Дух бобра

Дух бобра

Рассказ

Меня в лесу боятся. Когда я выхожу из хаты, звери разбегаются, освобождая мне дорогу. Ладно белки с ежами — лось прекращает водопой, плавно поднимает красивую голову с рогами, смотрит якобы в сторону, однако за моими движениями следит. Если я направляюсь в его сторону, он так же красиво и плавно, но стремительно улепетывает в чащу. Дятел, давясь, проглатывает червячка и, уворачиваясь от веток, улетает. Семейство волков покинуло насиженные норы и перебралось на другой конец леса, с тех пор как я здесь поселился. Даже пауки прячутся за листья, отпуская мух и мотыльков. Я ужасен. Я страшен. Меня зовут Федор.
Я — бобер. И я говорю правду. Говорю правду обо всем, что вижу, особенно правду о тех, с кем начинаю разговор. Я не умею лгать. Это такое у меня достоинство. Жаль, окружающие не ценят его.

Неторопливо иду по своим делам. Сначала надо перекусить. Прекрасное все-таки место я нашел у этого водопоя, где недавно выстроил хатку. Всегда сочные молодые побеги багульника, саранка, черемша. Территория удобная. Берега тут пологие и крепкие, поэтому лесной народ издревле приходит сюда пить воду. Последнее время, правда, ему приходится делать это быстро или искать другой источник.

Кушаю осоку. Так, ерунда, больше зубы размять и желудок. Почесав пузико, иду удовлетворить потребность в общении. Что поделать, поговорить я люблю, хотя и не всегда удается. На крайний случай у меня есть друг. Единственный. Глухарь. Глухой как пень. Но слушает внимательно, не убегает. Иду к нему. Может, еще кто по пути попадется.

Мой день сегодня. И ста метров не прошел — встретил молодого зайца. Глупость он сделал. Меня почуяв, вместо того чтобы убежать, юркнул в старую барсучью норку под корнями большой сосны. Я, конечно, остановился, грамотно заслонив дорогу к отступлению.

Словно ни к кому не обращаясь, я начал:

Нет больше в нашем лесу морали! Раньше-то не сильно блистали добродетелью, а ныне совсем распоясались. Превратно понятый дух свободы, отсутствие авторитетов или еще что, я не знаю, только современники ведут себя совершенно безнравственно и безответственно. И я готов доказать это с фактами в лапах. К примеру, третьего дня некто белый и пушистый, пардон, серый и пушистенький по сезону отправился к осиновой опушке. Хотя место и красивое, но с недавних пор поблизости там живет волчье семейство, да и люди, бывает, появляются, поэтому другие зайцы стараются обходить его стороной…

В норе затихли.

Что же понесло туда нашего героя? — возвысил я голос до форте.

Молодой заяц предпринял попытку к бегству. Техничным движением бедер пришлось отправить его обратно. Слушай, слушай, брат, как уши ни прижимай, все равно услышишь.

Озираясь и дрожа, как та осина, под которой он остановился, наш герой смело замер в опасном месте. Чего он ждет? Чу, послышался робкий шелест изящных прыжков. Вот и она, юная зайчиха благородного рода, еще не успевшая связать свою судьбу официальным браком. Вам нужны подробности? Вот они. Не теряя даром времени, не говоря лишних слов, наши друзья тут же соединились в уютной ложбинке, устеленной мягкими листьями. От их страсти осины листья потеряли, не дождавшись осени, рябина покраснела раньше времени. Волки испугались криков страсти. Ну ладно, про волков я соврал. Но в остальном! А ведь у него семья. Дети. Меленькие миленькие зайчаточки. Штук семь, если я не ошибаюсь. Однако он, рискуя жизнью, своей и чужой, предается похоти.

Я сардонически засмеялся.

Низменная слабость, глупое, безвольное следование основным инстинктам ведут в могилу. Горе несчастным близким этого дурака! — почти завыл я.

В отчаянном броске, ударившись башкой о нижнюю ветку, мой слушатель белой молнией скакнул в лесные дебри. Ушел. Эх, нет чтобы с пользой для себя и других прислушаться к мудрости старших, извлечь уроки из происшедшего, воспользовавшись незамутненным взглядом со стороны. Нет. Нам это не нужно.

Я постоял, посокрушался еще немного и продолжил путь.

Но друга-глухаря на привычном месте не оказалось. Токовать, что ли, ушел? Тоже мне поп-звезда. Тут я, правда, вспомнил, что слух прошел: старый кедр упал, самое древнее дерево нашего леса. Пойду посмотрю.

…Кедр переломился у самого корня. Молния ударила или от века состарился и сам развалился? Много веков он здесь простоял. Может, тысячу лет. Я подошел поближе и заглянул в разлом. Оттуда, словно кровь, вытекла смола. Взять, что ли, пожевать? Говорят, для зубов полезно. Ближе к сердцевине остались кусочки старой, засохшей, доисторической смолы. Дай-ка попробую пожевать эту, что мои предки жевали. Недолго думая выковырял я кусочек из самой середины. Ух ты! Твердый как камень. Ничего, зубы у меня крепкие, да и слюна как кислота, любую органику разъест.

Усердно работая челюстями, я огляделся. Рядом с тем местом, где я добыл смолу, скол прошел вертикально и обнажилась поверхность кольца, совсем близкого к сердцевине. С удивлением увидел я на ней знаки. То, что это именно пиктограмма, нанесенная людской рукой, не было никакого сомнения. Как же они туда попали? Не иначе колдовским образом. По преданиям, в незапамятные времена наш кедр служил древним людям священным деревом и около него устраивались магические ритуалы. Между прочим, племя, которое здесь жило, поклонялось Духу Бобра, и мои предки работали у них тотемными животными. Вот, должно быть, была выгодная и хлебная должность! Я живо представил себя шамана, который пляшет вокруг дерева и специальной кисточкой наносит дымные знаки. Интересно, что здесь написано?

Первый знак представлял собой стилизованное изображение бобра. Ну, это понятно. Священное животное, символ племени, все такое. Следующий рисунок, однако, недвусмысленно изображал казнь бобра. Да-а-а, видимо, не такую уж выгодную должность занимали мои предки. И дальше тоже было не очень понятно. Вроде кулинарного рецепта в картинках. Как приготовить коктейль из крови бобра и кедрового сока. И последний знак — лицо человека, но с удвоенным количеством органов: два носа, два рта, четыре уха, четыре глаза, а подбородок один. Может, инопланетянин? Я хоть и в лесу живу, а про научный взгляд на мир слышал. Включая то, что мы не одиноки во Вселенной. Хотя я вот одинок. В моей вселенной.

Я вздохнул. Взгрустнулось, что ли? Я вообще-то редко расстраиваюсь. В основном желудком. А тут… Картинки навеяли? Ну, убили моего прапрапрадедушку. Все мы смертны… Все равно состояние грусти и тоски усиливалось. Я даже перестал жевать. Даже смолу выплюнул.

Голова вдруг закружилась. Смола, наверное, наркотическая. Мир все быстрее завертелся вокруг меня и вдруг резко рванул навстречу.

 

Лена проснулась в чудовищном настроении. Нет, ничего не болело, ни голова, ни печень, хотя она точно пила вчера текилу. После вина и пива. Не так пугал провал в памяти, как точное осознание, что она вчера натворила, не могла не натворить. Вопреки всему, теплилась слабая надежда, что обошлось, но ее, конечно, было мало. Надежды, что обошлось.

Надо позвонить сестре. Да, сначала сестре. Вадику звонить слишком страшно.

Медленно встала, умылась. Старательно не смотря в зеркало, пошла на кухню пить чай, оттягивая неприятный момент. Но сколько ни оттягивай…

Привет, я тебя не разбудила?

Нет, ты меня не разбудила.

Вроде голос не обиженный, веселый. Хотя, может, злая ирония?

Ну, говори.

Че говорить-то? Хе-хе. Какие именно подробности тебя интересуют, откровенная ты моя?

Что я ему успела сказать?

Вадику-то?

Точно, издевается.

Ну?

Томительная пауза.

Что сказала… — Опять пауза. — Что ты могла сказать? Ты всегда в таких случаях говоришь только одно. Правду!

Лена безнадежно застонала. Только не это!

Словно заторопившись, Лиза, сестренка родная, продолжила:

Ты ему все высказала, все-все, что о нем думаешь, все, что он про себя и так знает. Или догадывается. И что дела у него говенные. И что ты его ждешь, ждешь, а он времени тебе уделить не может. Потому что проблемы у него говенные. А тебе нормальный парень нужен. Чтоб семья. Хотя бы с восьми вечера. А сейчас пусть он идет куда подальше, потому что тебе надо с сестрой побыть. Побыть и выпить. А его пустая болтовня и уговоры тебя не интересуют. И так далее.

О-о-о…

Вот тебе и «о-о-о».

Лиза, как мне быть, скажи.

Как быть, как быть… Как обычно. Подожди до вечера, а если сам не позвонит, сожми, блин, свою кайфовую гордость в кулак и ползи прощенья просить на коленочках. Хотя я бы на твоем месте прям щас начинала выползать. А то, поди, переживает на своей говенной работе на ГЭС, еще с горя какой рубильник не тот нажмет, и пиши пропало — смоет нас к чертям собачьим, и все по твоей вине.

А если он не простит?

Имеет право. А если не простит, найдешь другого. Такого, который тебя, дуру, вытерпит.

Не найду-у-у… Мне другой не ну-у-ужен…

Поплачь, поплачь! Слезами горю не поможешь!

А-а-а, ты жестокая…

Я-то? Я — нет.

И трубку положила.

Тут от горя ли или еще от чего привиделось Лене, что она животное, мохнатое и с усами. И ветки ест. Прямо с листьями. Всё. Ку-ку поймала. Это в наказание мне. Жизнь себе разрушила. А может, и Вадику тоже. Точно, я животное. Обрасту сейчас шерстью и уйду в зоопарк. Гиеной работать, смрадной и вонючей. Там мне самое место…

Привет, ваше высочество! Как самочувствие?

Вадик, это ты?

Нет, это твоя больная совесть тебя беспокоит. По телефону.

Вадик, я больше не буду! Честное слово! Это все Лиза виновата, она мне говорит: давай выпьем да давай выпьем. Текилы. Вот и…

 

Господи, приснится же такое! Я (это я-то!) превращаюсь в самку человека. Какая удивительная трансгендерная перверсия! Надеюсь, вы уловили весь непередаваемый сарказм последней фразы. Конечно, я абсолютно гетеросексуален. И, разумеется, не зоофил.

Раньше людей много в этих местах было. Пока плотину не прорвало. Большая была плотина, огромная, энергию вырабатывала. Электрическую, чтобы деревья не жечь. И правильно, чтó их жечь, когда съесть можно? Целое море за ней плескалось. Но что-то не так пошло. За плотиной — за ней ухаживать надо. Не так что построил — и на этом все. Следить надо. Не уследили, видать, вот море и выплеснулось. И людишек смыло. Туда и дорога, нечего воротники из бобров делать. Обезлюдела местность, значит. Вот звери потихоньку и заселили эти края.

Однако, сон необычный. Съел, наверное, что-то не такое. Точно. Смола! Смола с рисуночками. Прямо колдовство и мистика в нашем насквозь материальном и пошлом мире. Надо держаться от этого места подальше.

Не успел я успокоиться, как нахлынули воспоминания. Пожевал молодых побегов осоки — не помогло. Сон проклятый навеял.

Вспомнил свою историю. Вообще-то, мы, бобры, существа семейные, тяготеющие к моногамии. Меня тоже, знаете, эти шведские варианты не прельщают. Не успеешь оглянуться, как запутался. Была и у меня. Одна. Девушка. Попа круглая, хвост пистолетом. Характер хороший. Молчала все больше, не перечила. Говорила, милый, и откуда ты все знаешь? Уважительная, глаза опускала. Улыбка прекрасная, с большими зубами. Э-эх… Вот я хвост и распушил. Хатку совместную уже начали строить, небольшую, пятнадцатикомнатную, на четыре выхода. Тут она и обиделась. Что ты, говорит, все меня пилишь, то не так стою, то не так грызу? Заплакала и уплыла. Вниз по течению, только и видали. А что я? Я хотел как лучше. Что молчать-то, когда в интересах дела? Все они предательницы — эти с круглыми попами…

А может, лучше промолчать иногда?

…Вроде живу по-прежнему, а тянет меня к тому месту. Будто незаметно, а поближе сворачиваю. С другой стороны, что я, заяц трусливый? Смола это действует или просто единичный случай произошел? Надо всё испытать, все точки над «и» расставить.

 

Правду! Я расскажу вам правду! — завыл шаман и заковылял к священному дереву, держа под мышкой большого придушенного бобра с завязанной мордой и лапами.

Бобра было жалко. Каяк долго приманивал его на дальней запруде, планируя подарить красивую шкурку жирного зверька Танье. пусть себе жилетку сошьет или еще что на бедра, пусть благосклонно на Каяка посмотрит. Но на входе в стойбище караулил шаман, не иначе следил за ним, сказал: жертва нужна. Срочно. Теперь Танья на шамана благосклонно будет смотреть. По закону останки жертвенного животного, включая шкуру, доставались служителю культа.

Беда! Нас ждет беда! Вижу! Все вижу! Большая вода придет! С верховьев! Все затопит, никого не пожалеет!

Когда? Когда придет?! — заволновались соплеменники.

Пока не знаю! — чуть тише загундел шаман. — Бобра сейчас отправим к духам будущих времен, он мне оттуда дату укажет, — пояснил он, деловито подвывая.

Племя слегка расслабилось, надеясь не без оснований, что слишком скоро с насиженных мест сниматься не придется: были случаи, когда шаман видел уж больно далекие перспективы, не имеющие практического значения.

На этот раз шаман споро, чтобы не потерять интереса аудитории, привязал бобра к дереву и поджег заранее приготовленный валежник из смолистых и подмоченных веток. Чтобы едкого загадочного дыма было побольше, с сарказмом подумал Каяк. Большая вода, значит. Озеро будет, значит. Рыба будет, бобров будет больше. Лодку изобрету по озеру плавать, размышлял Каяк. Моим именем назовут. Еще неизвестно, на кого Танья благосклоннее смотреть будет.

Несмотря на ревность, шамана Каяк скорее уважал. Тот действительно часто приносил племени пользу, подсказывая разные умные и хитрые вещи. Словно в самом деле общался с духами будущих времен, где люди обустроили свою жизнь практично и удобно. Это свойство шамана подтверждалось тем, что иногда он выкрикивал незнакомые длинные слова, которые в племени никто не слышал, которые и сам он тотчас забывал. А Каяк помнил. Память у него на звуки была хорошая. Мог любое слово повторить, любую птицу или зверя из леса передразнить. Злоупотреблял этим, передразнивая кое-кого из племени. Били даже. Но потом опять просили показать.

Вот и сейчас, желая поддержать интерес публики, шаман провыл красивые незнакомые слова:

Ка-та-стро-фа! Погибнем! Мы, тро-гло-ди-ты, вымрем, как три-ло-би-ты!

Высокий, костлявый, потряхивая короткой бородкой, завитой в косичку, шаман закружился вокруг священного дерева, размахивая кривым острым ножом перед бобриной мордой. Страшно. Несчастное животное обделалось, попав шаману на ноги. Тот даже не заметил, танцуя в экстазе.

Взмах ножа — и над поляной раздался тонкий визг, разрывающий нервы. В этот момент Каяку показалось, что это он сам и есть накрепко привязанный к священному кедру жертвенный бобер, которому сейчас вырвут сердце, и мир умрет вместе с ним. И он тоже не сдержался животом от страха.

 

Короче, подсел я на это дело. Жить стало неинтересно без этих особенных снов. Где и кем я только не был. И вождем и нищим, простым мещанином и разбойником с большой дороги. Невестой на выданье и воином на коне в странном островерхом головном уборе с синей звездой. Всегда в человеческом обличье. Я даже почти привык к этим двуногим тварям. Даже отчасти научился управлять своими «персонажами», подсказывая, как им вести себя в тех или иных ситуациях. Однако я чувствовал, что придется заплатить. Каждый кончик каждого волоска на моей прекрасной шкуре кричал: все веселое рано или поздно заканчивается. И счет будет обязательно.

 

В это утро Вадим оделся особенно тщательно. Предстояло важное совещание, такого уровня — первое в его жизни. Недавно его назначили заместителем главного инженера одной из самых больших гидроэлектростанций страны. Третьим заместителем. Хотя главный скоро уйдет на пенсию, и карьерная лестница снова придет в движение. В общем, стать первым замом — это совершенно реально. В тридцать два года. А там посмотрим.

Узел галстука никак не хотел ложиться, и Вадим терпеливо развязывал и завязывал его, добиваясь правильного вида. Это важно, сегодняшнее совещание проводит новый министр энергетики, специально прилетевший на ГЭС из Москвы, за свой нрав и внимание к мелочам прозванный «Чубайсом». Правда, и конопатая физиономия тоже сыграла свою роль. Говорили, что новый министр не только внимательный, но и злой. Такой злой, что даже взяток не берет. На ум как-то сразу пришел директор станции, наверное, для контраста.

…Совещание тянулось медленно и в полной тишине. Слышно, как муха где-то жужжит. Новый министр с каменным лицом слушал, как потеющий лысый директор монотонно бубнит, что, по данным прошлогодней проверки Ростехнадзора, допустимые параметры на ряде агрегатов критично отступали от нормативных, но в ходе плановых работ освоено полтора миллиарда, а вибрации при предельно допустимых оборотах на таких машинах, на таких уникальных машинах еще до конца не изучены, и все будет хорошо, раз такие большие деньги так удачно освоены.

Сидя с прямой спиной, Вадим думал, что за компанией, победившей в конкурсе, стоит сын директора, зарегистрирована она буквально позавчера, работы же проводились абы как и в основном персоналом самой станции. И что так можно и доиграться, а внизу поселок, семнадцать тысяч жителей, а дальше, за каскадом, большой город-миллионник. Нельзя играть с природой, мы же люди, не бобры какие-нибудь, строители плотин.

Вадим словно наяву увидел себя в виде коллеги бобра-строителя, с усами и широкой печальной улыбкой. Стало тошно. И очень страшно, как перед прыжком с высокого обрыва.

Кто-нибудь желает добавить? — Министр тяжелым взглядом обвел зал.

Тишина. Только Вадим поднял руку:

Я хотел бы сообщить о некоторых проблемах, напрямую связанных с безопасностью людей…

Рассказывая правду про шестой агрегат, он краем сознания подумал, что вряд ли доживет до сегодняшнего вечера и надо позвонить Ленке, соврать что-нибудь, чтобы не беспокоилась, типа что может неожиданно уехать. С министром. В командировку. Чтобы по больницам не звонила.

 

Вот она, моя любовь к правде. Не довела все-таки до добра. Бобра. Если катастрофы не будет, значит, и меня не будет. Не прорвет плотину, не выплеснется море, не пройдет по нашим местам серебряным валом, сметая людей, не заселят эти места звери, включая моих родителей, которым не суждено будет встретиться. Таковы законы вселенной, насколько я их понял, путешествуя вне времени и пространства.

Что ж делать? Жалко людишек, тоже по-своему разумные твари, хотя и на двух конечностях ходят. Но и себя тоже очень жалко. Что делать? Я могу, конечно, заставить своего персонажа сказать неправду, заставить замолчать. Однако не буду этого делать.

Правда есть правда, не будь я бобер по имени Федор.