кругляк. Человек умный, старательный, энергичный, с одним недостатком: он был влюблен в свою фамилию. Каких только ему в школьные и студенческие годы прозвищ не придумывали из-за этой фамилии: и Круглый, и Шарик, и Кубик, а он только больше и больше ею гордился. И ещё он считал, что у матери его была тоже красивая фамилия – Шкаденко. Я ему прямо говорил, что памятник людям с такими фамилиями вряд ли поставят. Ну, что: ты подойдёшь к памятнику, а на нём надпись: Кругляк или ещё смешнее – Шкаденко! Для памятника нужна фамилия простая, вроде: Жуков, или Гагарин, или Романов на крайний случай.

Случилось всё это ещё при советской власти: окончил Борис Борисович автомобильный факультет Горьковского политехнического института имени Жданова и получил законное распределение на какой-то оптико-механический завод в городе Свердловске, будто в городе Свердловске нет своего политехнического института. А был закон такой: отучился ты бесплатно в вузе, да, может, ещё и стипендию получал – отработай на том предприятии, где твоя специальность требуется, два года, а после – как хочешь, так и живи.

Город Свердловск в советское время почти ничем не отличался от города Горького; они, как два родных брата: закрытые для иностранцев полутарамиллионники, индустриальные муравейники, работающие на оборонку. Половина населения давала подписку о неразглашении секретного чего-то и, встречая какого-нибудь эстонца или якута, говоривших немножко с акцентом, шарахались зашоренные горожане от него, как от агента ЦРУ. Эта закрытость создавала эффект глубокой провинции, а учитывая, что в молодости, которая прошла у этих городов несколько веков назад, оба они были когда-то центрами средоточия патриархального старообрядческого купечества, потому и архитектура их была схожа: доходные дома с дворцовыми фасадами, особнячки полукаменные купеческие и бараки с сырыми подвалами и выгребными ямами.

Даже школа невьянской иконы, расцветшая вокруг дореволюционного Екатеринбурга была создана выходцами-старообрядцами из нижегородской Балахны.

И вот приехал мой Борис Борисович, а пока что Боря, в назначенный ему город Свердловск, оформился на работу, прописался в общежитии. Очень скоро вырос он у себя на заводе до мастера и стал цениться начальством. Квартиру ему выделили ведомственную однокомнатную, что редко делается для молодых специалистов, да к тому же не женатых. Вместе с тем и личная жизнь у него наладилась, да так наладилась, что не каждому так повезёт: завел он себе не одну девушку, а двух сразу, и пошла у него дружба, любовь в смысле, с ними обеими. Ну, не вместе он с ними стал жить, как татарин какой, а в гости они к нему стали наведываться попеременно. Девчонки про эту игру Борину всё знали. Да уж больно нежный Боря был человек и обходительный – не хотелось им с ним отношения обострять.

Так как в советские времена в церковь мало кто ходил, а в церковных вопросах вообще никто ничего не понимал, то Боря всем: и подружкам своим, и знакомым, которые про его двойное увлечение знали, легко лапшу на уши вешал. Боря был крещен, носил нательный крестик и не скрывал этого факта. Небесным покровителем его был (так повезло!) по крещению как раз мученик князь Борис, первый русский святой. Так как внешностью своей, кудрявостью и сообразительностью Боря чем-то напоминал библейскую нацию, то ему не раз приходилось защищать свое имя, объясняя, что оно самое святое и самое русское. Приходилось ему не раз объяснять и свое поведение нестандартное: что, если, мол, не венчан он ни с кем из девчонок, то и греха в этом никакого нет.

Дошло до того, что Боря перезнакомил подружек своих, а звали их Соня Синичка и Таня Журавлева. А так как Боря Кругляк очень много внимания придавал своей фамилии, то он и в девчоночьих фамилиях пытался разглядеть какой-то смысл – вроде, как синица в руках, а журавель в небе. Потом даже в модный ресторан «Старая крепость» как-то раз они все вместе втроем сходили. Он мне уже в зрелом возрасте этот эпизод объяснил – что бы всё честно было!

Как и многие технари той эпохи, Боря любил на досуге просматривать всяческого рода научно-популярные журналы типа «Знанье-сила», «Техника молодёжи», «Вокруг света», «Здоровье» и так далее. Много их выходило в те годы.

И вот в одной статейке научной или полунаучной вычитал, что всё развитие человечества происходит за счёт мутаций особей мужского пола, то есть мужской пол как бы экспериментальный и передает он, мужчина, весь свой жизненный опыт, всю информацию, скапливаемую за всю жизнь, женщине, а та эту информацию только трансформирует в своих детей. У Бори братьев не было, и у Бориного папы тоже братьев не было, и у дедушки Бориного братьев не было, а глубже Боря уже и сам не знал, кто был и что делал. И этого уже достаточно!

Получается, что если у Бори не будет сыновей, то жизнь и вся эволюция последних, как минимум, трёх поколений прекрасной фамилии Кругляк – коту под хвост. Боря мне всю эту теорию подробно потом объяснял: и про мутации, и про X- и Y-хромосомы, и про то, что мальчиков больше рождается, а выживает меньше, и про то, что выкидыши человеческие при неудачной беременности – чаще зародыши мужского пола. Я, в общем, ничего не понял, но это важно для продолжения Бориной истории.

Житейская народная мудрость про то, что хороших мужиков ещё щенками разбирают, Боре была с детства известна, и он сумел без потерь пройти возраст созревания и глупого возмужания, когда нас, мужиков, как раз и разбирают. И вот уже взрослым, и имеющим даже какой-то социальный статус, он встал перед проблемой продолжения рода. Тут уже не до любви было.

Собрал он в «Старой крепости» своих подружек Соню и Таню во избежание недоразумений совместно решить задачу продолжения рода Кругляков. Было Бориным подружкам тогда по двадцать лет, и похожи они были друг на друга удивительно: обе – низкорослые, коренастые, широкоскулые, только волосы у Сони каштановые, а у Тани – светло-русые, почти соломенные, и работала Соня в аптеке, а Таня – в парикмахерской, и жили они обе в общежитиях, но в разных.

И Соне, и Тане было к тому времени уже известно о существовании соперницы, и им было даже любопытно познакомиться друг с другом – тоже те ещё экземплярчики. Видать. Так, чокаясь шампанским и закусывая черной икрой, Боря объявил подружкам, что женится только на одной, а вот на которой – зависит от них. Кто первая родит ему наследника, сына Борю, та и может рассчитывать.

 

2

 

Тут перестройка грянула, кооперативы расцвели пышным цветом, раскрылись глазоньки у населения с предпринимательской жилкой. Миллионеры настоящие появились – партийные взносы-то (кто партийные билеты не выбросил, может похвастать!) тысячами да десятками тысяч начали платить. Легендарный, прогремевший на всех телеканалах советский миллионер Артем Тарасов не единственный, кто девяносто тысяч за месяц взносов родной партии заплатил.

Боря Кругляк в партии не состоял, но кооператив, который они с заместителем председателя облисполкома и с командиром одной из воинских частей замутили, процветал. Начали с лесопилок, с леспромхозов обычных, а там нелегкая понесла.

Но, видимо, остался Боря чужаком в Свердловске – вынужден он был оттуда бежать в родной город Горький. Я не понял, что тогда произошло неприятного в коллективе учредителей первого Бориного кооператива, только сбежал он вместе с пакетом заказов и договоров очень солидным, оставив компаньонов без перспектив. Всё своё ношу с собой, – любил поговаривать Боря в те годы. Лесов-то в родной горьковской области, да и в соседней, кировской, – не вырубишь и за две жизни. Боря быстро нашел компаньонов нужных на своей родине: бывшего председателя областной сельхозтехники и директора солидного лесного хозяйства, и очень скоро новый кооператив уверенно поднялся на ноги и зашагал.

А тут и Таня прислала телеграмму, что родила она маленького Борю и что большой Боря может приехать и посмотреть на наследника. К слову сказать, Соня тоже родила через месяц после Тани, но девочку. И назвала дочку Машей, а потому телеграмму посылать не стала. Борис, приехав в Свердловск, чтобы забрать с собой будущую жену с сыном на новое постоянное место жительства, даже не вспомнил о второй подружке. Только спустя уже какое-то время Таня, которая всё знала про соперницу, рассказала ему о Соне и нежданной его дочке Маше, которую Боря так и не увидел в тот поспешный заезд.

Свадьбу сыграли уже в Горьком скромную, но в ресторане, с белым платьем, фатой и шампанским. Квартиру сняли трехкомнатную, няньку наняли. Боря ездил к тому времени на собственной черной «Волге – ноль второй» с водителем. Деньги лежали в спальной комнате под кроватью, упакованные в полиэтиленовые банковские большие брикеты, перевязанные шпагатом, – девать их было некуда… пока. Но приватизация пришла.

Боря Кругляк нанял целую команду ребят, которые работали на вокзалах и рынках, скупая «ваучеры» у простаков и алкоголиков за какие-то «гроши», а иной раз и за бутылку водки…

Скучно всё это вспоминать: перестройка, кооперативы, ваучеры, приватизация, бандиты, миллиардеры, загородные коттеджи, больше похожие на замки, готовые к осаде…

Быстро это как-то проскочило мимо Бори или вместе с Борей, и вспоминается сегодня, как странный сон, причем даже не верится, что это был не сон. Особенно для Бориса! Для Бориса весь этот сон, вся эта суета, вся эта кутерьма завершилась как ударом головой об стену: оказалось, Боря-младший болен, болен неизлечимо – аутизм. Проявилось это у мальчика в шесть лет, а к десяти годам стало ясно, что все предпринятые виды лечения бессмысленны, настолько был очевиден прогресс болезни. Да, это не смертельно, но для Бориса Борисовича и его Тани казалось в тот момент полной катастрофой всей жизни.

Борис Борисович был вынужден принять жесткое решение и продал весь свой бизнес, чтобы иметь возможность заняться сыном и семьей в целом, так как Таня его стала потихоньку, без скандалов, но изрядно выпивать. Он же стал классическим рантье, разместив капиталы в инвестиционных фондах Швейцарии и Австрии, и даже, как «рантье», стал записывать свою специальность и место работы в анкетах, когда это требовалось. Борино неотлучное присутствие в их большом двухэтажном особняке, где постоянно были ещё и супруга, и прислуга, и медсестра, ничуть не улучшало здоровья мальчика, а лишь повышало градус напряжённости.

В конце концов Таня, как последнюю надежду, высказала Борису мысль о возможности поездки в Китай, на остров Хайнань, в специальную клинику, о которой она читала какие-то просто фантастические отзывы в Интернете. Боря не возражал – он готов был пойти на самые сумасшедшие авантюры, только бы не сидеть без дела, только бы вылечить сына. Таня улетела с мальчиком и с медсестрой в качестве помощницы и компаньонки в далёкую непонятную клинику с нетрадиционной китайской медициной.

Сначала шло всё как хотелось: и перезванивались каждый день, и надежда в голосе Тани звучала, и надежду эту в Таню поселили не местные врачи, а пациенты клиники, с которыми она там познакомилась. Потом в разговорах появились интонации, в которые Борис Борисович верить не хотел, но компаньонка Тани всё худшее подтвердила – Таня выпивает. Но Кругляк ничего сделать не успел – трагедия случилась.

Не хочу пересказывать то, чему не был сам свидетелем – Таня утонула. Утонула вместе с сыном Борей в бассейне спа-отеля при этой мудрёной китайской больнице.

Так закончилась семейная жизнь Бориса Борисовича Кругляка. Стал он в сорок с небольшим похож на настоящего старика-пенсионера: седой, с животиком, в очках, бороду неряшливую козлиную отпустил, волосы космами нечесаные во все стороны торчат, брови пучками, мало того – волосы и из ноздрей и из ушей стали расти. Остались у него, правда, пара интересов в жизни: стал он коллекционировать портсигары и табакерки всех времён и народов и постоянно ремонтировал и реконструировал свой двухэтажный дом на берегу Волги. Для этих всех ремонтов был у него «кухонный мужик», как он сам его называл, – старый его товарищ, с которым он ещё в институте учился, тот и мастеров нанимал, и следил за качеством работ, и садовничал, и шофером личным у Бориса Борисовича служил. Была ещё в доме тетка, приходящая из ближайшей Печерской слободы для всяких женских дел: прибраться, полы помыть, пыль вытереть, обед, ужин сготовить, рубашку постирать, погладить, да мало ли что ещё!

Дом Бориса Борисовича был хорош тем, что стоял в полугоре между городским Гребным каналом и крепостной стеной Печерского монастыря, в который повадился теперь ходить Борис Борисович и на службы, и на исповедь. Ещё завел Борис Борисович себе собачонку серенькую, маленькую, глупую и лохматую странной породы какой-то, вроде цвергшнауцер, с отвратительным характером, но впечатляющей родословной. Звали собачку по документам сложно как-то, вроде как Графиня де Луи де Сен-Фаль, а то и ещё серьезнее, но Боря звал её просто Баськой. И, как это часто бывает, собачка со временем стала походить на своего хозяина так, что издалека было видно, – данная конкретная псина имеет своего конкретного хозяина в лице Бориса Борисовича.

 

3

 

Перестал ездить Борис Борисович за границу в Швейцарию и Австрию, где у него всё еще были какие-то финансовые дела – все решения принимал, сидя на диване в своем бревенчатом домике-избушке, стоящем на берегу Волги посреди яблонь и вишен. И в Москву, и в Питер перестал ездить в антикварные магазины да на аукционы, где раньше покупал себе всякие курительные безделушки – через Интернет начал заказывать. Зато повадился ходить в монастырь к игумену монастырскому, с которым часами мог пить чаи и разговоры вести безобидные и умные. Иногда и рюмку водки позволяли они себе, когда не было уставом запрещено.

Игумен монастыря был личностью значительной, габаритной и многообразно грамотной. Много чего интересного Борису Борисовичу он рассказывал про свой монастырь: про летописца Лаврентия, который здесь первую русскую летопись писал, и про подземный каземат, в котором якобы царь Иван шестой сидел до того, как его в Шлиссельбург перевели, и про детей Карамзина, которые здесь, на монастырском погосте нашли свой последний приют, и о том, как братия в раскол уходила за Волгу из этого монастыря, унося с собой и книги древние, и иконы. Но всё же это не часто случалось, такие чаепития с беседами – только по приглашению.

Ежедневным же его маршрутом для прогулок с Баськой стала тропинка вдоль стен монастыря. Выйдет дорожкой заасфальтированной Борис Борисович Кругляк на площадку для туристических автобусов, посидит не скамеечке, полюбуется на просторы волжские – собачка его рядом под скамейкой подремлет, и назад, по тропочке между кустами сирени и бузины, вниз, к своей двухэтажной избушке-теремку.

Однажды на этой смотровой площадке для туристов и случилось у Кругляка замечательное знакомство, перевернувшее его устоявшуюся уже стариковскую, как ему казалось, жизнь. Совершенно неожиданным образом подошла к нему интересная и довольно молодая дама из числа приехавших на туристическом автобусе и с извинениями за нетактичность обратилась к Борису Борисовичу

Прошу меня простить, если я вас беспокою, но не расскажите ли вы мне что-нибудь интересное про породу вашей собаки? Это ведь цвергшнауцер?

Да, это – цвергшнауцер, – ответил чуть удивленный Кругляк.

А расскажите мне, пожалуйста, об этой породе. Моя близкая подруга собирается себе такого же завести. У меня-то у самой ротвейлер. Подруга мне показала фотографии родителей щенка, которого она решила взять, и те, родители его, прямо, как копии с вашего песика. Вот обучается она, эта порода, легко? И как кормили вы её в детстве? И как она с детьми себя ведёт? Меня зовут Катя, а вас?

А меня Борис, – ответил Боря. – Как с детьми она себя ведет – не знаю, потому что детей у меня нет. Обучается она, как и любая собака, трудно, но я сам с ней работал, и поэтому все, чего мне хотелось, у меня получилось. А вот кормить – здесь есть одна сложность, но на пальцах не смогу объяснить. Я покупал колхозное молоко, заквашивал его хлористым кальцием и делал из него творог. В общем, если интересно, я могу вам все рецепты по электронной почте сбросить, а на словах – бессмысленно, все забудется.

А дайте мне вашу электронную почту, я её своей подруге передам, и она с вами свяжется.

Да, запишите. А как вашу подругу-то зовут?

Маша. Мария Борисовна Синичка.

Как-как говорите ей фамилия?

Синичка! Красивая фамилия?

Красивая. А где она живет?

В Екатеринбурге.

А сколько ей лет? – Бориса Борисовича как током ударило.

Ей уже двадцать. Вот уже месяц она думает, не знает: то ли ей замуж выйти, то ли собаку завести, – что-то говорила Катя, эта новая знакомая Бориса, присев рядом с ним на скамеечку и совершенно не интересуясь тем, что рассказывает экскурсовод их группе. Но, Борис так же не слушал того, о чем говорит ему Катя, он как бы занырнул в какой-то туман, его голова быстро заполнилась гулом воспоминаний и расчетом вероятности, что это его…

Приехал Кругляк в Екатеринбург выбритым, постриженным, отутюженным, подтянутым, в белоснежной рубашке, в итальянском костюме, во французском галстуке и так далее. Борис Борисович не узнал Екатеринбурга, в котором жил и работал двадцать лет назад, даже больше, чем двадцать. Нет, конечно, не вылизанным город ему показался теперь, но каким-то ухоженным и приспособленным для того, чтобы жить и работать в нем.

Сравнивать его с родным Нижним Новгородом было невозможно: в родном городе годами перед глазами убитые дороги с раскуроченными тротуарами, вечная грязь незавершонок в центре и расстраивающие все надежды, жестяные синие строительные заборы.

Хотя объяснение такому очевидному явлению Борис нашел моментально: в течение десяти лет их земляк Ельцин возглавлял государство, и у руководства этого города не было проблем выбить любые деньги из московских министерств для приведения родового гнезда президента в божеский вид. У нижегородцев свой глава государства когда-то тоже был, Свердлов, но недолго; были главы правительств, но тоже недолго: Булганин – два года, Силаев – год, а Кириенко и вообще несколько месяцев. Понятно, что за такие сроки приличных денег на благоустройство родного города выделить не успевали.

Ну, в общем-то, вот и весь рассказ: разыскал Борис Борисович Кругляк вторую подругу своей бесшабашной юности, в смысле Соню, познакомился со своей дочкой Машей и привез их в свой Нижний Новгород. С Соней они расписались и повенчались, Машу выдали замуж, и родила она двух мальчиков – Бориса и Глеба. Они пока ещё маленькие, но уже видно, что «кругляки».