Черное

Черное

Капелька чернила в стакане чистой воды, и больше нет прозрачности. Все становится черным, и если еще пару минут назад можно было бы сделать глоток и утолить жажду, то теперь остается оставить стакан на краю стола, понаблюдать за черным, словно перед тобой «Черный квадрат» Малевича, за которым скрыта то голое невинное прошлое, которое больше не вернуть. Понаблюдать, а потом просто вылить в раковину за ненадобностью, освободить стакан для новой чистой воды и вновь поэкспериментировать с чернилами или же продолжить ассоциировать пустой стакан с черной водой. «Такова жизнь», – кто-то вздохнул рядом с Ануш, думая о жизни и о судьбе, словно рефлексируя над стаканом черной воды о неизбежном. Стоит кому-то или чему-то очернить твою жизнь, как она больше не обладает теми качествами, что прежде. «Черная жизнь» – метафора, ворвавшаяся в сознание Ануш еще в раннем детстве, придуманная ею, но не обладающая той оригинальностью, какую она сама приписывала ей, – в один момент превратилась в реальность, после чего в воспоминаниях о своем прошлом все виделось ей как на картине Рене Магритта «Воспоминание о путешествии» – каменным. Живая память была из черного камня – ни сдвинуть, ни изменить. Ожившие образы мигом каменели. Каменными были мать, отец, брат и старший сын, вот и муж уже год как окаменел, пережив сына на тридцать два года, и памятник она поставила им из черного гранита – символа вечности.

Ануш не могла спать по ночам. В черной комнате темные мысли не давали покоя. Нет, она была слишком сильна для того, чтобы впасть в уныние, почувствовать себя одинокой, раненой, просто устала вечно находиться между двумя мирами. Прошлое и настоящее сплелись воедино, и она чувствовала, как стоит между двумя сыновьями. Старший сын ждал ее за лунным морем, маня долгожданным покоем, но она беспокоилась за младшего, как же он сможет прожить без нее. И временами, когда младший сын навещал ее, она гладила его по небритой щеке, смотрела в его черные глаза и задавалась одним и тем же вопросом: «Как?» С одной стороны, она просила Деву Марию дать ей еще возможность быть рядом с младшим сыном и внуками, которые не оставляли ее в покое, не давали повода приуныть, да и она набирала им, чтоб узнать, как они, когда появятся у нее дома, чтобы подготовиться и накрыть стол – первое, второе, третье. Всегда любила готовить, ждала гостей к праздникам, звонила друзьям и знакомым, листая старую, истрепанную записную книжку, ставя птичку возле имен, ушедших в небытие. С другой стороны, каждый раз, накрывая на стол, вспоминала, как много лет назад в июле готовилась отпраздновать день рождения старшего сына. Когда зазвенел звонок в дверь, она уже успела поставить агатовые розы в вазу из лемезита, достать из печи торт наполеон из аргиллита, проверить, пожарилась ли обсидиановая картошка. Девушка сына стояла у порога, плакала, ничего не могла выговорить, было ясно – случилась беда. Черное озеро Ван – Севан – унесло каменное тело сына в неизвестность, превратив праздничный стол в поминальную трапезу. Потерявшим сына, ей и мужу казалось, что не смогут прожить и дня, но ведь прожили, и боль хоть никуда не исчезла, но отпускала на время и уступала место радости. Они еще танцевали на свадьбе младшего сына, радовались его успехам, а когда родилась первая внучка Виктория – победа, счастье вновь постучалось в двери, но опять недолго.

Черное старинное пианино – подарок Ануш от ее бабушки невольно стало верной подругой и свидетелем прожитой жизни. Над ним висели портреты любимых мужчин Ануш – отца, мужа и сына. Каждый вторник Ануш садилась за пианино, открывала крышку и начинала играть, но пальцы были уже не те и голос как-то неестественно охрип, сел, и подруга устала, вышла из строя, фальшивила и раздражала. Белые и черные клавиши знали радость и печаль, улыбку и слезы. Некоторые из белых клавиш оглохли, а черные – хромали. Ануш резко останавливалась, вздыхала и смотрела на пианино. Верная подруга должна умереть вместе с ней, вместе с черно-белыми фотографиями, где запечатлены люди, которых внучки уже не будут знать. Прошла их жизнь, прошло их время. Ануш даже не знала, кого из них ей больше жаль. Себя или верную подругу, которая хоть и стареет, но все же может прожить после нее еще много лет – главное, сумели бы настроить и дать ей второе дыхание. Тогда, может быть, какая-то маленькая девочка научится играть на ней. Жизнь подруги заиграет новыми красками, она почувствует себя молодой и красивой, исчезнет усталость. Ануш хотела верить, что такое возможно, но понимала, что, скорее всего, подругой никто не займется. И после нее пианино будет выброшено на помойку.

После смерти мужа к Ануш по вечерам стал прилетать ворон, садиться на подоконник, стучаться в закрытое окно. Он наводил на мысль о черном солнце и о белой луне, окруженной темной сферой. Ануш следила за ним издалека, чувствовала какое-то странное родство, но боялась впустить в квартиру. Она ждала его каждый вечер, беспокоясь, что непрошеный гость не прилетит к ней вновь, и одновременно надеясь, что так и будет. Оставляла кусок хлеба за окном как приношение и успокаивалась на время, когда тот отвлекался и начинал клевать. «Ешь», – шептала она ему и сама вместе с ним откусывала свежего хлеба. Ритуал этот повторялся изо дня в день, пока однажды Ануш не заболела и не легла на диван. Она стонала от боли в теле, щурила глаза, поворачивалась с одного боку на другой в поисках менее болезненной позы, но безрезультатно. Ее знобило, но она думала, что пройдет, и лень было встать, подойти к телефону, набрать номер сына. Неохота было что-то произносить. Пронесет, скоро встанет на ноги, с кем не бывает, старость – набор неизлечимых болезней, но надо бороться, не подпускать мысли о смерти. Ей надо жить, у нее не закончилась миссия, а когда она закончится? Временами ловила себя на мысли, что успокоится лишь тогда, когда и младший сын, и внучка перейдут в мир иной, туда, где больше нет жизни. Желала ли она им тем самым смерти? Нет, ни в коем случае, просто хотела быть рядом с ними, а умереть еще успеет, не бывает опозданий к Богу. И, закрыв глаза, она вдруг услышала, как открылась крышка черного пианино и кто-то начал играть Шопена. Подруга так красиво пела мелодию, словно старалась изо всех сил угодить Ануш. Воздух в комнате кружился под звуки вальса, память мчалась без оглядки назад, а черный ворон сидел у изголовья, молча следя, как тело неторопливо отпускает душу, темную как смола, ставшая такой от боли и обид, накопившихся, как окурки в пепельнице.

«Такова жизнь», – вздохнул ворон, думая о жизни и о судьбе, словно рефлексируя над стаканом черной воды о неизбежном, а потом взлетел и стал кружиться над телом Ануш, охлаждая его распростертыми крыльями. И тень крыльев ворона падала на пол и на стены, и черный цвет, замкнутый в четырех стенах, напоминал первозданный хаос. Когда парение ворона закончится и восстановится спокойствие, собравшиеся вокруг Ануш люди окажутся свидетелем великолепного зрелища. Старость исчезнет, уступив место красивому прозрачному белому шарику. И белый шарик будет метаться по поверхности, кружиться, сталкиваться с другими белыми шариками, словно гоняясь друг за другом среди разноцветного пламени, среди отблесков белой звезды.