Журнальный мир

Странно сидеть так и смотреть на свои голые колени, и слушать, как над головой шелестят листья. Где-то течёт вода. Шелест перебивается острым, звонким щебетом.

Подняв голову, Хевва видит над собой стайку пёстрых попугайчиков. Они захватывают клювами просвеченные солнцем листья.

Выпрямляет на траве ноги и смотрит — как выглядят теперь. Красиво. Смотрит на живот. На грудь, на соски. На запястья. Она без одежды. Её тело красиво. Красота ощущается приятно — особенно если вдохнуть и вытянуться, закинув руки. Голое тело выглядит чужим. Никогда не видела его таким при дневном свете, тем более не рассматривала. Слегка тревожит беззащитность кожи перед жёсткими растениями и назойливыми насекомыми. Зря: трава, на которой она сидит, мягкая и тёплая. Стрекозы, мотыльки, божьи коровки — они не мешают. Утренний воздух приятно скользит по спине.

Хевва пытается прочитать название шёлковой травы, но слепит солнце. Другая табличка стоит возле дерева. Написано, что это дерево — индийская мангифера. Какая разница.

Откидывает с плеч волосы, кладёт правую стопу на левое колено. Тянет за голень и видит то, что перед этим нащупала: большой шрам от ожога на икре правой ноги. Иначе его не заметить. Не помнит, откуда он, разве что глухое тёмное эхо… Пальцы тянутся к шраму, поглаживают, будто проверяют, на месте ли. Неприятная назойливая привычка. Надо отвыкнуть.

Красота — возможность получать удовольствие от движений. Прилив сил: Хевва из неподвижности резко вскакивает, мчится босиком по бежевой мягкой дорожке. Тонкий песок. По сторонам мелькают сплетённые воздушные корни и кактусы в два человеческих роста, покрытые жёлтыми и алыми соцветиями. Удивлённо открытые лилии на длинных стеблях. Расчерченные ромбами стволы пальм: высокие, узкие, широкие, короткие, изогнутые, прямые. Ананасы, укутанные в листья. Многочисленные таблички с надписями на пяти языках.

Останавливается. Дышит. Зелень покачивается в такт дыханию. Между высокими колосьями бродит перепёлка. Воздух остужает взмокшую кожу. Смеётся. Подходит к автомату с напитками. Отверстие для монеты заклеено скотчем. Нажимает кнопку, и выкатывается запотевшая жестяная банка. Холодное, лёгко-сладкое, щекочущее пузырьками льётся в рот. Глотает жадно. Захлёбываясь — смеётся. Большая белая птица срывается и, почти не взмахивая крыльями, летит сквозь ярко-синее небо. Хевва провожает её взглядом. Пустая жестянка глухо ударяется о дно урны.

В этот момент Хевва замечает мужчину. Резкий приступ паники. Скрыться негде. Страх медленно отступает: мужчина смотрит на неё удивлённо, не подходит к ней. Он, как и она, без одежды. Он не возбуждён. Хевва прячется за стволом тюльпанового дерева. Выглядывает осторожно. Мужчина тоже смотрит на неё. Он неуверенно улыбается — зубы у него белые-белые. Чёрные волосы и щетина. Светлая кожа. На груди, на ногах и внизу живота волосы тоже чёрные. Контраст с кожей. Худощавый. Ей нравится, как он выглядит. Его тело красиво. Неподвижно смотрят друг на друга. Но Хевва снова хочет движения, она уходит, убегает. Попадает в розарий. Бродит среди роз, вспоминает и представляет, как мужчина смотрел на неё. Это приятно, будто его взгляд, легонько, как пушинка с цветка, скользит по коже, попадая туда, куда он ещё не смотрел. Розы покачивают бутонами.

Хевва идёт дальше, сквозь влажную теплицу с орхидеями. Орхидеи медленно шевелят корнями. Время от времени она немножко смеётся. Бродит, пока не оказывается у ограды.

Ограда — уходящая в небо терракотовая стена. Стена украшена разноцветными стёклами, от которых на дорожке зелёные, жёлтые, синие, розовые пятна света. Как леденцы. Если прижать ладонь, чувствуется, что стена горячая. Хевва идёт вдоль ограды. Она пытается заглянуть в красное стекло, чтобы узнать, что за стеной, но видит лишь красные тени. Ладони липкие от сжатых в горсти фиников. Ест на ходу. Увидев вставленное в ограду узкое бесцветное стёклышко, убирает с лица волосы и приближает лицо, глаз. Это стекло — прозрачное. Смотрит.

Пустая улица. Угол жёлто-серого дома. Голые этажи. Солнце отражается в тёмных окнах. Разбитая дорога. Горячий ветер иногда поднимает пыль. Растений нет.

В следующую встречу она и мужчина снова долго смотрят друг на друга из-за деревьев. Потом перебегают за другие стволы и, смеясь, продолжают смотреть. Такая игра. Хевва замечает, что на этот раз мужчина возбуждён. Но это её не пугает, ей нравится. Теперь она понимает, зачем в саду автоматы с презервативами. Игра приедается, хочется почувствовать запах этого мужчины, она подходит к нему. Он проводит ладонью по её лбу. Она его целует. Он кладёт руку на её бедро.

…Выбросив в урну использованный презерватив, бродят по бежевым дорожкам. Держатся за руки, как дети. Песок липнет к влажным стопам. Улыбаются. Хевве нравится, как блестят белые зубы и чёрные глаза Эда, когда он смеётся.

Он показывает ей на табличках кнопки, нажимая которые можно слушать рассказы о растениях — ареал распространения, значение для сельского хозяйства, истории, мифы, легенды. Показывает знаки, объясняющие, что можно трогать или есть, а что — нельзя. Хевве чудится отдалённый звук прибоя, Эд говорит, это кроны под ветром.

Если чуть дольше смотреть через прозрачное стекло в ограде, можно увидеть, как кто-то идёт. Улица, угол дома, дорога. По дороге идёт женщина, закутанная в чёрный хиджаб¹. Она быстро переступает в своей длинной одежде.

Мягкий сквозняк — из тени к солнцу — скользит по плечам Хеввы. Шелестят листья.

На той улице нет ветра. Солнце злое. Оно раскаляет бетон. На сосредоточенном лице женщины в чёрном — крупные капли пота. Руки её в узких перчатках. Видно, как она резко выдыхает, немного выпятив нижнюю губу, чтобы воздух попал на нос.

Эд говорит: «Ты такая лёгкая!» Он берёт Хевву на руки и кружит среди цветов. Её волосы развеваются. Они хохочут, пока не падают в упругую траву, в цветы. Губы его жестковатые, но к соску он прикасается едва-едва. Как тихо. Только птицы. Её ноги быстро обвивают его тело.

Потом они курят, устроившись на холме. Это единственное место, откуда виден закат, объясняет Эд. Вдалеке солнце растворяется в тёмно-зелёных кронах, и дым, который Хевва выпускает — розовый на просвет. Затягивается снова. Бывает ли большее расслабление.

Эд засыпает раньше неё, на животе, словно ребёнок. Хевва осторожно целует его спину. Он не просыпается. Она смотрит в лунном свете: от его левой лопатки, как осьминог, ветвится неровный шрам, рваной линией сползает вниз. Кое-где шрам перетянут маленькими стежками, следами от скоб. Хочется уйти.

Сколько ни гуляют они, ни бродят меж клумбами — сад не кончается. Всё время находятся новые дорожки, заросли новых цветов, новые таблички и рассказы, новые теплицы, новые автоматы — они нажимают кнопки, и в ладони падают маленькие бутылочки с игристым вином, среди пузырьков плавают льдинки.

Но Хевва отовсюду находит путь к ограде. Эд не знает. Пользуется временем без него. Улица за оградой всегда одна и та же: угол дома, раскалённая дорога и женщина в хиджабе. Чаще всего маленькое лицо женщины спокойно и сосредоточено. Изредка улыбчиво. Иногда припухшие глаза.

Хевва и Эд в садике астр, он спрашивает её: «Знаешь, что это? Там!» — указывает вверх. Но она ничего не видит за деревьями. Он выше ростом. Тогда он приподнимает её, обняв за талию. Она плотнее прижимается к нему телом. Вытянув шею, видит последние этажи стеклянного здания. За окнами — письменные столы и человеческие фигурки. «Это администрация!» — говорит Хевва. Он осторожно ставит её на землю, поворачивает лицом к себе и целует. Но потом, немного отстранившись, говорит: «Нет, это клиника». «Какая же это клиника!» «Каритативная». «Нет». Спорить быстро надоедает. Это всё равно.

Снова идут, останавливаются, чтобы прослушать истории о растениях. По дереву, плоды которого есть нельзя, ползёт маленькая тонкая змейка. Кожа её — перламутрово-зелёная. По небу плывут большие белые облака. Верещат, перелетая с дерева на дерево, мелкие канарейки.

Хевва, глядя через стекло, ждёт появления женщины в хиджабе. Той всё нет. Улица неподвижна. Женщина наконец приходит, Хевва кивает самой себе, но в этот момент что-то грохочет, в свете мелькает ещё более светлая вспышка. Женщина в панике отскакивает назад, путается в одежде. Пропадает из поля зрения. Угол дома медленно обрушивается. Откуда-то пронзительно кричат, но крик перекрыт новой волной грохота.

Боль в ушах. Хевва отшатывается от ограды. Она бежит, пока Эд не останавливает её. «Ну что ты, что ты, не плачь!» «Слишком громко…» «Ну что ты, это гроза. Тучи. Видишь?» Поднимает заплаканное лицо — над кронами висят чёрно-синие тучи, по ним текут фиолетовые акварельные разводы. Птицы молчат. Через несколько секунд тучи заглатывают солнце и теряют свои цвета. Остаётся серый. Первые капли серые, однако это нежный оттенок. Молния распарывает небо, проявляя очертания туч; нарастает гул грома.

Дождь тёплый. Молнии красивые, не страшные. Её мокрые волосы струятся по плечам, его мокрые волосы липнут к лицу. Они мчатся к теплице. Прячутся от дождя среди орхидей. Она убирает с его лба мокрую прядь. Он ловит и целует её ладонь. Орхидеи поворачивают к ним цветы — розовые, белые, леопардовые. Орхидеи внимательно смотрят. Мокрая кожа такая скользкая, если движешься быстро. Корни извиваются в воздухе. Вода течёт по стеклянной крыше. После дождя вымытый сад — как новый. И светящаяся радуга над ним.

Хевве нужно немного времени, чтобы забыть и снова пойти к ограде. Теперь вместо угла дома руины. Дорога в чёрных пятнах. Но тишина.

Нет же, оттуда щебет. Там птицы? Это не птицы. Детский смех. Мальчик и девочка — черноволосые, с большими чёрными глазами. Они играют на остове дома. Разговаривая, спускаются по обломку, садятся друг напротив друга. Девочка хлопает в ладоши. Совсем маленькие. Появляется женщина в чёрном. Теперь она в никабе². Хотя лицо полностью закрыто, Хевва не сомневается, что это та же. Женщина кричит на детей. Они уходят. И она быстро уходит. Теперь она всегда появляется в никабе. Иногда приходят дети. Позже только мальчик. Когда он играет один, он не смеётся и не разговаривает.

«Ну что?» — спрашивает Эд. Они в девятый раз прослушали аудио-комментарий к табличке возле дерева. «Я думаю, мы не обязаны этого делать, — осторожно высказывается Хевва. — Тем более, здесь написано, что запрещено». «Согласен». «Странно: пишут одно, а говорят другое». «Да. Выглядит оно в любом случае не слишком аппетитно».

Свисающие с дерева плоды похожи на огромные пшеничные зёрна. С ветки на людей внимательно смотрит застывшая змейка. Хевва замечает, что это и не змейка вовсе, а ящерка на маленьких ножках. Бирюзовые глаза ящерицы печальны.

«Не слишком. Но любопытно, каково оно на вкус», — говорит Хевва.

«Думаю, невкусно. Как сырое тесто».

На них смотрит неподвижный павлин. Он стоит в тени, поэтому кажется бесцветным.

«Мы не можем знать, пока не попробуем».

«Так что, думаешь?..»

«Не знаю».

Различение добра и зла слащаво-приторно и горько одновременно.

За ними пришли в камуфляже, вооруженные. Подгоняли прикладами. Ржали. Нагота стала стыдной и беззащитной.

Зря Хевва устроила истерику на блокпосту. «Не хочу! Не пойду туда! Обратно! Обратно!» Это только рассмешило тех, кто её тащил.

«Зачем? Успокойся, успокойся. Что поделаешь, нам туда не вернуться. Мы виноваты сами».

Эд обнимает её одной рукой. Жест оберегающий, но ей почти больно, Эд не может рассчитать силу. Что-то хозяйское в его движении. Им дали одежду, Хевва в джинсах и футболке. Эта одежда не спасает от уязвимости. Хевва предпочла бы что-то более закрытое. Предпочла бы никаб, чтобы чувствовать себя в безопасности.

«Главное, мы нашли друг друга, — говорит Эд. — Мы вместе. Всё будет хорошо».

Хевва прижимает ладони к векам, вытирает слёзы. Мир плывёт в глазах от благодарности и любви. Как удаётся Эду сохранять спокойствие, будто не произошло катастрофы. Будто ничего фатального, всё в порядке. Как удаётся делиться спокойствием с ней. Немного высвободившись, обнимает его одной рукой. Ладонь скользит по жёсткой ткани обмундирования. Хевва вздрагивает от прикосновения к металлу. Она не знает, какое именно это оружие. Что придерживает он свободной рукой. Наощупь не определить. Автомат? Она не решается вытянуть руку дальше, чтобы попробовать разобраться. И не имеет значения. Взгляд фокусируется так резко, что глазам становится больно. Следы от шин в серой пыли дороги. Нужно продолжать дышать. И ответить.

«Да, милый! Всё будет хорошо», — отвечает нежным голосом. Немного более высоким, чем обычно. Тем, у кого оружие, всегда надо отвечать правильно. Говорить то, что им приятно слышать. Что приятно — угадывать заранее, до того, как они угадают сами. Эд улыбается. Значит, пока что она всё делает правильно. Хевва улыбается в ответ, к счастью, можно опустить взгляд. Напрягаться нельзя. Улыбаться нужно естественно. Дышать ровно. Плечо ноет от его захвата. Не пытаться высвободиться. Всё нормально.

Сидят на бетонной плите. Хевва ждёт момента, когда Эд наконец встанет, когда можно будет уйти. Она смотрит, как люди в белом обмундировании проводят за блокпост, к воротам сада, женщину. Женщина одета в белую пижаму. Она напугана, но не печальна. Теперь, с распущенными волосами, она выглядит иначе, но Хевва безошибочно узнаёт в ней женщину с пустой улицы. Взгляды встречаются на секунду.