Журнальный мир

В Прокопьевске на площади КВЦ «Вернисаж» открыт памятник народному художнику.

Сидит мужичок на лавочке. В руках петух, его дорогой Петя, с которым он так любил разговаривать. Шапка пшеничных волос, дремучая борода, пронзительный взгляд задумчивых глаз. Иван Егорович смотрит на нас сегодняшних, словно хочет поведать какую-то тайну.

Он начал рисовать в 39 лет. Пошёл в мебельный магазин табурет покупать, увидел стога сена, изображённые на картине, да так и замер. «Переворот произошёл. Во всем организме буря поднялась, как в море», – вспоминал он. Еще и цена ошеломила: три тысячи рублей! Это сколько же ему, печнику, нужно печек сложить, чтобы такие деньги заработать?! «Попробовал рисовать сам. Но семь потов спустил, бумаги кучу перепортил, никакого толку. Понял: учиться надо. Знакомые на смех подняли. Но я твердолобым родился. Что надумал, то вдругорядь, а изделаю».

Нарисовал воробья, послал в Москву на курсы заочного обучения рисованию (позже университет народного искусства им. Н.К. Крупской). Рисунок приняли. В возрасте 40 лет его зачислили на первый курс университета (ЗНУИ). И долгие годы Иван Егорович был прилежным учеником. Начав учиться в 1947 году, он окончил университет только в 1969-м с оценкой «отлично».

Уже в 1956 году, после выставки самодеятельных художников в Москве, о нем заговорят как о самобытном мастере, его работу «Портрет девочки» искусствоведы назовут «самодеятельной Джокондой».

«Когда я впервые увидел автопортрет Ивана Егоровича Селиванова, – признался в свое время художник С. М. Никиреев, - никак не мог успокоиться от радостного возбуждения и поверить в то, что мастер этот по профессии не художник, а печник. Высокая простота искусства, достойная матиссовского определения: здесь ничего не убавить, не прибавить. Справедливо было бы поместить поразивший меня автопортрет в один ряд с замечательными автопортретами Ван Гога и Руссо».

Начиная с 60-х годов работы кузбасского самородка ежегодно участвовали во всесоюзных и всероссийских выставках, демонстрировались в зарубежных выставочных салонах. Так пришла к нему мировая слава при абсолютной неизвестности в родных краях. Только в 1973 году картины Селиванова были представлены на городской выставке в Прокопьевске, в 1986-м состоялись персональные в Кемерове, Новокузнецке, Белове. Спустя год в Москве прошла последняя при жизни персональная выставка И.Е. Селиванова.

«Художник редкостного дарования, – говорили о нем учителя, – самородок необыкновенного веса и блеска. Его работы хранят черты первозданного, глубоко национального восприятия мира. В них подлинные правда и глубина. Селиванов не «наивный» художник и не примитивист. Творчество самобытного мастера основано на глубочайшей интуиции и озарениях интеллекта».

Говорят, что все свои картины художник по-своему толковал. И обращался к каждой «животинке»: «Здравствуй, Петя! Я к тебе. Принес гостинца. Смотрю давно я на тебя. Стар ты стал, красу младую потерял. Пока живи, не умирай, красавец мой. Тебя храню как особую реликвию… Твоя красота на полотне снята мной уже давно. Известна в Лондоне людям. Не погасла слава о тебе. Ты будешь жить на полотне, пока оно не развалится и краски не померкнут».

Бесхитростные, на первый взгляд, строки так и проникают в душу.

Его работами восхищались Лондон, Париж, Нью-Йорк, Прага, Берлин, Монреаль… А художник жил на окраине Прокопьевска в полынной глуши, где узкие улочки меж изгородей отделяли от мира селивановские владения. Он создавал бесценные творения и питался бобами со своего огорода. Дитя природы и великий мудрец, он отражал на холсте все свои мысли и потрясения. А его творчество по сей день будоражит сердца людей и вызывает живой интерес в среде исследователей.

Нина Засадная.

(«Шахтерская правда». 18 июля 2013)

Рассказывает председатель Прокопьевского

городского клуба художников Виктор Самошкин:

– В 1987 году в Москве в Манеже проходила выставка любительского искусства, где я впервые увидел его «Автопортрет». Прочёл надпись – «г. Прокопьевск» – и сказал себе: надо встретиться.

В ту пору я служил в армии и уже активно занимался живописью. В свободное время оформлял ленинскую комнату, музей боевой славы. За что и заработал внеочередной отпуск домой.

А встретились мы неожиданно в Прокопьевске на центральном рынке. Он продавал овощи со своего огорода. Лето. Жара. На нём фуфайка, кепка, надвинутая на лоб, и кирзовые сапоги на босу ногу. Его взгляд, упорный, словно смотрящий насквозь, его голос, спокойный, уверенный – человека, знающего себе цену. И весь его облик, такой необычный, не мог не произвести впечатления. Говорил он паузами, что придавало особый колорит и значимость его речи.

Я показал художнику свои рисунки. Он понял, что мы больны одной болезнью. Пригласил к себе.

Старинный домик особняком, огороженный высоченным забором. Там у хозяина был огород, где он работал.

– А, это ты, ну проходи, – обыденно встретил меня, открывая калитку.

Он показал мне письма из ЗНУИ, глянцевые журналы со статьями о нём, которыми, похоже, дорожил. Угостил чаем…

Жена художника умерла – он жил затворником и работал сторожем в городском краеведческом музее.

Так мне посчастливилось познакомиться с уникальным человеком и если не подружиться, то поближе узнать о нём и его творчестве.

В Прокопьевске я знал ещё человек десять художников-самоучек, которые тоже учились или закончили ЗНУИ и творили по наиву. Но они оставались любителями. А Иван Егорович посвятил творчеству свою жизнь . Преподаватели университета искусств курировали его более сорока лет. И видели в нём то земное, исконно русское, что находит отклик в душе любого человека, пусть даже далекого от искусства.

Не по статусу, но по определению он был поистине народный художник, у которого своя философия жизни, что и отличает его картины.

Искусствоведы сравнивали его с гениальными мастерами: Ван Гогом, Пиросмани. А в Прокопьевске его называли просто – дед. Местные пацаны над ним подшучивали. Его затворнический образ жизни – не что иное, как защитная реакция от недобрых людей. По большому счёту, в Прокопьевске его вообще не считали за художника и относились к его творчеству с иронией. Пока не пришло всенародное признание. И стали думать, как устроить его жизнь. Область решила – в интернат для престарелых.

На территории интерната, по ходатайству ЗНУИ, построили дом-мастерскую для художника. Там он прожил чуть больше года. Как старое дерево с корнями пересадили с одного места на другое. В 80 лет это стало для него большим стрессом…

Я был на похоронах. В посёлке Инском на могиле художника поставили памятник. Изготовил его скульптор, член Союза художников России Николай Яковлевич Козленко.

…Всю свою жизнь Иван Егорович как мог зарабатывал кусок хлеба: он хорошо клал печи, работал обходчиком на железной дороге, продавал овощи со своего огорода.

Единственное, что он не продавал, – свои картины. Хотя за них сулили большие деньги.

«Продать работу не могу, – признавался он, – так как это – продать свою голову. Какие бы капиталы ни были, в землю не закопаешь».