Два очерка о цареубийстве

Два очерка о цареубийстве

В этом году исполняется сто лет екатеринбургской трагедии, которая служит и будет служить предметом множества политических спекуляций. Предлагаемые вниманию читателя два очерка были написаны мной в разное время и посвящены двум разным аспектам этой темы. Первый – историческому, второй – идеологическому. Мне кажется, их нужно разделять, если мы хотим лучше понять суть дела.

 

 

Очерк первый

Цареубийства и монархия

 

Одна из излюбленных тем наших новоявленных монархистов, вдруг появившихся в России через сто лет после падения русской монархии, – тема совершенного большевиками «цареубийства», то есть расстрела Николая II и членов его семьи в ночь с 16-го на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге членами Уральского Совета. Правда, если придерживаться буквального понимания термина, то это не было цареубийством. Николай Александрович Романов к лету 1918-го уже около года не был царем, или, точнее, императором российским. Он добровольно подписал акт об отречении в пользу брата – Михаила сразу же после Февральской революции (собственно, формально Михаил и был последним русским царем, так что, между прочим, династия Романовых началась и кончилась Михаилами). Но от этого суть дела, конечно, не меняется. Нельзя не согласиться с тем, что расстрел 17 июля 1918 года – одна из тех поражающих воображение трагедий, которыми изобилует любая революция, и, тем более, такая радикальная и глубокая, как русская. В Екатеринбурге был убит не только бывший самодержец, но и вся его семья, в том числе, например, мальчик-подросток, тяжело больной гемофилией, и его сестры, только-только вышедшие из отроческого возраста. Все они вообще не могли нести какую-либо ответственность за ошибки и провалы политики русской монархии. Кроме того, следует признать, что и Николай и его семья приняли смерть как истинные православные христиане – без гнева и ропота, молясь за своих мучителей. Николай не встал на путь политической борьбы, не захотел возглавлять антибольшевистское движение (чего так опасались большевики, и что, собственно, и стало непосредственной причиной расстрела; ведь царя, арестованного еще Временным правительством, большевики собирались судить, и этот процесс готовился). Бывший император добровольно и сознательно выбрал путь мученичества, за что и был канонизирован Русской Православной Церковью.

Но современные монархисты и правые консерваторы идут дальше. Они обвиняют большевиков в том, что они совершили небывалое в нашей истории злодеяние, которое проклятием пало на весь российский народ и изменило его судьбу. При этом – обратно пропорционально тому, как демонизируется деятельность большевиков, – идеализируется русская монархия, и не только периода ее заката. «После злодейского убийства Государя все сорвалось у нас с оси, жизнь человека стала стоить дешевле пули, ее прерывающей, и наступила эпоха массового террора и репрессий», – писал, например, православный консерватор, бывший диссидент В. Тростников. И это самые взвешенные и спокойные слова, которые мы слышим от наших «правых»-монархистов. Однако действительно ли уральские большевики, вины которых за екатеринбургскую трагедию, естественно, никто не отменяет, совершили нечто из ряда вон выходящее, невиданное ни в русской, ни в мировой истории? Всякий, знакомый с историей русской монархии, скажет, что цареубийства в ней вовсе не были редкостью (не говоря уже об убийствах особ царской фамилии). Революционеры начала ХХ века в этом смысле не совершили ничего такого, чего не совершали бы русские дворяне и высшие лица государства предшествовавших веков русской истории. Чтобы не быть голословными, обратимся к фактам.

Оставим в покое Киевскую Русь и киевских и московских князей династии Рюриковичей (хотя и там можно обнаружить множество впечатляющих примеров такого рода убийств, начиная с братьев Бориса и Глеба, первых святых русской церкви, и кончая практически доказанным историками убийством царевича Димитрия в Угличе, за которое нес ответственность тогдашний царь Борис Годунов). Обратимся к династии Романовых, которая взошла на русский престол на излете Смутного времени, в 1613 году1. Как я уже говорил, по странному совпадению она началась и закончилась Михаилами. Однако Михаил Федорович, сын патриарха Филарета, был только одним из кандидатов на престол. Одного из его соперников – Лжедмитрия – убил Петр Урусов. После смерти мужа жена Лжедмитрия Марина Мнишек родила сына, названного Иваном. Жители Калуги, где тогда находилась Марина с ребенком, даже поначалу присягнули ему как царевичу Ивану Дмитриевичу (Лжедмитрий, как известно, выдавал себя за сына Ивана Грозного Дмитрия Углического, убитого Годуновым). Претензии Марины и ее сына были поддержаны донскими казаками во главе с Заруцким. Однако Земский собор 1613 года, которому Марина Мнишек предлагала своего сына как законного царя, призвал на царство Михаила Романова. Михаил не удовлетворился решением собора и решил покончить с соперниками. Удача была не на стороне Марины с Заруцким. Сторонники царя Михаила осадили их в городке яицких казаков, захватили и отправили через Астрахань и Казань в Москву. Там, по приказу царя, Заруцкого посадили на кол, Марину бросили в темницу, где она «умерла с тоски», а ее сына Ивана (прозванного «воренком», то есть сыном «вора» – государственного преступника) царь велел повесить. Мальчику было три года. Когда его повели на казнь, он испугался и стал плакать и вырываться. Царевы слуги, боясь возмущения народа (казни тогда производились публично), велели позвать скоморохов и принести леденцов. Вот так – под пенье скоморохов – мальчика, сосущего леденец и беззаботно смеющегося, довели до виселицы и быстро, пока он ничего не понял, надели на шею петлю и вздернули. Историки говорят, что на этом его мучения не кончились. Палачи торопились, и петля плохо затянулась. Когда его сняли, мальчик еще подавал признаки жизни. Его бросили лежать на морозе на месте казни несколько часов, и он умер, скорее всего, от переохлаждения.

Итак, в начале правления династии Романовых мы видим кровавый призрак маленького безвинного ребенка, кровь которого была на руках Михаила Романова. В конце правления – такую же кровавую тень ребенка: несчастного потомка Михаила Романова – Алексея Романова. Библия приводит поговорку: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина», и как тут ее не вспомнить! А ведь между этими детьми – еще три тени насильственно умерщвленных правивших Романовых и сонм их убитых родственников!

Первой жертвой несомненного цареубийства среди Романовых стал Петр III, бывший русским императором со смерти Елизаветы Петровны до воцарения Екатерины II (правда, современники подозревали царя Петра Алексеевича Романова – Петра I в подготовке убийства его брата – Иоанна Алексеевича, но историки считают это сомнительным). 28 июня 1762 в Петербурге произошел гвардейский переворот, которым руководила жена Петра III Екатерина (урожденная принцесса Софья Фредерика Ангальт-Цербская). Петр был арестован и перевезен из Ораниенбаума в Ропшинский дворец. На следующий день пьяные участники переворота издевались над Петром, заставили его подписать указ об отречении и убили во время игры в карты. Считается, это сделал граф Алексей Орлов, но сам граф в знаменитом письме к Екатерине каялся, будто все были настолько пьяны, что не заметили, как произошло убийство. В манифесте Екатерина сообщила народу, что император скоропостижно скончался от … геморроидальных «прежестоких колик». Однако цареубийство было шито белыми нитками – первые годы правления Екатерины даже дворяне не очень-то верили в законность власти новой императрицы (в народе же появлялись Лжепетры; так, Емельян Пугачев был пятым (!) самозванцем).

Следующим императором-жертвой стал сын Екатерины Павел I. Он был убит в своей собственной спальне, в Михайловском замке 12 марта 1801 года заговорщиками во главе с графом Паленом. Примечательно, что преступники действовали с ведома сына императора – Александра Павловича (затем взошедшего на престол под именем Александра I). Правда, Александр утверждал, будто не знал, что отца убьют и даже впал в истерику при известии о его смерти. Но современники справедливо считали подобное поведение психологической игрой – всякому было понятно, что ждет старого императора, если уж заговор начался. Тем более, «истерика» не помешала Александру уже на рассвете, всего через несколько часов после убийства отца, переехать со всем семейством в Зимний дворец и принять присягу войск – странное поведение для убитого горем и подавленного виной сына, каковым его изображают дворянские историки! Убийство Павла было непомерно жестоким. Когда заговорщики ворвались к нему в спальню, Павел просил, чтоб ему дали помолиться перед смертью, так как он хотел умереть по-христиански. Заговорщики – православные русские дворяне и к тому же офицеры, присягавшие на верность императору, – проигнорировали эту просьбу (возможно потому, что были пьяны: граф Пален напоил их перед заговором, дабы придать им смелости). Павла повалили на пол, граф Николай Зубов ударил его золотой табакеркой, целясь в висок, но промахнулся, император остался жив. Его стали бить по голове эфесом шпаги и проломили голову, но император все равно еще дышал. Тогда заговорщики задушили его шарфом (лицо императора было так изуродовано, что перед похоронами его пришлось гримировать). В официальном указе, подписанном его сыном Александром, говорилось: император неожиданно умер … от апоплексического удара. Цареубийцы из рода Романовых обладали неповторимым черным юмором, вспомним «геморроидальные колики» отца Павла – Петра III! Циничность официальной версии настолько была очевидна, что в Петербурге шутили: император умер от апоплексического удара… табакеркой по голове.

Напоследок осталось добавить: мало кто из современников и из историков сомневался и сомневается, что за спиной заговорщиков стояла английская дипломатия. В конце жизни Павел, разочарованный в союзе с Англией, который приносил выгоды одним лишь англичанам, вступил в союз с Наполеоном, ставшим уже Первым Консулом Франции. Павел, которого дворянские историки изображают умалишенным, прозорливо говорил, что с революцией во Франции покончено, Наполеон стал фактически королем и союз с Французским королевством выгоден России (через три года после смерти Павла Наполеон действительно провозгласит себя императором). К тому же союз Франции, Швеции, России против Англии был любимой идеей матери Павла – Екатерины II. Поскольку такой союз подорвал бы положение Англии, английская партия при русском дворе делала все возможное, чтоб восстановить против Павла дворянство, офицеров, а лучше – членов его семьи и, прежде всего, наследника. Это и удалось графу Палену – курляндцу на русской службе, бредившему конституцией в России на манер английской. Тот факт, что заговорщики собирались у братьев Зубовых и их сестры Жеребцовой, которая была дружна с английским послом лордом Уитвортом, говорит сам за себя2. Так что монархистам, упрекающим большевиков в том, что они действовали на иностранные деньги, следует осознать, что, даже если это было бы и так, у большевиков имелся образец из истории рода Романовых.

Третьей жертвой на троне стал Александр II, убитый 1 марта 1881 года на Екатерининском канале около собственной кареты бомбой террориста Гриневицкого, принадлежавшего к организации «Народная воля». Надо заметить, что, в отличие от придворных цареубийц, революционный цареубийца Гриневицкий, как и его товарищи, выгоды для себя не искал. Он скончался в больнице одновременно с императором от ранений, нанесенных его же собственной бомбой. Тогда в качестве взрывчатого вещества использовался нитроглицерин, поэтому бомбу нужно было бросать строго перпендикулярно, буквально себе под ноги, так что Гриневицкий знал, что он, скорее всего, тоже погибнет. Были казнены и все его товарищи – Желябов, Перовская, Кибальчич. Этой участи не избежал даже предатель Рысаков – первый, неудачливый бомбист, арестованный на месте преступления, который и выдал полиции весь центральный комитет «Народной воли». Рысаков польстился на обещание следователей сохранить ему жизнь, но обещание это оказалось обыкновенной ложью.

Были в истории Романовых и случаи, когда жертвой становился бывший император, уже не царствующий. Первой такой жертвой стал бедный Иоанн Антонович – наследник Анны Иоанновны, объявленный императором еще в младенческом возрасте (обязанности регента при нем исполнял Бирон). После гвардейского переворота под руководством Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, «император-младенец» был «свергнут» и по приказу Елизаветы фактически отправлен в ссылку, которую затем заменили тюремным заключением. Практически всю свою сознательную жизнь Иоанн провел в камере Шлиссельбургской крепости. Его вина состояла лишь в том, что ему выпало несчастье родиться в семье родственников Анны Иоанновны и в том, что его – грудного младенца – использовали в большой политической игре, объявив императором российским. Иоанн Антонович не прожил и двадцати лет. Кровь этого несчастного юноши также была на руках Екатерины II, которая пришла к власти при посредстве убийства мужа, а затем закрепила свою власть убийством юноши-затворника. Желая избавиться от претендента на престол, обладающего большими правами (в жилах самой Екатерины не текло ни капли романовской крови), Екатерина отдала приказ при малейшем поводе расправиться с Иоанном самым жестоким образом. Случай подвернулся вскоре: капитан Василий Мирович пытался поднять бунт, освободить Иоанна Антоновича и объявить его императором. После подавления бунта выяснилось, что уже при первом известии о нем стражники задушили бывшего императора в его же камере.

Второй случай – это убийство Николая II в 1918 году, ведь мы уже упоминали, что ко дню своей смерти Николай больше года не был императором. Его тоже убили из опасения, что он станет знаменем противоправительственного движения, но, в отличие от императриц Елизаветы и Екатерины, Уральский Совет и Ленин с Троцким (если они вообще знали о действиях Уральского Совета) хотя бы не держали бывшего императора двадцать лет в тюрьме и не были его родственниками.

Наконец, ошибется тот, кто считает, что большевики были первыми в русской истории последних трех столетий, кто поднял руку на наследников престола – царевича или царевен. Приоритет здесь принадлежит Петру Великому. Он, подобно Ивану Грозному, убил своего сына – царевича Алексея, причем, проявил при этом гораздо большую жестокость, чем Грозный (что не мешает многим историкам и публицистам считать Грозного деспотом, а Петра – просвещенным монархом). Иван IV убил своего сына посохом, в припадке гнева, неумышленно и горько сожалел о содеянном. Петр же сознательно стремился уничтожить Алексея, который осуждал отца за жестокость и развратную жизнь. Царевич согласился не претендовать на престол и даже бежал за границу, не желая участвовать в российской политике. Петр выманил его оттуда обманом, прилюдно, в присутствии Синода, обещая простить, но по возвращении сына, бросил того в тюрьму и велел пытать, причем сам присутствовал при пытках. (Петр вообще любил наблюдать за мучениями жертв, часто участвовал в пытках и даже сконструировал машинку для вырывания ноздрей, которой очень гордился.) По приказу Петра его сын Алексей был задушен, а народу объявили, что царевич умер от «нервного недомогания» (еще один пример юмора убийц в роде Романовых: «нервное недомогание» Алексея сродни «геморроидальным коликам» Петра III и «апоплексическому удару» Павла I). Вторым убитым царевичем стал тоже Алексей – сын Николая II, бедный мальчик, больной гемофилией, который был расстрелян Юровским и его командой в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге вместе с родителями и сестрами. Но, по крайней мере, Юровский не был отцом этого Алексея, и, кроме того, ни его, ни другие жертвы никто не пытал перед смертью.

Как видим, если положить на одну чашу весов преступление, совершенное членами Уральского Совета в пылу и горячке революции, а на другую чашу весов – те убийства, которые были совершены под сводами дворцов в мирное время самими придворными, а то и близкими царствующих особ, то зловещий ореол вокруг Юровского и Ленина все же, думаю, несколько померкнет. Во всяком случае, от рук революционеров погибло всего два русских царя из длинного ряда бледных привидений, толпящихся возле русского престола. Причем убийцы всех остальных царей и членов царской фамилии, в отличие от большевиков, были православными христианами, верившими в то, что на царе лежит особая благодать Божья, а зачастую находившимися с жертвой в близких родственных отношениях. Ленин не был даже знаком с Николаем Романовым, не состоял с ним в родстве, не верил в сакральную роль царя, Николай был для него просто «гражданин Романов». Тогда как Петр Великий хладнокровно отдал приказ об убийстве собственного сына и лично принимал участие в истязательствах; Екатерина приказала убить своего мужа, а Александр I, по сути, возглавил заговор, погубивший его родного отца. Если большевики были просто цареубийцами, то сами цари и царицы из рода Романовых были к тому же еще и отцеубийцами, сыноубийцами и мужеубийцами (об убийствах более дальних родственников можно уже и не упоминать).

Наконец, большевики не стремились к убийству бывшего царя и его семьи. Это было им политически невыгодно, недаром же Ленин впоследствии пытался скрыть причастность Совнаркома к екатеринбургской трагедии и возложить всю вину на Уральский Совет. К расстрелу Романовых большевиков подвигли особые обстоятельства (мятеж белочехов, левоэсеровский мятеж в столице, опасность перехода Екатеринбурга в руки белых). Историками убедительно доказано, что большевики рассчитывали при лучших обстоятельствах судить Николая II. И можно не сомневаться, что процесс над царем превратился бы в триумф большевиков; бывший царь не пользовался популярностью уже в последние годы своего правления, а после Февральской революции его стали винить во всех грехах. Известие о его гибели вызвало злорадство простонародья и полупрезрительное равнодушие белых. Н. Устрялов в «Белом Омске» пишет, что Колчак, бывший либералом и англофилом, в 1919 году отказался присутствовать на панихиде по царской семье в Омском соборе.

Впрочем, есть и другие версии о планах большевиков относительно царя и его семьи. Историк С. Резник пишет, что в Коминтерне велись разговоры о возможности обменять царскую семью на Карла Либкнехта и Розу Люксембург, сидевших в немецкой тюрьме.

В любом случае убийство царской семьи в 1918 году не было предопределено. Что же касается титулованных и придворных цареубийц, то их действия были направлены исключительно на смерть жертвы, иначе переворот считался бы неудачным. Граф Пален и сотоварищи ни о каком суде над Павлом не помышляли и добивали императора до последнего его дыхания. Екатерина ждала от братьев Орловых и от стражи Шлиссельбургской крепости только убийства соответственно Петра III и Иоанна Антоновича.

Однако не надо думать, что такая череда цареубийств – принадлежность только русской монархии, как утверждают некоторые историки-западники, например, тот же С. Резник, видящий в этом признак врожденного отсутствия у русских правовой культуры. Перед нами не просто оскорбительное, но и не согласующееся с историческими фактами, сугубо идеологическое утверждение, истинная причина которого – русофобия самих этих историков. Не меньше крови лилось и вокруг западных, европейских престолов, не говоря уже о Турции или Аравии. Так, король Франции Генрих III в 1589 году был убит доминиканским монахом Жаком Клеманом, Генрих IV был убит в 1610 году фанатиком католиком Франсуа Равальяком, король Англии Эдуард II был убит в 1327 году в замке Беркли по приказу своей жены и ее любовника, в 1471 году Эдуард IV из династии Йорков приказал убить в Тауэре короля Генриха VI… Проще говоря, везде, где существовали и существуют царствующие монархи, были, есть и будут цареубийства. Объясняется это просто: цареубийство при монархическом политическом режиме есть один из механизмов передачи власти, неизбежный в определенных политических обстоятельствах.

Увы, но это действительность, с которой спорить невозможно. Любому современному стороннику монархии, для которого данный политический институт видится сквозь розовые очки – как торжество аристократического благородства, следовало бы задуматься и об иной, оборотной, кровавой стороне монархии. Цареубийства при монархии так же неизбежны как подтасовки результатов выборов при демократии. Естественно, любой демократ будет в публичных речах гневно возмущаться таким негативным феноменом, как фальсификация выборов, но если он человек неглупый, то понимает, что без такого «комка грязи» не бывает выборов, просто потому что политику и при демократии делают грешные люди со своими недостатками и с корыстными наклонностями. Точно также и любой умный монархист должен осуждать цареубийства, но при этом понимать, что они неизбежны там, где высшая власть передается по наследству. И дело не в том, что особы царских фамилий как-то чрезвычайно и изуверски жестоки (хотя и среди них встречаются садисты, впрочем, примерно столько же, как среди «демократично выбранных» президентов и поднятых наверх революцией комиссаров). Лично я охотно верю, что Екатерина II с удовольствием обошлась бы без убийства Петра III, который, при всей холодности отношений между ними, был все-таки ее мужем и отцом ее сына. Я могу даже поверить в то, что и Петр Великий вполне удовлетворился бы отречением своего сына Алексея и не стал бы отдавать приказ об его убийстве. В конце концов, эти монархи неоднократно выказывали и такие качества, как милосердие и великодушие. Однако препятствием благородству была сама монархическая система власти, согласно которой человек, родившийся в царской семье или связанный с нею тесными узами кровного родства, лишался законного права на власть лишь в одном-единственном случае – в случае своей смерти. Поэтому правящий монарх может обезопасить себя от претендентов на его престол, тоже только одним-единственным способом – уничтожив их физически. Недостаточно заточить их в тюрьму, ошельмовать их перед публикой, лишить их финансовых средств, пока они живы, юридически они имеют право на власть по признаку своего происхождения. Кровь, возведенная в принцип передачи власти, приводит к крови как разрешению политических конфликтов, без которых государства не бывает (еще Платон замечал, что стремящиеся к власти подобны влюбленным, а где любовь – там и ревность и вражда на ее почве).

Совсем другое дело – республика. Конечно, республики бывают разными: либерально-демократическими, авторитарными, тоталитарными, но в любой из них правители и уж тем более члены их семей гибли гораздо реже, чем даже в самой благополучной и мягкой монархии. Так, Н.С. Хрущева отстранили от руководства СССР, отправили на персональную пенсию, но все же не убили. Достаточно было, что его дискредитировали в глазах народа, обвинив (и небезосновательно) в продовольственном кризисе. И уж, конечно, никому не приходило в голову убивать его детей, ведь никакого права на должность генсека они не имели (сын Хрущева Сергей затем беспрепятственно уехал на Запад). Возьмем еще более драматический пример – лишение власти М.С. Горбачева в 1991 году: опять-таки никакой смертельной опасности ни для него, ни для его семьи от Б.Н. Ельцина не исходило. Правда, могут возразить, что И.В. Сталин, ведя борьбу со своими оппонентами, претендовавшими на власть в партии и стране, жестоким образом расправлялся с ними: Л.Д. Троцкий был убит в эмиграции; Каменьев, Зиновьев, Бухарин, Радек, Тухачевский были расстреляны в советских тюрьмах. Нередко было, что страдали и члены семей репрессированных высших руководителей партии и государства. И не только репрессированных– так, в лагере оказалась жена Молотова, хотя его самого меч НКВД пощадил. Казалось бы, это разрушает наше утверждение, что физическое убийство политических оппонентов, претендующих на высшую власть – свойство скорее монархии, чем республики. Но это как раз тот пример, который является исключением из правила. Правление Сталина пришлось не на обычный, мирный и стабильный период, а на период постреволюционной истории, когда, как говорится, «революция стала поедать своих детей». Иными словами, возникшее в результате революции государство уже устоялось и начинало становиться инертным, консервативным, ввиду чего стало избавляться от крайних революционеров старой гвардии, которые мешали этому процессу. Такой путь прошли все государства, рожденные революцией, – от французской до китайской республики. Этот период кратковременный, он занимает десять-пятнадцать лет, затем республика начинает жить обычной, стабильной жизнью без череды политических убийств. Судить по этому периоду о строе республики в его нормальном состоянии нельзя. Мы же не судим о политических нравах Французской республики по тому террору, который в свое время развернул Робеспьер.

Итак, нашим монархистам нужно бы выбрать одно из двух. Или они считают, что цареубийство – это страшное преступление. Но тогда, наряду с гневным осуждением Юровского и Ленина, надо не менее, а более гневно осуждать Петра I, Екатерину II, Александра I и всех бесчисленных венценосных цареубийц, а одновременно, как правило, и отцеубийц, сыноубийц, мужеубийц и братоубийц. Или, не отрицая того, что цареубийство, как, впрочем, и убийство любого человека – преступление, следует все же признать, что в этом грехе революционеры повинны гораздо меньше, чем сами особы, в жилах которых течет царская кровь. В таком случае убийство царской семьи в июле 1918-го – последнее звено в длинной череде убийств в роде Романовых. Посему монархистам, требующим покаяния от народа, следовало бы начать с себя: потребовать покаяния от оставшихся членов дома Романовых и поразмыслить над соответствием самого института монархии нравственности. Кстати, выдающийся русский теоретик права Н.Н. Алексеев убедительно доказывал, что монархия – это языческое учреждение, которое христианство лишь приняло, наполнив его своим содержанием, но с которым оно никак не связано в сущности своей3. Поэтому и не нужно ее идеализировать, и не нужно также видеть в ее упразднении крушение всех основ. Если господа монархисты всерьез хотят введения в России вновь настоящей монархии, а не балагана конституционной монархии, где царь будет играть роль марионетки парламента, пусть тогда честно предупредят народ, что его ждут кровавые преступления вокруг престола… Также хорошо бы предупредить об этом и тех Романовых, которые еще претендуют на власть в России. А то за девяносто лет они уже привыкли к жизни благополучных европейских буржуа, и позабыли, что далеко не все их предки умирали естественной смертью в своей постели…

 

 

Очерк второй

ПОЛИТИЧЕСКИЙ КУЛЬТ НИКОЛАЯ ВТОРОГО

Рождение идеологии современного режима

 

Одной из характерных черт современного идеологического климата в России является тенденция к распространению политического культа императора Николая II. Тенденцию эту не следует путать, как это часто делают и клерикальные, и антиклерикальные круги, с прославлением императора и членов его семьи в лике святых в 2000 году. Святость вовсе не равнозначна признанию политических заслуг, тем более что Николая II канонизировали как страстотерпца, то есть как человека, безропотно принявшего мученическую смерть вместе со своими близкими, а вовсе не как борца с революцией или главнокомандующего русской армией в войне с Германией. Отсюда ясно, что сам факт канонизации Николая II логически вовсе не влечет за собой его культа как политика. Более того, среди современных православных в России чрезвычайно много тех, кто, почитая последнего русского императора по всем канонам церкви, молясь ему как небесному заступнику, тем не менее, признает его царствие неудачным и его деятельность на политическом и военном поприще не выдерживающей критики и даже значительно приблизившей государственную катастрофу. (По моему мнению, кстати, это единственно возможная позиция, которая позволяет сохранить, с одной стороны, верность церкви, а с другой – приверженность исторической истине.)

Но и есть в России и сторонники другой точки зрения. Они стремятся представить царствование Николая II как период необычайного экономического, политического, научно-технического, социального расцвета России, а причины революции, прервавшей этот «золотой век», видят в кознях западных врагов России, а также в деятельности злонамеренных фанатиков-революционеров. Николай II в подобных статях, книгах, интервью, проповедях предстает как великий государственный деятель, «архитектор» реформ Столыпина и Витте, который уверенно вел корабль Российской империи к процветанию и европейскому стилю жизни, но которому не дали воплотить в жизнь его планы. Все неудачи царствования списываются либо на приближенных царя – алчных и глупых бюрократов, окруживших трон (так, в расстреле рабочей демонстрации 9 января 1905 года в Петербурге эти сторонники политического культа Николая II обвиняют руководителей военной охраны Зимнего дворца, которые самовольно отдали приказ открыть огонь), либо на происки внутренних и внешних врагов.

Эта тенденция появилась не сегодня и не вчера. Еще в среде русских эмигрантов первой волны были подобные умонастроения. Хотя, надо признать, старшие представители эмиграции, которые хорошо помнили ситуацию в дореволюционной России, их не разделяли. Большинство из них оценивали политическую деятельность Николая II негативно, а некоторые даже возлагали на него вину за три революции. Первые политические апологеты Николая II появляются среди эмигрантской молодежи, в 1930–1950-х гг. Затем подобные взгляды распространяются уже в СССР в 1960–1970-х гг., во многом под влиянием зарубежья, среди диссидентов-«почвенников», лидерами которых были А.И. Солженицын и И.Р. Шафаревич. Наконец, с перестройкой и либеральной революцией в России их придерживаются так называемые белые патриоты – монархисты, прежде всего, из церковных и околоцерковных кругов. Но вплоть до 2000-х годов они все же были уделом маргинальных групп и только в начале нынешнего XХI века начали распространяться среди более или менее широких кругов общества. Сегодня о царе пишут книги и статьи, создают интернет-страницы и фильмы, которые охотно показывает российское ТВ, особенно в годовщину расстрела царской семьи. Сторонники неомонархической идеологии, в центре которой – политический культ Николая II активно продвигают в общественное сознание идею политической состоятельности русской монархии начала ХХ века и возрождения монархии в наши дни, конечно, в ее урезанном конституционном варианте, предлагая возвести на престол кого-либо из живущих в эмиграции представителей династии Романовых. Неомонархисты выступают с соответствующими призывами не только к общественности, но и к правительству и вообще госаппарату современной России. На наших глазах происходит попытка создать новую идеологически-политическую святыню постсоветской России, которая призвана занять место святынь ушедшей советской эпохи, а отчасти и уходящей либерально-космополитической эпохи 1990-х годов. Это изрядно «отредактированный» образ царя-страстотерпца Николая II, приправленный рассуждениями о «процветающей дореволюционной России» и «немецких шпионах» – большевиках. В этой пропаганде новой идеологии смыкаются усилия отдельных деятелей церкви (политические взгляды которых, надо заметить, не отражают взглядов большинства православных России) и современного российского государства.

На последнее хочется обратить особое внимание. Очевидно, что, сколько бы сторонники политического культа Николая II ни высказывались по этому поводу, без поддержки со стороны государства их голос не был бы услышан. А, возможно, он бы тогда и вовсе не прозвучал, поскольку руководство РПЦ не заинтересовано в конфликте с руководством государства, с которым оно претендует на «особые отношения». Однако мнения высших иерархов церкви тиражируются проправительственными СМИ, фильмы о царской семье и о политике царя, снятые режиссерами, в одночасье превратившимися в монархистов, идут в самое удобное время по каналам ТВ. Наконец, даже в проекте «Имя России», когда неожиданно случился конфуз – пользователи Интернета проголосовали «не за ту персону», отдав предпочтение И.В. Сталину, – администрация сайта, связанная с руководством официального государственного телевидения, добавила «очков» не кому-нибудь, а именно Николаю II. Отсюда вытекает, что сегодняшняя политическая власть в РФ прямо заинтересована в создании культа Николая Романова как политика и в идеализации периода его царствования.

Вряд ли требуется пространно доказывать, что предлагаемая свыше трактовка событий начала ХХ века – не что иное, как фальсификация исторической действительности. Об этом уже достаточно писалось профессиональными историками. Однако критиками политического культа последнего императора не ставятся чрезвычайно важные вопросы, а именно: почему идеалом широких кругов современной интеллигенции стал Николай II, а не какой-нибудь другой русский император или политический деятель? Почему эта идеализация Николая II как политика получает распространение, несмотря на очевидное противоречие историческим фактам? Почему это происходит именно сегодня, в начале нового тысячелетия, а не двадцать-тридцать лет назад – в эпоху перестройки и в первые годы либерализации? Наконец, почему нынешние власть имущие, составляющие высший эшелон республиканского государства, недвусмысленно поддерживают эту монархическую пропаганду? Мы найдем ответы на эти вопросы, если поймем, что перед нами не что иное, как идеология.

Одно из самых глубоких определений идеологии дал К. Маркс. Сегодня в моду вошла разгромная критика марксизма, не менее вульгарная и неумная, чем его апология в советском официальном истмате и диамате. В действительности, можно не соглашаться с Марксом во многих, даже принципиальных вопросах, но нельзя отрицать, что некоторые его концепции имеют общенаучное значение. Это значит, они обладают эвристической ценностью независимо от нашей оценки марксовой философии в целом, следовательно, их можно и нужно применять даже не будучи марксистом. Пример тому – виртуозное применение философом А.Ф. Лосевым марксового учения об экономических формациях в первом томе его «Истории античной эстетики». Концепция идеологии – из их числа, и я, не будучи марксистом, намерен применить её здесь для анализа взглядов современных неомонархистов. Итак, Маркс характеризовал идеологию как «ложное сознание». Это значит, что идеология представляет собой не произвольные фантазии кого-либо из идеологов, а отражение экономически-политической жизни общества, но искаженное, перевернутое с ног на голову: «в идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре». Причем, идеолог сам не осознает ложности исповедуемой или создаваемой им идеологии, он думает, что высказывает совершенную истину о современности или о прошлом.

Выходит, ни одну идеологию нельзя понимать буквально. Если идеология повествует, например, о некоем «доисторическом естественном состоянии», как классическая либеральная идеология, то, как предупреждал еще Маркс, не нужно обманываться: речь идет не о древнем, а о новоевропейском обществе. Не в доисторической древности люди находились в состоянии «войны всех против всех», напротив, наука доказала, что для первобытного общества как раз была характерна общинная взаимопомощь; эта война характерна для капиталистического общества, современниками становления которого были создатели теории либерализма. Тот же факт, что они современную им жизнь осмысливали и отображали в искаженной форме, рядя ее в одежды робинзонады и первобытного строя, проистекает из отчуждения человека от самого себя, непонимания им самого себя в современном обществе.

Таким образом, идеология – не просто отражение. Каждый образ идеологии – знак, который указывает на нечто иное, о чем в этой идеологии прямо не говорится. Идеологию нельзя принимать наивно, некритически, ее нужно уметь дешифровать. Приступим же к дешифровке политического культа Николая II.

Прежде всего, осознаем то обстоятельство, что этот культ не имеет никакого отношения к реальной дореволюционной исторической ситуации и к реальному историческому Николаю II. Пропагандисты прониколаевской идеологии чрезвычайно мало интересуются самими фактами. Они с легкостью манипулируют ими, представляя на обозрение таблицы о росте промышленности, о продаже пшеницы за рубеж, но умалчивая о перманентном голоде среди крестьян, о крестьянских выступлениях, которые, не переставая, с 1902 года полыхали по всей России. Их не интересует, что на самом деле происходило в России перед революцией, какова на самом деле была политика правительства, как на самом деле жил народ. Они, не важно – сознательно или нет, стремятся лишь, выискав выгодные им факты, «подтвердить» и продвинуть уже готовую собственную концепцию, родившуюся не из глубокого, непредвзятого осмысления исторических событий, а из политических страстей дня сегодняшнего. Нынешние неомонархисты, рассуждая о Николае II и «России, которую мы потеряли», на деле осмысливают в терминах России начала ХХ века нашу современность, эпоху постельцинской «стабилизации» либерального режима в России. Николай II, Столыпин, Ленин, Юровский для них – такие же внешние, вполне условные псевдонимы, как для политиков времен Французской революции римские и греческие герои – Гракхи, Алкивиад, Брут. И ведь совсем не случайно политический культ Николая II пышным цветом расцвел в России не когда-нибудь, а именно в период правления президента-«державника» Путина. 1990-е годы знали других героев, тогда представители правящего режима поднимали на щит Столыпина, Витте и прочих реформаторов, представляя Николая II не как «мотор либеральных реформ» 1905–1917 гг., а как слабую фигуру, окруженную дерзновенными и гениальными «проектировщиками России». Это отражало политическую ситуацию 1990-х, когда младореформаторы использовали как марионетку больного президента Б.Н. Ельцина. Сегодняшнее возвеличивание Николая II есть идеологическое отражение превращения современной России в авторитарное государство во главе со всесильным президентом, который даже власть передает «по наследству», выбранному им самим преемнику, а выборы представляют собой лишь род плебисцита, который призван легитимизировать это решение.

И не случайно идеологическим воплощением нового авторитаризма стала именно фигура Николая II. При нем в политическом устройстве России причудливо сочетались сосредоточение политической власти в руках одного человека – императора – и существование Государственной Думы, оппозиционных партий, умеренно «свободной» прессы. Естественно, современники понимали фальшивость такой «демократии», при которой от Госдумы ничего не зависит, так что стоит ей проявить хоть малейший нонконформизм, она будет распущена по высочайшей воле (Николай II несколько раз распускал Государственные Думы и так менял избирательное законодательство, чтобы большинство голосов получили проправительственые партии). Или – условность такой «свободы слова», при которой одно упоминание императорской особы в негативном смысле влекло за собой запрещение печатного издания, так что хитроумные журналисты были вынуждены прибегать к эзопову языку, а недовольные режимом читатели учились читать между строк (распространенная опальная шутка дореволюционных газет, помещаемая в юмористических разделах: «собрались младенцы и требуют: долой ромашку!»; современный читатель ни за что не догадается о том, что было ясно читателю дореволюционному: перед нами призыв: «долой Романова!»). Однако современные неомонархисты, в отличие от представителей общественности начала ХХ века, считают такой политический строй идеальным, отсюда ясно, что и нынешний политический режим для них тоже вполне примелем.

Также понятно, что все их не выдерживающие критики антиисторические россказни о невиданном экономическом благополучии и резком прогрессе Российской империи начала ХХ века – не что иное, как идеологическое отражение действительной относительной стабилизации сегодняшней Российской Федерации, которая произошла в начале 2000-х годов, сменив эпоху болезненных и диких экономических экспериментов младореформаторов. Не будем сейчас углубляться в причины такой временной стабилизации, хотя они и бесконечно далеки от официальной трактовки. Нам важно констатировать, что современные неомонархисты, усердно расписывающие в своих статьях, сколько было в правление Николая II наплавлено чугуна и построено земских больниц, на самом деле, хотя они могут об этом и не подозревать, восславляют «благодать», которая наступила в России после того, как ушли от власти «либералы-бывшие комсомольцы» и пришли «патриоты-силовики». Это видно хотя бы по тому, что во всех этих идеологических писаниях в качестве практически единственной причины такого вымышленного «прогресса царской России» называется мудрая политика царя-державника, который самодержавно правит страной, «следуя воле народа». В этой причудливой псевдоисторической форме перед нами предстает простая и очень лестная для руководства современной России мысль: в нашей стране возможно вести народ и особенно вечно шатающуюся во взглядах интеллигенцию к идеалу либерально-рыночного благополучия лишь при наличии сильной авторитарной власти, которая ни от кого не зависит и ни перед кем не отчитывается. То есть посредством апологии последнего императора как политика фактически осуществляется апология руководства нынешней России.

Наконец, показательно, что для политического культа Николая II характерно рассмотрение революций – и Февральской, и Октябрьской – как переворотов, совершенных кучкой злоумышленников на германские или «масонские» деньги и не имеющих никаких объективных социально-политических, экономических, культурных причин. По их мнению, Россия была процветающей страной, которая уверенно шла по пути индустриализации, модернизации, развития социальных инфраструктур, не уступавших западным. Она практически уже побеждала в войне, и ее ждал невиданный геополитический куш в виде контроля за Константинополем и проливами и тут …все было сорвано «“октябрьскими преступникамиˮ – платными агентами немецкого генштаба». Очевидно, перед нами снова «опрокинутая в прошлое» уверенность современных сторонников власти в том, что в условиях «невиданного подъема», который переживает «энергетическая супердержава», только злобные агенты влияния западных спецслужб, «шакалящие около западных посольств», могут выступать против мудрой, заботливой и милосердной власти. Причем это уже не наша догадка, а просто констатация факта; сторонники неомонархической идеологии сами об этом проговаривались, неоднократно уподобляя Октябрьскую революцию «оранжевым пиар-акциям» (несмотря на то, что даже столь любимые ими белые генералы, например А.И. Деникин, в своих мемуарах сквозь зубы признавали, что за большевиками, хорошо это или плохо, пошел если не весь народ, то значительная его часть, так что революция 1917–1920-х гг. имеет право зваться народной).

Итак, распространившийся в 2000 гг. политический культ Николая II, представляющий его великим реформатором и одновременно сильным державником – не что иное, как политическая идеология. Как и всякая идеология, она отражает ситуацию в современной России, но искаженно, используя термины и исторические фигуры вековой давности. Эта идеология фактически оправдывает действия власти, авторитарные по своим политическим методам и либеральные по экономическому содержанию, и пытается представить политическую оппозицию маргиналами и коллаборационистами. (Причем авторитаризм, вполне естественный и нормальный для России, поскольку здесь он служит для проведения чуждых нам либеральных идей, становится нежелательным и опасным.) Теперь понятно, почему современное российское государство так охотно поддерживает неомонархический миф, противоречащий историческим фактам; почему фильмы о Николае II, выполненные в духе этого мифа, показывают по государственному ТВ, пропагандистам этого мифа предоставляют возможность высказаться на страницах газет и по популярным радиостанциям; почему отдельные элементы этого мифа попадают уже и в школьные учебники…

Напоследок еще раз вернемся к марксову определению идеологии. Там идет речь именно о ложном, а не о лживом сознании. Значит, те, кто создает и пропагандирует идеологию, сами в нее совершенно искренне верят и не понимают ее настоящей, символической сути. В этом и сила идеологии: если бы ее создал обманщик, кто бы пошел за ним? Особенно ярко это заметно по тому обстоятельству, что современные неомонархисты, превращающие Николая II в политический идол, убеждены, что они тем самым приближают тот день, когда в России будет восстановлена монархия и на престол взойдет православный царь из династии Романовых, вернувшийся из эмиграции. Хотя в действительности все обстоит как раз наоборот: как мы выяснили, политическая идеология, изображающая Николая II великим государственником и жертвой обстоятельств, объективно играет на руку нынешнему руководству России, которое во многом состоит из бывших высокопоставленных членов КПСС и КГБ, с легкостью отрекшихся от своих взглядов и партбилетов. Они, конечно, заигрывают с остатками белой эмиграции, любят распространяться о «преступлениях большевизма», о «России, которую мы потеряли», о «блистательном русском зарубежье». Они даже могут пойти на неофициальные и ни к чему не обязывающие встречи с эмигрантами-аристократами где-нибудь в Париже при наличии журналистов и камер ТВ. Но они лучше других понимают, что если произойдет настоящая Реставрация, как во Франции после Наполеона, и в России к власти придут потомки белоэмигрантов во главе с царем, то судьба перестройщиков и из когорты младореформаторов, и из когорты «силовиков» будет незавидной. Истинное отношение великих князей, графов и баронов русского зарубежья к правительству по эту сторону границы выражено, например, в откровенных агитационных материалах, которые И.А. Ильин писал в 1950-х гг. для врангелевского РОВСа. Согласно им, все, кто участвовал в работе партийных органов, и особенно бывшие работники ГПУ-НКВД-КГБ, в «постсоветской России» должны быть лишены возможности занимать государственные посты, а в отдельных случаях подвергнуты уголовному преследованию. И не нужно говорить о том, что они – не ответчики за то, что делалось Лениным и Сталиным. Для эмиграции это все равно наследники революционной власти, «быдло», которое пришло к власти в России в результате революции. То обстоятельство, что они предали и идеи, и дела отцов и дедов ради долларовых счетов и дворцов на южном побережье Франции, в глазах эмиграции вовсе не ставит их вровень с внуками участников «Ледового похода» и обороны Крыма. Наоборот, свидетельствует об их исключительной подлости…

Кстати, опыт восточноевропейских стран, где произошла частичная реставрация, уже показал, что в этом случае события развиваются по сценарию И.А. Ильина. Чешские и польские руководители коммунистических партий и представители спецслужб совершали бархатные революции, надеясь конвертировать власть в деньги, но удалось это немногим, только чрезвычайно высокопоставленным лицам, большинство же попали под действие законов о люстрации, лишились должностей, привилегий, а некоторые и свободы…

К этому добавляется вопрос о собственности. Естественно, при монархической реставрации в России вернувшиеся эмигранты будут очень недовольны, что национализированная большевиками в 1917 году собственность была поделена их внуками из числа руководства Компартии без учета интересов дореволюционных хозяев. Так что пересмотр итогов приватизации, который предлагает сегодня КПРФ, покажется олигархической верхушке, ввиду передела собственности в рамках Реставрации, настоящим благодеянием. Зюганов ведь предлагал аннулировать приватизацию в тех случаях, когда она была произведена с нарушениями тогдашнего, ельцинского законодательства. Эмигранты же заберут все.

Итак, если бы неомонархисты понимали идеологическую суть своих умственных построений, они бы тогда поняли и то, что их собственная деятельность, укрепляя позиции власти, лишь отдаляет перспективу монархического ренессанса. Впрочем, Бог с ним, с монархическим ренессансом. По-моему, даже хорошо, что в России невозможно восстановление монархии. Конституционная монархия современного типа есть не что иное, как отвратительный спектакль, унижающий самою идею монархии, превращающий ее в бутафорию, призванную облагородить власть торговцев и банкиров, которые – действительные хозяева в буржуазном обществе.

Мне хочется сказать о другом, а именно – о недопустимости вовлечения в политические игры образа Николая II, одной из самых трагических фигур нашей истории и к тому же еще православного святого. Разве мало настродался царь-страстотерпец при жизни, чтоб еще и теперь, после смерти служить «подпоркой» в конструкции идеологического оправдания олигархического либерализма? Пусть верующие молятся страстотерпцу Николаю и его семейству. Пусть историки изучают политику Николая Александровича Романова.

Публицисты же и политики, независимо от их идейной ориентации, должны говорить о современных событиях прямо и честно, без их идеологического переворачивания в камере-обскуре псевдоисторических теорий. Только избегая идеологической предвзятости, стремясь к «трезвенной мысли» мы сможем понять причины происходящих в современной России политических процессов.

 


1 Историю цареубийств в династии Романовых см. в книге американского историка российского происхождения Семена Резника «Цареубийство в российской истории».

2 Подробнее об убийстве Павла см. воспоминания Фонвизина и Бенигсена.

3 См.: Н.Н. Алексеев. Христианство и идея Монархии // Путь. – Париж, 1927. – №6.