Чудотворец

Чудотворец

Рассказ, Стихи

Евсей метался во сне, как ужаленный. Что-то выкрикивал. Махал руками. На время успокаивался, опять засыпал, от зябкости свернувшись калачиком, на голом диване, в одних семейных трусах, подложив под голову кулак. И снова взвивался, поводя бессмысленными глазами… Возможно, одолевали видения его прошлой жизни… Кордубайловка. Кафе «Дружба» на берегу реки. Вожделенный вермут, на который то и дело приходилось наскребать гроши попрошайничаньем. Бомжевание… О, этот незабываемый образ бомжа, в которого, кажется, вселился сам сатана. Вот он прёт напропалую… низкорослый, почти карлик, плюгавенький бородач, смахивающий на Черномора, с нечёсаными, слипшимися волосами. Огромные уши — врастопырку. Грудь нараспашку. Полы рубахи у пупка скручены в узел. Рукава подвёрнуты до локтя. Джентльменский набор одежды завершают измызганное трико и видавшие виды клеёнчатые босоножки.

Бляха-муха! Да ведь это же я двадцать лет назад! — снова, как в бреду, подхватывается Евсей на диване. И не может отделаться от наваждения. Он понимает: это его собственный двойник, его олицетворённое прошлое, которое будет с ним всю жизнь, в какие бы одежды, пусть даже самые священные, он ни рядился. Голос бомжа и теперь звучит в его ушах. Густым пропитым басом он твердит, как заклинание:

Православные, кто в бога верует, подайте на стакан вермута…

Солнечный луч, проникший в окно сквозь ветви деревьев, скользнул на диван, коснулся щеки присмиревшего Евсея. Веки дрогнули. Прорезались щёлочки глаз. И затуманенное сознание едва уловило ироничный взгляд иконы его «небесного покровителя» Николая-угодника, висевшей на стене. Но душа осталась мертва: ничто живое не шевельнулось в ней. Адская головная боль подавляла все человеческие чувства — следствие вчерашней попойки. Отвернувшись от иконы, он попытался встать, но тошнота подкатила к горлу и голова, как на корабле в шторм, пошла кругом. В глазах замелькали оранжевые дьяволята…

Во, бляха-муха, опять нажрался до чёртиков, — изрыгнулось из утробы священника бранное слово.

Манька! — злобно окликнул он жену и, спохватившись, смягчился. — Матушка, видишь, его преподобие благочинный страждет от недуга, поднеси «микстурку».

Ответа не было.

Превозмогая тяжесть в теле и боль в голове, Евсей опустил ноги с дивана и зашаркал тапочками по ковру, продвигаясь к двери. Обогнул трапезный стол, весь уставленный пустыми бутылками, стаканами, банками из-под консервов, заваленный остатками пищи, окурками в губной помаде, живо напоминающими о вчерашней оргии. При виде такого натюрморта ноги, как мешки с ватой, стали подкашиваться, руки — дрожать… «Срочно опохмелиться!» — назойливо долбит кто-то изнутри. Но «пойла» на столе не осталось.

Ты чего тут «му-му» водишь? — воинственно подступил Евсей к супруге, с усилием преодолев порог спальни.

Жена, лёжа на кровати, демонстративно отвернулась к стене. Упрямо молчала. Страдающий «после вчерашнего» хозяин озадаченно тёр обеими ладонями высокие залысины лба и вдруг увидел себя во весь рост в зеркале. Почему-то вздрогнул, будто от ожога: его глаза в глаза рассматривал собственный двойник, живая карикатура на человека. Жидкие, пожухлые волосы лениво курчавились над большими ушами, в выпученных по-лягушачьи глазах проглядывала мутноватая зелень. Под глазами висели мешки обрюзглости. Между ними задиристо топорщился картофелеподобный, с фиолетовым оттенком, нос. Большую часть туловища представлял живот, огромным пузырём устремившийся в пространство, с крутизны которого то и дело скатывалась резинка семейных трусов… «Чебурашка! — одно слово. Права была Людмила, окрестив меня так, эта вселенская вертихвостка», — подытожил святой отец и неодобрительно крякнул в стриженую бороду. А образ соблазнительницы мелькнул, что молния, и будто показал язык. Озадаченный хозяин, подобравшись к буфету, шумно распахнул дверцы и на миг замер, будто в раздумье… Со стороны могло показаться, что он решает: пить или не пить? Увы, нет! Такой дилеммы не существовало в природе. Удивило батюшку другое: вчера, оказывается, не весь запас спиртного был исчерпан… В этот момент послышался ледяной предостерегающий голос матушки:

На службу же тебе сегодня, Евсей! Ты сыну обещал…

Эта благоразумная реплика вызвала мгновенный протест. И послужила сигналом, чтобы решительно сделать шаг вопреки здравому смыслу.

А-а! Нельзя, значит…

Бутылка звякнула о стакан. Послышалось бульканье переливаемой жидкости. А затем — звучные глотки.

В летнем халате, развевающемся на ходу, жена химерой вынеслась из спальни и, задыхаясь от гнева, срывающимся голосом выплеснула в каменное лицо Чебурашки всю муть, всю накопившуюся боль души.

Ты… ты… Нет слов, чтобы назвать тебя достойно! Для тебя нет человеческого имени! Ты своим пьянством, распутством своим исковеркал всю мою жизнь. Как вор, пробрался в попы… Я не хотела! Но надеялась, что это спасёт тебя, исправит… Дура! Горбатого могила исправит! Ты позорил нашу семью в Кордубайловке, опустившись до бомжа. Теперь напялил на себя священнический балахон, запудриваешь мозги тёмным старушкам, рассказываешь небылицы о собственной святости и непогрешимости, а сам остался блудником, лжецом и забулдыгой. И семью продолжаешь втаптывать в грязь.

Остолбеневший от дикого напора жены, благочинный не проронил ни слова, только ещё раз выпил водки.

Зазвонил телефон. Матушка взяла трубку.

Ма, ты? — донёсся писклявый голос сына, молодого священника местной Семидворской церкви.

Да, Яша, что случилось?

Отца в церкви люди ждут. Он обещал приехать сегодня пораньше…

Сынок, скажи им, что благочинный сильно болен… Опять старый недуг… горло! Возможно, рак… Похоже, предстоит ему операция… Пусть молятся за него.

Ма, я ничего не понимаю, что такое?

Сынок, ты пока объясни прихожанам, как я говорю. А после литургии приезжай к нам. Всё узнаешь. Обязательно приезжай, ты мне нужен.

Яков, нервно теребя на груди крест, ещё секунду прижимал трубку к уху, раздумывал. И вдруг неприятная догадка осенила его. Лицо налилось кровью, глаза — яростью. Он злобно выговорил одно лишь слово:

Чудотворец!

И плюнул себе под ноги. Колокол ударил благовест.

После телефонного звонка прошло не более часа. Взвизгнули тормоза. Звякнула замочная цепь на калитке. И на пороге появился Яков, в дорогой чёрной рясе с шелковым красным подбоем и сверкающим белизной серебряным крестом на груди. Он был не в духе: нижняя губа отвисла, глаза метали молнии.

Что-то ты субботнюю службу быстро закончил? — не дав ему поздороваться, спросил отец, старательно выговаривая слова. Это лишь больше подчёркивало его состояние «невесомости».

Спешил узнать, что тут у вас происходит. Сильно напугало меня сообщение о твоей болезни, — снимая крест и рясу, ответил Яков и со значением взглянул на мать.

Мария, не пряча слёз, вышла навстречу сыну в том же атласном халате и мягких шлепанцах, в которых давала взбучку проштрафившемуся Евсею.

Яша, у меня нет больше сил скрывать всю накопившуюся гнусность, — простонала она, обнимая сына. — На этот раз я скажу всё, несмотря на то, что минуту назад отец просил утаить и этот позорный факт его блудодеяния и разгула.

Евсей поморщился как от зубной боли и отвёл глаза. Яков сел в кресло, на отца не глядя.

Напрасны были мои надежды, — присев рядом с сыном, продолжает Мария, — что сан священника убережёт отца от его порочных наклонностей. Теперь, когда он окреп в этой должности, завоевал доверие, расположил к себе высокое церковное руководство, — особенно распоясался, будучи убеждён в полной безнаказанности… Не зря говорят: седина в бороду, а бес — в ребро. Священнический сан ему не преграда… Вот свежий пример. Вчера неожиданно возвращаюсь из Кордубайловки. Так получилось. Я не должна была приехать. Естественно, меня здесь не ждали. Своим ключом отпираю дверь и застаю такую картину. Твой отец и его молодой приятель, известный в этой местности своими экстравагантными подвигами священник Самуил Симагин, упившись, что называется, до чёртиков, восседают вот за этим трапезным столом, держат на коленях полуобнаженных блудниц и, хохоча, смотрят «видик». Может, ты думаешь… изучают историю христианства или деяния святых апостолов, глядя на экран телевизора через облака табачного дыма? Дудки! Святые отцы поместных церквей, тешась с блудницами, смакуют групповой секс…
Я им устроила «варфоломеевскую ночь». Одна даже парик свой забыла… Скажи, сынок: как жить мне в этом вертепе блуда? Как дальше терпеть вечерние экскурсии батюшки по кабакам? От ехидства и насмешек людей спрятаться некуда. В Кордубайловке о его похождениях уши прожужжали. Здесь тоже — хоть на улицу не выходи. А в церкви благочестивые старушки так и норовят во всех подробностях — об отце Евсее… Своим поведением он как бы умышленно выживает меня из дома. Точно так же Самуил поступил со своей женой, выгнал её с ребёнком, а сам мотается по чужим бабам. Священники… вашу мать! Какое редкостное сочетание беспардонного разврата и лицемерия! Отец твой обвешал все стены иконами, а сам… а сам под ними блудует.

Ну, ты говори да не заговаривайся. Не раздувай из мухи слона, — не утерпел Евсей, — трагедии не случилось. Я твои отношения с Крутовым в своё время пережил спокойно. И теперь тебя не контролирую. К тому же, дети наши уже выросли, сами стали родителями… — Произнося эти слова, Евсей с укором смотрел на Марию, стараясь взять спокойный тон, перевёл мутно-зелёный взгляд лягушачьих глаз на сына, поднялся и, покачиваясь, стал расхаживать по комнате, держа руки в карманах спортивного трико. Успел надеть его к приходу Якова.

А ты знаешь, что говорят старухи на исповеди? — обратился Яков к отцу, прищурившись, следя за его движениями. (Его беспокоила собственная судьба. Осознавая своё ничтожество, он боялся потерять опору и тепличные условия, которые создал ему в церкви отец. А вдруг прихожане начнут роптать, писать жалобы на благочинного, что тогда? Не ровён час…).

Не знаю и знать не хочу, — сверкнул глазами Евсей на Якова.

Нет, ты всё-таки послушай, — набычился сын. — От прихожан не утаилось, что ты приобретаешь кассеты развратного толка. Последнюю купил, когда рядом с тобой в толпе стояла бабка Маня. На исповеди она рассказала слово в слово, о чём у вас был разговор с продавцом. Потом вы с ней встретились глазами. Она спросила: «Как же ты можешь, отец Евсей, покупать такую мерзость?» А ты что ей ответил? «Я не себе, а детям своим купил». И кто же не знает, что дети твои — священники? Какой повод даёшь для сплетен!

Ну, ты нашёл, на что обращать внимание! Полоумная старуха чего не наплетёт, только развесь уши. И мать твоя сейчас накрутила семь вёрст до небес… Всё было гораздо проще. Я здесь вообще ни при чём. Приехал отец Самуил со своими племянницами. Они хотят в семинарию поступить, на регентское отделение. Самуил знал, что Мария в Кордубайловке. И решил воспользоваться случаем, чтобы, не обременяя хозяйку, как он выразился, послушать их голоса. Я предложил чай. Вот и всё.

Остальное мать придумала, — съехидничал Яков. — Я знаю с детства больше того, что здесь говорилось. Настало время прекратить твои подвиги. Для этого соберём семейный совет. Обсудим, как быть. Приедет Николай, Лида…

А бабу Пашу не позовём? — прищурился Евсей, будто прицеливаясь, чтобы выстрелить. — Может, всех соседей тоже сюда?..

Идея созыва семейного «консилиума» задела Евсея за живое. Он вспыхнул, как спичка:

Бляха-муха! Это вы отца собираетесь судить? Да кто вы такие и чего стоите? Ты же, недоносок, едва-едва выкарабкался из школьных классов. Вспомни, как мы сдавали твои экзамены в семинарию. На диктанте только в одном слове из трёх букв умудрился влепить четыре ошибки: вместо «ещё» соорудил языковый шедевр — «исчо». С такими знаниями ты годился только коровам хвосты крутить. Твоё счастье, что к этому времени я уже стал священником и был знаком с ректором семинарии. Но понадобилась ещё тонна рыбы (которую я взял в рыбколхозе, задолжав хозяйству три миллиона рублей безвозвратно…), дюжина шампанского, ящик водки. Всё это мы отвезли в семинарию для успешной сдачи твоих вступительных экзаменов. А позже — подарки… подарки… подарки. И через год ты уже стал священником. Полагаешь, это благодаря твоим способностям или трудолюбию? Ты пришёл в готовую церковь, ограждённый от всех проблем и неприятностей. Тебе сразу новую машину — пожалуйте! — «Жигули», вскоре «Волгу», затем «Форд», а теперь — «Ниву» последней модификации. Скажи, ты мог бы приобрести всё это на свои деньги? А чего тебе не хватает для служения в алтаре? Может, облачений нет, каждое из которых стоит не менее миллиона, или икон, или книг, или ещё чего? Смотри, как ты выглядишь сейчас — позавидует любой священник! А особенно те, кто служит у чёрта на куличках, не имея ни моральной, ни материальной поддержки; в полуразрушенных церквах, в которых во время дождя укрыться негде. Ты всё это знаешь… А как одета твоя жена, которая ни дня не работала, а числится требницей в нашей церкви, получая зарплату и пособие на детей. Твоя мать тоже не испытывает материальных недостатков — в церковь по воскресеньям приходит, как купчиха первой гильдии. Ты знаешь, откуда все эти деньги? Я уже как-то тебе рассказывал, что приходится мне общаться с бандитами и коррумпированными руководителями… обналичивая…

Ты забыл упомянуть проституток, — ввернула матушка.

Евсей не отреагировал на её реплику и продолжал:

Православная церковь сейчас занимает особое положение. Фактически она бесконтрольна: ни епархия, ни местная администрация в ее финансовую деятельность серьёзно не вмешивается. Но этим надо суметь воспользоваться. Если с предстоятелем жить в дружбе, а с местными властями — в мире и согласии, то наш достаток будет всё время расти. Только не нужно семейных конфликтов, которые способны испортить всё. Не надо разыгрывать трагедий. Каждый из нас должен жить в своё удовольствие.

Ты это делал всегда, — подытожила Мария. — А твой намёк на мои отношения с Крутовым — гнусная ложь, которой ты стараешься прикрыть свою неприязнь к нему из-за того, что казаки избрали атаманом его, а не тебя. Когда был его заместителем, в глаза ты ему всегда льстил. И в разговоре с казаками старался всякий раз заявить, что высоко ценишь атамана Крутова. Теперь я вижу твоё подлинное отношение к нему. Не сыграло ли оно свою роковую роль в его гибели? Помнится, не нравился тебе своей прямотой, критическим складом ума, подлинным благочестием и молодой монах… забыла его имя… Зосима, кажется, он однажды смело сказал тебе, мол, не христианский образ жизни ведёшь, батюшка, а потом утонул на пикнике, который ты организовал под благовидным предлогом юбилея своей церкви… Обычному человеку представить невозможно подобную дикость — священники перепились как сапожники. Полторы дюжины человек… срам какой! В результате погиб молодой монах, и никто не понёс наказания. А должен был отвечать ты. Счастье твоё, что времена настали такие, когда купить можно всё, были бы деньги. Ты раздобыл справку за подписью судмедэксперта, которая как бы снимала с тебя вину. Ты уговорил мать монаха, чтобы она не предпринимала никаких шагов к серьёзному расследованию причин гибели сына. Внушил ей, что это накличет позор на её семью, мол, монах-пьяница… В довершение ты «позолотил» ей руку. И бедная женщина уступила тебе.

Бляха-муха! Ты просто дура! — взбеленился Евсей. — В этом деле разбирался сам владыка. И ничего преступного не обнаружил.

Чтобы доискаться истины, этого нужно хотеть. Давай вспомним, что было написано в справке: «Монах умер от острой сердечной недостаточности». Но в ней не указывалось, что благочинный организовал пьянку попов, объявив юбилей церкви. Они, как мухи на падаль, слетелись из всего округа. Нажрались дрянного зелья до потери памяти. Все святые отцы были со случайными бабами, за исключением монаха. Распевали песни про Стеньку Разина и утопленную княжну. Всех тянуло на подвиги… Монаха вытащили из реки через десять дней после вашего разгула. Тут дураку понятно, что твоя справка о сердечном припадке — обыкновенная липа. Уже через четыре дня пребывания под водой экспертиза утопленника не даёт точных показаний. Владыке истина была не нужна. Ему хватило справки. Да и не мы ли потчевали владыку! А сколько их уже побывало у нас! Все одним миром мазаны. Владыки, прежде всего, люди, которым ничто человеческое не чуждо: тоже любят вкусно есть и вдоволь пить. И деньги любят. Мы с тобой знаем это лучше других. Вот и вся ваша святость. Словом, твоя справка вполне устраивала владыку, только бы меньше хлопот, ведь человека всё равно не вернёшь… А главное — ответственности никакой!

Яков, склонив голову, слушал монолог матери так внимательно, что даже не заметил, как нижняя челюсть отвисла и через губу на пол стекает слюна. Евсей, как маятник, то нервно ходил взад-вперёд по комнате, то присаживался в кресло возле буфета. Вся фигура его выражала гневный порыв, багровое негодующее лицо его напоминало ярость зверя. Но присутствие сына не давало возможности выплеснуть злобу наружу. И всё же отдельные резкие реплики прорывались вспышками молний. Вот он вскочил, устремив яростный взгляд на жену:

Ты отменный прокурор! Я чувствую, с какой радостью упрятала бы меня за решётку.

Если бы я этого хотела, ты уже давно бы там куковал. Вспомни хотя бы тот случай с иконами, которые поворовал в Кордубайловской церкви. Или о гибели того же Крутова… А самое начало «возрождения казачества», в котором ты в Кордубайловке был одним из закопёрщиков. Ваши тайные сходки в кушурах… Разве ты не собирался использовать в своих личных целях?.. Уже тогда проглядывали твои преступные замыслы: орудовать небольшим мобильным отрядом исподтишка. А подобные отряды испокон века называются бандами. Тогда ты ещё и не помышлял стать священником… У меня такое ощущение, что даже теперь, став попом, ты от этой идеи не отказался. Авантюрный склад характера, большие связи и надёжная «крыша» побуждают верить, что в нынешней ситуации для тебя задуманный вид промысла особенно безопасен. Не случайно свои отношения с попами округа строишь, как матёрый пахан, в замкнутой сфере. Все эти желторотики в рясах прошли твою школу, от тебя зависимы, тебе подражают. Справедливые разоблачения твоих поступков, мелькающие иногда в православной газете «Духовное возрождение», тебя раздражают, ты бесишься и угрожаешь редактору расправой, рассчитывая на свою же «мобильную группу». Удастся тебе это совершить или нет, но поверь моему слову — тюрьма по тебе уже плачет.

Бляха-муха, мне кажется, что у тебя крыша поехала. И это уже навсегда. Не могу больше смотреть на ополоумевшую мегеру и слушать её бредни! — Евсей разъярённо жахнул кулаком по буфету так, что зазвенели бутылки. Яков вздрогнул и так резко приподнял голову, что хвост волос, собранный в резинку от велосипедной камеры, трепыхнулся на шее:

Но что будем дальше делать, отец? — спросил он уныло.

Твоя задача служить и не вмешиваться в наши отношения. Мы тут сами разберёмся. А старухам внушай, что осуждать священника — грех. Он за свои дела сам ответит перед Господом.

Я это повторяю на каждой проповеди. Но на многих не действует. Особенно беспокоит газета «Духовное возрождение». На её редактора нет никакой управы, всё разоблачает православных священников — антихрист какой-то. Я уже однажды конфисковал часть тиража, но всё без толку. Если до него дойдут вот эти факты…

Найдём на него управу! — угрожающе прервал Якова Евсей. — Законопатим пасть. Он и администрации насолил…

Яша, ты опаздываешь на крещение, — взглянув на часы, подсказала мать.

Ничего, подождут, — ответил Яков и поднялся с кресла. Надевая рясу и крест, подумал, что «в этом болоте он бессилен что-либо изменить».

Со стен безучастно смотрели на него лики святых.

Ну, а видеокассету, которую ты «купил для своих детей», я заберу…

Бери, конечно. Дело молодое, — криво ухмыльнулся Евсей. — Маша, принеси!

Да, отец, тебя сегодня прихожане не дождались. Не забудь приехать завтра перед воскресной службой.

Приеду, — пообещал Евсей. — Завтра собрание прихода: пора отделаться от старосты. Задолбала эта Акулина, шагу без неё не ступи… Сидит на деньгах, как квочка на яйцах…

Вскоре звякнула калитка. Послышался тихий звук отъезжающей машины. Мария молча ушла в спальню. У буфета звякнула о стакан бутылка.

Удаляющийся Яков, держась за руль, злобно процедил сквозь зубы:

Чудотворец! — и сплюнул себе под ноги.

P.S.: Автор посчитал, что было бы уместно и правильно показать читателям суть этого человека, явившегося прообразом главного героя рассказа.

Для сомневающихся в правдивости рассказа представляю реальные факты, закреплённые в милиции, суде и районной газете.

В районной газете «Семикаракорские вести» (№131 за 2004 г.) увидел заметку под заголовком «Взрыв на трассе», с рубрикой: «Шок — это по нашему».

Вот полный текст сообщения.

«Проясняются обстоятельства воскресного происшествия на трассе Ростов-Волгодонск. В тот вечер в салоне автомобиля «Хонда» взорвалась боевая граната РГД-5. Хозяин машины получил множественные осколочные ранения в ноги и был помещён в Волгодонскую городскую больницу. В момент взрыва машина находилась в полусотне метров от поста ГАИ. Как было установлено, иномарка принадлежала благочинному Семикаракорского- Волгодонского округа протоирею отцу Николаю Овчинникову. Взрыв, скорее всего, произошёл по причине неосторожного обращения с гранатой. Кроме того, сотрудники милиции обнаружили в машине священника пистолет с заряженной обоймой и армейский нож иностранного производства. Как пояснил сам священник, гранату ему подбросили, а оружие он нашёл на улице и собирался сдать его в милицию».

 

О завершении следствия информировали «СВ» в № 75 от 5 июля 2005 года. Заголовок заметки сообщал: «Отца Николая оправдали». Под ним стоял подзаголовок: «Завершился суд над священником, который незаконно хранил оружие».

Далее следовало:

«В судебном процессе по делу протоиерея Волгодонского и Семикаракорского благочиния Николая Овчинникова поставлена точка. Уголовное дело о незаконном хранении огнестрельного оружия прекращено с формулировкой — «в связи с его деятельным раскаянием».

Напомним, что 31 октября 2004 года неподалёку от поста ГАИ, что при въезде в Волгодонск, в автомобиле «ДЭУ», управлял которым отец Николай, разорвалась граната РГД-5. Владелец получил ранение ноги и был контужен, машина не подлежит восстановлению.

В милицейском протоколе сказано, что в салоне автомобиля был обнаружен армейский нож американского производства, топорик, сапёрная лопатка, проблесковый маячок, огнестрельное бесствольное ружьё ОСА (на него имелось разрешение) и заряженный пистолет Марголина (естественно, без разрешения) с вытравленными номерами и двумя обоймами к нему. Тогда отец Николай утверждал, что вёз пистолет сдавать.

Против протоиерея было возбуждено уголовное дело по статье 222 УК РФ «Незаконное хранение и перевозка огнестрельного оружия».

Максимальное наказание по этой статье — до трёх лет лишения свободы со штрафом 500 «минималок». В суде и прокуратуре Волгодонска это дело не комментируют. Сам же оправданный священник вот что сказал журналистам:

Конечно, я рад такому исходу дела. Ведь семь месяцев следствия очень непросто дались. Давление за 250 единиц зашкаливало. Но сейчас, слава Богу, со здоровьем получше. Курить бросил. Деятельное раскаивание моё заключалось в том, что помогал следствию. А ещё молил Бога. Ведь только Бог всех рассудит, как Он даст, так и будет».

 

Эти публикации навеяли мне такие строчки:

 

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

 

Октябрь.

Звонят колокола –

пространство в дрожи.

«Бандит» в фелони…

Вот дела! –

Мороз по коже…

А он

кадильницей звенит,

весь в фимиаме.

Храм

воплем тропаря залит

господней маме.

Всё чинно…

Крестится народ.

И бьёт поклоны.

«Святой отец»

творит обход

в златой фелони.

В кармане

спрятан пистолет

на смерть заряжен.

В мгновенье

может умереть

любой из граждан.

Из-под бровей

холодный взгляд,

смертельно строгий,

как будто он

«творит обряд

большой дороги».

 

 

В ХИВЕ

 

Меж медресе и мавзолеем

вознесся в небо минарет.

На нем века текущих лет,

под ним чинара зеленеет,

а под чинарой аксакал,

он от трудов земных устал.

В пиале чай зеленый млеет.

Над ним заметно вьется пар.

Невдалеке звучит дутар.

И Солнце небосвод лелеет.

Спиральной лестницей под небо

взбираюсь я на минарет,

где тридцать лет от роду не был.

И ныне мне преграды нет.

Хиву окрест, как на ладони,

осматриваю не спеша…

волнуется моя душа,

трепещет будто от погони.

Старинный ханский городок

веков прошедших. И по ныне

живет, раскинувшись, в пустыне,

где царствует седой песок.

 

 

САЛАМ АЛЕЙКУМ

 

Кто б мог подумать: через столько лет

я захочу вам посвятить сонет,

прекрасные, но знойные края,

где юность беспокойная моя

блуждала в поисках утраченного дня.

 

Салам алейкум, прошлые года,

пески Ташауза, хивинские барханы,

Туя-Муюн,

джейхунская вода…

Я вас приветствую,

хоть вы – чужие страны…

 

 

УРГЕНЧ-ДРЕВНИЙ

 

Куня-Ургенч – районный городок.

А в древности – известная столица.

Монгол её, конечно, превозмог

и, говорят, не уставал гордиться.

 

Я в поздние года там побывал.

Увидел мавзолеи, минареты…

Вокруг пески и солнечный накал!

Но все ж — не горячее сердца у поэта.

 

 

В КАРАКУМАХ

 

Февральский вечер зябко стынет.

Бежит дорога в свете фар.

Настороженная пустыня

Поземки вздыбила пожар.

 

Ползут бесчисленные змейки

Из-под взбесившихся колес.

И норовит под телогрейку

Подкрасться исподволь мороз.

 

А ветер буйством обуянный

Визжит, как демон окаянный.

В кабине дым от папирос

 

И холод: нет в ней обогрева…

С картинки нам хохочет дева:

Её портрет к стеклу прирос.

 

 

КОМАНДИРОВКА НА ГАЗОПРОВОД

 

Каракумы. Первый день на трассе.

Высадил биплан в сухом Узбое.

Под бытовкой, лежа на матрасе,

жду прохлады с первою звездою.

 

В сумерки работает монтажник –

зной дневной в пустыне нестерпим.

Здесь немало сварщиков отважных.

Газопровод покорится им.

 

Ночью засверкают вспышки радуг:

стык за стыком тянется труба.

Катарпеллер, будто на параде.

Мощь его важнее, чем судьба.

 

А к утру из торопливых строчек,

втиснувшись легко в рабочий раж,

собственный не разбирая почерк,

передам в газету репортаж.

 

 

ВИД С НЕБЕС

 

Ан дрожит

телегой на ухабах.

Под крылом

проносятся пески.

На борту несет

отнюдь не слабых

работяг,

не терпящих

тоски.

А внизу –

колонна трубовозов

длинной вереницей…

пыль – столбом!

Не для них

синоптиков прогнозы:

в зной и стужу

катят напролом.

 

 

АРАЛ

 

Ночной Арал о скалы бился,

как дикий зверь.

А лунный свет едва струился,

вот как теперь.

 

Рвались над морем в клочья тучи,

а с моря – гром.

Да гребни пенные летучи.

И тьма кругом.

 

Топорщилась на мне рубаха.

И — дыбом чуб!

Такая жуть брала от страха!

Не умолчу.

 

 

ВОСПРЯНЕТ РУСЬ!

 

Каких времён я не изведал(!):

и годы войн, и голодух,

но не скудел мой бодрый дух –

он вёл меня за Солнцем следом.

 

А время, как весной вода,

всё утекало половодьем…

я был всегда в своём народе,

какая б не пришла страда.

 

Все радости и все печали

не обошли нас стороной:

победой войн конец венчали,

паля салюты над страной.

 

И ныне дух наш не слабее

тех многопамятных времён,

когда наш флаг был всех алее

среди иных – чужих — знамён.

 

Теперь под сенью триколора

я сохранил свой бодрый дух

и говорю открыто вслух:

Воспрянет Русь! И очень скоро.

 

 

РОНДО

 

Победы День великий —

Kaput враждебной клике!

Мы славим многолико

Победы День великий.

 

На куполе Reichstaga

Алеет пламя флага.

Победы День великий —

Kaput враждебной клике!

 

 

ГРОЗА

 

Утро обнаружилось грозой…

Пó небу – Перун на колеснице,

мечет стрелы из своей десницы,

шуточный, улыбчивый, не злой.

 

Я открыл глаза – глазам не верю…

Что за представленье? — Не пойму:

ветром распахнуло настежь двери –

ощущаю неба кутерьму…

 

По стеклу ручьи небесной влаги,

грохот и сверканье за окном,

но в избытке дедовской отваги –

грудью встал к стихии старый дом.

 

Вот так чудо в середине лета!

Поостыл палящий Солнца зной,

дождь прошёл, лишь на земле примета

блещет свежестью, прохладой, новизной.

 

 

РОД

 

Могучий Род, предшественник богов,

Исконный пращур Ариев свободных,

Мы чтим тебя, но не в потоке слов,

А в наших душах, чистых, благородных.

 

Ты бог богов. И славен, и велик

Ты дал нам всё: и красоту, и силу,

И лучший на земле - божественный язык,

Он дорог Русичу, он - несказанно милый.

 

Он – нить веков, носитель древних Вед,

А по-другому – сберёжённых знаний…

Спасибо Род! Ты нас спасал от бед.

Ты вдохновляешь нас на путь дерзаний.

 

 

ВОЛШЕБНЫЙ САД

 

Притихший сад. Не шелохнётся лист.

Взошла Луна, струится бледным светом.

Недвижим воздух так прохладно-чист,

что кажется обманчивым для лета.

 

И чудится уснувший гомон птиц

на выходе из темноты беседки,

и нежный голос миленькой соседки,

и масса всевозможных небылиц.

 

В тени аллеи – чей-то силуэт,

он раздвоился звуком поцелуя,

прервав непредсказуемый сюжет,

воображение игривое волнуя.

 

Прекрасна ночь. Волшебный старый сад.

Беседка, тополиная аллея,

и память о былом, чему я рад…

о чём-то всё же тайно сожалея.

 

 

СТОЯЛА ДАМА

 

Стояла дама у окна

и вниз на тротуар смотрела…

Казалось, что стоит без дела —

она заплакана была…

 

По тротуару дождь хлестал,

на лужах пузырьки плясали,

сутулясь, девушки бежали

и зонт в одной руке дрожал.

 

Я дамы взгляд перехватил

и сердце сжалось острой болью…

Ей ныне белый свет не мил:

она истерзана любовью…

 

где безутешно боль царит…

несносна боль! – и без венца…

На даме нет уже лица:

сама с собою говорит…

 

 

ВСЁ С РУК СОШЛО…

 

А первопрестольного Киева князь

Державный гуляка Владимир…

Игорь Северянин

 

Рождённый в блуде подлый князь,

(«равноапостольный Владимир»),

чертей и Бога не боясь,

творил бесчестия под ними.

Не зная нравственных границ,

(Из ветхих ведомо страниц),

без совести, стыда и чести,

отвергнутый Рогнедой князь

древнейший Полоцк предал мести.

Княжну Рогнеду взял он силой

бесстыдно, на глазах отца, –

не покарала подлеца

заслуженная им могила.

Всё с рук сошло… и брата смерть,

И смерть родителей Рогнеды,

бесчисленных наложниц сеть

и попранная вера дедов.

За эти мерзкие дела

ликующая Византия

произвела его… в «святые».

 

Русь пала жертвой на века…

 

 

НАТАЛЬЕ ОСИПОВОЙ

 

Театр балета —

волшебство и сказка!

Фантастика в движениях

и звуках!

Моей душе –

волнующая встряска.

Любви к искусству

сладостная мука.

Адажио

гран-па и

па-де-де –

Очарованье

сказочного танца…

Я – в небесах!

На Северной Звезде!

Во вспышке солнечной

протуберанца!

Какой восторг!

Какая красота

открыта очарованному взгляду!

Пьянящих ощущений высота

дарует сердцу счастье и отраду!

Театр балета –

волшебство и сказка!

Фантастика в движениях

и звуках!

Моей душе –

волнующая встряска.

Любви к искусству

сладостная мука.

 

 

И ЕЩЁ НАТАЛЬЕ ОСИПОВОЙ

 

Её прыжок,

её – юлы – вращенье,

(точно ожог) –

восторг и восхищенье!

Полёт в прыжке,

как ласточки полёт:

театр ликует,

хором вопиёт!

А волшебство движений –

всё течёт…

каскадом

непрерывной сказки,

фантазию творит

Наталья без опаски,

заворожив

восторженный народ.

Я благодарен

нынешнему лету:

в нём было счастье

дань отдать

балету.

 

 

«ТОРНАДО» НА ПУАНТАХ

 

Наталье Осиповой

 

Призн¿юсь… я –

мучительно влюблён

и, словно раб,

гну перед дамой спину,

обожествив

навеки балерину, —

искусницу теперешних времён.

 

Ей равных нет

по мастерству и чувству,

хотя…

хороших балерин — полно.

Всю свою жизнь

она дарит искусству

и в помыслах её –

всегда одно:

 

быть совершенней

и ещё искусней,

чтоб в восхищенье

зритель ликовал

и, переполнен благодарным чувством,

как гром, творил

рукоплесканий шквал.

 

Я с радостью гну перед дамой спину,

любя и почитая балерину.

 

 

УЛЫБНИСЬ

 

Не уловлю мелодии стиха,

что из души куда-то в небо рвётся…

И голос твой никак не отзовётся:

молчит упрямо, не боясь греха.

 

А дни летят немым пчелиным роем,

я встречи жду, как праздника души,

чтоб нежностью в предутренней тиши

мы наслаждались радостно с тобою.

 

От предвкушенья сладостных минут

мелодия стиха куда-то рвётся,

мне в мире без тебя никак неймётся:

твои флюиды издали зовут.

 

Ты улыбнись, как прежде, до разлуки, –

И вмиг в объятиях сомкнутся наши руки.

 

 

ОСМЕЛЕЛ

 

Я нежные слова шепчу на ушко,

щекой касаясь, бархата щеки,

но «не в духах» любимая подружка

и вздохи для меня её горьки.

 

Не отступаю! Жаром поцелуя,

жгу щёки, шею, губы и глаза;

и этим убеждаю, что люблю я –

доходчивей словами не сказать!

 

Смягчилось сердце: грудь, как пламя пышет,

то пламя обжигает руку мне…

нежнейших слов она почти не слышит –

зато касанием – пылает, как в огне!

 

И я, осмелясь, естеству в угоду,

не ограничил для руки свободу…

 

 

НАШИ РАСПРИ

 

Распахну я настежь окна –

ничего, что хлещет дождь

и душа насквозь промокла,

даже в сердце стынет дрожь!

 

Струи ливня звонче пляшут

в зеркалах пролитых луж…

Наши распри – беды наши:

очень кстати летний душ!

 

 

Я ЖДУ

 

Все радости мои и все печали

я мысленно с тобою разделяю,

но где ты есть – доподлинно не знаю,

в какие ты запропастилась дали.

 

Я взглядом устремляюсь к горизонту,

ища твою заблудшую фигуру,

но мочит дождь окрестную натуру

и не спасает…позабытый зонтик.

 

Я жду тот час, тот миг и то виденье,

таящееся в слове «возвращенье»…

 

 

МНЕ НРАВИТСЯ

 

Мне нравится, что ты живёшь на свете,

прекрасный мир с тобой, - неповторим!

И Солнце лучезарное нам светит,

цветёт Земля под небом голубым.

 

Мне нравится, когда звучит твой голос,

когда сияют радостью глаза,

и волосы блестят, как спелый колос,

и вспыхивает взгляда бирюза.

 

 

ДУША ЖИВА

 

Любовь, как смерч, как наважденье:

закружит душу в высоту,

прельстит навек в одно мгновенье

и бросит в бездну, в пустоту.

 

Во тьме стенаешь ты, повержен:

все кости сломаны во прах –

душа жива! Она, как стержень,

не осязаемый в руках.

 

Как прежде любит, страшно мучась,

паденье с неба – не урок…

В любви печальна моя участь,

но чувство я не превозмог…

 

Люблю её сильней, чем прежде,

хоть крылья связаны надежде…

 

 

БЕЗ СОМНЕНИЯ

 

От вкуса губ твоих хмелею

и оторваться не могу,

я к ним, как будто бы приклеин.

Не веришь? Я тебе не лгу.

 

В объятиях сжимая страстно,

до хруста стиснутых костей,

любуюсь: как же ты прекрасна!

Ты ярче выдумки моей!

 

В глазах огонь любовной тайны,

а тайну вслух не говорят…

Твой мир постиг я не случайно:

о нём поведал беглый взгляд.

 

И я кольцо любви сжимаю.

Что в этом прав – я твёрдо знаю.

 

 

НАТАША

 

Золотистое имя Наташи

В ореоле земной красоты,

Золотистое имя Наташи –

Дань прекрасной, желанной мечты.

 

Золотистое имя Наташи,

Словно солнечный радужный свет,

Золотистое имя Наташи –

Долгожданный любимой привет.

 

Золотистое имя Наташи

О любви неземной говорит,

Золотистое имя Натали

Мне блаженство с любимой сулит.

 

 

ДОМОВОЙ

 

Из народных поверий

 

Мой весёлый Домовой

Всё глумится надо мной:

Очень для него с руки

Мне запутывать шнурки.

Или в ночь под выходной

Затевать протяжный вой.

Не трудна ему задачка

Разыграть в квартире скачки,

Воду выплеснуть на пол,

Уронить с посудой стол…

Эти дерзкие делишки,

Будто игры в кошки-мышки…

Натворил проказ опять –

Я иду его искать.

Но невидимое тело

Мой порыв встречает смело.

Попритихнет на часок –

Для него немалый срок!

И опять пойдёт играть,

Даже прыгнет на кровать…

Ночь к концу, потоки света

Сеют звон и запах лета.

Беспокойный тает сон –

Домовой им унесён.