Дядя Сергей

Дядя Сергей

Рассказ

— Бульон, а ну, топай сюда!

Дядя Сергей — худой, на вид щуплый, невысокий — щурится, и глубокие морщинки у глаз делают его лицо таким, словно оно не отсюда. Иногда я думаю, что этот прищур дядя Сергей просто надевает на себя, когда хочет казаться не тем, кто он есть на самом деле.

— Подставляй горсть…

Он ссыпает мне из свернутой в кулечек газеты жареных семечек. Я лузгаю вместе с ним.

— Что, вчера Витек опять нажрался? — полуспрашивает дядя Сергей, хотя и без меня знает.

— Ага.

— Бузил?

— Да. Кричал на тетю Нину.

— А Нинка все схавала и после на горбу его домой понесла… Дура. А как ее иначе назвать, скажи, Бульончик?

Дядя Сергей любит придумывать разные прозвища. Прозвища не обидные, так что я не против.

Он не ждет моего ответа, потому что, подтвержу ли я то, что он сказал, или нет, для него неважно. Ему важно мне это сказать. Для него сейчас это намного важнее, чем слушать меня. Ну потому что какое может быть мнение тринадцатилетнего по такому жизненному вопросу?..

 

Дядя Сергей, думаю, многое может рассказать о жизни. Я натягивал спицу у велосипедного колеса и случайно услышал, как тетя Валя, мать дворового приятеля Мишки, говорила соседке:

— …Ну, Нина, слушайте, десять лет… Это же не год-два, даже не три. Десять… Там у него, говорят, всё гуртом: разбой, убийство. У них банда была… А сейчас посмотрите: сидит весь такой, как будто и не при делах. Со всеми на «вы». К пацанам нашим примазывается. Я Мишке сказала, хоть раз увижу рядом с этим уголовником — отстегаю ремнем, на жопу неделю не сядешь.

Уже дома, за ужином, я решил все выяснить окончательно.

— А дядя Сергей правда в тюрьме сидел?

Мама сразу встрепенулась:

— С чего ты взял?

— Тетя Валя с тетей Ниной про него говорили.

— А он сам тебе не рассказывал?

— Нет.

Мама многозначительно-иронично заметила:

— Странно…

Отец знающе сообщил:

— То ли десять, то ли двенадцать.

Я присвистнул. Мать с наигранным удивлением переспросила:

— Лет?

— Дней!.. Лет, конечно.

— А ты откуда знаешь?

Мама слышала, что дядя Сергей сидел. Разумеется, не от него самого — от соседей. Ей, наверное, кажется, что своими вопросами ко мне и к папе она оберегает нашу семью от каких-то опасностей.

— Откуда знаю?.. — Отец вопросительно поднял глаза. — Весь двор знает.

 

— Щегол, куда спешишь? Садись рядом.

Дядя Сергей занял лавочку у третьего подъезда. Чаще всего его увидишь или здесь, или в беседке. А почему здесь — так это его подъезд. Пятый этаж, квартира направо.

— Откуда топаешь, из школы?

— Да.

— Портфель, смотрю, у тебя скоро лопнет. Хорошо учишься?

Он снова прищуривается. Его левый глаз непроизвольно дергается, будто подтанцовывает под неслышную музыку.

То, что у него такой глаз, я заметил давно. В первый раз я так откровенно засмотрелся на его танцующий глаз, что потерял нить разговора. Он тогда сказал: «Эй, братан, ты что, фотографируешь меня?» Про «фотографируешь» я сразу его понял, правда, только в том общепринятом смысле, что я хочу его запечатлеть, запомнить, оставить в памяти. Скрытое значение этой фразы я осознал лишь через три-четыре года. Хоть в его тоне была обычная шутливость, но в то же время сказанное прозвучало с какой-то непривычной серьезностью и даже, как мне показалось, отдаленной угрозой. Больше я так пристально дядю Сергея не разглядывал…

— Учись, учись. Ты кто — хорошист? Или отличник?

— Тройки тоже попадаются.

— Попадаются — это не страшно. У меня тоже попадались. И ничего не случилось. Я, наверное, хуже тебя учился.

— А у вас по каким предметам тройки были?

Дядя Сергей хмыкает, резко откидывает голову, в горле у него словно клекочет. Можно подумать, что он смеется, но у него прежнее выражение лица: те же сжатые губы, те же, будто с подсмотром, серые зрачки с застывшим отливом сине-голубых волн.

— Да по всем… Вру. Пятерки были по труду и физкультуре.

— И всё?

Он улыбается:

— А что, мало?

— Немало.

— А почему спрашиваешь? — И, не ожидая ответа, поясняет: — Я лодырь был. Если бы я не лодырничал, был бы отличником. У меня в первом классе за отличную учебу грамота была. Понял? А потом понеслась…

 

— Бульон, спички есть?

Как обычно, дядя Сергей на лавочке. Он сидит ко мне спиной, и он меня увидел! Как-то получается, что ему все, что происходит вокруг, видно. Сидя, он закидывает ногу на ногу, спину держит ровно и при этом время от времени покручивает головой.

Я для приличия роюсь в карманах, хотя отлично знаю: спичек у меня нет.

— Ты не куришь… — дядя Сергей будто напоминает сам себе. — Это хорошо, что не куришь.

В его словах понимание и досада. Кое-кто из дворовых пацанов, даже младше меня, уже вовсю курит и всегда выручает дядю Сергея спичками и сигаретами. Он смотрит по сторонам: неподалеку стоят женщины, но курящих никого.

— А вот батя твой курит, — находчиво вспоминает он. — А ну, сбегай домой стрельни спички у бати.

Я киваю и быстро иду к своему подъезду. Конечно, лучше всего ни у кого не просить, а просто незаметно стырить коробок из упаковки. Мама покупает спички упаковками. Они лежат в кухонном шкафу. Открываю дверь. Родители в зале, кухня пуста. Бесшумный бросок к шкафу — и коробок в кармане.

— Я скоро приду, — на ходу сообщаю родителям.

Когда дядя Сергей закуривает и хочет вернуть мне коробок, я отрицательно мотаю головой. Он доволен.

— Ну, спасибо, приятель. Садись, что стоишь?.. Как дед, здоров?

— Здоров.

— А что я его давно не вижу?

— Вчера был у нас.

— Значит, прозевал. Толковый мужик твой дед. Он уже ох когда был толковым!

Дядя Сергей закидывает руку поверх плеча за спину, будто бы указывает на накопленную за прошедшие годы поклажу, которую никто, кроме него, не видит и не ощущает. Или словно перекидывает невидимый мостик в какое-то далёко — легкое и безоблачное, — когда он еще был молодым.

Моего деда он знает по заводу. Дядя Сергей работал на заводе до армии. С тех времен и помнит деда. Тот уже был начальником цеха, и его почти все заводчане знали.

То ли из-за деда, то ли он прочел что-то в моих глазах, но у дяди Сергея заиграли ассоциации. Неожиданно он сказал:

— После завода меня в армию забрали. Там я и сел.

Я изо всех сил догадываюсь, что слово «сел» дядя Сергей использует в том самом, слышанном мною уже не раз значении тюрьмы, зоны. И я рискую:

— За что?

Вот так само вырвалось. А он не удивляется и спокойно поясняет:

— Сержанта отоварили. — Уточняет: — По башке ему настучали. Чтобы не борзел. Ну, меня и посадили, как зачинщика. Словили и посадили. — Слегка улыбаясь: — Я же после того, как сержанта отлупили, сбежал из части. Догадывался, что на меня всё повесят.

— Почему на вас? Его ведь все били.

— Не все. Я и еще двое. Те сосунки, а мое дело уже тогда было мутное. Все мои приводы в милицию и безпятиусловный — к армейскому делу подшили. Я у них был как какашка: все ходили, косились, боялись вступить. — И подытожил: — Моя первая трешка.

Тыльной стороной руки смахивает со штанины забытую шелуху. Штаны у него серо-пепельного цвета, выцветшие.

— Могли и больше дать. Пожалели, потому что, в натуре, гнида был сержант…

— А ну, иди сюда!

Мама стоит около подъезда и машет мне рукой. Я сконфуженно пожимаю плечами:

— Пойду, мама зовет. До свидания.

— Иди, раз зовет.

Я поворачиваюсь и ухожу. Мама раздражена:

— О чем ты с ним разговариваешь?

Я молчу.

Она крепко берет меня за руку и уводит в подъезд. Пока мы ждем лифт, она, понизив голос, выдает свою аргументацию:

— Это очень опасный человек.

— Откуда ты знаешь?

— Он сидел в тюрьме… — Многозначительная пауза. — Очень долго. И ты знаешь за что. После стольких лет там он не может оставаться нормальным.

— Ты же его совсем не знаешь.

— И знать не хочу! Я все тебе сказала.

— Ты поговори с ним сначала.

Мамины аргументы иссякают.

— Неважно, пускай он и выглядит нормальным, все равно я не хочу, чтобы ты с ним общался.

Я не возражаю. Маме не объяснишь: то, что мне говорит дядя Сергей, больше не расскажет никто, потому что ни у кого в нашем дворе нет его жизненного опыта.

 

Дней на пять дядя Сергей исчезает. Пустует беседка. Нет на вытоптанной пацанами траве шелухи от семечек (он один может за день горку нащелкать). Скамейка у его подъезда занята. Четыре женщины сидят, довольные, что дяди Сергея нет и они наконец могут спокойно отдыхать и разговаривать обо всем не стесняясь. Просто, когда дядя Сергей на скамейке, к нему из взрослых почти никто никогда не подсаживается.

Где он сейчас, для меня загадка. Ведь здесь его дом. Где еще кроме как в своей квартире он может спать? Конечно, у него есть приятели, я видел по крайней мере двоих. Может быть, он заночевал у кого-то из них? Хорошо, ну ночь, две, но его нет почти неделю. Может, с ним что-то случилось?..

— Бульончик! Бульон!

Дядя Сергей! Я только вышел из-за угла дома — сразу увидел его. А он меня. Сидит на лавке, семечки лузгает. Я чуть ли не бегом к нему.

Он ловит мой взгляд и предлагает:

— Подставляй лапу.

Я не знаю, хочу ли сейчас семечки, а вокруг уже разносится знакомый аромат. И у меня без раздумий вырывается:

— Спасибо. — И я протягиваю ладонь.

Я так рад, что дядя Сергей снова здесь! Замечает ли он это, не знаю. По его лицу трудно что-то понять. Даже когда он говорит явно смешные вещи, лицо его не смеется. На нем просто появляется какое-то другое выражение.

— Со школы? (Откуда же еще…) Не прогуливаешь?

— Нет… Иногда только.

— А я иногда только… в школу ходил. Ну, какие у нас новости?

Я качаю головой:

— Никаких.

— Меня не спрашивали?

— Кто?

— Мало ли… Гм… менты?

— Не спрашивали.

— Пса хоть кормили?

Пес — это Рыжик, дворовая собака. Все его кличут Рыжиком. Никто, кроме дяди Сергея, не зовет Рыжика псом. Когда он называет Рыжика — пес, это звучит весомо. Рыжик бездомный. Дядя Сергей его опекает. Выносит ему из дома остатки мяса, рыбы, все, что на кухне остается. Рыжик съедает почти все. Даже бумагу, на которой ему выносят еду, вылизывает.

Мне очень хочется спросить дядю Сергея, где он пропадал целую неделю, однако что-то меня останавливает. Какая-то невидимая черта, которая между нами пролегает. Кто прочертил эту черту, я не знаю. А возможно, никакой черты нет, и, спроси я его, куда он на неделю исчез, он бы ответил.

И все-таки я не выдерживаю и пробую с другого бока:

— Вас искал дядя Валик.

Дядя Валик — это, кажется, единственный взрослый дворовый приятель дяди Сергея. Все говорят, что он изрядно выпивает, но я его пьяным не замечал.

— Давно?

— Вчера.

Дядя Сергей на секунду выглядит заинтересованным и сразу остывает. И, судя по следующим словам, даже этот его мимолетный интерес кажется наигранным.

— Похолодало, а? — Он, будто разогреваясь, хлопает себя по коленям. — А в Краснодаре тепло.

Кажется, действительно, «потеплело»… и из дяди Сергея можно что-то выудить.

— Откуда вы знаете?

Взгляд в мою сторону.

— Из прогноза погоды.

У него есть жена, тетя Лена. Она не похожа на других женщин нашего двора. Порой я вижу ее возвращающуюся с работы. Она стройная. От соседки я слышал, что у дяди Сергея раньше уже была жена, но она его не дождалась из тюрьмы. А тетю Лену он позже подцепил и привел в свою квартиру. А так как она разведенка и у нее двое детей, она вцепилась в него мертвой хваткой. И что вообще она ему не жена, а сожительница.

А мне кажется, что дядя Сергей ее любит не меньше, чем она его. Иногда они выходят во двор с детьми — девочкой и мальчиком. Дети еще маленькие, и они их всюду сопровождают.

Дядя Сергей учился в пятой школе. И я тоже, пока мы не сменили квартиру и меня не перевели в десятую, нынешнюю. Я однажды спросил его, помнит ли он в пятой кого-то из учителей.

— Помню такую лохматую, кличка была — Пудель. То ли математичка, то ли физичка.

— Математичка! Пудель — ее и сейчас так зовут!

— Ну и дебила директора. Это он меня из школы гнал. Мать пошла в гороно, плакать… Оставили.

— А за что хотели выгнать?

Он задумывается.

— Ты знаешь, столько раз меня хотели выгнать… В тот раз за что — и не вспомню.

Он щелкает семечки; чешуйки ныряют вниз как склеенные дельфинчики, нос к носу, и ложатся на асфальт. Иногда приземляются белыми брюшками вверх. Вокруг расходится подсолнечный аромат. Семечки, видимо, хорошо прожарены.

Дядя Сергей вдруг оживляется:

— Вспомнил! Я кубок разбил. Хрустальный. Подарок школе от нашей партии. Он на почетном месте стоял. А я на перемене нечаянно снес его. Визга было!

 

Вечером я выхожу из дома; у меня в руке пластина залитых то ли медом, то ли сахарным сиропом спрессованных жареных семечек — козинаки. Увидел дядю Сергея в окно. Я люблю козинаки и несу угостить его. Подхожу, отламываю кусок.

Он мотает головой:

— Не-е, это не для меня.

Растягивает в широкой улыбке рот — я вижу только четыре зуба. По одному в каждой части рта.

— А семечки как грызете?

— Семечки — приловчился.

Мне неудобно спрашивать, что случилось с его зубами. Он ведь не старый. На вид лет сорок — сорок пять. Но и промолчать неудобно. Нужно как-то отреагировать.

— А что у вас с зубами?

— А что с зубами?.. Скоро новые вставлю. Золотые.

Я знаю, что золотые зубы — это очень дорого. Зато они, наверное, хоть и дорогие, но очень прочные. И красивые. И откуда у дяди Сергея деньги на такие зубы? Одевается он обыкновенно. Машины у него нет. Где он, интересно, работает?

У моих родителей тоже есть вставные зубы. Золотые и незолотые. И когда разговор касается золотых зубов, всегда подчеркивается их особая ценность. Однако у родителей золотых зубов немного. А если их полный рот — сколько же это будет стоить?

 

Дядя Сергей быстро шагает из подъезда. Я сижу на скамейке. Он щурится на меня и чуть кивает. Я здороваюсь. Рядом с ним толстый мужчина в костюме; верхние пуговицы рубахи расстегнуты, так что я вижу рыжеватые, курчавящиеся на груди волосы. У мужчины широкое лицо и толстая шея. И какой-то отвлеченный взгляд. Его взгляд пробегает меня, как пустое место.

— Пацан…

«Пацан» звучит так, как будто дядя Сергей что-то у меня спрашивает, но в то же время и ответа не ждет. А почему — он знает.

Я, конечно, ему отвечаю:

— Да?

Но они с толстым, не останавливаясь, проходят мимо.

— Ты кого-то ждешь?

Это мама. Я не заметил, как она подошла.

— Ты снова с ним болтал?

— Нет. Он шел мимо.

— А кто был с ним?

— Откуда я знаю?

— Бандитская физиономия… Вова, ты помнишь наш уговор — не подходить близко к нему?

— Я ни о чем не договаривался.

— Я тебя предупредила, а дальше думай сам.

За ужином одна из тем была — «физиономия» спутника дяди Сергея как еще одно подтверждение того, что с соседом лучше не общаться.

— Ты бы видел его… — мама обращается к папе, — толстенный, небритый, лицо пропитое и все в шрамах. — И как само собой разумеющееся: — А какие еще у него друзья могут быть?

Папа молчит. Я не молчу:

— Какие шрамы?!

— А ты не заметил? Шрамы по всему лицу.

— Это не шрамы.

— Странно, что не заметил, их и под щетиной было видно.

— У дяди Олега лицо тоже покоцанное — ты же его бандитом не называешь.

Дядя Олег — мамин двоюродный брат.

— У твоего дяди в детстве была кожная инфекция.

— Может, у того тоже была.

Мама, глядя на папу и указывая на меня:

— Ну что с ним говорить…

Папа накалывает еще несколько макаронин, обмакивает их в сметану и съедает. Потом запивает томатным соком. На губах остается красная полоса.

Мама замечает:

— Вытри губы.

Папе замечание не нравится, и он, вытерев рот, произносит:

— Ты бы зашла как-нибудь к нам в цех. Дым, масло, мазут, отходы… Посмотрела бы на литейщика в конце смены. А может быть, этот мужик — литейщик или шахтер. И какое у него должно быть лицо? Чистое, румяное? Какая работа — такие и лица.

Мама раздражается:

— Ага, шахтер… Я что, вчера родилась? Ты бы видел его глаза. Как у быка, в упор не видят. Говорят тебе, у него на лбу написано: уголовник. — И снова мне: — Как и твой любимый дядя Сергей.

Сегодня я опять встретил дядю Сергея и толстого мужика. Они стояли у моего подъезда и разговаривали. Вернее, говорил дядя Сергей, а тот слушал. Мне показалось, не очень внимательно, так как смотрел в сторону. Я шел домой, но решил завернуть в беседку. Не очень хотелось проходить рядом с ними.

Время шло, а они всё не уходили. Мне уже надо было домой, и я медленно направился к подъезду. Успел услышать слова толстяка:

— С ним кто разговаривал? Никто. А так мало ли кто кого знает…

— Бульон, — прервал его дядя Сергей на полуслове. — Ты откуда?

— С тренировки.

— Спортсмен…

На его «спортсмена» было даже смешно возражать — так это прозвучало. Наверное, я сам рассмешил его своей тренировкой. Тренировки у всех ассоциируются с рослыми ребятами с большими мускулами. Ну а для меня спорт — это не очень серьезно.

При этом от спорта я не бегаю. Люблю футбол. Говорят, неплохо играю. Прилично шестидесятиметровку бегаю. Мои тренировки — это изматывающая, нудная групповая езда на велосипедах. Возможно, кто-то в нашей группе и хочет чего-то достичь в этом виде спорта. Но таких всего двое-трое. Остальные, по-моему, просто сбрасывают лишний вес или спасаются от безделья.

 

После этой встречи дядя Сергей пропал почти на месяц. Иногда во дворе я встречал тетю Лену. Она смотрела на меня понимающе. Мы не разговаривали, но она подавала знаки, что с дядей Сергеем все в порядке. Ее улыбка, взгляд и даже подмигивание подбадривали меня.

И вдруг однажды я увидел его у входа в продуктовый магазин. А через секунду оттуда вышла тетя Лена и взяла его под руку. Я поспешил обогнать их и обернулся.

— Братан! — Дядя Сергей поравнялся со мной, потрепал по волосам. — Как дела?

— Нормально.

Назавтра он уже сидел на своей лавке, лузгал семечки и интересовался, что в родном дворе происходило в его отсутствие.

— Витька бухал? По улице пьяный опять бегал?

Я молча кивал.

— Звездюлей не получил?

Дрался с дядей Андреем. Дядя Андрей потом повалил его на землю.

— Молодец, Андрюха! Зачем нам во дворе пьяницы?.. Как папан и маман?

— Нормально.

— Дед?

— Тоже.

Дядя Сергей сидел, по обыкновению, нога на ногу, в очень красивых коричневых туфлях. Таких я ни у кого не видел. Я на них засмотрелся, и он спросил:

— Нравятся? — С удовольствием повел стопой вправо-влево. — Италия…

Мне казалось, я понимал в хорошей обуви. Мама имела вкус и умела выбирать. Качественная обувь была одной из статей бюджета нашей семьи. Туфли дяди Сергея были кожаные, на низком каблуке, кожа тонкая и словно обтекает стопу.

— Дорогие?

— Сто двадцать.

— Ого…

Месячная зарплата моего отца была сто шестьдесят.

— Фуфло не носим, Вова.

— А где вы их купили?

— Далеко. — И, помолчав: — В Ленинграде. Был там?

— Один раз, с мамой, три дня.

— А я сам.

— А что вы там делали?

— Как что?.. Гулял. Красивый город.

— Вас поэтому не было целый месяц?

— Любопытный ты… И поэтому тоже. — Подмигнул: — Но болтать не надо.

Кто-то сказал маме, что к нему сегодня приходили двое милиционеров и еще один в штатском. Дяди Сергея не было дома. Они говорили с тетей Леной, а после разговора она стала громко возмущаться, почему им не дают спокойно жить, что дядя Сергей свое уже отсидел и что он не преступник. Когда они ушли, тетя Лена сразу оделась и куда-то заспешила.

Это дало маме повод вернуться к старой теме.

— Теперь понимаешь? — сказала она мне.

— Что?

— Ты слышал. Чтобы близко к нему не подходил!

— А что произошло? — Папа был рядом, однако по привычке пропустил начало, думая о своем.

— Милиция приходила к его приятелю.

— К какому приятелю?

Наверное, папа поначалу решил, что речь идет о ком-то из моих школьных или дворовых товарищей. Но мама посмотрела на него так, что он сразу понял, кого она имеет в виду.

— К Сергею?

— А к кому же еще…

— Его что, забрали?

— Нет… Дома не было.

Я встаю из-за стола.

— Ты куда?

— В комнату.

— А телевизор не будешь смотреть?.. Ты что, из-за него обижаешься? — И в сторону папы: — Скажи, в чем я не права?

Папа строит многозначительную гримасу, которую кто как хочет — так и может истолковать.

Я молча иду к себе. Объясняться, почему этот разговор мне неприятен, бессмысленно. Все равно никому ничего не докажешь. У папы всегда свой взгляд на происходящее, так же далекий от маминого, как и от моего. Что думает мама, я уже знаю.

 

Возвращаюсь с тренировки. Кто-то окликает меня по имени. Поворачиваюсь: дядя Сергей.

— Как успехи?

— Нормально.

— Ты где играешь, в полузащите или в нападении?

— Во что играю?

— В футбол.

Я мотаю головой. Ошибку дяди Сергея можно понять. Мы с пацанами часто играем в футбол на дворовой площадке. Конечно, с настоящим футбольным полем ее не сравнить. К тому же площадка асфальтовая. Но все равно со стороны видно, у кого какой уровень. Я считаю, что играю неплохо. У меня есть несколько фирменных финтов. Один я перенял у Виталика. Он однажды включился в нашу игру. Мы были в восторге: еще бы, Виталик на три года старше и играл в юношеском составе «Сварщика», одного из двух городских клубов. Тогда я запомнил, как он меня обводил.

Дома я начал этот прием отрабатывать и несколько дней бегал с мячом по комнате из угла в угол, пока у меня не получилось. Маме это не очень нравится. Окончательно я закрепляю технические приемы на футбольной площадке. Когда игра идет, когда я в ударе, все отработанные дома финты включаются на автомате. В такие моменты хочется, чтобы на тебя смотрели.

Дядя Сергей любит футбол и, конечно, все замечает. И хоть он угадал, что я тоже люблю эту игру, он немного ошибся.

— Что не так? Прокололся? Ты не на футбол ходишь? А куда?

— Велосекция.

Дядя Сергей удивленно поднимает брови:

— Ты не хочешь стать Марадоной?

Я не знаю, что ему ответить. Может, я и не против быть похожим на Марадону, но только в воображении. Мне много чего нравится кроме футбола. У Марадоны же футбол — это главное.

— Смеетесь, дядя Сергей.

Краем глаза я вижу, как из четвертого подъезда появляется Вика. Вика очень симпатичная и нравится всем пацанам во дворе. Вика, Наташа и Аленка — три подружки, достаточно взрослые, чтобы уже начать встречаться с кем-то из нас. На этих свиданиях пока что ничего особенного не происходит. Максимум — трогаются и пробуют целоваться взасос.

Время от времени к нам во двор приходят Ирка и Юлька. Пацаны говорят, что те позволяют делать с собой очень многое. Иногда они спускаются в подвал потусоваться. Бывает, даже остаются там кое с кем из наших.

У всех этих девочек есть свои предпочтения. Вике и Аленке нравится Капитан. Капитан — это прозвище Сани, потому что его часто выбирают капитаном команды. В футбол Саня играет очень хорошо. Он быстро бегает, точно отдает пасы, ловко обводит. У него сильный и точный удар. Вратари хорошо знают Санин удар и всегда неспокойны, когда он владеет мячом.

Еще Саня — смелый парень, он не против и подраться, если ему кажется, что его обидели. Он среднего роста, стройный, очень симпатичный, у него правильные черты лица, чуть вздернутый нос, густые прямые русые волосы и большие светло-серые глаза. Вика и Аленка откровенно к нему липнут. Наташа скромнее и так открыто чувств не проявляет, но я подозреваю, что и она неравнодушна к Капитану.

Дядя Сергей кивает в сторону Вики:

— Хороша?

Я молчу.

— Красивая девчонка.

— Она дружит с Саней.

Дядя Сергей улыбается:

— Так отбей… — Потом хмыкает: — Или забей.

Я вздыхаю. Полувопросительно-полуутвердительно он говорит:

— Саня у вас первый парень на деревне? Донжуан?.. Лицо — это, конечно, важно. — Поворачивается ко мне: — А теперь слушай. Маманя меня еще шкетом на месяц-два летом к тетке в деревню отправляла. Отъедался, опивался я там молоком, сметанкой негуёво. Было мне лет пятнадцать.

Он мечтательно закатывает глаза и продолжает:

— Тетя дояркой работала, так что я часто в коровнике болтался. Работал у них один мужик — дядя Коля. Он на ферме и ремонтировал, и сторожил. Ростом был малый, да еще с горбом. А морда вытянутая, как у лошади. Рот закрывай не закрывай — передние зубы наружу. Слеповатый, ходил в очках с толстенными стеклами. Харя в прыщах и такая… знаешь, как отрихтованная — ясно, от пьянки. Работал больше правой рукой, потому что на левую был парализованный на два или три пальца. Немолодой. Ему тогда было уже хорошо за полтинник. Звали его все — лысый хрен… Так ты бы видел, как вокруг него вились бабы! Молодые, старые… Кругом мужиков полно, а этот дядя Коля только своим голоском где-то заскрипит — бабочки на него уже слетаются. Так и кружат рядом до следующей дойки. А после дойки снова кричат на всю ферму: «Эй, дядя Коля, ты куда пропал, лысый хрен?» Вот только мужики косились на него. А что сделаешь, если бабы сами — ну, понимаешь? — прыгают на него… Вот так, Бульон.

 

Мне кажется, отношение мамы к дяде Сергею изменилось после одного случая.

Уже незаметно пролетела зима, теплая в нашем южном городе. Я иногда рылся в домашних шкафах, шкафчиках, в родительских вещах в поисках того, что от меня могли бы спрятать, и, бывало, находил среди вещей что-то интересное. Заглядывал и в трюмо, в мамины шкатулки и ларчики с кольцами, цепочками, серьгами. Я рассматривал разноцветные камни. Помню один — крупный, желтый, со шлифованными гранями. И еще фиолетовый. И маленькие бирюзовые. Смотреть на золото мне тоже очень нравилось.

Однажды в дальнем углу платяного шкафа я обнаружил непонятный сверток. Что-то тяжелое было обернуто в газетные листы и туго схвачено резинкой. Я аккуратно развернул. Внутри находились маленькие металлические предметы. Их было семь или восемь. Один был похож на гусеницу, другой на лошадку, и остальные напоминали каких-то зверей. Судя по тому, что сверток находился в гуще тряпья, эти металлические игрушки, цветом похожие на золото, подумал я, никому не нужны и родители о них уже давно забыли. Поэтому я решил все, что нашел, выгодно обменять.

Одной из самых популярных во дворе кроме футбола была игра в крышечки. В пластмассовые крышечки: ими закручивались производимые в СССР недорогие одеколоны и духи. Маленькие колпачки считались самыми ценными, называли их — «фестивальки». Наиболее высоко ценились желтые и черные фестивальки, потому что такие цвета реже встречались. Высоко, но чуть ниже котировались красные крышечки. Самый распространенный белый цвет ценился меньше всего.

Когда я появился на улице, игра шла вовсю. Каждый игрок подкручивал свою крышечку так, чтобы она, приземлившись на асфальт, встала, но не легла набок. Тот, у кого крышечка встала, должен был, хорошо прицелившись, попасть ей в лежащую. Попал — крышечка соперника забиралась. Не попал — начинали крутить заново.

Я достал из кармана свою находку. Игра остановилась. Кому-то мои зверушки понравились — предложили меняться на фестивальки. Начался торг.

Я уже успел обменять трех зверушек, когда увидел дядю Сергея. Он не спеша направлялся к нам. Поздоровался и спрашивает:

— Что здесь у вас интересного?

— Да меняемся вот…

Он подмигивает:

— Что, Бульон, базар открыл? Чем торгуешь?

Я показываю оставшиеся фигурки. Дядя Сергей берет одну из них, рассматривает.

— Где взял?

— Дома.

Он властно протягивает руку:

— Где крышки, на которые поменялся?

Это не просьба: его голос звучит так, что заставляет меня тут же вложить в его ладонь три выменянные крышечки. Он поворачивается к пацанам:

— Чьи?

Саня, Игорек, Денис сразу отзываются:

— Моя… моя… моя…

Новый приказ:

— Забираем крышки, возвращаем финтифлюшки.

Не пререкаясь, они забирают свои крышечки и отдают дяде Сергею блестящих зверушек. Он показывает их мне:

— Все?

— Все.

— Клади в карман, иди домой и верни на место.

Вечером, когда вернулись с работы родители, я рассказал им про сверток. Мама выглядела растерянной.

— Где ты его нашел?

Я показал.

— Ты что-нибудь брал отсюда?

Я не стал ничего скрывать и сказал:

— Обменял несколько фигурок на фестивальки. Но подошел дядя Сергей, фестивальки вернул пацанам, а мне — те штучки, которые я выменял.

Мама развернула сверток, внимательно всмотрелась:

— Все на месте.

— Сергей заслужил магарыч, — сказал папа.

И мама неожиданно согласилась:

— Да, заслужил.

Став старше, я понял, что металлические зверушки были золотыми. Возможно, они достались маме или папе по наследству, или это был их свадебный подарок — я не знаю.

После этого происшествия мама уже не так возмущалась, если видела меня с дядей Сергеем рядом. Но все равно почти всегда спрашивала, о чем мы говорили. Я отвечал, однако она считала, что я чего-то недоговариваю. И она была права, потому что пересказать истории дяди Сергея было невозможно.

 

Как-то еще в феврале Вовчик, мой дворовый тезка, привел своего знакомого. Его звали — Гендос, Гена. Оказалось, Гендос жил в соседнем городе. СВовчиком он познакомился случайно — попросил подкурить. Покуривая, Гена обеспокоился, что ему нужно где-то ночь переспать. И Вовчик предложил наш подвал.

Подвалы были в каждом подъезде дома. Ребята моего круга собирались в подвале третьего подъезда. Пацаны постарше — в подвале второго. Когда-то у нас был на всех один общий подвал, но позже мы отделились. Потому что из общего нас порой гнали — например, когда кто-то из старших приводил девушку. Нас гнали, а мы пытались подсмотреть. Стараясь не греметь, поднимали крышку люка и тихо спускались по лестнице. Иногда кое-что подсмотреть удавалось.

В нашем же подвале мы были сами себе хозяева. Притащили туда старые матрасы, которые нашли на стройке. На них, видимо, отдыхали строители, а потом из-за ветхости выбросили. Еще мы принесли ящики, свечки, несколько железных чашек, ложки, вилки.

Гендос стал жить в подвале и играть с нами во дворе. Он сдружился со многими из нас и даже с нашими родителями. Со взрослыми он всегда здоровался и поддерживал любой разговор.

Моя мама сначала отреагировала на Гену положительно. Они познакомились на улице.

— А где он живет? — поинтересовалась она у меня. — Я в последнее время часто его вижу.

— Недалеко.

О том, что никто из нас точно не знает, кто такой этот Гендос и откуда, я, конечно, маме не сказал. Не говоря уже о том, что он спит в подвале.

Время от времени Гена напрашивался в гости. Говорил: пошли к тебе, посидим, выпьем чаю. Однажды после такого чаепития он спросил:

— Слушай, у тебя нет, случайно, перчаток лишних?

Я сказал, что лишних нет.

— Ну тогда дай свои на пару дней поносить.

— Бери.

Ровно через два дня он мне их вернул.

Дядя Сергей сразу заметил новое лицо во дворе.

— Это кто?

— Гена. Его Вовчик привел. Сейчас живет в подвале.

— Ага. Ну-ну…

Уже позже спросил вскользь:

— Этот, как его… Гена… он и сейчас в подвале живет?

— Ага.

— Ну-ну… Ты меньше с ним шарься.

Гена к дяде Сергею тоже отнесся настороженно.

Как-то раз Гендос зашел к Сане и высмотрел у него отцовские перчатки. Перчатки были старые, кожаные. Санин отец их почти не надевал. Генка их как взял, так и не снимал до вечера. А вечером вернул.

Всякий раз, когда бывал у меня дома, он стал просить что-нибудь из одежды. На два-три дня, не больше. Кофту, пуловер отца, футболку. Видя, что я мнусь — не мои все-таки вещи, — Генка свою просьбу так обернул:

— Жалко? Жмотишься?

Мне стало неприятно.

— Хорошо.

— Ну, спасибо.

Он перебывал в гостях у многих ребят. И почти всегда уносил что-то с собой, ненадолго. Еще он иногда просил вынести ему похавать. Я выносил хлеб с котлетой, бутерброд с сыром, карамельки. Он сразу все быстро съедал, что оставалось — рассовывал по карманам.

Так он прожил в подвале около двух месяцев.

Однажды делаю уроки — звонок. Открываю — на пороге Гена.

— В крышки сыграть выйдешь?

— Через полчаса.

Он огляделся. На вешалке висели куртки, пальто, плащи — все вперемешку.

— Чья это? — Он указал пальцем на папину кожаную куртку.

— Отца.

— Могу надеть?

Надел. Встал у зеркала.

— Сидит нормально?

— Да.

— Дай на день-два?

— Нет.

— Жмотишься?

— Она не моя, и папа часто надевает ее.

— Зажал.

— Она на виду, родители сразу заметят.

— Дай.

— Не дам.

— Почему?

— Потому.

Несколько дней я был сильно занят и во двор не выходил. А когда появился, мне сообщили, что Гена пропал. Перед тем как пропасть, он у некоторых ребят взял вещи — на этот раз подороже и только на вечер. У Сани он выпросил костюм отца, который тот надевал по праздникам, у Виталика — отцовские туфли, родители их привезли из ГДР. Вася одолжил мохеровый шарф, Антон — золотое кольцо с ценным камнем. Это было кольцо матери, но Гена надел его на палец и сказал, что оно похоже на мужское.

В этот же день Гена исчез вместе с вещами. Сначала мы решили, что это временно, что он скоро появится и вещи вернет. Однако Гена в подвал больше не вернулся. Саня неделю дома сидел: ему выходить на улицу запретили — за костюм. Антону за кольцо мать устроила скандал и написала заявление в милицию.

Гендоса нашли где-то через полгода. В милиции маме Антона сказали, что Гена обманывал, будто он живет в соседнем городе. В том городе он кантовался, так же как и в нашем, в подвале. А из нашего города переехал в следующий. Сказали еще, что родом он из Севастополя, из трудной семьи. Из дома сбежал и так по городам ездит. Вещей, которые Гена взял у нас, при нем уже не было.

Больше я Гену никогда не встречал.

 

— Корефан!

Дядя Сергей, оказывается, идет в паре метров. Как долго он уже идет за мной, не знаю. Может быть, давно, а может, нет.

— Ты был в Таганроге?

— Нет. А где это?

Про Таганрог я слышал. Этот город вроде бы на воде. То есть там море. То ли Черное, то ли Азовское.

— Часов шесть-семь поездом. У меня там живет племянник. На тебя чем-то смахивает. Жили бы рядом, я бы тебя с ним познакомил. Вы бы с ним сошлись. Он хоть малой, а рукастый. Велосипед может сам разобрать и собрать. Учится хорошо. А ты бы его подтянул в футболе… — И сразу о другом: — Генка и тебя наколол?

— Вы про вещи?

— Ага.

— Он просил папину куртку, но я не дал.

— Правильно. А друзья твои — слышал? — попали… Схавали бублик — теперь будут думать.

Мама, узнав горькую правду, сразу поверила, что Генка способен втереться в доверие, а потом вот так облапошить. Он ей с первого взгляда показался очень неглупым парнем.

— Просто он свой ум не в том направлении использует, — сказала она. — А этот Генка заходил к нам?

— Да.

— Просил какие-нибудь вещи?

Я соврал, что мы просто пили чай и никаких разговоров про вещи не было. Мои слова маму, кажется, не успокоили. Она вышла из кухни и, проверив вещи на вешалке, отправилась осматривать шкаф и трюмо. Я это понял по скрипу шкафных дверок и открываемых ящиков трюмо.

 

С дядей Сергеем мы встретились дня через три. Он щелкал семечки на скамейке и приветственно поднял руку. Хотя я в это время находился сзади, я знал: это он меня приветствует. Не заметил, чтобы он оборачивался. Ну да это же дядя Сергей! Я подошел и сел рядом.

— Погрызешь?

— Спасибо.

Сыпанул мне в ладошку горсть семечек. Может быть, мне показалось, но он был чуть более подвижен сегодня. Немного, как говорят, взвинчен. Все куда-то поверх моей головы поглядывал. Чаще, чем обычно, посматривал то вправо, то влево.

— Каникулы скоро? — спросил.

— Через полтора месяца.

— Хорошо на каникулах, а? — Он подмигнул. — Хочешь — спи по полдня. Ни тебе уроков, ни домашних заданий. Вот бы по жизни всё каникулы да каникулы.

Я улыбнулся. Мне это казалось нереальным.

Неожиданно он встал:

— Ну что, Бульончик, бывай!

Он протянул руку. Я коснулся его ладони изнутри: кожа там была жесткая и покалывала, как наждачная бумага. Я представил, что будет, если он крепко сожмет мою ладонь в своей.

— До свидания…

Он скользнул по мне вопросительным и острым взглядом, повернулся и быстро зашел в подъезд.

На следующий день мы с пацанами играли в футбол. Несмотря на то что за команду противника выступал Саня, моя команда выиграла, правда, с минимальным преимуществом — 5:4. После матча мы расселись на лавочках и немного поболтали. Постепенно стемнело, ребята начали расходиться. Остались только Антон и я. Антон учился со мной в одном классе.

Вдруг он как-то заговорщицки взглянул на меня и тихо спросил:

— Сказать тебе что-то?

Меня окутало предчувствие тайны.

— Говори.

Антон помолчал, а потом откинулся на лавке и бросил:

— Завтра скажу, в школе.

Во мне разгорелось любопытство.

— Да ладно тебе, давай сейчас.

Но он твердо ответил:

— Сказал, завтра.

В школе обещанное Антоном как-то затуманилось, однако на третьей перемене он сам об этом напомнил:

— Помнишь, я тебе вчера обещал кое-что?

— Ну?

Он придвинулся и вполголоса начал рассказывать:

— Я вчера после школы вышел во двор на турнике подтягиваться. Сделал первый подход. Спрыгнул. Стою отдыхаю. И тут подваливают ко мне трое. Двое в пиджаках. Один из них в черных очках. Второй высокий, здоровый. А третий — в плаще. А под плащом… — Антон пристально посмотрел прямо в глаза, возможно, предвкушая степень моего удивления или даже ошарашенности, — милицейская форма! И знаешь, какое у него было звание?

— Какое?

— Подполковник!

Я не очень поверил, потому что в нашем дворе милиционеры в таких чинах, кажется, еще не появлялись. Поэтому я уточнил:

— А сколько было звездочек на погонах?

Антон глянул на меня снисходительно:

— Две больших.

Я упорствовал:

— А полос?

Он злорадно хмыкнул:

— Две! Успокоился?

— Угу… Вот только как ты разглядел погоны под плащом?

— А вот и разглядел. Когда у него шнурок развязался и он нагнулся его завязать. А еще один из них к нему так и обратился: товарищ подполковник.

— Ну и что они у тебя спрашивали?

Антон перешел на шепот:

— Про дядю Сергея…

Я замер, мой голос задрожал:

— Ч-что?!

Антон чувствовал себя хозяином положения. Он не спешил отвечать, кашлянул, оглянулся по сторонам, переждал, пока мимо нас пройдет верещащая девчоночья компания, и продолжил:

— Спросили: «Ты дядю Сергея из третьего подъезда знаешь?» Я говорю: «Знаю». Тот, что в черных очках, спрашивает: «Ты когда видел его в последний раз?» Я говорю: «Позавчера». — «А где?» — «На лавочке». — «В котором часу?» — «Не помню, часов в шесть или в семь». А он: «И сколько он на лавочке просидел?» Я ему снова: «Точно не помню. Может быть, час, а может, два». А потом этот милиционер спрашивает: «А общается он во дворе с кем?» Я говорю: «Со всеми». А он: «Может, он с кем-нибудь дружит?» Я ему: «Правда не знаю…»

Антон хитро и многозначительно посмотрел мне в лицо, намекая, что он мог бы им сказать про меня, но не сказал, и я, видимо, за это должен быть ему благодарен. Однако я напустил в глаза такого тумана, что взгляд Антона просто утонул в нем.

— А потом подполковник говорит: «Вас как зовут, молодой человек?» Я говорю: «Антон». И он тогда мне так строго: «Все, о чем мы вас, Антон, спрашивали, остается между нами. Никому ни звука. Вы меня поняли?»

Антон держал себя с достоинством обладателя секретнейшей информации. Он продолжал ощущать себя им, несмотря на то, что все мне разболтал.

Я был взволнован. Только мое волнение было совсем другого рода, не то, которое хотел вызвать во мне Антон. «Дядю Сергея бы успеть предупредить!» — я сказал это, конечно, про себя. Антон ни о чем не должен догадаться.

Он немного отодвинулся и словно услышал мои мысли:

— Арестуют его…

Но я наперекор даже самому себе не хотел в это верить:

— Почему ты так думаешь?

— А потому, что, когда я уходил, слышал, как один говорит: «Его у подъезда брать надо. Возьмем в клещи, куда он рыпнется…»

Оставался последний урок. Время тянулось мучительно долго… Только бы успеть! Только бы его не арестовали!

Из школы я несся так, что все, кто шли мимо меня, удивленно оглядывались. Я бежал самой короткой дорогой, через дворы. Когда влетел в наш двор, я был мокрый и у меня покалывало в подреберье. Сбавив скорость, я, тяжело дыша, нырнул в подъезд, где жил дядя Сергей.

Только бы успеть! Я не стал ждать лифт и, прыгая через одну, через две ступеньки, взбежал на пятый этаж. Вот дверь дяди Сергея. Звоню… В эти секунды ожидания, пока мне не открыли, так гулко билось сердце! Я слышал за дверью какое-то движение. Меня явно изучали в дверной глазок. Наконец щелчок замка, дверь приоткрылась — передо мной стояла тетя Лена.

Она улыбнулась:

— Вова? Тебе кого?

— Дядя Сергей дома?

Она внимательно посмотрела на меня:

— Зайдешь?

— Нет, пусть лучше он выйдет.

Тетя Лена повернулась и позвала:

— Сережа!

Я облегченно выдохнул.

В темноте коридора я увидел дядю Сергея. Он был в майке и синих спортивных штанах с двумя белыми полосками. Тетя Лена уступила ему место.

Я был так рад, так рад его видеть!

— Бульончик, какими судьбами?

— Дядя Сергей, выйдите, я хочу вам что-то сказать.

Он почувствовал в моем голосе неординарность момента, потому что сразу переступил порог, прикрыв за собой дверь, так что от довольно широкого просвета, ведущего вглубь квартиры, осталась узкая щелка.

— Антон мне сказал, что его вчера про вас расспрашивали. Трое. Один в черных очках. Второй такой здоровый. И третий — милиционер, подполковник. Спросили, когда он вас в последний раз видел. И есть ли у вас во дворе друзья. А потом милиционер велел Антону про этот разговор никому не говорить. И еще. Он слышал, как совещались, дескать, вас лучше всего брать возле подъезда.

Дядя Сергей молча выслушал меня. Положил ладонь на мое плечо и немного сквозь зубы, растягивая слово, сказал:

— Спа-а-асибо. — И еще тише, снижая голос до шепота: — Только обо всем об этом молчок, договорились?

— Ага.

И еще через секунду, серьезно и таким тоном, каким он со мной никогда не говорил:

— Должник я твой теперь, Бульон.

Насчет «должника» я понял только, что дядя Сергей мне благодарен. Это было приятно. Но главное, я был рад, что не опоздал.

О том, что дядя Сергей исчез, я услышал через пару дней за ужином от мамы. Упоминание о нем уже не выводило ее из себя, как раньше.

Доставая из духовки мясной рулет, чью мякоть она предварительно колупнула с угла — готов ли? — мама громко, чтобы слышал папа, произнесла:

— За Сергеем сегодня милиция приезжала. Валька сказала, что арестовывать…

Папа, слушающий в соседней комнате радиостанцию «Маяк», приглушил звук и показался в дверях:

— И?..

— Не нашли его. Ни его, ни вещей.

Папа выразительно хмыкнул:

— Упорхнул, значит… — И, уже будто сам с собой, рассудительно подытожил: — Ну не будет же он как дурак сидеть и ждать их.

— Ты думай, что говоришь при ребенке!

Папа в таких ситуациях напускал на себя дурашливость:

— А что я? Я что-то не так сказал? Сын у нас уже большой, все правильно понимает. Да, сынок?

Дядя Сергей и вправду исчез за день до своего предполагаемого ареста. Об этом я более подробно узнал из разговора всезнающей тети Вали с тетей Ниной и бабушкой Вовчика. Как оказалось, перемещения дяди Сергея вне квартиры отслеживались.

— Степановна своими глазами видела и слышала! Выволок из квартиры сумку длинную-длинную, здесь же Ленка в плаче заходится на пороге. Вцепилась ему в плечи и не отпускает… Он ей вроде как шикает: «Тихо, Ленусь, ночь же, соседей разбудишь». А та уже чуть ли не орет в полный голос: «Родненьки-и-й! Куда же ты без меня-а-а?!» А он ее целует, гладит и говорит: «Ну что ты, что ты, что ты как в первый раз? Будем на связи… Детей береги. Со мной все путем будет, чуешь, Ленок?» А она ему тогда: «Ты в голову не бери, это я так плачу, по-бабски… А ты беги, спасайся, родной. Я с тобой и душой и телом». Вот так… А на улице его уже машина поджидает. Запрыгнул в нее и — фьють!.. — Тетя Валя даже присвистнула.

До того как тетя Лена съехала с квартиры, я ее встречал от случая к случаю. Со стороны она выглядела так же, как всегда. Ну разве что шла чуть быстрее, чем обычно. Один раз мы столкнулись лицом к лицу. Она словила мой вопросительный взгляд и со смыслом, понятным только мне, кивнула. Мне кажется, я правильно понял ее кивок: с дядей Сергеем все в порядке.

Полгода спустя она сдала квартиру семейной паре с двумя детьми. А сама куда-то съехала. За все время до событий, о которых речь впереди, я встретил ее только раз.

 

Мне тогда уже было пятнадцать. Возле универмага «Коралл» я вдруг увидел ее на лавочке. Я подошел:

— Тетя Лена!

— О… Вовочка, как ты подрос!

— Как у вас дела? Как… — Я оборвал фразу, не зная, удобно ли.

— Все хорошо, все в порядке. — Она мгновенно поняла, кого я имею в виду.

— Привет от меня.

Мы говорили не произнося его имени.

— Конечно, конечно… — С ее губ чуть-чуть не сорвалось «передам», и все-таки она не решилась.

Я присел рядом. Она не рискнула сообщить мне, что с дядей Сергеем сейчас, но ей не страшно было заговорить о его прошлом.

— Ты, поди, много гадостей про дядю Сергея наслушался…

Я замотал головой, а она продолжала:

— Одна Валька, наверное, столько наплела… Он, конечно, не ангел. Ну не с кого ему было пример брать. Отец всю жизнь по тюрьмам. Мать с бутылкой не расставалась… Вот и стала для него улица — дом родной. Сначала прибился к алкашам. С ними пить начал. Однажды отравился каким-то самодельным пойлом — откачали. Бросил пить. А здесь новая напасть. Большие дылды видят: шпаненок по улицам без дела мается. Подошли, расспросили. Он им рассказал, что без еды и крыши. Нашли они ему и крышу, и еду. Одно плохо: воры были эти ребята. Не за спасибо кров и пищу дали… Они магазин выносят, а он на стреме стоит… А потом решил: хватит, надоело. Сцепив зубы, вернулся домой, снова пошел в школу. Отучился кое-как. После — армия. Там его в первый раз и посадили: сержанта они отмутузили…

— Он мне рассказывал.

— Да? — В ее голосе отдалось чем-то глубоким, затаенным, грустным. — А знаешь, что было потом? Только оттуда вышел, а его под дверью уже ждут старые приятели. Ну что, Сергунь, подломим магаз, вспомним молодость? Ты на стреме по старой памяти… Подломить подломили, а оперативники тут как тут… И вот, веришь, он все взял на себя. Пацан еще был, а рассудил, как у них говорят, по понятиям. Решил всех отмазать. И пошел как организатор. Вот так… Весь срок отсидел. Вышел. Решил: на этот раз — все, со старым завязываем… А потом мы с ним встретились, случайно, и уже не расставались. Деток моих он как родных принял. — Тетя Лена помолчала и, снизив голос, добавила: — Вот только… Он-то со старым завязал, да вот старое с ним никак развязаться не хочет.

Она встала.

— Рада, что тебя встретила.

— И я рад. До свидания, тетя Лена.

Она вдруг улыбнулась:

— Вспомнила, как он тебя то Бульоном называл, то Бульончиком…

Мы попрощались.

 

В девятнадцать лет я решил поступать в университет. Университет находился в соседней области, часах в шести езды от нашего города. С работы я рассчитался за три месяца до поступления. Но кое-что я не учел, а именно денежный вопрос. Отложенная мною сумма быстро улетучивалась. Одна за одной приплывали непредвиденные траты. У родителей просить я не хотел. Устраиваться на прежнюю работу тоже.

Деньги мне нужны были на время экзаменов. Что будет, если поступлю, я не думал. Главное — поступить, учиться, а там уже как сложится. И тут я вспомнил, как однажды мама упомянула одного моего соученика. Это было с год тому назад, я тогда все еще определялся со своим будущим. Мы с родителями обсуждали разные варианты, куда мне поступать и вообще поступать ли… Мы спорили и даже ругались. Тогда мама и рассказала об Игоре.

— Ты знаешь, кто меня вчера подвез? Игорь! Он уже машину купил… Я его спросила, где он работает, чем занимается. Он только сказал — торгуем. Я, понятно, не стала допытываться. Может, сходишь к нему? Вы ведь с ним дружили в школе, он тебя и пристроит к торговле своей…

И вот сейчас я решил навестить Игоря. Купил бутылку коньяка. Темнить не стал. Объяснил, что рассчитался с работы и собираюсь поступать в университет. Мне нужны деньги. Немного.

Слышал, что ты торгуешь. Может, по дружбе приоткроешь карты?

Он мне так же откровенно:

— Без проблем. Мне нужен напарник на постоянку. Но ты же сам сказал, что с головой в это дело погружаться пока не хочешь. Ты на мели, и тебе просто нужны деньги.

— Все так.

Чем он торгует, Игорь не сказал. Тем не менее он подсказал мне, как заработать.

И я поехал туда, куда посоветовал Игорь. И закупил то, что он посоветовал. Джинсы «мальвины», пятнадцать штук. Я сдал их в две городские комиссионки. Продали их меньше чем за неделю. Я получил чуть ли не тройной навар. И так съездил еще пару раз. И наконец решил, что хватит. Я заработал. И теперь мне нужно готовиться к вступительным экзаменам.

Когда я сдал последнюю партию товара, у выхода из комиссионного ко мне подошли двое парней. Один был высокий, широкоплечий. Второй — очень толстый, с пухлым лицом и толстой шеей. Несмотря на большущие габариты, в его лице было что-то детское. Мне показалось, что он это ощущал и поэтому напускал на себя то ли злость, то ли важность, которые все равно казались неестественными. Глядя на него, можно было бы улыбнуться. Но мне улыбаться сразу расхотелось.

Высокий поздоровался первым:

— Привет.

— Привет.

— Я Ганчик, слышал про меня?

Я слышал про Ганчика. Знал, что он рэкетир из банды Ракиты. В городе Ракита уже почти всех подмял под себя. Говорили про него, что он такой ловкий бандит, со всеми умеет строить отношения.

— Шмотками торгуешь?

— Сдавал три раза.

Я понял, что в комиссионке у них сидит кто-то свой и передает информацию.

— «Крыша» у тебя есть?

Я понимал, что они имеют в виду.

— Да я не торгую, просто деньги закончились. В университет поступать собираюсь.

Теперь заговорил пухлый:

— Ты на джинсах сделал навар? Сделал. Значит, ты торгаш. А мы у всех торгашей в городе забираем долю.

И снова Ганчик:

— Адрес у нас твой есть. Домашний телефон тоже… Сроку тебе неделя, до следующей среды. Принесешь…

Он назвал сумму. Она была вдвое больше выручки за все три мои поездки. Я не знал, что сказать.

— Приведешь ментов — зароем.

Я попытался протестовать:

— Да я столько не заработал!

Пухлый хлопнул меня по плечу:

— Что такое деньги? С деньгами нужно расставаться легко. Есть же, небось, заначка?

— Нет.

— Ну тогда у знакомых в долг возьми.

Они повернулись и пошли. Сделав пару шагов, пухлый притормозил:

— И не вздумай куда-нибудь запропасть. У тебя же здесь квартира, родители…

Я не знал, что мне делать. Позвонить Игорю? Может быть, он что-то подскажет?

— Игорь, привет.

— Привет.

— Звоню тебе спасибо сказать за совет. Я съездил куда ты советовал, купил там джинсы, здесь продал — хорошо заработал.

— Поздравляю. Когда навар будем обмывать?

— Ты знаешь, у меня неприятности… С меня Ганчик требует долю. Сказал, раз торгуешь — должен делиться.

Ответом было гнетущее молчание.

— Что скажешь?

— Ганчик — это серьезно. За ним Ракита стоит. А как он про тебя узнал? Хотя… это понятно. Им отовсюду капают… А я что могу для тебя сделать?

— Я… не знаю. Мало ли… Вдруг ты кого-то из них знаешь?

Ответом было грустное хмыканье:

— Я им сам плачу… А у тебя нет каких-нибудь крутых знакомых в области?

Теперь уже я хмыкнул:

— Откуда?

— Ракита и его банда под областными ходят. Областные им разрешили в городе по мелочи клевать. Они себе и клюют. Под Ракитой кабаки, ларьки и шмотье. А на области все замыкается. Всё, где ходят большие деньги, областные уже скупили на корню. Ну ты сам понимаешь, что продали им все это не по своей воле, а под дулами автоматов. Все наши заводы сейчас работают на областных. Когда те к нам в город по делам приезжают, банда Ракиты для них как почетный эскорт. Везде сопровождают.

— Спасибо за информацию.

— Удачи тебе. Ты как-нибудь попробуй разрулить эту ситуацию.

— Посмотрим…

Вечером я вышел на улицу развеяться. Что же делать?.. Намотал уже километра два. Двинул в сторону музыкальной школы, потом на улицу Вернадского, повернул и пошел дворами к Дому культуры металлургов.

Напротив ДК небольшое игровое пространство, одно из любимых мест развлечений городской малышни. Около детского мини-парка маленький фонтан, справа и слева от него разбегаются лавочки. Здесь всегда много народа.

— Вова!

Я оглянулся и увидел тетю Лену.

— Здравствуйте!

Она стояла рядом с мальчиком лет десяти. Это был ее сын. Какой он уже большой! А я помнил его маленьким, краснощеким, в завязанной цигейковой ушанке, из которой торчал только шмыгающий нос.

— Гуляешь?

— Ага.

— Какой-то ты грустный.

— А-а…

Я представляю, как прозвучало мое «а», если она сразу спросила:

— У тебя что, беда?

Сам не знаю, зачем я ей все рассказал. Захотелось поделиться. Хорошо, что я ее встретил. Родителям об этом не расскажешь: они тотчас в милицию бросятся. А что милиция? Не поставят же они рядом со мной круглосуточную охрану?

Тетя Лена слушала молча. Когда я закончил, она спросила:

— Когда тебе встречу назначили?

— В среду.

— И что ты решил?

— За что мне им платить? Я же объяснял, что на мели оказался, что собираюсь в другой город в университет поступать и мне там деньги нужны будут на первое время.

— А они?

— Пухлый, тот, что был с Ганчиком, сказал, что все равно я для них торгаш и должен отдавать им долю… Тетя Лена, что мы всё обо мне, как дела у вас?

Но она как будто меня не слышала:

— Ты держись, авось как-нибудь все образуется.

— Спасибо вам.

— За что?

— За то, что выслушали.

— А ты молодец, что мне рассказал, мы же с тобой не совсем чужие.

— До свидания, тетя Лена.

— До свидания. Не переживай так, слышишь?

Я грустно кивнул.

 

В тягостной неопределенности прошел день, другой. Я думал: как поступить? Не идти на встречу? Оттянуть развязку на день, два, месяц? А дальше? Все равно ведь где-то подстерегут и… Изобьют? Искалечат? Может быть, уехать из города на какое-то время? А университет? Все свои планы похерить из-за них? Это не выход.

Во вторник около девяти вечера раздался звонок. К телефону подошла мама:

— Вова, это тебя. Какой-то парень.

Я взял трубку.

— Володя, привет. Не узнал? Это Ганчик. Нужно встретиться.

— Когда?

— Сейчас.

— Мы же на завтра договорились.

— Про деньги забыли. Здесь другая тема всплыла… Встретиться нужно — кровь из носу.

— Где, когда?

— В десять на входе у Центрального парка.

Я прикинул: место людное.

— Хорошо, буду.

— Счастливо, пока.

— Кто это был? — спросила мама, когда я повесил трубку.

— Знакомый. Интересовался джинсами. Спрашивал, где можно купить.

— А-а…

Придется идти, раз пообещал. Нужно позвонить Игорю. Он должен знать, куда я иду. Мало ли что может случиться?

— Алло, Игорь?

— Да.

— Это Вова. — Вполголоса: — Мне сейчас Ганчик назначил в десять встречу возле Центрального парка. Сказал, есть разговор срочный. Звоню на всякий пожарный. Если вдруг не вернусь, тогда уже скажи родителям.

— Забей, не иди.

— Все равно придется идти рано или поздно… Все, пока.

Около входа в парк даже в такое время было людно. На овальной площади у фонтана стояли по двое, по трое, целыми компаниями. Были пары, что прямо-таки льнули друг к другу. Некоторые, не стесняясь, целовались. Аттракционы уже закрывались, и большинство людей направлялись из парка к выходу. Хотя были и такие, кто, наоборот, стремился внутрь: парни с девушками искали уединения.

— Вова…

Передо мной стоял Ганчик.

— Отойдем.

Я пошел за ним к парковке. Перед парковкой был большой газон, на газоне я увидел несколько человек. Двое и еще двое чуть в стороне. Ганчик подвел меня к первой паре. В одном я узнал пухлого. Второй был среднего роста, широкоплечий, скуластый; нос у него, похоже, был перебит и напоминал клюв хищной птицы.

Этот, с ястребиным носом, протянул мне руку:

— Ракита.

Я пожал. Так вот ты, Ракита, какой…

Пухлый сделал шаг навстречу и тоже сунул руку:

— Сало.

В это время двое, стоявшие поодаль, приблизились к нам. Один невысокий, худой, лет сорока, с редкими седоватыми волосами. Другой ростом с Ганчика, но выглядел еще крупнее, у него было широкое лицо, стрижка ежиком и непропорционально маленькие для такого большого лица губы.

Ракита повернулся к Ганчику:

— Говори.

Тот встал напротив меня.

— Володя, ты никому ничего не должен. Я виноват и признаю свою ошибку. Ты меня прощаешь?

Все это было настолько ошеломительно… Или это у них такой специфический юмор и сейчас начнется то, о чем они меня предупреждали?

На всякий случай я сказал:

— Ну да, конечно, бывает, какой разговор…

Тут же вмешался Ракита:

— Так ты его прощаешь или нет?

— Прощаю.

Главный посмотрел на Сало:

— Говори.

— Володя, я был не прав, когда требовал у тебя деньги. Забудь все, что я тогда сказал. Прости, если можешь.

— Все свидетели: никто на тебя не давит. Ты можешь их простить. Не можешь — тогда уже… — И Ракита посмотрел в сторону тех незнакомых двоих.

— Прости, братан, — проговорил Сало с такой тоской, что мне даже стало его жалко.

Впрочем, я все еще не был уверен, что это не какой-то изощренный розыгрыш. Ну хорошо, пусть розыгрыш, я подыграю.

— Прощаю, конечно.

— Все слышали, что ты их простил, — объявил Ракита.

Ганчик протянул руку:

— Братан, спасибо.

Пожал мне руку и Сало:

— Спасибо, братан.

Я продолжал стоять столбом, до конца не осознавая, что произошло. Они впятером отошли на другой конец газона. Я не слышал, о чем они говорили.

Вскоре от них отделился Ракита и, как мне показалось, слегка растерянно сказал:

— Вот как бывает… Подставились пацаны. — И вдруг подмигнул: — Ну и ты тоже, блин, артист, развел их как лохов…

Он вернулся к Ганчику и Сало, и троица медленно направилась к красной машине, стоявшей на парковке. Седоватый, худой, и второй, крупный, еще пару минут постояли. Потом худой подошел вплотную ко мне и негромко сказал:

— Дядя Сергей спрашивал: ты, как и раньше, на своем велосипеде рассекаешь по дворам?

— Сейчас уже реже.

— А то он с тобой хотел погонять наперегонки… И еще. Он просил тебе напомнить, что за ним долг был. А теперь вы в расчете. Никто никому не должен, вот так.

Они с напарником сели в большой черный автомобиль с широкими крыльями и огромными колесами, похожий на увеличенный джип. Глухо заурчал мотор, машина плавно качнулась назад, освещая квадратными глазами пространство. Просигналил клаксон. Джип вырулил на проезжую часть и исчез в автомобильном потоке.

Больше я никогда ничего не слышал про дядю Сергея.