Ежедневник Ванечки Комогорцева
Ежедневник Ванечки Комогорцева
27.03. До обеда. Поехали на книжный рынок «Маяк». По надобности. В главном огромном книжном магазине — адский холод. Директор высокий, весёлый, в очках. Пишет песни. Продавщица сказала: три-четыре продажи в день — большой успех. Купили несколько книг для дела.
27.03. Съездили на кладбище в Асмолово (15 км от Донецка). Там у Бориса нашего — дядя. По дороге таксист «заблукал». Он так и сказал. Молодой, светлобородый. Бородка редкая, прозрачная. И румянец, и украинский акцент… Таких украинцев — удивительно вежливых, мягко-церковных — много было в 70–80-е годы у нас на Севере. Служили они в наших монастырях и послушничали…
Пока «блукали», видели коттеджный посёлок. Называется «Хорошово». Коттеджи трёх-четырёх-этаж-ные, новенькие: кирпич, пластик, сталь. Охрана с автоматами. И под Москвой такое не всегда увидишь. У нас в Олонецкой губернии тем паче. Разве что — в жирнорыбном Калининграде…
Мелькало сквозь посадки Донецкое море. Это просто водохранилище. После Балтики и Белого моря снимать такую воду не захотелось…
Кладбище в Асмолове — маленькое, с пятачок. Без памятников заметных, без оград даже. Слева широкая низина. За ней, как сказал мужичок, отиравшийся близ могил, — полигон.
— Новобранцев на нём для ополчения муштруют. Только вы не снимайте, а то попадёт вам! Даже не смотрите туда, — замахал на нас мужичок длинными рукавами пальто.
Уходя с кладбища — оглянулся.
Мужичок, схоронившись в цветах и лентах высокого и словно бы ёлка со всех сторон увешанного венками новенького креста, — снимал зеленеющую низину крохотной портативной, судя по всему японской, камерой…
27.03. День — длится. Обедали поздно. Перед самым обедом прочитал листовку:
Порядок действий
при обнаружении взрывоопасных предметов
Взрывоопасные предметы (далее — ВОП) могут быть обнаружены всюду, где проходили боевые действия: в полях, огородах, в лесах и парках, в реках, прудах и других водоёмах…
При обнаружении ВОП категорически запрещается:
Прикасаться, поднимать, переносить или перекладывать ВОП с места на место;
Закапывать в землю или бросать в водоём;
Предпринимать попытки к распиливанию или к разборке;
Бросать в костёр или разводить огонь вблизи ВОП;
Собирать и сдавать ВОП как металлолом.
В случае обнаружения ВОП необходимо:
Немедленно сообщить о находке;
Установить предупредительные знаки, используя различные подручные материалы: жерди, колья, верёвки, куски материи, камни, грунт…
28.03. Утро. По дороге на Горловку. Блокпост.
— Здравия желаю! Куда следуете?
— На Енакиево. Так ближе.
— Не получится. Разворачивайтесь.
— Почему?
— Рядом — стрельба. Артиллерия бьёт украинская…
— А может, всё-таки…
Меньше света — гуще мех
8.20. Пока наши на посту говорили, — сделал шаг-другой, отошёл в сторону.
Вдруг — дальним планом — старик. Сидит на обломках. Разрушенный мост: кусок арматуры — вверх, другой кусок — вбок. Старик в овчине и в подводных очках. Под правой рукой фонарь огромный. Видно, шахтёрский. День уже, а фонарь светит. Сделал несколько шагов — старик овчину скинул. Заодно и очки.
Ещё приблизился — и хорошо взял средний «поясной» план. Под овчиной у старика — серая полотняная рубаха. На ней — Георгиевский крест. Болтается. Когда старик сидит спокойно — крест висит себе кривовато. Но стоит старику сделать два-три жеста, крест начинает болтаться. Как пуговица на вот-вот готовой оборваться нитке…
Отступил на пару шагов — потом снова подошёл вплотную.
Крупный план оказался ещё лучше! Старичок браво, как солдат, вскочил, установил на голове дрожащими руками чёрную, ещё позапрошлого века шахтёрскую каску. Каска — со встроенным фонарём. Напоминает чёрно-зелёный лопух с фонариком: края присобраны, верх широкий. Фонарь на каске не светит.
Сразу показалось: сейчас старик отрапортует: «Ваш бродь! Осмелюсь доложить, и тэ дэ и тэ пэ…»
— Как зовут?
— Крестил поп Романом, да прозвали люди болваном!
— Бодрый ты, как я погляжу.
— А то.
— Дык ведь недолго и без языка остаться…
Старик сел, съёжился.
Протянул руку, погладил его по волосам. Череп под волосами оказался весь в каких-то наростах, струпьях.
Старик от ласки заплакал.
Через минуту слезу с верхней губы облизал, улыбнулся:
— Солоненького, вишь, захотелось. Без хлеба — не сытно, без соли — не сладко…
Вынул из кармана и протянул старику бутерброд с твёрдым сыром. (Себе в дорогу брал.)
Старик руку отвёл.
— Не голодный. И не попрошайничаю. А что слёзы глотаю, — так это я душу себе солонить люб-лю. Я, слышь ты, один остался. Был внучок. Он сперва к укропёрам подался. Прожил там с месяц, стал нетерпеливо назад возвращаться. Его на переходе у Дебальцева и ухлопали…
— Ишь куда забрёл ты. Далековато отсюда до Дебальцево.
— Так я теперь странник. А был — учитель…
С сомнением глянул на него. Не удержался, покачал головой. Старик опять засмеялся. Сказал, уже потише, без солдафонского веселья:
— Спрятался я. Ну, сховался, по-здешнему. Ты из каких краёв-то сам будешь?
— Из Холмогор я, из поморов. А в последнее время в Калининграде живу…
— В Король-город, значит, тебя из Холмогор занесло. Это зря… А в Калиниграде давно я не был. Не понравился мне Король-город.
— Странно ты город наш называешь.
— Так я ж тебе талдычу: спрятался я за скоморошинки и сказочки, деда-лесовичка из себя тут корчу…
— Шпион, что ли?
— Проверяли уже меня насчёт шпионства. Аж целых три раза. Только ничего шпионского во мне не нашли. Так я им напоследок и выложил: «Меньше света — гуще мех!»
— Как? Не понял?
— Они тоже сперва не поняли. Думали, пароль. Им объяснил и тебе объясню. Как зверь от людей в мех свой прячется, — так и я. Сказочки и скоморошинки ершистые, — вот он какой, мех мой. Так меня когда-то охотники в Сибири на поселении научили. Ты, говорили они, мех себе густой, волохатый отрасти — и живи в нём при любой власти. Мех густой — жить теплее. А может, и длиннее.
— Так за густым мехом и охотятся чаще.
— Так-то оно так. Да только нас, густомехих, ещё поймать надо: кто тело в тепле сохраняет, тот его и ценит больше. И душу мех согреть может. А с весёлой и сытой душой — говорю ж тебе — и жизнь длиннее.
— Дык прямо скоморох хренов ты и есть.
— Я-то скоморох. А ты — бедолага. Но, правда, не конченый ещё…
Тут сзади крикнули:
— Разворачивайтесь быстрей! По рации передали, обстрел Ясиноватой начался…
Прислушался.
Что-то где-то гудело и всем телом об землю, как говорят у нас в Холмогорах, гепалось.
Вообще север и юг России, как я тут заметил, чем-то незаметно, но крепко сходствуют. Мысли и образы, ими рождаемые, чем-то похожи. И тут и там слова древнерусские, «окраинные». В центре России такие слова уже редко встретишь.
Я кивнул старику, побежал к машине.
Устроившись на сиденье, оглянулся и увидел: старик с Георгиевским крестом вытирает кулаком слёзы.
Но тут же за кусками арматуры он и пропал.
Стал рассказывать про старика с фонарём и с -крестом Георгиевским своим спутникам.
Михайло Неломоносов наш вдруг резко затор-мозил.
— Какой старик? Я вокруг всё осмотрел. Не было рядом старика никакого. Он в чём одет был?
— В бараньей овчине, в старинной каске. На кас-ке — фонарь. Другой фонарь светящийся — под рукой. И крест Георгиевский.
Михайло, зло хлопнув дверцей, вышел, обошёл машину кругом, поигрывая желваками, вернулся за руль.
— Ну, и чего ты, Михайло, смолк?
— Шубин это. Шахтёр Шубин. Точно… И крест его, и овчина… — неохотно процедил Михайло. — Ну, вроде как дух он этих донбасских мест. Предупредил он вас, Иван Терентьич, о чём-то…
Я рассмеялся. И вскоре про ерунду, рассказанную Михайлой, даже думать забыл…
29.03. День. В библиотеке Крупской встретился случайно с Савелией.
Пытался попасть в читальный зал. Она оттуда выходила. Уже уходя, прислушалась к нашему с вахтёршей разговору.
— Вы инвалид? — допытывалась вахтёрша.
(Савелия тихо прыснула.)
— А что, похож?
— Похож — не похож, а отвечайте: инвалид или нет?!
Савелия тронула меня за рукав.
— Идёмте на улицу, — улыбаясь, сказала она, — вам тут баба Соня проходу не даст своими вопро-сами…
Россказни Комогорцева и др. (на отдельных листах)
— А то ещё говорят — придут немцы, всем по гектару выделят и себе совсем немного возьмут. А на гектаре на том можно ничего и не растить. Просто тем же немцам в аренду сдал — и живи себе на эти денежки в Европе…
— Всё это россказни. Придут американцы. И дадут по два гектара. Но заставят дурь-коноплю выращивать.
— Про американцев — не знаю. А вот что правда истинная, правда не брехливая — так это то, что появился близ Ново-Азовска олень. А рога-то у него все в золоте!
— Не олень, а гадюка, и не под Азовом, а в Чернигове. Гадюка та — с янтарными здоровенными глазами! Как детские кулачки глаза у неё! Она, змеечка, к янтарю изыскателей и привела. И янтаря того нашли в городе Чернигове и окрестностях — горы! Надо в ридну Украину возвращаться, янтарь добывать, в Польшу продавать.
— Мутнозвон ты, Терёшка! Тебе в Чернигове не янтарь, тебе — сразу якорь на шею и в Десну!
Ещё — из донбасских россказней:
Появились врачи-убийцы и медсёстры-члено-вредительницы. Их мало. Но они есть. Нако-нец-то медицина нами займётся!
Диверсанты появляются из штолен.
Шахтёр Шубин выступит с речью на заседании Правительства ДНР.
— Дура! Кто его пустит в шерсти и с мокрыми лапами на заседание?
— Сам дура. Он, ясен пень, сам не придёт. Запись своего голоса пришлёт он! Шубину сто тридцать пять лет, а он всё как сорокалетний. В шахтах живёт, метан пьет, грибами сырыми закусывает.
Россказни — обязательно продолжу. Их тут немало в рыночной стружке шуршит…
Но есть и достоверное, интересное или приятное:
на шахте «Северная» введена новая лава;
в километре от Донецкого аэропорта в жилом посёлке полностью восстановлены газ, вода, электричество;
полностью пресечены неправомерные захоронения;
создан футбольный клуб «Оплот Донбасса»…
Звонит Савелия! Всё потом…