Догадки играют в прятки

Догадки играют в прятки

Часть шестая

1

Никто не обратил внимания, вступая в новый год по еврейскому календарю, что математически он выводит нас к счастливой цифре – 21.

Очко, братцы, очко! И без того, как лягут карты.

Не верите? Что ж, приглашаю вас в начальную школу на урок сложения. Еврейский год 5+7+8+1=21.

Не иначе, как намек на лотерейное счастье, спасение от пандемии и уход из самоизоляции… Нет, не в загул, хотя бы в научную библиотеку. Или есть другие предложения?

 

2

Чего только не приходит в голову на еврейский новый год, в особенности при полной самоизоляции? Смотришь на религиозных евреев, идущих на молитву в синагогу, расположенную на узаконенном по требованию правительства расстоянии от дома – не дальше 500 метров, и думаешь: почему их кипы имеют такую форму, типа треугольный колпачок? Когда кипа на макушке, голова кажется удлиненной. И тут же на память приходят наскальные рисунки, скажем так, иноземных богов, а проще говоря, инопланетян, либо египетских фараонов и их внеземных наставников.

А если порыться в архивах, и смахнуть пыль с потускневшего глянца фотографий, сделанных на юге Чили в начале двадцатого века, то вообще голова пойдёт кругом, сколько ни прикрывай её от солнечных лучей еврейской ермолкой.

Там, на юге, в самой близкой точке от Антарктиды, жило племя аборигенов, вымершее под «гуманитарным влиянием» колонизаторов. Что они оставили в память потомкам?

Разве что фотки, которые не были опубликованы до недавнего времени. На них древние чилийцы изображены в похожих на кипы треугольных колпаках, делающих лицо удлинённым. Тела их разрисованы продольными линиями и чем-то смахивают на скафандры из тонкой ткани.

Вот и всё, что сохранилось от этих людей.

А легенды? Мифы?

Колонизаторов не интересовали чужие сказания о пришельцах. Они сами были пришельцами на этих землях. Вот о себе они и рассказывали… под свист хлыстов… такие доступные пониманию сказки, что все их слушатели из коренных жителей просто-напросто вымерли.

 

3

Всё, что есть у человека, ему дала наша Земля. От пищи до полезных ископаемых.

Всё, что сделал человек, направлено на разграбление и уничтожение нашей Земли. От вырубки лесов до истощения недр и отравления атмосферы.

И после этого он пел в охотку: «Человек проходит как хозяин необъятной родины своей».

Но сегодня уже не поёт. Коронавирус запечатал рот предохранительной маской.

И не особенно ходит. 500 метров туда, 500 метров сюда, на большее расстояние полиция не разрешает удаляться от дома в период пандемии и всеобщего карантина.

Что остаётся?

Вспоминать о том, как под диктовку Лебедева-Кумача и Дунаевского мы покоряли пространство и время, и даже в диком сне не представляли, что эпидемия закроет для нас курорты и пляжи. А уж о романтических бросках на север, в Арктику и дальнюю Сибирь, и говорить не приходится.

Впрочем, говорить как раз приходится, больше ничего иного не придумаешь на всё ещё трезвую голову, если воспоминания рулят и отправляют в полёт, в который бросаешься, не сходя с места.

 

4

Редакция киренской газеты получила секретную телеграмму из Москвы, такого приблизительно содержания: профессиональный охотник на соболя Албай Красноштанов представлен за меткость при попадании в глаз маленьких зверюшек к ордену Ленина.

Мне выделили персональный вертолет и дали распоряжение: без очерка о замечательном снайпере не возвращайся.

Я и не думал возвращаться без очерка.

На подлёте к его сторожке пилот сбросил за борт шторм-трап, и я сошёл на землю, как ангел, по веревочной лестнице. Вертолёт же мой, персональный, отправился в дальнейший путь, по почтовым своим надобностям.

Герой моего очерка то ли прослышал, то ли нет о награждении, но пил, будто прослышал, – напропалую.

В углу его комнатенки стояло пять ящиков водки, один влитый в другой. С пола до потолка. В каждом – 24 бутылки.

Меня он приветил доброй улыбкой, настоенной на открытом русском лице, узких монгольских глазах и редкой, волосок в сантиметре от волоска, щетине чукчи.

Входи, друг-человек, гостем будешь! Хочешь разговор, пожалуйста – с открытым сердцем поговорим по душам. Хочешь жену, бери – с открытой душой даю. Друг-человек мне брат-человек. Что Бог послал – кушай-пей, чем жена богата – прими-возлюби.

От жены его – она выставляла на колченогом столе потроха каких-то местных лесных обитателей – я по скромности отказался.

Но от стакана водки, потом второго, отказаться не смел.

Пей, сынок! – ласково уговаривал меня охотник-орденоносец.

А жена ему подпевала: «Пей, сынок, пей». Полагала, ночь ей обеспечена. Всё путём, всё по закону. У них, этих таёжников с кровью чукчи – давнее, от предков, как поговаривали местные старожилы, правило: гостю – открытое сердце, открытая душа, отдай в личную собственность всё, на чём взгляд его остановится.

Водку в меня Албай Игнатович Красноштанов уже влил. Теперь пора и жену предложить. Пусть не на всю жизнь, на час-другой. Но ведь и за час-другой от этой, не сексуальной, честно признаюсь, дамочки неопределённого возраста наберёшься всяческих, совсем лишних для организма болезнетворных вирусов и микробов.

После третьего стакана охотник уже насильно вталкивал мне на колени свою нержавеющую красавицу.

Бери! Денег не стоит!

Нет, – мямлил я, не могу, мол, без любви и дружбы.

Бери! Такой обычай! Народы Севера, паря!

Видя мою нравственную неуступчивость, Албай Игнатович снял со стены, с гвоздя, свою знаменитую «тузовку», винтовочку малокалиберную. И ствол навёл на левый мой глаз, будто я уже соболь.

Но я был не соболь.

Я был еврей.

В этот страшный для жизни момент я интуитивно вспомнил: никакого отношения к народам севера я не имею. Память спасла, и я принял, если взглянуть на меня внимательно сегодня, правильное решение.

Я еврей, – сказал я. И, читая недоумение в раскосине его прищуренных по-ленински глаз, добавил: – Есть такая нация! У нас другая традиция, паря. Дюже историческая! Мы на халяву берем не женами, а соболями. Это когда в гости приходим… э-э… к щедрому хозяину… э-э… паря, ты… открытая душа… с винторезом под мышкой..

Да? – растерялся Албай Красноштанов.

Слово о евреях ему и аист на хвосте не завозил – не порох, не водка, не соль, не спички, товар далеко не первой необходимости. Библию власть пустила на самокрутки ещё до его рождения, антисемиты к нему при минус сорока не захаживали, вымирали на тропе познания чести и совести. Так что он предстал в собственном воображении, зашпринцованном алкогольным градусом, первооткрывателем новой народности. Орден у него уже в заначке, а тут подфартило ещё и с докторской мантией – будет на что этот орден повесить.

За евреев! – сказал я и поднял стакан.

Есть такая нация! – кивнул Албай Красноштанов и вытащил из наволочки, смастеренной под пуховую подушку, две искрящие антрацитным углём шкурки.

Без антисемитов, согласитесь, вольготно. В медвежьем углу, представьте, чувствуешь себя раскрепощённо и свободно, как, положим, в Израиле, где кругом одни евреи, а в кране есть вода, в банке деньги, в армии солдаты, сержанты, генералы – и все без кривых ружей, и никто не косит от службы.

Будем жить, евреи! – пошёл я по второй, испытывая неведомую на демонстрациях радость от провозглашения лозунгов.

Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! – поддержал декламатора заматерелый лесовик и перекинул мне пушные самородки, стоимостью рублей этак в триста.

Я же от хмельного питья и царёвой жизни, дарованной под слюдяным солнцем охотничьей сторожки, совсем расшалился и, понимая, здесь мне стыдиться происхождения не придётся, нализался, согласно веселию на Руси, до положения риз.

Журналистский блокнотик я исчеркивал понятными только мне каракулями.

Избушку расцвечивал блицами. Затвор «Зенита Е» щёлкал бесперебойно. Водку глотал, не морщась. Песни пел матерные.

И не заметил, как Албай Игнатович стал раздваиваться. А когда заметил, начал с ними, с обоими, чокаться и пить на брудершафт. Опрокинув граммульку со вторым Албаем, вернулся к первому. Сравнил: ан нет, не одно лицо – слева округлое, морщинистое, справа – лошадиной конфигурации, с усищами, как у моржа. С животом – на два полша с прицепом в дюжину пива.

Ба! Да это Жорка-летун. Возвернулся, видать. В самый разливной час. Почту разбросал по становищам, и сюда – орден обмывать! Пострел везде поспел! Вот я ему и пропел, ясно и козе, не из Лебедева-Кумача, не во благо маршевых рядов. Из потаённого, домашнего приготовления, когда – «Я другой такой страны не знаю» – имеет прямое отношение к Руси-матушке, а не к запредельной Юрмале с целебным для сердечников морским и сосново-янтарным воздухом, «где так вольно дышит человек».

Вертолётчик ты мой, рубель-летчик,

как твоя керогазка цела?

До какой из заоблачных точек

за поллитром людей понесла?

К моменту вылета, выгребая по зорьке на посадку, я заметил, что и вертолёт набрался до предела: лопасти качались, точно пьяные матросы на шаткой палубе, мотор чихал и отплёвывался, будто вот-вот блеванет.

Жорка взгромоздился в кожаное, подпрыгивающее как на рессорах кресло водилы, вытер усища тыльной стороной ладони, зычно, словно он Чкалов из довоенного фильма, провозгласил: «От винта!» – потом добавил из Пахмутовой и Добронравова по-Гагарински: «Он сказал – поехали, и…»

И положил на всех, – доходчиво подсказал я.

А то! – весело заметил Жорка.

Штурвал на себя, и минуту спустя он на пару с матерком поднял усыпляющую ритмичным покачиванием люльку в воздух, взял курс восточнее, в сторону сопок, на лагерь геологов, ищущих какую-то мифическую, небывало богатую Золотую жилу Сибири. По поверью, она проходит чуть ли не по поверхности земли и не далее чем в трехстах километрах за Киренском. Но места там нехоженые, лешим и водяным оберегаемые, поднадзорные, как в глухую старину по неписаному правилу бирючьей жизни: тайга – закон, медведь хозяин…

 

5

Душа передается на расстоянии 2000 километров и входит в эмбрион на пятом месяце беременности.

Вот такая информация. Из научного мира. От именитого популяризатора, выступающего по телевизору.

Популяризатор, обмолвившись о душе, ничего не сказал о ДНК. А я подумал: ДНК и душа – это разные сферы. ДНК передается от предков, а душа по эстафете реинкарнаций. И можно предположить, что в отдалённом прошлом эти два предмета человеческой идентичности находились в противоположных лагерях. Допустим, ДНК в теле Наполеона, а душа в груди Кутузова. Сегодня же они соединились и живут в полной гармонии… Но в ком? Не буду раскрывать тайны. А то, поверив в мои мистические способности, попросите рассекретить: кто ныне является правообладателем ДНК Мартынова и души Лермонтова? ДНК Сталина и души Ленина? ДНК Мишки Япончика и души Соньки – Золотой Ручки?

Или?

Пофантазируйте!

Впрочем, какими бы ни были фантазии, им далеко до забавных игр Высшего Разума.

 

6

Одноклеточное существо плавает в тарелке. Зачерпнёшь ложкой, съешь, и никто не заметит. Ни тарелка, ни ложка, да и само одноклеточное. А ведь существо! Производное от слова – существенное! Поди, мыслит, значит, существует, по Рене Декарту. Но и не по нему. Вернее, не по-нашему, если думать без напряга мозгов. Впрочем, без напряга мозгов можно додуматься вообще до невероятного. Например… О, нет! Не буду! Лучше расскажу историю, случившуюся со мной. А уж вы и додумывайтесь. До невероятного? ОКей! Без напряга мозгов – до невероятного. А с напрягом… до каких-то безумно интересных, но умом не постижимых игр высшего разума. Впрочем, может, и не игр. А наставлений свыше, что мы носим в себе, не уразумевая о том и не умея ими проникнуться.

Итак?

Мозг работает всего на пять процентов. Морг – на все сто. Почему? Именно поэтому.

На перегоне Мюнхен-Зальцбург я остановился в приграничном городке между Германией и Австрией, чтобы обменять марки на местные деньги. На окошке кассирши увидел свою фамилию и очень удивился. Не тому, что кассирша ходит по жизни под фамилией Гаммер (Gammer), на то и фамилия немецкая, чтобы под ней ходили не только евреи. А тому, что фамилия не была переписана на немецкий лад – Хаммер (Hammer). И в том, и в другом случае, молоток. Но все же…

Как-то мой брат Боря рассказывал, что заехал в австрийскую деревню по имени Гаммер, и убедительности ради выставил передо мной на столе пивной бокал с надписью «Gammer».

Подарок, – пояснил, – из местного бара.

Вот и мне хотелось зарулить в эту деревню, но, оказывается, необязательно ехать в неё, чтобы столкнуться с однофамильцами.

Поучительно и забавно.

Поучительно? Да! Отличный повод пофантазировать на тему, откуда ноги растут.

Забавно? Нет! Далеко не забавно, когда, приняв местную часовню за музейный объект, внезапно оказываешься на примыкающем к ней маленьком кладбище и видишь ту же австрийскую фамилию Gammer на каменном надгробье. И приписка: обер-лейтенант. Ну? Дрожь по телу? Мелкий озноб? Или сухо в горле? Сухо-сухо! Дата смерти – и мой день рождения – совпадают по всем параметрам. 16 апреля 1945 года. Интересно, а совпадает ли и час рождения? Я родился в 3 часа 50 минут ночи, точно в тот миг, когда началось наступление на Берлин. И почему-то с детства меня донимала мысль, что я и погиб при наступлении на Берлин в облике и подобии советского офицера.

Но эту мысль я скидывал на бесконечные игры в войну, когда мы, дворовые ребята победного года рождения, изображали из себя красноармейцев, идущих в атаку на врагов или повторяющих подвиг Александра Матросова. Враги – непременно фашисты. Мы, понятно и дошкольнику, «наши». Причём, без каких-либо национальных различий. Хотя впоследствии при получении паспорта выявились в русских, евреев, украинцев, латышей и литовцев.

И вдруг? Каменное надгробье. Моя фамилия, теперь уже однозначно никак не еврейская, вписана в немецкий военный билет и несет неведомую угрозу. Что за ней, за этой фамилией? А что за той же фамилией, но еврейского рода? Пустота! Ни могильных плит, ни определенного клочка земли. Разве что воспоминания. Но сегодня и воспоминаний не осталось. Те, кто способен вспомнить, уже не с нами. А кто не способен… это мы, их дети и внуки, оберегаемые ради психического здоровья от страшных тайн военного лихолетья. Нам вспоминать. И догадываться, кем были до рождения – в той ещё реинкарнации. Кем были – не по уму, это запредельно, на уровне метафизики. Лучше пребывать в формате настоящего времени. А как? Да вот так, вне придумок и лишних накруток, и без того фантастики в моей жизни выше головы.

 

7

Выборка из интервью Виктору Тихомирову-Тихвинскому, главному редактору журнала «Русский писатель» – Санкт Петербург.

Добрый день, Ефим  Аронович! Я с трудом верю в то, что вы, мой собеседник, именно тот Ефим Гаммер, о котором в России  говорят: легенда Израиля. Как вы относитесь к такой высокой оценке вашего таланта поклонниками из России?

Это ко многому обязывает. Впрочем, в ходе нашей беседы многое прояснится, и  станет ясно, достоин ли я этого звания.

Очень интересно узнать – как всё начиналось?

Я родился в России, на родине «Капитанской дочки», в Оренбурге, тогда Чкалове, куда были эвакуированы с военным заводом из Одессы мои родители. Причём в тот день и час, когда началось наступление на Берлин – 16 апреля в три часа пятьдесят минут ночи. Может быть, это и заложило в мой характер нечто такое, что ведёт по жизни. Но главное, конечно, в семье. Мои родители – мама Рива и папа Арон – люди необыкновенно талантливые. Папа – особенно. Музыкант, превосходный рассказчик и изобретатель, металлист-жестянщик. Он блестяще играл на аккордеоне, баяне, рояле, сочинял музыку.

Мой младший брат – Борис Гаммер, широко известный в Израиле и за рубежом джазовый саксофонист и кларнетист. Создав Иерусалимский диксиленд, аранжировал папины фрейлехсы тридцатых годов на модерный лад и повёз их после представления в Иерусалимской академии музыки, где преподает джазовое искусство, на  международный фестиваль в Сакраменто, Калифорния, США. Музыка была принята на бис. И – факт есть факт! На творческом мосту, перекинутом через десятки лет, в соитии еврейских мелодий и модерных ритмов, родилось новое джазовое направление «дикси-фрейлехс», попавшее ныне в музыкальную энциклопедию.

Старшая моя сестра Сильва – тоже музыкант широкого профиля, как и её муж – гитарист и певец  Майрум Аронес, сын знаменитого еврейского актера Файвиша Аронеса, арестованного в 1949 году и отправленного из Биробиджанского еврейского театра в лагерь, и известной певицы Берты (Беллы) Аронес. Свою  музыкальную карьеру она начинала в Ленинградской капелле под управлением Мильнера. А потом, выйдя замуж, переехала из Питера в Биробиджан. Во время войны неоднократно выезжала с шефскими концертами на фронт.

Вы проявили себя в разных видах искусства. Какое направление своего творчества вы бы выделили, как главное?

В своей «Бунинской речи», говоря о романе «Один на  все четыре родины», принёсшем мне звание лауреата, я сказал, что четвёртой моей родиной, наряду с первыми тремя – Россией, Латвией, Израилем – является Творчество.

С молодых лет, понимая, что творческий потолок каждого человека отнюдь не столь высок, как небесный, я создал для себя  понятие «творческая спираль». Переходя, как бы по витку, от одного вида искусства к другому, поднимаешь свой творческий потолок намного выше, чем он был прежде.  Особенно четко это прослеживается в моей литературной работе, которая и является для меня главным направлением в творчестве, в её жанровом разнообразии: проза, стихи, юмор, сказочные и фантастические повести.

Вы добились значительных успехов на мировом уровне в таких, казалось бы, разных направлениях – литература, журналистика, живопись, спорт. Неужели всё это совместимо?

Без одного, не было бы другого. Казалось бы, какое отношение бокс имеет к искусству? Это же мордобой, выбивание мозгов, как считают некоторые. Но  вспомним, олимпийский чемпион Геннадий Шатков – кандидат юридических наук, проректор Ленинградского университета, олимпийский чемпион Валерий Попенченко – кандидат технических наук. Великий английский поэт Джордж Байрон, несмотря на хромоту, был отличным кулачным бойцом. Поэтому неудивительно, если я сообщу, что и Александр Сергеевич Пушкин тоже увлёкся на какое-то время этим видом спорта.

Вот что вспоминает Вяземский об уроках бокса, преподанных ему, тогда семилетнему мальчику, автором «Евгения Онегина»: «В 1827 году Пушкин учил меня боксировать по-английски, и я так пристрастился к этому упражнению, что на детских балах вызывал желающих и нежелающих боксировать». Не хуже Пушкина, полагаю, боксировал и Хемингуэй. Так что бокс совместим с творчеством, вернее, является его составляющим. А если так, то и все остальные виды творчества ещё более совместимы. Была бы охота совмещать. А для этого нужна не только работоспособность, но и сила воли, которая позволит  разом покончить с дегустацией алкогольных напитков, курением по три пачки в день, объедаловкой. Как же бросить все это без помощи спорта? С боксом – просто: месяц голодовки, и 15 кг. долой. Утренние пробежки – и прощай астматическое дыхание. Хочешь развить стремительную реакцию на удар – забудь о послеобеденной рюмке. В результате, начав  1 июля 1998 года боксерский марафон при весе 69 кг. я уже через три месяца стал чемпионом Иерусалима в легчайшей весовой категории – 54 кг. При этом хочу заметить, моим первым противником на ринге в том 1998 году был Хрущев. Потом я побеждал попеременно Брежнева, Ворошилова, Пушкина, Некрасова, Азарова. Смех-смехом, но это факт. Израиль – страна чудес. Так что и то, что я выступал на ринге до 70-ти лет, тридцать раз становился чемпионом Иерусалима и не проиграл ни одного боя, тоже отнесём к разряду чудес, если чуть-чуть позабудем о работоспособности и силе воли.

Как русскоязычным писателям живется и работается за рубежом?

Что ни говори о развитии литературы, израильский путь всё же имеет свои отличия. Нам, приехавшим из бывшего СССР, выпал жребий проторять его самостоятельно: не ходить по протоптанным прежде «мастерами от соцреализма» дорожкам, чтобы попутно нам прочищали мозги от крамольных мыслей, а рукописи – от идеологических прегрешений. Нам выпало дарованное, можно сказать, по велению неба, право открывать себя не то что заново, но по-настоящему, отталкиваясь от природного «я», побитого некогда молью советской действительности. Немыслимая в прошлом возможность – стать самим собой, не боясь цензуры и нагоняев начальства! Нам не понадобилось, как Брету Гарту либо Джеку Лондону, превращаться в золотодобытчиков, чтобы среди отвалов пустой породы вылавливать на лотке блестящие искорки удачи. Всё это давала нам реальная жизнь репатрианта – вживание в Израиль, чувство сопричастности со всем миром, служба в армии, когда охраняешь от террористов святые места Иерусалима, Хеврона, Шхема-Наблуса – Стену Плача, гробницу Авраама-Исаака-Иакова  – Махпелу, гробницу Иосифа.

При этом никто из писателей практически на гонорарах не живет. Главное, иметь постоянную работу. О Шае Агноне, лауреате Нобелевской премии, говорили, что он жил на зарплату учителя. Я – на журналистскую: ответственный редактор и ведущий программ радио «Голос Израиля – РЭКА.

Ваш прогноз относительно будущего печатной литературы. Не убъёт ли электронная книга книгу бумажную?

Когда я, будучи солдатом-резервистом, охранял от террористов в Шхеме-Наблусе священную гробницу Иосифа, великого пророка, предсказавшего Египту «семь тучных и семь тощих лет», каким-то чудесным образом он дал мне понять, что с похожим вопросом обращался к нему и фараон. Клиента строящейся на века пирамиды интересовало, сохранятся ли в будущем папирусы с его жизнеописанием, или появится какая-то новая печатная продукция, которая сметёт всё устаревшее. Иосиф сказал: и папирусы останутся – в музее, и несуществующие ещё ныне книги на бумаге вместе с их собратьями – электронными. На смену всему этому придет телепатия. Не будет нужна типография, откажутся от компьютера, а вся информация будет вноситься в голову благодаря какой-то мельчайшей мозговой клеточке, которая существует в человеке с момента Сотворения, но ещё не задействована. Правда, произойдёт это с теми людьми, у кого на плечах голова, а не кочан капусты.

Более деловой ответ выглядит несколько по-иному. И тут я могу сослаться на Елену Шмыгину, выпускницу математического факультета МГУ, писательницу и веб-мастера, главного редактора электронного журнала «Детки-74», из Челябинска, ныне живёт в Ростове-на-Дону,  сделавшую более десятка моих электронных книг: «Ефим, – пишет она, – насчёт бумажной литературы вопрос уже давно перевалил за невозвратную метку. Будущего у бумаги нет. Останутся только презентационные тиражи для встреч с читателями и подарков. Остальное уйдёт в электронный вид. И не только потому, что электронное интереснее и удобнее во многих планах. Перестают в принципе читать. Недавно закрылась библиотека имени Жюля Верна в Лондоне, затем объявили, что 15 крупных зарубежных библиотек объединились в сообщество для взаимопомощи в выживании. Вот такие дела. Не очень позитивные, но всё вот так. Бумагу может спасти только тотальное отключение электричества. Тогда исчезнет интернет, и людям придётся осваивать и возрождать кустарные производства, и книгоиздание в том числе».

О чём бы вы попросили Бога?

В Израиле это самое распространенное занятие – что-то просить у Бога. В щелях, между камней Стены Плача, миллионы записок с просьбами к Всевышнему.

Помню, когда вкладывал свою туго свернутую бумажку, из-под нее вывалился на каменный пол с десяток других. Поднял, посмотрел. Первая: «Господи, дай мне миллион!» Вторая: «Господи, я очень беден, у меня десять детей – голодных ртов, дай мне миллион!» Третья: «Господи, сколько можно просить у Всемогущего? Дай, наконец, миллион! Что тебе стоит?»

Положив эти записки на место, я увидел, что из щели выпала ещё одна. Прочёл и понял, от Кого она: «Купил бы сначала лотерейный билет!»

Может быть, и мою записку к Богу кто-то прочитал. Может, и ответ на подходе. В этом случае – надо надеяться на лучшее. «Ие тов!» – будет хорошо, как  говорят в Израиле.

Самое памятное событие вашей жизни?

В моей жизни было много памятных событий, некоторые можно назвать невероятными, другие – мистическими. Но расскажу об одном, имеющем отношение к предыдущему вопросу. В августе 1980 года я сдавал кровь в Иерусалимской поликлинике. Молоденькие медсёстры, вколов мне в вену иглу, удалились в коридор, где принялись болтать и есть печенье. А я между тем, потеряв, должно быть, крови больше положенного, «поплыл» на тот свет. Вышел через макушку наружу и медленно устремился ввысь, оставив на каталке своё тело. Небо с моим приближением из  множества разрозненных снежинок срасталось в единый наст. Вверх тянуло, как магнитом. Наступала эйфория. Казалось, стоит мне головой пробить этот наст, высунуться по плечи в иное пространство, и меня ждёт неземное блаженство.

Но тут я подумал: «А кто издаст мои книги? Кто напишет еще не созданное, но задуманное?» И тут же, будто кто-то услышал мой голос, я по повелению Свыше повернул назад и по касательной пошёл вниз, в своё, можно сказать, бездыханное тело, вокруг которого  суетились люди в белых халатах, чтобы вернуть его к жизни. Се-ла-ви! Живу, пишу, печатаюсь в разных странах, выпускаю книги, участвую в международных выставках, и до 70-ти лет сражался на ринге, вернувшись в бокс после 18-летнего перерыва в 53 года.

Это просто уникальные события, достойные Книги рекордов Гиннеса! Как у вас на всё хватает времени?

Время – во мне. А так как оно трехмерное, то его хватает на всё. Одна моя повесть, опубликованная американским журналом «Слово-word», так и называется: «Пространство трехмерного времени». В ней и дано разъяснение того, как меня на всё хватает. Правда, повесть эта несколько мистическая. Но что  поделаешь, мы ведь и живём в мистическое время, которое для нас реально, казалось бы, только в текущей минуте. Но  ведь ради этого не скажешь: «Остановись, мгновенье!» Чем оно прекрасней, тем сильнее ожидание чего-то ещё более чудесного. Вот и ждём…

 

 

КОВЧЕГ ЗАВЕТА

 

Когда я летал со знакомым ангелом над Стеной Плача, он сказал:

Помнишь, на днях здесь было зафиксировано на видео НЛО?

Светящийся шар, яркий, как солнце?

Точно, как солнце. К слову, у древних египтян верховное божество – Ра – солнце.

На иврите «ра» – ужас.

Ничего странного, солнце – это и благо, и ужас. Одних греет, других может испепелить. А тех, кто не нуждается в обычной пище, подзаряжает энергией.

К чему это?

А к тому, что здесь, глубоко под землёй, в одном из тайных помещений находится Ковчег Завета.

Пропавший?

Для искателей сокровищ – пропавший. А для истинных толкователей древних манускриптов – спрятанный.

Ты полагаешь, его скоро найдут?

Как только включатся на всю мощь его энергетические батареи. За тысячи лет погребения в темноте под землей они сели, и вот сейчас появились посланцы небес…

НЛО?

Яркие, как ты заметил, подобно солнцу.

И?

Подзаряжают.

Значит?

Ты близок к догадке.

Надо ждать событий вселенского масштаба?

Сначала обнаружьте Ковчег. За событиями дело не станет.