Ежедневник Ванечки Комогорцева

Ежедневник Ванечки Комогорцева

(продолжение)

27.03. До обеда. Поехали на книжный рынок «Маяк». По надобности. В главном огромном книжном магазине — адский холод. Директор высокий, весёлый, в очках. Пишет песни. Продавщица сказала: три-четыре продажи в день — большой успех. Купили несколько книг для дела.

27.03. Съездили на кладбище в Асмолово (15 км от Донецка). Там у Бориса нашего — дядя. По дороге таксист «заблукал». Он так и сказал. Молодой, светлобородый. Бородка редкая, прозрачная. И румянец, и украинский акцент… Таких украинцев — удивительно вежливых, мягко-церковных — много было в 70–80-е годы у нас на Севере. Служили они в наших монастырях и послушничали…

Пока «блукали», видели коттеджный посёлок. Называется «Хорошово». Коттеджи трёх-четырёх-этаж-ные, новенькие: кирпич, пластик, сталь. Охрана с автоматами. И под Москвой такое не всегда увидишь. У нас в Олонецкой губернии тем паче. Разве что — в жирнорыбном Калининграде…

Мелькало сквозь посадки Донецкое море. Это просто водохранилище. После Балтики и Белого моря снимать такую воду не захотелось…

Кладбище в Асмолове — маленькое, с пятачок. Без памятников заметных, без оград даже. Слева широкая низина. За ней, как сказал мужичок, отиравшийся близ могил, — полигон.

— Новобранцев на нём для ополчения муштруют. Только вы не снимайте, а то попадёт вам! Даже не смотрите туда, — замахал на нас мужичок длинными рукавами пальто.

Уходя с кладбища — оглянулся.

Мужичок, схоронившись в цветах и лентах высокого и словно бы ёлка со всех сторон увешанного венками новенького креста, — снимал зеленеющую низину крохотной портативной, судя по всему японской, камерой…

 

27.03. День — длится. Обедали поздно. Перед самым обедом прочитал листовку:

 

Порядок действий
при обнаружении взрывоопасных предметов

 

Взрывоопасные предметы (далее — ВОП) могут быть обнаружены всюду, где проходили боевые действия: в полях, огородах, в лесах и парках, в реках, прудах и других водоёмах…

При обнаружении ВОП категорически запрещается:

Прикасаться, поднимать, переносить или перекладывать ВОП с места на место;

Закапывать в землю или бросать в водоём;

Предпринимать попытки к распиливанию или к разборке;

Бросать в костёр или разводить огонь вблизи ВОП;

Собирать и сдавать ВОП как металлолом.

В случае обнаружения ВОП необходимо:

Немедленно сообщить о находке;

Установить предупредительные знаки, используя различные подручные материалы: жерди, колья, верёвки, куски материи, камни, грунт…

 

28.03. Утро. По дороге на Горловку. Блокпост.

— Здравия желаю! Куда следуете?

— На Енакиево. Так ближе.

— Не получится. Разворачивайтесь.

— Почему?

— Рядом — стрельба. Артиллерия бьёт украинская…

— А может, всё-таки…

 

 

Меньше света — гуще мех

 

8.20. Пока наши на посту говорили, — сделал шаг-другой, отошёл в сторону.

Вдруг — дальним планом — старик. Сидит на обломках. Разрушенный мост: кусок арматуры — вверх, другой кусок — вбок. Старик в овчине и в подводных очках. Под правой рукой фонарь огромный. Видно, шахтёрский. День уже, а фонарь светит. Сделал несколько шагов — старик овчину скинул. Заодно и очки.

Ещё приблизился — и хорошо взял средний «поясной» план. Под овчиной у старика — серая полотняная рубаха. На ней — Георгиевский крест. Болтается. Когда старик сидит спокойно — крест висит себе кривовато. Но стоит старику сделать два-три жеста, крест начинает болтаться. Как пуговица на вот-вот готовой оборваться нитке…

Отступил на пару шагов — потом снова подошёл вплотную.

Крупный план оказался ещё лучше! Старичок браво, как солдат, вскочил, установил на голове дрожащими руками чёрную, ещё позапрошлого века шахтёрскую каску. Каска — со встроенным фонарём. Напоминает чёрно-зелёный лопух с фонариком: края присобраны, верх широкий. Фонарь на каске не светит.

Сразу показалось: сейчас старик отрапортует: «Ваш бродь! Осмелюсь доложить, и тэ дэ и тэ пэ…»

— Как зовут?

— Крестил поп Романом, да прозвали люди болваном!

— Бодрый ты, как я погляжу.

— А то.

— Дык ведь недолго и без языка остаться…

Старик сел, съёжился.

Протянул руку, погладил его по волосам. Череп под волосами оказался весь в каких-то наростах, струпьях.

Старик от ласки заплакал.

Через минуту слезу с верхней губы облизал, улыбнулся:

— Солоненького, вишь, захотелось. Без хлеба — не сытно, без соли — не сладко…

Вынул из кармана и протянул старику бутерброд с твёрдым сыром. (Себе в дорогу брал.)

Старик руку отвёл.

— Не голодный. И не попрошайничаю. А что слёзы глотаю, — так это я душу себе солонить люб-лю. Я, слышь ты, один остался. Был внучок. Он сперва к укропёрам подался. Прожил там с месяц, стал нетерпеливо назад возвращаться. Его на переходе у Дебальцева и ухлопали…

— Ишь куда забрёл ты. Далековато отсюда до Дебальцево.

— Так я теперь странник. А был — учитель…

С сомнением глянул на него. Не удержался, покачал головой. Старик опять засмеялся. Сказал, уже потише, без солдафонского веселья:

— Спрятался я. Ну, сховался, по-здешнему. Ты из каких краёв-то сам будешь?

— Из Холмогор я, из поморов. А в последнее время в Калининграде живу…

— В Король-город, значит, тебя из Холмогор занесло. Это зря… А в Калиниграде давно я не был. Не понравился мне Король-город.

— Странно ты город наш называешь.

— Так я ж тебе талдычу: спрятался я за скоморошинки и сказочки, деда-лесовичка из себя тут корчу…

— Шпион, что ли?

— Проверяли уже меня насчёт шпионства. Аж целых три раза. Только ничего шпионского во мне не нашли. Так я им напоследок и выложил: «Меньше света — гуще мех!»

— Как? Не понял?

— Они тоже сперва не поняли. Думали, пароль. Им объяснил и тебе объясню. Как зверь от людей в мех свой прячется, — так и я. Сказочки и скоморошинки ершистые, — вот он какой, мех мой. Так меня когда-то охотники в Сибири на поселении научили. Ты, говорили они, мех себе густой, волохатый отрасти — и живи в нём при любой власти. Мех густой — жить теплее. А может, и длиннее.

— Так за густым мехом и охотятся чаще.

— Так-то оно так. Да только нас, густомехих, ещё поймать надо: кто тело в тепле сохраняет, тот его и ценит больше. И душу мех согреть может. А с весёлой и сытой душой — говорю ж тебе — и жизнь длиннее.

— Дык прямо скоморох хренов ты и есть.

— Я-то скоморох. А ты — бедолага. Но, правда, не конченый ещё…

Тут сзади крикнули:

— Разворачивайтесь быстрей! По рации передали, обстрел Ясиноватой начался…

Прислушался.

Что-то где-то гудело и всем телом об землю, как говорят у нас в Холмогорах, гепалось.

Вообще север и юг России, как я тут заметил, чем-то незаметно, но крепко сходствуют. Мысли и образы, ими рождаемые, чем-то похожи. И тут и там слова древнерусские, «окраинные». В центре России такие слова уже редко встретишь.

Я кивнул старику, побежал к машине.

Устроившись на сиденье, оглянулся и увидел: старик с Георгиевским крестом вытирает кулаком слёзы.

Но тут же за кусками арматуры он и пропал.

Стал рассказывать про старика с фонарём и с -крестом Георгиевским своим спутникам.

Михайло Неломоносов наш вдруг резко затор-мозил.

— Какой старик? Я вокруг всё осмотрел. Не было рядом старика никакого. Он в чём одет был?

— В бараньей овчине, в старинной каске. На кас-ке — фонарь. Другой фонарь светящийся — под рукой. И крест Георгиевский.

Михайло, зло хлопнув дверцей, вышел, обошёл машину кругом, поигрывая желваками, вернулся за руль.

— Ну, и чего ты, Михайло, смолк?

— Шубин это. Шахтёр Шубин. Точно… И крест его, и овчина… — неохотно процедил Михайло. — Ну, вроде как дух он этих донбасских мест. Предупредил он вас, Иван Терентьич, о чём-то…

Я рассмеялся. И вскоре про ерунду, рассказанную Михайлой, даже думать забыл…

 

29.03. День. В библиотеке Крупской встретился случайно с Савелией.

Пытался попасть в читальный зал. Она оттуда выходила. Уже уходя, прислушалась к нашему с вахтёршей разговору.

— Вы инвалид? — допытывалась вахтёрша.

(Савелия тихо прыснула.)

— А что, похож?

— Похож — не похож, а отвечайте: инвалид или нет?!

Савелия тронула меня за рукав.

— Идёмте на улицу, — улыбаясь, сказала она, — вам тут баба Соня проходу не даст своими вопро-сами…

 

 

Россказни Комогорцева и др. (на отдельных листах)

 

— А то ещё говорят — придут немцы, всем по гектару выделят и себе совсем немного возьмут. А на гектаре на том можно ничего и не растить. Просто тем же немцам в аренду сдал — и живи себе на эти денежки в Европе…

— Всё это россказни. Придут американцы. И дадут по два гектара. Но заставят дурь-коноплю выращивать.

— Про американцев — не знаю. А вот что правда истинная, правда не брехливая — так это то, что появился близ Ново-Азовска олень. А рога-то у него все в золоте!

— Не олень, а гадюка, и не под Азовом, а в Чернигове. Гадюка та — с янтарными здоровенными глазами! Как детские кулачки глаза у неё! Она, змеечка, к янтарю изыскателей и привела. И янтаря того нашли в городе Чернигове и окрестностях — горы! Надо в ридну Украину возвращаться, янтарь добывать, в Польшу продавать.

— Мутнозвон ты, Терёшка! Тебе в Чернигове не янтарь, тебе — сразу якорь на шею и в Десну!

 

Ещё — из донбасских россказней:

Появились врачи-убийцы и медсёстры-члено-вредительницы. Их мало. Но они есть. Нако-нец-то медицина нами займётся!

Диверсанты появляются из штолен.

Шахтёр Шубин выступит с речью на заседании Правительства ДНР.

— Дура! Кто его пустит в шерсти и с мокрыми лапами на заседание?

— Сам дура. Он, ясен пень, сам не придёт. Запись своего голоса пришлёт он! Шубину сто тридцать пять лет, а он всё как сорокалетний. В шахтах живёт, метан пьет, грибами сырыми закусывает.

 

Россказни — обязательно продолжу. Их тут немало в рыночной стружке шуршит…

Но есть и достоверное, интересное или приятное:

на шахте «Северная» введена новая лава;

в километре от Донецкого аэропорта в жилом посёлке полностью восстановлены газ, вода, электричество;

полностью пресечены неправомерные захоронения;

создан футбольный клуб «Оплот Донбасса»…

Звонит Савелия! Всё потом…