Это всё ещё Рим

Это всё ещё Рим

Стихотворения

О НАЧАЛЕ

 

Оставшись, я уже не убегу.

Мы будем жить с тобой на берегу,

Делить еду и лёгкую работу,

Перебирать задумчиво песок,

Рожать детей, креститься на восток

И соблюдать, как водится, субботу.

 

В кувшине глина. В облаке вода.

Рука в руке… Прощать и обладать,

Чтоб не терять необходимый трепет,

Не в этом ли святая благодать?

(Когда в саду распустится беда,

Заголосим, но губы не разлепим).

 

Я не о том, любимый, не о том

(Уносит море тело, память, дом,

Знакомые до обморока лица)

Я о начале. Всё-таки уйду.

Остаться, это значит на беду,

Как и на счастье, взять и согласиться.

 

 

АВГУСТ НА ДВОИХ

 

Следы ощупают тропу,

В сухой траве завянет солнце,

Укроет бережно лопух

Ежа, рискуя уколоться.

 

И вдруг покажется – покой…

Такой, что господи и тише,

Что ты со мной, со мной, со мной,

Ну разве что за хлебом вышел.

 

Настанет вечер наг и тих,

И мы – испуганные дети –

Разделим август на двоих.

А впрочем, август будет – третьим.

 

 

ЭТО АВГУСТ И ВЕРБЕНА

 

Дождь расстёгивает небо, сыплет радость из ведра –

Это август и вербена, и любовная хандра,

Это голос, это тело, это нега и покой.

Это всё – чего хотела.

Не спеши. Побудь со мной.

 

Век ли, день ли? – всё едино, потому что повезло,

Зря ли наша пуповина перехвачена узлом,

Зря ли сумрачным и алым – изо всех заветных сил –

Я тебя нарисовала.

Ты меня одушевил.

 

Жизнь от края и до края – боль без шуток и прикрас –

Дождь отплачет, отыграет, отыграется на нас.

Август короток и сладок. Раз – и выпустил из рук…

Радость скроена из радуг.

Вдохновенье – из разлук.

 

 

СУББОТА. ХЛОПОТЫ

 

Суббота. Хлопоты. Поёт

Крыльцо простуженно и грустно.

Заиндевевшее бельё

Хрустит, как свежая капуста.

 

Цветёт за окнами батист

Струится шёлк, сияет хлопок.

Вплетает ветер тонкий свист

В шуршанье ёлочных иголок.

 

Огонь бормочет о своём –

Печальном, нежном, дивном, дальнем.

Снег пахнет небом. Ночь – углём.

Ты – морем, августом, желаньем.

 

 

ТИХИЕ РАДОСТИ

 

Тихие радости наши – лишь отголоски дождей.

Солнце из глиняной чаши льётся быстрей и вольней,

Синее дно раскалилось, поберегись, пригубив.

Где тебя, лето, носило? Я ли тебя не любил?

Я ли тебя? Покажись-ка… плавится воздуха медь,

Счастье так ярко и близко, что невозможно терпеть –

Блещут в стремительной речке, словно монеты, лещи,

Неугомонный кузнечик о повседневном трещит,

Ягоды падают сами солнечной каплей с куста –

Миска с облупленным краем наполовину пуста.

 

Счастье рождается трудно, чтобы рассыпаться в прах.

Есть только эти секунды – осы на нежных цветах –

Высосут, выжгут, задразнят…

Вздрогнешь и снова начнёшь

Ждать ослепительный праздник

Сквозь нескончаемый дождь.

 

 

СЕЗАНН

 

В размытых красках толка нет –

Сплошное крошево эмоций.

Весенний бред, неясный свет,

Но так пульсирует и бьётся,

Что подпеваешь. Вторь не вторь –

Теперь и ты заложник смуты,

А нерешительность и хворь

Испиты и сиюминутны.

 

Размякнешь от случайных слов,

И что-то ёкнет в сердцевине –

Так зарождается любовь

К непредсказуемости линий.

 

И вот – разруха и обман –

Весны разграбленная Троя.

А в облаках – Сезанн… Сезанн –

И обещание покоя.

 

 

СИДЕЛИ С БЛОКОМ

 

Сидели с Блоком, слушали чижа.

Кленовый дом смеялся и дрожал,

Слезились лужи облачным и синим,

Блок состоял из чёрно-белых линий,

Из бьющих в темя образов и слов,

В которых всё непрочно и любовь.

 

Твердила жизнь – теперь не до чижа –

С рожденья – плакать, с юности – рожать,

Потом – неважно. Жизнь толкала в спину,

Блок прятался в глухую сердцевину,

Туда, где под скорлупками души

Веселый чиж командовал – дыши!

 

Что оставалось? Слушаться и петь.

Чиж отворял межрёберную клеть,

Поглядывал нескучно и нестрого,

Выдумывал про маленького Бога,

В котором всё – добро и горячо.

Клал голову на детское плечо.

 

Окно текло, о небо бился лёд,

Дождь замерзал в водопроводных жилах,

Чиж убеждал, что выживем. Что живы.

А тот, кто умер, больше не умрёт.

 

Вдруг захотелось выкормить, прижать,

Рвануть окно, насыпать в небо крошек,

Задуматься о тёплом и хорошем,

Вернуться к Блоку. Выслушать чижа.

 

 

ДО НАШЕЙ ЭРЫ

 

Смотришь в слепое окно, понимаешь – влип

В этот осенний сплин, в перехлёсты лип,

В то, что несётся по небу от и до,

И западаешь клавишей – нотой до.

 

До нашей эры деревья шагали врозь,

Это сейчас у каждого в сердце гвоздь.

Вот и сиди прикидывай, что больней?

Сколько бы ни было осени – все о ней.

 

Сколько бы ни было истины – вся в вине.

Вечер рисует тыквенного Моне.

Пробкой размахивая, кланяется бутыль.

Смотришь на дно, уговариваешь – остынь.

 

До нашей эры и после – не та, не тот.

Что же внутри колоколит, глаголит, бьёт?

Это прощается дерево день за днём

С вырвавшимся гвоздём.

 

 

ЭТО ВСЁ ЕЩЁ РИМ

 

На балкон перевитый плющом

Входит вечер. Под синим плащом

Разгорается сердце заката.

Это Рим. Это всё ещё Рим,

Мы ещё о любви говорим,

Но уже не светло – виновато.

 

Эти голуби, звёзды, птенцы,

Эти камни из тёплой мацы –

Отвернёшься – растают без звука.

Что мне ад без тебя? Что мне рай?

Сколько правильных книг ни читай –

На последней странице – разлука.

 

Я не плачу, а небо – не в счёт,

Разбегается твой самолёт,

Расправляет затекшие плечи.

Уберу паутинку с лица…

Наша радость – без дна, без конца,

Но платить – не по силам и нечем.

 

Это Рим, это всё ещё дом,

И балкон перевязан плющом

И ковёр на разбитых ступенях…

Я сижу у тебя на коленях,

Ты прижался к отчаянью лбом.

 

 

ЗА РЕКОЙ ЗА НЕБОМ

 

Вот низкое небо, а в небе – река,

В реке – опрокинутый лес.

Разлука безрука, разлука горька,

А выгонишь – холодно без.

 

То рюмка надежды, то капля вины,

(Волынка, жалейка, гобой),

Продрогшие ветки, озябшие сны,

Но там – за шершавой рекой,

 

За небом – где шёпот и шелест, и хмарь –

Так много и ласково нас,

Что ты открываешь меня, как букварь

В счастливый бесчисленный раз.

 

И буквы – как листья – летят и летят

На свет безмятежного «вдруг»,

И долгое счастье плетёт шелкопряд

Из наших горючих разлук.

 

 

КОГДА ЧЕЛОВЕК СМЕЁТСЯ

 

Очнёмся – темно и рано. Откроем на небе свет.

Поставим на стол стаканы, да силы на радость нет.

Когда человек… Непросто – решиться: теперь – пора.

Покатимся, как напёрстки, в шершавый пролом двора,

Из сумрачного «всё в прошлом» – в ошибку и кутeрьму,

Где осень мешает ложкой распаренную хурму,

Где листья глотают ямы, где ветер летит в плаще,

Где дворник ещё не пьяный, а праздничный и вообще.

 

Когда человек смеётся… Ты знаешь, я даже рад,

Что всё холоднее солнце (зато беззаботней взгляд).

Из окон – то брань, то Шнитке, то юшка, то контрабас.

Оглянемся на пожитки, взлетим и …помилуй нас!

 

 

ПОЭТ

 

Жизнь кладёт в тебя закладку, загибает уголок.

Чай вприкуску, сон вприглядку, выше крыши потолок

Расписной. Твоё пространство ограничено весной,

Время – праздником и пьянством. Песня – кровью горловой.

 

Неба скомканная простынь. Проспиртованный закат.

Ты стоишь, травой исхлёстан от распятия до пят.

И летят святые звуки над синюшною водой.

Бог берёт тебя на руки и рыдает над тобой.

 

А вокруг пятном родимым соловеют Соловки.

И текут стихи на диво беззаботны и легки –

Из больничных коридоров, тёмных взглядов, жадных ртов

В безвоздушные просторы под названием любовь.