Дожить до ледохода

Дожить до ледохода

О народном поэте Рашите Нигмати

Впервые в этом уютном уголке Уфы я оказался много лет назад: родители привели меня сюда посмотреть на ледоход. Ставшие уже серыми осколки прошедшей зимы неспешно плыли, сталкиваясь и кружась, а над ними на новеньком мосту через Белую поблёскивали стёклами на апрельском солнце машины. И где-то высоко-высоко над головой, заглушая остальные звуки, галдели грачи. Всюду кипела жизнь. И даже спрятавшаяся в тени сосен могила не напоминала о тлене – именно с того давнего весеннего дня я помню это имя – Рашит Нигмати.

 

Старик на пыльной дороге

 

Речка Иргиз в Самарской губернии невелика. Почему именно она привлекла внимание Дингизбая Юлумбетова, сейчас уже сказать трудно. Да и надо ли: место красивое, неспроста когда-то учительствовавшая здесь Хадия Давлетшина дала имя этой реки своему роману. Но именно на берега этой речушки привёл Дингизбай в давние времена свой род, когда жадные до чужих земель соседи выжили его с родных мест.

А что края эти кроме того ещё и поэтические, мог подтвердить внук Дингизбая Нигматулла: недаром по вечерам собравшаяся вокруг него ребятня с восторгом слушала мастерски излагаемые им легенды и баиты. Седовласый сказитель то нараспев повторял ещё в детстве услышанные им самим предания о давнем прошлом своего народа, то пел. Маленький сын Нигматуллы Рашит, слушая отца, частенько воображал себя сказочным батыром, стоящим на защите людей, которых он любил, своего неба и солнца, своей земли.

А ему самому ещё ох как нужна была защита. Ему не было и десяти, когда умерла мать. Да и отец уже был не самой надёжной опорой: ему было уже за семьдесят. Игрушек Рашит практически не знал, книг ему никто не покупал. Праздник в доме бывал, лишь когда отец привозил с ярмарки калач или ещё что-нибудь вкусное. С малых лет мальчику пришлось работать.

А потом через Дингизбаево прокатился шквал Гражданской войны. Мальчику не удалось окончить медресе. Но самое тяжёлое ещё было впереди. В 21-м земля, всегда кормившая живущих на ней, больше стала походить на пустыню: ни травинки, лишь перерезанные широкими трещинами пыльные корки. В Дингизбае почти не осталось людей, мало кто успел уехать, большинство навсегда поглотила ставшая вдруг суровой мачехой родная земля. Когда власти спохватились и решили спасти хотя бы детей, нашли только семерых живых.

Лишь однажды Рашит Нигматуллович вспомнил об этом самом, пожалуй, трагическом эпизоде своей жизни: о том, как их чуть живых усадили в кузов невесть откуда взявшегося грузовика и повезли в полную неизвестность. Пыль, грохот, а сквозь слёзы Рашит видит стоящего на дороге сухонького старика в лаптях, который вроде бы хочет бежать за машиной, но сил его хватает, только чтобы слегка махнуть на прощание рукой. Таким было расставание с отцом, больше Рашит его никогда не видел.

В детском доме в Самаре с кормёжкой было не намного лучше, хорошо ещё, что воспитанников перед холодами смогли обеспечить хоть какой-то одёжкой. Положение было настолько отчаянным, что поддерживать в этих условиях даже минимальный порядок было выше сил преподавателей. Дети были предоставлены сами себе. Пытаясь прокормиться, они не хуже уличных беспризорников сбивались в шайки, промышлявшие фактически воровством. Высматривая жертву, ребята бродили по базару, выбирая упитанных торговок, как потом смеясь рассказывал сам Рашит Нигматуллович, «с толстыми пальчиками». Дальше разыгрывался целый спектакль: кто-то из мальчишек как бы случайно нарушал порядок на прилавке или даже начинал изо всей силы орать, привлекая к себе внимание. Для разнообразия иногда даже затевали драку между собой. В этой хорошо отлаженной постановке сообразительному и длинноногому Рашиту отводилась поначалу неприметная, но в конечном итоге самая главная роль: пока все смотрели на его компаньонов, он стремительно хватал из-под самого носа торговки хлеб и бежал что было сил. Тут уж не приходилось зевать и его товарищам – они бросались под ноги бросившимся в погоню, цеплялись за полы их одежды, пытаясь хоть немного задержать.

Немало времени проходило, прежде чем исцарапанные, порою даже избитые мальчишки собирались в заранее условленном месте и делили добычу. Но ни разу «спринтер» не отщипнул от драгоценной буханки даже крошки.

Неизвестно, к чему бы привела такая «вольная» жизнь, если бы детей не вывезли в более сытные края, на Украину, в город Белая Церковь. Больше чем через полвека одна из дочерей Нигмати Лариса, будучи в командировке в Киеве, решила заехать туда, где когда-то жил её отец. Но ни детского дома, ни вообще каких-либо следов его пребывания там ей найти не удалось – всё уничтожила война.

В 15-летнем возрасте Рашит оказался в Уфе, где для детей сирот была организована школа имени Ленина. Она занимала одно из лучших зданий города на улице Карла Маркса, до революции там размещалась Духовная семинария. Позже поэт скажет: «Моя настоящая жизнь началась здесь».

Начиная с 1926 года в газетах Башкирии стали появляться стихи молодого поэта Рашита Нигмати. Он писал о новой жизни, о молодёжи и, конечно, о деревне. Он был ещё в том возрасте, когда задор юности не даёт видеть тёмных сторон и жизнь представляется абсолютно счастливой. Даже двигатели тракторов у поэта звучат веселее самой хорошей музыки.

Рашит Нигмати с семьёй. 1948 г.

В 1931-м после рабфака Нигмати начал работать в туймазинской газете «Путь Ленина». А где-то рядом на одной из улиц жила его судьба. Но об этом тогда он даже не догадывался. Да и через несколько лет, уже служа в армии на Дальнем Востоке, он не предполагал, что вернётся в Туймазы. Просто когда перед демобилизацией однополчанин Гали спросил Рашита, кто его ждёт дома, он с грустью ответил, что у него и дома-то нет. Друг и предложил поехать к нему в Туймазы.

 

Мильон терзаний

 

В 1936-м Нигмати женился на сестре Гали Сание, на следующий год у них родилась дочь Флорида. А ещё через три месяца вечером в их окно постучали…

История не сохранила имени того человека, который, буквально рискуя своей жизнью, предупредил тогда поэта о доносе на него и готовящемся аресте. Наскоро побросав какие-то вещи в узелок, укутав дочь, супруги ринулись на станцию к ночному поезду.

А вот в родном Дингизбае их вовсе не ждали, даже братья по отцу восприняли гостей как ненужные рты. Вспоминая об этом эпизоде, Нигмати говорил: «Там остались только могилы, но и их я не знаю».

В трудную минуту Рашит вспомнил ещё одного армейского друга и повёз семью к нему в Казахстан. Их спрятали в глубине степей, в самом дальнем аиле. С совершенно незнакомыми прежде людьми беглецы прожили несколько месяцев. Но худа без добра, как известно, не бывает: на степном солнце, молоке и кумысе быстро окрепла малышка Флорида.

Вернуться домой Нигматуллины смогли, лишь получив известие, что арестован сам доносчик. Нигмати работал в газетах, был секретарём правления Союза писателей БАССР. Когда началась война, Рашита Нигматулловича мобилизовали и направили инструктором в воинскую часть под Уфой. Многие удивятся: чему может научить поэт готовящихся к фронту молодых солдат? Всё дело в том, что ещё в годы службы в сапёрной части на Дальнем Востоке Нигматуллин прекрасно освоил специальность. Ведь сапёрные войска занимаются не только разминированием – наводить переправы, например, тоже их задача. А чертить в армии Нигмати научился настолько хорошо, что порой с гордостью именовал себя конструктором.

В 1943 году поэта включили в «десант» творческой интеллигенции, направлявшийся в Башкирскую кавалерийскую дивизию. Ветераны-кавалеристы много лет потом вспоминали, какое впечатление произвела на них поэма Нигмати «Убей, сын мой, фашиста» (её тогда читала Зайтуна Бикбулатова).

В той поездке Нигмати заболел воспалением лёгких. Его привезли в Алкино, поместили в госпиталь. Вскоре жене сообщили: муж умирает, заберите его. Сания приехала за ним с сестрой. Нигмати лежал на полу почти без чувств. Сёстры на руках отнесли его в баню, а потом накормили. «Хоть умру чистым», – только и вымолвил он.

Но забота жены, а также отцовский долг (к тому времени у Нигматуллиных было трое детей) вернули его к жизни. Нигмати выделили комнату в коммуналке в знаменитом доме на Ленина, 2. Флорида Рашитовна, говоря о переезде, как будто рассказывает некую жутковатую сказку: «Огни, вокзал, толчея, машина. Вошли в чёрный подъезд, лифтовая яма – без лифта. Отец держит меня за руку, прижимаясь к стенке (перил-то нет) поднимаемся вверх, на четвёртый этаж». Выходящая на улицу Советскую секция так называемого дома специалистов была спешно сдана перед заселением эвакуированных из Ленинграда инженеров.

Не были установлены даже перила на балконы. Это однажды едва не стало причиной трагедии. Однажды, когда мать болела, отцу пришлось уйти по срочным делам; совсем малюсенький, ещё даже не научившийся ходить Нур остался на попечении шестилетней Флориды. Любопытный братик ползал по комнате, а потом вдруг захотел на балкон. Флорида держала его за ноги, но силёнок у неё было явно маловато: Нур навалился на едва державшийся лист фанеры, заменявший перила, и, когда лист вдруг начал падать, он так на нём и остался. Когда перепуганная сестра сбежала вниз, он лежал на этой фанере, а изо рта у него сочилась кровь.

Зайтуна Бикбулатова, Арслан Мубаряков и Рашит Нигмати (справа налево)
в Башкирской кавалерийской дивизии. 1943 г.

Флорида подняла братика на четвёртый этаж, но тут, почуяв беду, очнулась мать. Схватив сына, она побежала в больницу на Тукаевскую. Всё обошлось, Нур даже ничего не сломал, и Флориде просто не поверили, что он упал с балкона.

Стены дома в морозы промерзали, в каждой квартире стояла кирпичная печь. Нигмати это только радовало, ведь огонь в печи напоминал ему о далёком детстве, родном доме. А во внутреннем дворике дома, там, где сейчас детская площадка, стояли многочисленные дровяные сараи, а между ними навалом лежали брёвна.

Когда отец впервые вывел Флориду и Ларису гулять во двор, сёстры остановились в недоумении: двор как будто кишел детьми, говорившими на непонятном языке. Две смуглые девчушки с косичками молча смотрели на эту шокировавшую их картину, не решаясь сойти с крыльца. И много дней прошло, прежде чем они на равных стали играть с новыми друзьями в прятки, жмурки и казаки-разбойники. Да и поступив в школу, Флорида вдруг начала приносить в своих тетрадях «колы» и «двойки» – она просто не понимала, что говорит «тётя в классе». Отцу пришлось приложить немало усилий, чтобы дочь стала хорошо говорить на русском. Он вообще никогда не ругал детей, считал, что им надо только помогать.

Сагит Агиш, Анвер Бикчентаев, Рашит Нигмати и Гайнан Амири у здания Совмина после демонстрации. Середина 1950-х.

Он и помогал, иной раз дети даже не понимали, что отец занимается их воспитанием. Флорида Рашитовна рассказывает, как, пристрастившись к чтению, она стала брать книги из отцовского шкафа. И самую интересную книгу она всегда почему-то обнаруживала в первом ряду. Прочитав, снова подходила к шкафу и вновь обнаруживала, что отец для чего-то переставил книги. Став постарше и ознакомившись с творениями Бальзака, она задумалась, откуда вдруг появился томик, ведь раньше она не видела этой чудесной книжки. Ничего иного не придумала и углубилась в папины книжные сокровища. В третьем ряду нашла Мопассана, а потом настала очередь «Декамерона». Отец не сразу заметил непорядок, а заметив, попросил дочь поставить книгу на место.

 

Народный поэт

 

Интересно, что сказали бы вы, если бы узнали, что вашу дочь учат плавать таким простонародным образом: бросают в воду и ждут, пока она не начнёт захлёбываться. До крайности, конечно, не доводят, так как после второй или третьей попытки обучающаяся начинает держаться на воде самостоятельно. Зато какое это было счастье: рано утром бегом через парк Матросова и Архиерейку спуститься к реке, искупнуться и так же вприпрыжку мчаться назад. Родители и не догадывались порой о таком «забеге».

Всё в том же матросовском парке ребятня с Ленина, 2 проводила уйму времени – он казался самым настоящим лесом. Ведь телевизор тогда был не просто редкостью – диковинкой! Зимой же центром жизни тогдашней Уфы становился каток стадиона «Динамо»: отец привязывал «коньки-снегурки» на валенки детям, и они пешком топали вверх по Фрунзе. А потом ещё освободилась площадка внутреннего двора – все сараи снесли и установили простейшие спортивные снаряды. Мальчишки выжимали гири и крутили «солнце» на турнике, а их мамаши, стоя на балконах, гордо взирали на них и обменивались впечатлениями: «Мой-то двадцать раз поднял!»

Летними вечерами, особенно когда в парке не было танцев, молодёжь выходила на улицу Ленина. Шли шеренгами прямо посреди улицы (да, представьте себе, по самой середине улицы Ленина), взявшись за руки, образовав нечто подобное цепи. Как же им доставалось потом от учителей! Флорида Рашитовна вспоминает, что директор 3-й школы Короткова за эти цепи не раз вызывала их «на ковёр».

Субботник во дворе Ленина, 2. Слева Сания и Рашит Нигматуллины

Прогуливались по Ленина и родители школьников. После войны эвакуированные ленинградцы вернулись домой, а в доме специалистов поселились представители творческой интеллигенции – артисты, музыканты, поэты, как это и задумывалось при начале строительства. Как всё же эти люди отличались от нынешних! Как они одевались, держались, разговаривали и даже ходили! Нигмати, например, выходил на вечернюю прогулку всегда в белой рубашке, обязательно в галстуке, макинтоше (тогда в ходу больше было слово «пыльник»). Шёл по улице и раскланивался со встречными – не такой уж и большой в те годы наш город был.

В среде литераторов авторитет Нигмати был высоким, к его словам всегда прислушивались. Именно к Рашиту Нигматулловичу принесла на оценку свой роман «Иргиз» Хадия Давлетшина, и поэт очень многое сделал, чтобы произведение увидело свет. А ведь противников публикации было очень много: разоблачение культа личности было ещё впереди, и Хадия Лутфулловна, как бывшая репрессированная, всё ещё считалась неблагонадёжной. А Нигмати никогда не осторожничал, вообще он был достаточно резким в оценках и словах человеком. В 1951 г. на республиканском собрании писателей он выступил с гневной отповедью некоторым излишне «идейным» критикам: «Желаете вы того или нет, нравится вам это или нет, но мы, башкирские писатели, будем писать и об Урале, и о Дёме… Это не местничество, а патриотизм». И добавил, как бы комментируя: «Почему на русском можно писать о туманах моих растуманах, а на башкирском это не дозволяется?» Игнорируя указания «доброхотов», он писал о своей любви к Башкирии, о родной природе, несмотря на то, что едва ли не официально считался партийным поэтом. Да, у него были произведения на подобные темы, а как же иначе? Он же был воспитан Советской властью и добился всего именно благодаря ей.

Дочери Р. Нигмати – Флорида и Лариса. 1958 г.

Его дочь сейчас с улыбкой вспоминает давний разговор с отцом о коммунизме. «Коммунизм, – объяснял Рашит Нигматуллович, – это когда пойдёшь в магазин и возьмёшь всё, что тебе нужно». Дочь удивлялась: «Так ведь всё разберут!» «Нет, так не будет – люди будут по-другому воспитаны». Ему не надо было никаких партийных директив и решений съездов: «по-другому воспитаны» – вот что было для него главным.

Он и детей своих воспитал так, что, безусловно, мог бы ими гордиться: Флорида стала преподавателем, Лариса всю жизнь проработала режиссёром на телевидении, а Нур стал одной из ведущих фигур в атомной энергетике СССР.

Мы частенько увлекаемся критикой своей истории и перестаём чувствовать прежнюю эпоху. Я вовсе не о том, что люди плохо жили. Они ведь ещё и свято верили в то светлое будущее, которое должно было вот-вот наступить. Но верить в идеалы, это не значит ненавидеть окружающее настоящее. И даже в поэму о Ленине «Из искры возгорится» Нигмати вставил строки о том, что он любил:

 

Уплыли в Каму льды из Агидели,

Открыв дорогу первому плоту.

Грачи к родным гнездовьям прилетели,

Пришёл июнь – и вся Уфа в цвету.

Как чист и свеж её медовый воздух,

Как сладок аромат её садов!

А вечера тихи и яркозвёздны,

И лунны ночи с пеньем соловьёв…

 

Последствием полученной на фронте пневмонии стал туберкулёз. Нигмати понимал, что жить ему осталось не так уж и много, но себя не берёг. Осенью и весной болезнь обострялась, тем не менее каждый год, в апреле, даже когда был очень слаб, Нигмати обязательно шёл с женой на Случевскую гору, чтобы посмотреть, как по Белой идёт лёд. Он любил посидеть на скамейке в парке, где всегда было немноголюдно – в середине 1950-х сад Салавата был ещё не очень ухожен. Посидит, вспомнит о чём-то и вздохнёт: «Ну вот, ледоход прошёл, значит, ещё год буду жить». Но весны 1960-го народный поэт Башкирии уже не дождался.

 

Рашит Нигматуллович Нигматуллин род. 9 февраля 1909 г. в дер. Дингизбаево (Дингизбай) Николаевского уезда Самарской губ. – 13.10.1959. Нар. поэт БАССР 1959. Рабфак в Уфе 1930. 1931–32 гг. в ред. Туймаз. район. газ. «Путь Ленина». С 1938 – ответ. секр. Правления Союза пис. Башк. В 1946 г. отв. секр. «Октября» («Агидель»). Печатался с 1926 г. Первый сборник стихов – 1933.