Журнальный мир

Весть, которая привела в ужас буржуазию в Уфе, Оренбурге и других местах принес Салиху Насретдин. Был ранний рассвет, когда в дверь постучали, разбудив Салиха, который открыл засов. Насретдин стоял в шинели, засыпанной снегом. Он прижал к своей груди Салиха.

– Друг мой, вот и настало наше время, – загремел он на весь дом. – Пришел день, о котором мечтали большевики. В Петрограде свергли Временное Правительство, власть перешла в руки Советов! Мы идем к губернской управе, пошли с нами!

Салих еще размышлял об услышанном. Насретдин повторил:

– Одевайся, пошли! – крикнул он и выбежал.

Салих быстро оделся и выбежал вслед за Насретдином. Но тот уже был далеко впереди. Салих поспешил на городскую площадь. В этом году он уже был свидетелем событий одной революции. В феврале из этого зеленого дома увезли генерал-губернатора, его жену и детей, прошли митинги. И сегодня все повторилось. Если сравнить, то между этими революциями не было разницы. Те же солдаты с винтовками, та же тюремная повозка, толпа митингующих. Разве только речи велись теперь другие.

– Товарищи! – обратился с балкона губернского дома большевик в шапке с красной лентой. – Товарищи! Социалистическая революция свершилась! Временное правительство, не давшее народу ни мира, ни земли, ни хлеба – низложено! Теперь крестьянские и рабочие Советы под руководством Ленина и большевиков стали хозяевами. Товарищи! Создавайте на заводах, фабриках, в деревнях Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Берите власть в свои руки. Долой капиталистов, мироедов! Да здравствует освобожденный народ!

Потом стали выступать другие, повторяя те же лозунги, восхваляя свободу и равенство. Затем рабочие с красным флагом прошли по улицам, исполняя «Интернационал».

Салих смотрел на это и не мог понять, что происходит? Чего же хочет этот народ? Вот только что была одна революция. Свергли царя. Тут все было ясно. Царь кровопийца и враг народа – это все знали. Тогда говорили о свободе и равенстве. Власть была у Временного правительства и Советов. Но когда генерал Корнилов двинулся на Петроград – Советы стали непопулярны. А сейчас снова призывают строить Советы. Салих хотел разыскать Насретдина и расспросить обо всем. Но он его не смог найти среди толпы. Салих походил по улицам и, устав, пошел к Юлдашу домой. Наверняка там собрались люди. Но дом был пуст. Удивленный Салих решил идти на свою квартиру, когда вернулась Минзада.

– Где ты был, Салих? Я была у тебя, но не застала.

– А я тебя тут жду.

Минзада обняла Салиха.

– Опять революция, – сказала она огорченно. – Опять наша свадьба откладывается, чует мое сердце.

– Не везет – так не везет, – пошутил Салих. – Ладно, подождем. Может, до третьей революции нам счастье улыбнется.

– Остается только надеяться.

– Душа моя, я ничего не понял, чего хочет народ? Ты что-нибудь понимаешь?

– Одно поняла, что землю дадут крестьянам.

– Так башкиры и есть крестьяне. Рабочих на фабриках и заводах не так много. Башкир в деревне живет, значит, крестьянин. Так и мы говорим, землю башкирам отдать. Значит, и большевики за это?

– Вроде так.

В это время пришел усталый Юлдаш. Посмотрел недовольно на Салиха:

– Видел твоего Насретдина. Рот до ушей. Говорит: «Юлдаш, сколько у тебя голов лошадей?» Я говорю: а тебе на что? А он говорит: «Скоро отберем у тебя лошадей и раздадим беднякам. Это революция». И гогочет. Нет, не отдам я лошадей всякому сброду, не для того растил. Я давно бы избавился от табуна, только держал его для башкир, для будущего войска.

Салих никак не мог до конца понять значение Октябрьской революции. Да люди вокруг тоже меняли свое мнение о ней, то восторгались, то ругали. Башкирское Шуро в эти дни заседало ежедневно. От имени Шуро отправили в Петроград телеграмму с поздравлением Советскому правительству.

Члены Шуро радовались свержению Временного правительства. Они считали, что настал момент для создания Башкирской республики.

Газета Салиха тоже отражала неразбериху в его голове, печатая порой противоположные взгляды на ситуацию. Сказать по материалам газеты об отношении к ней было трудно.

Салих ждал появления Насретдина, но тот пропал. Салих совсем запутался и чувствовал себя выброшенной на берег рыбой.

Наконец ночью заявился Насретдин. Он был очень усталым, понурым, в грязной одежде. Насретдин сел на табурет и подпер голову рукой. Он засыпал сидя.

– Устал, произнес он. – Глаза закрываются, трое суток не спал.

Салих хотел его расспросить о многом, но понял, что не тот момент.

– Иди приляг.

– Прилягу. До казармы нет сил идти.

Салих поставил самовар. Насретдин уже засыпал.

– Так раздевайся и ложись.

– Сейчас… Послушай. – Насретдин потянулся, мотнул головой. Стал стягивать сапог. – Солдаты выдохлись. Еле дошли до казармы. Там все упали спать. Салих, ты сейчас же одевайся и беги к членам Шуро. Пусть ничего не предпринимают против Советов. Там в курсе ваших дел, многие хотят с вами покончить. Пусть не попадаются под горячую руку. Я все, иду спать, сил нет…

Салих был озадачен, в голове вертелись вопросы. Но ответов не было, надо было спешить. Насретдин уже уснул. Салих поспешил в дом Юлдаша.

Салих прибежал к Юлдашу и рассказал о встрече с Насретдином.

– Я так и думал, – ответил Юлдаш. – Значит, и с большевиками ничего не получится. Башкир не нравился царю, не подходил Временному правительству, а теперь еще стал врагом для Советов. И что же делать башкиру?

Юлдаш ходил по комнате, Салих слушал его внимательно.

– Но мы так просто не сдадимся, не отступим. Мы будем бороться!

Юлдаш прошел вглубь дома и разбудил сына Халита.

– Вставай, Халит, вставай! Сейчас придут нас арестовывать!

– Кто? – спросил спросонья Халит.

Салих догадался, что Халит тоже был с солдатами вместе с Насретдином.

– Большевики! – Юлдаш закричал. Уставший Халит пробурчал:

– Не смогут. Полк за меня.

– Твой полк все проспит вместе с тобой. А пока вы дрыхнете, нас перебьют. Вставай!

Юлдаш вышел из спальни сына, Халит стал одеваться. Юлдаш надел пальто.

– Подготовь свой полк. Мы пока укроемся. Через пару дней сообщим о себе. Но тогда, прошу, не проспите момент.

Юлдаш с Салихом вышли в ночь.

* * *

Ахметзаки Валиди вернулся в Оренбург из Ташкента и Москвы, где проделал много дел. В Ташкенте он приложил много сил ради Туркестанской республики. В Москве занимался подготовкой Учредительного собрания. Там он узнал, что назначен чиновником Временного правительства. Сам никогда не просил о таком назначении, ни с кем не говорил по этому поводу. Как выяснилось, ему достался пост начальника отдела в министерстве здравоохранения. Как тут быть: смеяться или плакать? Валиди не имел никакого отношения к медицине. Заки сказал об этом Алимардану Топчибаши, который тоже прибыл в Москву.

Топчибаши:

– Я думаю, что это сделали нарочно, чтобы ты забросил свою деятельность в Туркестане, – сказал он. – Если ты примешь это назначение, то будешь сидеть в Питере и не сможешь участвовать в делах Туркестана. Питерские унитаристы решили так вывести тебя из игры. Кто откажется от такого назначения?

– Я и сам так подумал. Но бросать наши дела в Туркестане я не собираюсь.

– Вот это хорошо. Не удалось им тебя подкупить.

Валиди вернулся. В последнее время он размышлял о том, что в Туркестане никак не удается добиться результатов. Что же они делают не так? Валиди не давал покоя этот вопрос.

Позиции унитаристов в Туркестане снова усилились. Сторонники автономии засомневались: по силам ли им отделиться от русских и создать свое государство? Сначала вроде настроение было бодрое, идеи равенства были популярны, но потом унитаристы перешли в наступление. Они утверждали, что туркестанцы отсталый народ и не готовы сами управлять государством. Во всяком случае не сейчас. Стали сомневаться в успехе не только порабощенные слои общества, но и передовые люди, имеющие опыт в политической работе. Элита Туркестана не смогла порвать с партией кадетов. А кадеты, как известно, были за унитарное государство. А потом пришли большевики. Их влияние распространилось от городов до самых далеких кишлаков. Уж очень доступные для понимания бедных у них лозунги. Мол, рабочие и крестьяне станут хозяевами. А кому не хочется из батраков вмиг сделаться хозяином? Для большевиков нет ни русских, ни других национальностей. Есть лишь классовые различия. Ни национальные республики, ни автономии им не интересны. Россия для них неделимое государство под диктатурой пролетариата.

Что же делать в этой ситуации? Валиди искал ответы на вопросы. В свете последних событий, когда власть Советов после свержения Временного правительства парадным маршем прошла по стране. Уже 26 октября объявили о победе Советов в Уфе, затем в Самаре и Саратове. 28 числа на сторону большевиков перешло Мусульманское военное шуро Уфимской губернии. И 28 октября большевики взяли власть в Ташкенте.

2 ноября большевики опубликовали Манифест «О самоопределении наций». В этой бумаге было гладко написано, что любая нация имеет право построить свою республику или другую форму самоуправления. При желании она может остаться в составе России. Если это действительно так, то документ позволял освободиться угнетенным народам. Но манифесту мало кто доверял. Не верили, что шовинисты, веками порабощавшие народы, захотят их освободить.

Из Казахстана прибыл в Оренбург Мустафа Чокай. Его сторонники вместе с башкирскими представителями два дня ломали голову над решением вопроса. Что делать? Как дальше жить и что сказать соплеменникам, ждущим ответа с надеждой в глазах. Двухдневные переговоры казахов и башкир вынесли решение, которое имело значение для судьбы не только двух народов, но и для всей многонациональной России: оставаться преданными демократии и Учредительному собранию, не признавать большевиков. Держать путь к автономии, осуществленной на Украине. В декабре созвать съезды и башкир, и казахов. Также было решено помочь в этом Туркестану.

Заки Валиди так еще и не ответил на свой вопрос. Сам он займется полностью башкирским движением или попробует быть посредником между Ташкентом и Оренбургом?

Нужно готовить третий Курултай башкир. Мустафа Чокай также намерен провести в Оренбурге казахский курултай. Ранее они планировали съезды на декабрь. Но после изменения ситуации в Петрограде, нужно было скорее провести Курултаи. Казахи провели свой накануне.

* * *

До этого дня недавно выбранный командир полка Халит и председатель мусульманского солдатского гарнизонного комитета Насретдин понимали друг друга с полуслова и действовали сообща. Насретдин сначала был насторожен по отношению к кадровому офицеру, служившему и царю, и Временному правительству. Но Халит держался с солдатами очень хорошо, с пониманием, помогал чем мог. Своим отношением он нравился и Насретдину, и остальным солдатам. К тому же, как башкир, он любил слушать курай и пел вместе с солдатами народные песни. Солдаты уважали Халита и не хотели менять его на кого-то другого. Он доказал свою преданность революции и боевые качества в трехдневном походе. Благодаря его опыту полк из молодых солдат не понес потери, были только раненные.

Потом пришел приказ идти на Троицк и разгромить организацию «Хуррият». Обсудить это задание Насретдин зашел к Халиту. Насретдин повторил приказ, но Халит молчал. Насретдин рассердился, решил, что офицер надсмехается над ним, поэтому не отвечает.

– Что, не нравится мое обращение «товарищ»? Ждешь, когда скажу «господин капитан»? – проскрежетал Насретдин. – Почему не отвечаешь? Запомни, господа закончились.

– Пожалуйста, – ответил вежливо Халит. – Помолчи немного. Дай мне подумать. Я тут прикидываю маршрут.

Насретдину стало неловко. Он ведь засомневался в человеке. Халит еще долго строил расчеты. Потом ответил:

– Не выходит. Нельзя вести полк на Троицк.

– Это как? – удивился такому ответу Насретдин.

– Вот сам рассуди: днем идут дожди, ночью подмерзает или идет снег с дождем. На такой вязкой дороге не то что человек, конь увязнет в грязи. Да и коней в полку мало. Солдаты пешие. А на ногах у них обмотки. По такой грязи мы пройдем только двадцать верст в день. А знаешь, сколько идти до Троицка?

– Не знаю.

– Больше двухсот километров. Это десять дней пути пешком. Солдаты по пути устанут, вымотаются. Я как командир на это пойти не могу.

– А приказ?

– Приказы бывают разные. Я на своем веку их много повидал.

– Тогда это были другие приказы, а теперь это приказ большевиков.

– Хорошо, если так, давай спросим у самих солдат.

– Ха, солдат что ответит? Ему, конечно, лучше в казарме сидеть, чем по грязи ноги волочить.

– Не понимаю тебя. Ты ведь и сам солдат?

Построили полк. Солдаты были недовольны, они не желали стоять под дождем. Насретдин дал знак Халиту, мол, начинай. Тот пожал плечами, как бы говоря, сам начинай. Насретдин вышел вперед:

– Товарищи солдаты! Нам приказано разгромить организацию «Хуррият», окопавшуюся в Троицке. Выступаем сегодня же.

Солдаты молча выслушали Насретдина. Никто ничего не ответил: ни за, ни против.

– Так мы пойдем, товарищи? – спросил Халит.

– В такую погоду да в такую даль?

– Нет.

– Не пойдем.

– Пусть хоть земля затвердеет. Никуда там они не денутся.

Халит посмотрел на Насретдина. Тот снова объяснил задачу:

– Товарищи! Мы должны помочь нашим товарищам из Троицка!

– Пусть подождут еще.

– Пусть дорога подмерзнет.

– Ничего не случится в Троицке за несколько дней! – раздались крики.

Что поделаешь, Насретдин склонил голову. Не было сил заставить солдат подчиняться. Халит же был доволен этим, но не подал виду. Ведь он не хотел вести полк не из-за непогоды, а по другой причине. Он знал в отличии от Насретдина, что организация «Хуррият» в Троицке скрывала членов Башкирского Шуро и его отца, которые должны были сегодня или завтра вернуться в Оренбург.

Так и произошло. В начале ноября погода наладилась, похолодало. Пока Насретдин был в городе на заседании комитета большевиков, Халит выстроил полк. Солдаты гадали, что скажет сегодня им командир, какой поворот событий их ждет.

Халит вышел на середину:

– Товарищи революционные солдаты! Вы совершили социалистическую революцию для улучшения жизни своих семей, матерей и отцов, жен и детей. Все вы вчерашние крестьяне. Вы страдали без земли, не могли есть досыта, не имели хорошей одежды, вас притесняли и били русские только за то, что у вас свой язык и религия, свои обычаи. Правильно я говорю?

– Правильно!

– Точно!

– Все это знают! – кричали в ответ солдаты.

– Ни царь, ни Временное правительство не дали вам земли и свободы. Как угнетали башкир, как били их, как смеялись над ними – все осталось прежним. Но Башкирское Шуро против этого. Пусть судьбу башкир теперь решают сами башкиры, говорит Шуро. Правильно оно говорит?

– Правильно!

– Кто же будет думать о нас, если не мы сами!

– Сколько можно нами помыкать, хватит! – солдаты поддержали командира.

Халит продолжил:

– Революционные солдаты! Башкиры! Сегодня исторический день. Скоро Башкирское Шуро поднимет вопрос на Курултае о Башкирском государстве. В этом государстве вы будете хозяевами.

– Да будет милостив Аллах!

– Вот и дождались!

Халит перешел к главному:

– Но есть черные силы, которые хотят помешать башкирам, хотят арестовать членов Шуро, сорвать заседание. Они давно хотят уничтожить Башкирское Шуро!

– Не дадим!

– Защитим Шуро!

– Приказывай командир! Что делать? Кто эти враги, которые против башкир?

– Солдаты! Слушайте мой приказ! Возьмем под охрану Караван-сарай. В этом священном доме пройдет Курултай башкир. Приказываю никого не впускать и никого не выпускать без моего приказа из Караван-сарая! В случае неподчинения разрешаю применить оружие.

Халит оглядел полк. Солдаты, застыв в строю, слушают его. Все готовы выполнить приказ.

Раздался зычный командирский голос:

– В колонну по четыре стройся! За народ, за землю, за святое дело – вперед шагом марш!

Полк вышел на улицы Оренбурга и вскоре тройным кольцом окружил Караван-сарай. У ворот поставили пулеметные гнезда, установили орудия.

В тот момент со стороны Троицка показалась конная колонна. Это были члены Башкирского Шуро, которых охранял вооруженный отряд Насипа. Были там и Юлдаш с Нурсалихом.

Когда конники подъехали к воротам Халит приказал:

– Пропустить! Открыть ворота!

Солдаты расступились, пропуская членов Шуро. Халит приветствовал их, взяв под козырек. Когда к нему подъехал Юлдаш, Халит доложил:

– Господин член Башкирского Шуро! Мусульманский гарнизон Оренбурга взял Караван-сарай под караул!

Заки спрыгнул с коня и пожал его руку.

– Благодарю!

Весть о том, что в Оренбург вернулись члены Башкирского Шуро и мусульманский гарнизон взял под охрану Караван-сарай, быстро облетела город. Такого поворота никто не ожидал. Галиян Булатов со своими людьми прибыл к Караван-сараю.

– Где командир? Где председатель солдатского комитета?

Халит подошел к нему.

– Я – командир.

– А ты знаешь, что башкирское Шуро – контрреволюционный элемент? Почему вы их охраняете? Они же против мусульман работают! – стал кричать Галиян.

– Мне известно, что башкирское Шуро не контрреволюционеры. А вот кто вы, мне не известно.

– Я Булатов! Я член Мусульманского комитета. Требую пропустить меня в Караван-сарай!

– Я вам не подчиняюсь.

– Как не подчиняешься? Я приказываю от имени мусульманского комитета! Вот мандат.

Халит глянул на бумагу.

– Я знаю, что башкирское Шуро ничего контрреволюционного не совершает, потому и не подчиняюсь.

Галиян был готов растерзать Халита и крикнул солдатам:

– Товарищи солдаты! Вы совершаете ошибку. Вас обманули. Башкирское Шуро – ваши враги! Арестуйте его!

Но солдаты не шелохнулись. Тогда Галиян решил протиснуться сквозь строй. Но винтовки уперлись ему в грудь. Галиян посмотрел на Халита. Тот ответил?

– Вам туда не надо.

Галиян отступил, сплюнул и ругаясь ушел.

– Мы еще вам покажем, черноликие!

Но сегодня он не смог привести в действие свои угрозы. Не было реальной силы в городе, кроме мусульманского гарнизона.

Не успел уйти Галиян, как примчался, задыхаясь Насретдин.

– Что вы наделали? Зачем вы здесь стоите? – стал он допрашивать солдат. – Вы сделали ошибку. Это же буржуазное Шуро.

Солдат:

– Ты что, против башкир?

Насретдин не знал, что ответить. Он схватился за голову и опустился на скамейку у забора.

Насретдин не понимал, что происходит. Солдат его спросил: «Ты что, против башкир?». А недавно в комитете большевиков его спросили товарищи: «Ты что, против рабочих и крестьян?» Но Насретдин не был против ни тех, ни других. Большевики ему говорили, что они ни за русских или башкир, а что они за угнетенный народ. А башкиры говорят: «А мы башкиры разве не угнетенный и бесправный народ? Если революция не даст нам освобождения, то зачем она нам нужна?»

Голова Насретдина шла кругом. Не мог он понять, на чьей стороне правда. Долго сидел он, размышляя, пока не подошел к нему Насип.

– Привет, братишка! Как стал во главе полка, так не замечаешь своего друга – командира небольшого отряда?

Насретдин обрадовался Насипу. Ведь это его лучший друг!

– Что здесь делаешь, брат?

– Вот охраняю башкирское Шуро…

Насретдин опять не мог понять. Насип на стороне буржуазного Шуро. Но как Насип, всю жизнь боровшийся с помещиками мог стать на сторону буржуев? Или мир перевернулся вверх дном?..

* * *

В таких условиях третий Башкирский Курултай начал свою работу.

Делегаты занимали свои места в зале. Их имена оглашали по списку:

– Шариф Манатов, Габделхай Курбангалиев, Гариф Мутин. Сагит Мрясов. Илдархан Мутин, Усман Куватов, Харис Юмагулов, Амиров, Нуриагзам Тагиров, Нурсалих Бабис, Яхъя Салихов, Ахметзаки Валиди, Юлдаш Ягафаров, Муллаян Халиков. Салих Атнагулов, Юныс Бикбов, Хурматулла Идельбаев, Ахмадуллин, Саитгарей Магазов… Из Уфы, Оренбурга, Самары, Перми и Челябинска было 72 делегата.

Мандатная комиссия подтвердила полномочия прибывших делегатов.

Первым выступил Заки Валиди.

– По поручению Башкирского Центрального Шуро объявляю третий Башкирский Курултай открытым. Уважаемые делегаты Курултая! Урал – опорный край башкир – был колыбелью нашего народа. Башкиры не позабыли о том, как с давних времен жили здесь, пользуясь его богатствами, воспевая Урал в своих песнях. Сегодня мы башкиры и другие мусульмане, а также представители немусульманских народов, живущие на Урале, собрались здесь для решения самого главного вопроса. Революционными переменами и желанием построить свои суверенные государства живут сегодня казахи, туркестанцы, азербайджанцы, грузины, финны, малоросы.

Все вы знаете, что везде растет такая трава как белый корень. Если прополоть огород и оставить хоть один белый корешок, то потом эта трава все равно прорастет обратно. Вот и наш народ такой же неистребимый. Сотни лет его режут, топчут, сжигают, думают, что вывели его под корень. Но в должный час он снова поднимает голову и борется за свою свободу.

Вот снова пришел этот час, башкиры! Мы начинаем строительство свободной Башкирской республики в составе Российской федеративной республики!

Какие есть мнения по этому поводу?

Поднялись вверх руки делегатов, один за другим они стали выступать. После выступления десятка человек председатель сказал:

– Общество, все выступающие перед нами делегаты высказали одно обшее мнение – Башкирской республике быть! Ставлю на голосование это предложение. Кто за то, чтобы создать Башкирскую республику на исконных землях, где проживают башкиры в Оренбургской, Уфимской, Челябинской, Екатеринбургской, Пермской губерниях – пусть поднимут руки.

Все делегаты проголосовали «за».

Заки Валиди:

– Вот и пробил час, который мы ждали веками. Горячо поздравляю всех вас с созданием Башкирской автономии! – Из глаз его брызнули слезы.

Весь зал вскочил на ноги в едином порыве. Все были воодушевлены. Стали поздравлять друг друга, обниматься.

– Да здравствует Башкортостан!

– Да здравствует Башкирская республика!

– Да здравствует республика!

Когда шум в зале несколько утих на сцене стоял Нурсалих, который зачитал стихотворение:

Да здравствует Башкортостан,

Да здравствует наш край!

Да здравствует наш народ

С батырами, подобными львам!

Новость о провозглашении Башкирской республики первыми узнали солдаты мусульманского гарнизона. С завершением работы первого дня Курултая Халит выстроил полк и объявил:

– Революционные солдаты! Башкирский Курултай только что принял решение о создании Башкирской республики! Поздравляю вас с Башкирской автономной республикой!

Солдаты восприняли новость с ликованием, они кричали: «Ура!»

– Солдаты! – продолжил Халит. – Теперь мы обязаны охранять нашу республику как зеницу ока. Поэтому первая рота останется в Караван-сарае. Остальные – в казарму! Шагом марш!

Потом о провозглашении Башкирской республики узнали в Совете Народных Комиссаров. Была отправлена телеграмма на имя Ленина.

Вторым вопросом повестки дня Курултая стоял вопрос строительства национальной армии. Этот вопрос не вызвал споров. Все понимали, что если есть государство, то должна быть и армия для его защиты. Вопросы поднимали относительно характера будущей армии, ее создания и вооружения, финансирования. Эти вопросы звучали и на прежних курултаях. Поэтому Заки Валиди подготовил специальный документ. Его на заседании зачитал Юлдаш.

– Вы, башкиры, возложили на Центральное Шуро очень тяжелую задачу. Вы поручили восстановить башкирское войско, распущенное полвека назад. Мы обращались с этим вопросом в военное министерство Керенского, но не получили ответа.

Вы были недовольны административным разделением Башкортостана на разные губернии, уезды и волости. Также вас не удовлетворяли существующие разделения на земства, созданные в далеких от башкир русских городах. Поэтому требовали создания отдельных земств для Башкортостана. Через эти земства вы хотели оставлять собранные налоги у себя и использовать их на свое усмотрение. Наш представитель обращался с этим поручением в министерство Авксентьева, но ответа мы не получили.

Вы просили передать все башкирские земли под управление Башкирского земельного комитета. А на Лесном съезде потребовали передачи лесов в тот же комитет. Это решение было передано в министерство Чернова. Но также осталось без внимания.

Затем вы поручили Центральному Шуро передать все богатства и суммы в башкирский фонд. По этому вопросу мы обращались в правительство и снова получили отказ.

Министры Керенского предпочитали отложить все дела и законные просьбы народов в долгий ящик под предлогом ожидания Учредительного собрания. Поэтому правительство Керенского нанесло вред башкирскому делу. Именно поэтому башкиры не выступили в защиту правительства Керенского. Башкиры и Башкирское войско будет на стороне сильной Российской власти, признающей права народов и поставившей цель проведения необходимой реформы и установлению порядка.

Башкирский Курултай принял более десятка очень важных решений и счел необходимым их выполнение.

Завершив работу Курултая, Центральное Шуро, или теперь Башкирское правительство, принялось за выполнение решений. В первую очередь нужно было донести до российских властей и народа Республики всю информацию о съезде.

Удивительно устроен мир. Порой важное дело, которое ты наметил, претворяешь в жизнь не ты сам, не друзья, а твои враги. Не подозревая, на чью мельницу они льют воду. После Октябрьской революции многие центры перешли под власть большевиков. Но в Оренбурге все еще царило двоевластие. Наряду с Советами комфортно себя чувствовал и комиссар Временного правительства Архангельский. Вот его документ тех дней.

«Председатель Башкирского Центрального Шуро провозгласил о федерализации в составе России башкирских районов Уфимской, Оренбургской, Самарской и Пермской губерний. Об этом он разослал телеграммы во все города.

Напоминаю гражданам Оренбурга: мусульмане Оренбурга не относятся к провозглашенной Башкирским Центральным Шуро автономии. Мусульманское Шуро (Совет) и Мусульманский военный комитет губернии не входят в объявленную территориальную автономию. Они находятся на другой позиции и выступают лишь за национально-культурную автономию без территориального отделения. По этому поводу ими было сделано специальное заявление. Таким образом, лишь маленькая часть жителей Оренбурга отделилась от Временного правительства и подчинилась Башкирской автономии, и башкиры выразили свое положительное отношение к большевикам.

Комиссар Архангельский».

В один из вечеров после Курултая члены правительства работали допоздна в Караван-сарае. Высокая дверь тихонько отворилась, и в комнату вошел, почти бесшумно ступая, Култангали. Все были заняты своими делами и не заметили, как он вошел, однако его появление увидел Юлдаш. Он подошел к Култану, чтобы узнать цель его визита.

– Вы хотите нам что-то сообщить?

– Да. Есть предложение к вам.

– Минутку.

Юлдаш обратился к членам Шуро с просьбой:

– Граждане, Култангали Талипов хочет нам что-то сообщить.

Култан вышел на середину:

– Ассалямагалейкум. Прошу вашего внимания на одну минуту. Вы приняли очень важное решение об организации Башкирской республики. Приветствую! Но для работы с населением у Шуро нет сейчас своей газеты, ведь власти ее прикрыли. Поэтому я предлагаю свою помощь. Если примете мое предложение, то я готов взять на себя все расходы по выпуску газеты. Такие возможности есть. Я даже успел получить разрешение на издание газеты.

– Прекрасно, здорово! Култангали-эфенди, спасибо! – Юлдаш пожал ему руку. – А мы как раз голову ломали, как решить эту проблему. А вопрос сам решился. Спасибо вам.

Члены Шуро хвалили Култана и улыбались. Только Юлдаш не дал ему насладиться триумфом.

– Мы дадим вам на подмогу человека. Наш поэт Нурсалих очень соскучился по работе. Он будет редактором газеты нашего Шуро, а вы будете ее издателем. Вы давно знакомы, так ведь? Вместе будете работать рука об руку.

Юлдаш и не заметил, как он спутал планы Култана, лишил его мечты. Култан собирался на деньги отца не только быть издателем, но и главным редактором газеты. Ведь в газете редактор главный. Редактор всегда определяет политику издания, проводит свои мысли. Кроме того, Култан хотел использовать газету как трибуну для того, чтобы укрепить свое положение, завоевать доверие Шуро и получить влияние. Конечно, доверие ему оказали, но это была уступка из-за отсутствия других возможностей у Шуро. Култангали мысленно проклинал этого выскочку Салиха, всегда он переходил ему дорогу, не давая спокойно жить. Еще со времен учебы в медресе Салих единственный из шакирдов, кто опередил Култана и в учебе, и в поэзии. Вот и теперь помешал продвинуться в политике. Култан был в ярости, только не подал виду.

Култан поспешил в свою новую типографию. Нужно посмотреть, все ли готово к выпуску газеты. Он понимал, что газета нужна как воздух. Довести решения Курултая – дело большой важности.

Салих тоже примчался в типографию и всю ночь провел в работе, писал статьи, проверял набор, сверял оттиски. В эту работу он вкладывал всю свою душу, в каждой строке стихотворенья слышалось его сердцебиение, отражалась его душа. Салих забыл про сон, про еду. Он горел одной заботой о родной Башкирской республике. Его новые стихи о родной стране вдохновляли тысячи людей, вели за собой.

Салих закончил работу лишь под утро. Сил идти до дома не осталось. Ноги сами привели к дому Юлдаша. На кухне горел свет. У ворот стоял часовой.

– Кто в доме?

– Все свои дома.

Постучал в двери. Она открылась сразу. Словно его прихода ждали. Минзада повисла на его шее.

– Я всю ночь тебя ждала. А ты запропастился, – сказала она с упреком.

– Душа моя, пришло время для нашего счастья. – Сказал Салих. Он не мог успокоиться от происходивших событий. – У нас есть Республика!

– Есть, любимый, есть. Она родилась, чтобы принести нам счастье.

Они горячо обнялись и зашептали, заворковали как голубки.

После объявления Башкирской республики Насретдин зашел в губком большевиков.

– Читали? – он швырнул газету на стол.

– О чем? – спросили его товарищи по партии.

– Вот что написала газета «Правда»?! – Насретдин смотрел на всех торжествующе. – Я же говорил, что не надо мешать Башкирскому Шуро. Наоборот, надо сотрудничать с ними и с башкирскими крестьянами, рабочими. А вы твердили: «Нет, Башкирское Шуро – это контрреволюция». Ничего не смыслите, лишь бы кого арестовать. Центральный комитет, центральная власть признает Башкирскую республику, считает ее национальным революционным движением. А я ведь чувствовал свою правоту.

– Так что написала «Правда»?

– Читаю: «Башкирское губернское Шуро, опираясь на Оренбургский мусульманский гарнизон провозгласило башкирские земли Оренбургской, Уфимской, Пермьской, Самарской губерний автономией в составе России и в пределах Оренбургской губернии началось строительство автономии». Вот так.

Большевик не хотел соглашаться с Насретдином.

– Ты мямлил. Нельзя трогать Шуро, а почему?

– Почему нельзя их трогать, я и сам не понимал. Говорю же, чувствовал душой. А умом не понимал.

После такого признания жить и работать Башкирскому Шуро стало проще. Оно стало организовывать на местах свои органы управления. Но затем в городе и губернии положение резко изменилось.

СОЛДАТ ШАМСЕТДИН

Уже много воды утекло с тех пор, как состоялся разговор солдата Шамсетдина с Заки Валиди на передовой. Но врезался этот разговор в душу солдата. Сказал тогда ему Заки, чтобы берег себя, что скоро они возьмутся за строительство нового Башкортостана. Говорил, что эта не его война, что нужен Шамсетдин дома. А как представлял себе Шамсетдин свою страну? Вот закроет глаза и видит цветущие луга, а он косит траву, где-то слышится звонкий девичий смех, а в небе высоко парит орел.

Доведется ли снова увидеть родные места? Сберечь себя на войне – этого каждый солдат хочет. Да вот как уберечься? Когда идешь в атаку на пулеметы, когда вокруг рвутся снаряды? Не спрячешься же в окопе за спинами товарищей. Только на милость Аллаха надеется Шамсетдин.

Недавно произошло событие. Роту вывели на отдых. Тут к ним заявился какой-то важный человек в офицерской шинели и сапогах, в солдатской фуражке и без погон. Командир роты капитан построил солдат и этот заезжий вместе с ним стал осматривать строй. Дойдя до Шамсетдина, тот человек спросил:

– Давно воюешь?

– С начала войны.

– Ого! Три года?

– Так точно.

– Много повидал, много горя хлебнул?

– Не считал. Если сложить тех, кто рядом погиб – гора получится.

– Мы рекомендуем тебя в солдатский комитет. Согласен?

– Что за комитет?

– Он защищает права солдат. Чтобы офицеры не гнали солдат зря на убой. Не рукоприкладствовали и не расстреливали по пустякам.

– Тогда согласен!

– Благодарю, солдат.

Выбрали в комитет троих солдат: Шамсетдина, русского Николая и еще чувашского парня, тоже Николая. И тут же комитет собрался на заседание.

– Получен приказ отправить роту на передовую. Комитет должен одобрить, как поступим? – спросил русский Николай.

– А если не дадим согласия? – удивился чуваш.

– Рота останется на месте.

– Скажешь тоже. Будто без нашего утверждения приказ отложат?

– Так давай попробуем. Посмотрим, что получится, – русскому самому стало интересно от этой мысли.

– Так ведь нужна веская причина для отказа. – Вставил Шамсетдин.

– Ты прав, башкир. Причина серьезная нужна.

– Так положено два дня на подготовку, прежде чем отправлять на передовую. Рота не готова к переброске. Приказ надо отложить.

– Правильно, это солидная причина.

Прошла ночь, прошел день. А приказа идти на передовую не было. Вот тогда солдаты и сами поверили в силу своего комитета.

На войне, конечно, должен один командовать, должно быть единоначалие. Если приказ не выполнен, значит войска нет. Это знали все солдаты. Но все же, бывало, комитет мог остановить поспешные и неразумные приказы.

Как-то Шамсетдин был по поручению в штабе батальона. А там кого-то повели на расстрел. Причем было видно, что это офицер. Это было заметно по форме, по выправке. Его повели трое солдат. Взгляды офицера и Шамсетдина встретились. И почувствовал солдат, что это свой человек. Чем-то он был близок, словно давний знакомый. Шамсетдин спросил у старшего:

– Кого ведете? За что на расстрел?

– А тебе какое дело?

– Я член солдатского комитета из соседней роты.

– А-а, – остановился солдат. – Офицер солдата избил. Таких стрелять надо, они солдат за людей не считают. Вот расстреляем этого, тогда другие призадумаются, прежде чем руки распускать.

– А кто он?

– Майор Карамышев.

– Башкир?! – воскликнул Шамсетдин.

Офицер обернулся. Теперь сомнений не было, это был земляк.

– Про это не знаю, – ответил солдат. – Какая разница? Он так сильно ударил Ивана из второй роты, что тот в лазарете валяется.

– Твой Иван насильно запихнул сало в рот рядовому мусульманину, это допустимо? – Пояснил причину поступка офицер.

Шамсетдин сразу решил вмешаться.

– Где батальонный солдатский комитет?

– Вон там.

– Не стреляй его пока. Надо разобраться. – Шамсетдин поспешил к батальону.

К счастью, конвойный не торопился с расстрелом. Вскоре Шамсетдин прибежал вместе с батальонным председателем солдатского комитета.

– Отставить! – велел председатель. – Наше решение было ошибкой, сгоряча так решили. Майор, извини.

Потом майор Карамышев хотел разыскать и поблагодарить Шамсетдина. Но тот уже получил в солдатском комитете бумагу и отправился с поручением в Петроград.

НАЧАЛО

Издревле государство имело четыре опоры. Первая – власть, вторая –границы, третья – экономика, а четвертая – армия. Конечно, были и другие. Скажем, знамя и клич, правительство и его учреждения. Но без первых четырех опор государству не устоять.

Войско у башкир было всегда со времен формирования нации и при царе Башкирское войско было до семидесятых годов девятнадцатого века. Потому у башкир были сильны воинские традиции. Предложение о создании своей армии на Курултае вызвала большое воодушевление. Весь зал проголосовал «за», не выказав и тени сомнения.

Оставалось лишь воплотить это решение в жизнь. Курултай поручил вести военный вопрос Заки Валиди. Если вдуматься, то это решение было сопоставимо с предложением занять пост в министерстве здравоохранения Временного правительства. Ведь от армии Заки был также далек как от медицины. Но понимая важность задачи, он согласился. Заки понимал, что он не полководец, но для этого есть специалисты – офицеры и генералы. А вот организаторская воля у него есть.

Заки начал работу с подбора офицерских кадров. На заседании Курултая он объявил, что собирает под знамена башкирские кадры из опытных военных специалистов, просит сообщить о таких людях и дать им рекомендации. Не прошло трех дней, как к Валиди явился офицер.

– Господин командующий Башкирским войском, майор Карамышев по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал он.

Заки даже растерялся, не зная, как правильно по-воински ответить этому офицеру.

Тот сам пришел на помощь, протягивая руку:

– Здравствуй, дядя Ахметзаки, – обратился он по-свойски.

– Хвала Аллаху. А ты сам откуда? – поинтересовался Валиди. Майор улыбнулся.

– Я из деревни Макар, дядя Заки, разве ты меня не узнал? Мой отец вас учил русскому языку. А в детстве мы играли вместе.

– Ах, так это ты, Амир! Я тебя сразу и не узнал в военной форме, – сказал Заки смущенно.

Они перекинулись общими фразами, расспросили про родных и знакомых. Затем Заки сказал:

– Вот взвалил на себя непосильную ношу. Не знал, с чего и начинать, но теперь надеюсь на твою помощь.

– Если надо, сделаем. Наш народ боевой, еще не позабыл, что из воинского сословия.

– У тебя есть знакомые офицеры?

– Конечно. Я их уже оповестил и пригласил сюда.

– Вот спасибо. Послушай, научи меня хоть немного, как надо держать себя по-военному.

Амир засмеялся:

– Научу, раз надо. Мы тебя ведь считаем главнокомандующим своим, раз Курултай тебя назначил.

Вот с этого и началось большое дело. Заки с Амиром обговорили, как собрать солдат и офицеров, где разместить, чем кормить и как вооружить.

Пришлось решать эти вопросы, которые давались с большим трудом. Ведь армию надо было создавать на голом месте, с нуля. Вместе они пошли в Оренбургский казачий комитет, с которым башкиры имели хорошие связи. Казаки поделились с башкирами, снабдив их сотней винтовок и патронами. Так появилось первое вооружение.

Затем Амир пошел в Оренбургские казармы. Здесь были башкиры. Ожидавшие отправки на фронт.

В дверях казармы майор столкнулся с каким-то солдатом, который сам чуть не упал и уронил котелок.

– Виноват, ваше благородие!

– Это ты? А я тебя искал. Ты же спас меня от смерти. – Амир обнял солдата.

– Я тоже узнал тебя, земляк.

– Как тебя зовут? Я искал тебя, но сказали, что ты в Питере.

– Да. Был я в Питере. Мы тогда ходили на митинги, стреляли в воздух, глотки драли. А зовут меня Шамсетдин.

– А здесь ты как оказался. Это же казарма маршевой роты.

– Да, здесь молодняк. Пороху не нюхали. Я агитирую их против отправки на фронт. Меня из Питера прислали за большевиков агитировать.

– И как? Получается?

– Вроде. Я вчера только прибыл. Еще дома не был. Хочу домой.

– Так есть тут башкиры?

– Есть, немного, но есть.

– Можешь их собрать?

– Конечно, могу. Но позже. Вон сейчас с ними унтер занимается, чтоб не даром хлеб проедали.

– Тогда после обеда приводи их в Караван-сарай. Там все и обговорим.

– Есть, ваше благородие!

– Брось. Какое благородие еще. Скажи по-нашему.

– Слушаюсь, майор-эфенди!

– Вот, это другое дело.

Амир после этого задумался, что нужно будет подумать над командами и обращениями на родном языке в новой армии. Нужны свои военные марши. Он вспомнил, что был такой «Марш Салавата».

После обеда Шамсетдин разыскал Амира в Караван-сарае, четко доложил:

– Майор-эфенди, по вашему приказу отделение построено!

Амир остался доволен. Вот ведь и Шамсетдин по-башкирски отрапортовал.

– Давай, покажи.

На улице стояло в строю девять солдат.

– Здорово молодцы! – приветствовал их майор.

– Здоровы!

– Как-то не звучит. А если скажете «Салям»?

– Салям!

– Так лучше.

Амир познакомился с каждым солдатом. Расспросил, кто и откуда. Как дела дома.

– Парни, мы строим свою Башкирскую армию. Хотите там служить, защищать свой народ, свою землю?

– С удовольствием, – отвечали солдаты.

Майор был доволен и отдал новый приказ:

– Приказываю вам всем разойтись по домам и через десять дней отпуска явиться на службу в башкирский полк. Все бумаги получите здесь в канцелярии. А ты, Шамсетдин, задержись.

Солдаты пошли в канцелярию. Карамышев сжал руку Шамсетдина.

– Спасибо за все. С тобой и раставаться не хочется. Но ты езжай тоже домой. Сколько лет не видел родных. А в деревне собери еще надежных парней для войска. Пока берем только добровольцев. А там еще посмотрим по обстановке. Может, и мобилизацию объявим. Даю тебе месяц отпуска. Потом жду.

– Слушаюсь!

У майора видать, была легкая рука. Сразу за ним в Караван-сарай прибыли новые офицеры. Валиди всех их направлял в Баймак, где формировался первый полк. Они радовались, что создается своя армия, а солдаты готовы защищать родину. Заки сделал запись в своем дневнике. Начало есть.

Тут в дверь постучали. Валиди понял, что это кто-то незнакомый, свои открывали дверь без стука.

Это был офицер. На русском языке он спросил:

– Мне нужен господин Валидов.

– Я Валидов. На каком языке вам удобно говорить?

– Мне удобнее всего на родном польском языке. Но думаю, вы его не знаете. Я поляк Бриц.

– Вы не знаете башкирский, я не знаю польский. А на немецком говорите?

– К сожалению, у нас не было по соседству алеманов, немецкий я знаю плохо. Нам придется говорить по-русски. Но если возьмете меня в армию на службу, то обязуюсь учить башкирский.

– Так вы хотите служить у нас?

– Да, я специально приехал сюда.

– А почему к нам? Ведь есть русские части.

– Я не желаю там служить с шовинистами. Судьба меня забросила сюда. Среди нерусских только вы строите армию. Я предлагаю свои услуги.

– Спасибо за добрые намерения. Если мы народы России поможем друг другу, то станем весомой силой. Рад принять Вас в нашу армию. Отправляйтесь с капитаном Магазовым в Баймак. Там наш полк.

Валиди подумал, что был прав, когда призывал к сотрудничеству с другими народами. Нам нужно объединять свои силы. Нужно поднять Туркестан, Казахстан, Башкортостан, Азербайджан. Если мы разделимся, то одолеть нас будет легче. Надо объединяться.

Валиди, находясь в Оренбурге все ждал новых событий в Туркестане. Если понадобится его помощь, то отсюда ему проще доехать до Ташкента. Мустафа Чокай тоже обосновался в Оренбурге. Они вместе планировали участвовать в строительстве Туркестана. Но события в России развивались непредвиденно.

ЦЕНТР

Шло заседание Совета народных комиссаров. Владимир Ульянов встал напротив Джугашвили и посмотрел на него, затем повернулся к остальным:

– Товарищи, на прошлом заседании мы, видимо, не завершили организацию всех нужных комиссариатов. Мы взяли за основу структуру Временного правительства. Она необходима для управления всеми сторонами жизни государства. Но Временное правительство – это орган буржуазного государства. А мы строим государство трудящихся. Значит, наши органы управления должны соответствовать задачам пролетариата. Вы согласны, Иосиф Виссарионович?

– Думаю, вы правы. Наше правительство не может копировать буржуазное.

– Именно так. Когда мы приняли Декреты по экономике и богатству страны, то создали и комиссариаты для проведения в жизнь этих решений. Затем мы издали Декрет о самоопределении наций. Но не создали необходимый государственный орган для обеспечения его. Если не заниматься вопросом серьезно, то он останется на бумаге, пустым обещанием.

– Все это понимают, к чему об этом повторять. – Проявил недовольство Троцкий. – Ты, Володя, не крути вокруг да около, а скажи прямо и коротко.

– Кому Володя, а кому председатель Совета народных комиссаров Владимир Ильич. – Ульянов рассердился. – Вот перебил меня снова.

– Ладно, товарищи, не нужно цепляться к словам. – Свердлов попытался разрядить обстановку.

– Я предлагаю создать комиссариат по делам национальностей, – сказал, успокоившись, Ульянов.

– А для чего нужен целый комиссариат? – удивился Зиновьев.

– Башкиры на своем Курултае, иначе на съезде объявили о создании своей Башкирской автономии. Финны давно ждут ответа по своему обращению о выходе из России. На Кавказе, в Закавказье, в Средней Азии много желающих создать свои автономии. Советская власть не может отвернуться от этих вопросов. Раз взялись управлять государством, то мы обязаны руководить внутренними процессами.

– Хорошо, согласен. Убедил. – Зиновьев продолжил тему. – Кого же предлагаешь поставить во главе комиссариата?

– Предлагаю Джугашвили, то есть товарища Сталина.

– Почему его?

– Во-первых, на него еще не возложили какого-либо комиссариата. Во-вторых, он сам представитель угнетенной нации.

– И какой же нации?

– Он грузин.

Тут вскочил Каменев, сидевший прежде молча, и подошел к окну:

– Он такой же грузин как я русский.

– Хватит уже, – Свердлов снова взял на себя роль примирителя. – Все мы здесь представители одной нации. Только кто-то сменил свою фамилию на имя титульной нации, а Ульянов и Джугашвили и подавно, теперь они Ленин и Сталин. Поди разберись, кто они на самом деле.

Все только усмехнулись меж собой.

– Но у грузин нет такого имя-отчества, как Иосиф Виссарионович…

Эту реплику уже не восприняли. Ульянов тоже пропустил ее мимо ушей.

– Товарищ Сталин, Вы не против возглавить комиссариат по делам национальностей?

Сталин пожал плечами:

– Если Совнарком возложит, то придется принять эту ношу.

– Очень хорошо. Таким образом, мы создаем новый комиссариат и утверждаем его руководителем Сталина Иосифа Виссарионовича. Кто за это, прошу голосовать. – Все подняли руки. Самым последним поднял Троцкий. – Единогласно.

Ленин:

– Товарищ Сталин, я вам рекомендую в первую очередь основательно заняться башкирским и финским вопросами.

– Хорошо, Владимир Ильич.

* * *

Дуют злые ветра… Салих с конца прошлой до прихода новой зимы не выбирался из города. Он сильно вымотался в атмосфере постоянного напряжения политической борьбы, его утомила идеологическая война, когда разные силы вели пока что скрытые подковерные схватки. Салих с тоской вспоминал как раньше он беззаботными вечерами часто общался с народом, выступая перед публикой, затем сам наслаждался частушками и песнями башкир.

Есть такая известная всем черненькая птица – скворец. Она умеет подражать пению других птиц, голосам животных, даже разговору людей. Послушаешь скворца, и диву даешься, как умеет он запомнить и исполнить все звуки, как умело передает он их звучание. А ведь душа поэта похожа на скворца. Поэт вбирает в себя народные песни, веселые и горестные, старинные легенды и сказания, читает исторические труды, слушает рассказы аксакалов, и пропустив сквозь свое сердце вновь отдает народу в новом куплете. А народ слышит в стихах поэта отражение своих слов и переживаний, но переданных так красиво и точно, что вызывает восхищение его мастерством. Но душа поэта не бездонная река. А если запереть скворца на зиму в глухом месте, то и весной он не сможет спеть. Вот и поэт такой. Отдели его от живого поющего родника народного творчества и зачахнет поэт, как дерево с подрубленными корнями.

Душа Салиха страдала. Ему хотелось все бросить и просто наслаждаться течением рек Дема и Сакмара, слушать, как шелестят листья, как поет на вершине горы молодежь у костра. Но реки заледенели, листья облетели, костры погасли. Но душа поэта рвалась из тесных городских улиц в продуваемую ветрами степь, к горам и лесам…

И вдруг ему повезло. Месяц назад Башкирское шуро выделило средства по просьбе народа на постройку медресе в большой деревне Бурангул у реки Сакмары. Там решили до холодов успеть заложить фундамент и начали работы. И наткнулись на древнюю могилу. Видать, что она была очень старая, поскольку холмика уже не было, иначе бы народ не стал там что-то строить. Кладбище не стали бы беспокоить. Но в могиле вместе с покойником находился большой железный сундук. Сначала хотели закопать обратно, но потом открыли сундук. Там лежали вещи покойника, золотые украшения, посуда и, главное, – книги. На поясе у погребенного были дорогие кинжал и сабля.

Волосной председатель Шуро написал просьбу в Центральное Шуро, чтобы приехали и забрали находку в Оренбург. Боялся, что могут позариться на золотые украшения. Просил прислать людей с охраной.

Письмо заинтересовало Заки. Он очень любил историю и пригласил Салиха по этому вопросу.

– Я не сомневаюсь, что это ценная находка, сундуку должно быть не менее тысячу лет, – сказал Валиди. – Ведь по мусульманскому обряду так не хоронят, а здесь покойник вместе с оружием и сундуком. Значит, это было еще до принятия ислама, во времена, когда башкиры поклонялись Тенгри…Мне самому не терпится отправиться туда и посмотреть, какие там книги. Должно быть, там есть ценные памятники… Но я не могу отлучиться, готовлю малый курултай. Кроме того, в Сакмаре и в Саратове начались бои. Сюда движется бывший царский генерал атаман Дутов.

– Давайте я поеду, – глаза Салиха засветились.

– Ты? А газета?

– Поручим Култану. Он же опытный, работу знает.

– Тогда съезди. Возьми охрану. Дорога опасная. Тем более в сундуке есть ценности. Грабители могут позариться на золото.

Салих пришел к Юлдашу и сказал о поручении Валиди. Стал собираться в путь. Минзада услышала разговор и тоже заявила:

– Отец, разреши, я тоже поеду вместе с Нурсалихом-эфенди. Посмотрю, как строится медресе, как идет обучение детей.

Юлдаш только усмехнулся. Конечно, он понимал, что дочь беспокоиться не только о медресе. Она не хочет разлучаться с любимым. Все никак не сыграют свадьбу. Будущий кум Юныс тоже тянет с ответом на приглашение.

– Хорошо, поезжайте, – согласился Юлдаш. Как может он запретить двум влюбленным? Пусть развеются, а то совсем скучно им стало дома.

Снега было пока мало. Но поехали на санях. Обоз получился из пяти саней, ведь с ними ехали солдаты, которым по пути Юлдаш велел забрать коней для полка Халита. Юлдаш давно задумал так поступить, передав коней войску. Времена неспокойные, сюда движется атаман Дутов. Поэтому имеющуюся кавалерию оставили в Оренбурге.

Обоз выехал, посредине ехали Нурсалих и Минзада. Оренбург остался позади. Парень с девушкой, укрытые тулупами, ехали молча, разглядывая окрестности.

Степь да степь. Везде, куда только дотянется взгляд заснеженная степь с мелкими руслами рек, буераками и холмами. Не видно ни деревца, ни людей. У редких ручьев заросли колючего кустарника. Для Салиха, привыкшего к хвойным лесам, к большим деревьям по долинам рек эти кустарники не интересны. Но Минзада видит по-другому их, она помнит, как красиво они цветут весной, как собирала она землянику летом среди них, как бегала с подружками и напевала песенку:

Ракитник – розовый цветок.

Вкусный медовый цветок.

Знаешь ли моего суженого?..

Может, и знал тогда цветок имя суженого Минзады, но не мог ей сказать. Она улыбается своим воспоминаниям и прижимается под тулупом к Нурсалиху, тот видит ее сияющий взгляд и бережно обнимает за плечи.

Салиху раньше доводилось бывать на этом выгоне Юлдаша в долине Сакмары. Кони все еще находились здесь, доедая траву лугов. Потом их обычно перегоняли в горы на тибеневку. Из небольшой мазанки вышел табунщик и разглядел Салиха, которого узнал сразу.

– Мой святой Ильяс приехал, – поздоровался он с гостем.

– Не забыл меня? – удивился Салих.

– Как же я забуду? Мы тут редко кого видим из людей, одни кони вокруг. Поэтому если кого повстречаем, то запоминаем крепко.

– Как поживаешь?

– Хвала Аллаху. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. С тех пор как отняли землю у русского помещика – стало легче. Теперь уже не боимся, что лошади забредут куда-то, да и трава летом уродилась на славу.

– Это ты про положение своего бая говоришь. А сам то как?

– Мои дела тоже идут неплохо. Землю мы себе вернули, мой надел увеличился. Хороший хлеб вырастили. Хвала Аллаху, дети подросли. Вот только дороговизна на товары. Одежда поизносилась. На базаре вещей не найдешь каких надо, а цены – не подойдешь. За один аршин сукна с тебя самого три шкуры сдерут. Раньше товары были, а теперь пропали.

Салих обрадовался разговору с табунщиком. Значит, работа Башкирского Шуро уже дала свои плоды. Конечно, крестьянин и не догадывался, почему произошли изменения к лучшему в его жизни и кто к этому приложил старания, но главное – результат был. Хвала Всевышнему.

Солдаты стали отлавливать приглянувшихся лошадей с помощью арканов. Конечно, кони были не объезжены, надо было их еще приучить к уздечке и седлу. Парни, уставшие от будней казармы, с удовольствием занимались подготовкой лошадей.

В деревне Бурангул и в самом деле Салиха и Минзаду ждала удивительная находка. Сорокалетнего волостного председателя шуро и самого звали Бурангулом. Жил он в просторном доме. Точнее, в двух стоящих рядом домах. В старом доме хозяйкой была старшая жена, в новом большом доме – молодая жена. Когда гости прибыли, то детей отправили к старшей жене. Угостив с дороги прибывших чаем, хозяин стал показывать находку. Старый сундук был ржавым, вот-вот развалится. Поэтому Бурангул ценности хранил в другом сундуке.

Он стал вытаскивать и показывать предметы из клада.

– Железо за столько времени проржавело, а вот что удивительно, книги хорошо сохранились. А дело в том, что книги завернуты в очень толстую кожу, даже не могу сказать, что за животное. Кожа хорошо смазана каким-то жиром, вот смотрите.

Бурангул показал саму шкуру, обмазанную каким-то составом.

– Вот почему книги не сгнили. – Бурангул наконец извлек одну из книг и вручил Салиху. – Таких вот четыре книги всего.

Салих поборов волнение раскрыл книгу в твердом черном переплете. Это была книга, написанная ровными мелкими арабскими буквами. И написана она была на арабском языке. Салих принялся читать.

– Бисмиллаһир-рахманир-рахим…

Бурангул кивнул:

– Да, читается она легко. Только по-арабски я не все понимаю. Не разобрал, о чем книга. На арабском языке написана. Знакомые слова только понял: Аллах и Мухаммед пророк.

– А другие пробовал прочесть?

– Как можно?! Никому не мог доверить. Такую ценную книгу не мог же я по рукам пустить…

Салих стал читать и по ходу переводить.

– Написано в 290 году хиджры, это 903 год.

– Боже! – воскликнул Бурангул. – Тысячу лет назад похоронен был он!

– По воле Аллаха, по велению пророка Мухаммеда мы жители великой Мекки вышли в путь с целью донести нашу мусульманскую веру нашим непросвещенным родственникам, безбожникам, чтобы спасти их души от неверного учения и вручить их душу единому Аллаху. На берегах Идели и Яика мы повстречали народ башкортов. Они безбожники. Мы стали проповедовать нашу веру ислам среди башкортов. Они слушали нас с вниманием, но переходить в нашу веру не хотели. Они поклоняются Тора. Тора для них – это черный камень посреди поляны или, может быть, чернеющая вдали вершина горы. Башкиры говорят, что Тора управляет всем миром. А на небе есть другой Тора – главный Тора, он сильнее земного. Он шлет на землю дождь, снег, молнии, управляет ветром, солнцем и луной… Сами себя они называют народом «катай». Они говорят, что они башкорты, военный народ. Говорят, что катай это башкирское племя. Мы стали башкортами, когда переселились сюда. Раньше мы были ханами Великого Катая. Народы хунны и син нам служили. Но потом они нас одолели, и мы бежали. Затем мы пришли к башкортам.

Бурангул с большим вниманием слушал и не утерпел, спросил:

– Так они говорят о Великом Китае? Я слышал не раз, что катайцы прибыли из тех мест.

– Может быть, очень может быть, – сказал Салих и продолжил: – Много наших родственников осталось в Великом Катае. Мы написали им послание, чтобы они к нам присоединились. Мы утратили свое ханство, воссоединимся ли? – говорят они. Катайцы пишут на своем по-кафырски. Не как мы поперек, а вдоль.

Вчера на нас напали какие-то незнакомые племена. Мы едва спаслись. В меня попала стрела. Если умру, то попаду в рай Аллаха. Я много проповедовал веру в Аллаха среди неправедных. Если перейду в мир вечного блаженства, то надеюсь, что мои записи попадут в руки мусульман.

Бурангул прочел молитву и двумя ладонями провел по лицу.

– Хвала Аллаху, завещание мусульманина сбылось. Его книга в руках мусульман.

– Спасибо. Спасибо тебе, дядя Бурангул, за то, что нашел и сохранил такую ценность. Спасибо тебе, мусульманский проповедник, за то, что записал эту книгу для нас.

Салих был очень взволнован и прижал книгу к груди, затем нежно как ребенка гладил ладонью обложку книги.

– Говорят, что у башкир нет древней истории. Вот она история – в этих четырех книгах!

Салих и Минзада прогулялись по улицам деревни. Посмотрели, как строят медресе. Люди надеются, что к началу следующего учебного года завершат строительство, с помощью Аллаха. Да и сейчас в деревне идут занятия с детьми, с фронта вернулся учитель-мугаллим. Разговор с ним обнадежил. Учитель образованный, знает и светские науки, даже учит русский язык. «Если надо, я и по-немецки могу учить детей», – сказал он. И произнес несколько фраз. Оказывается, сам научился в немецком плену. Салих с Минзадой сказали, что, если может, пусть учит и немецкому. Чем больше знает человек языков, тем он богаче духовно.

Когда они вернулись с прогулки, Бурангул стал говорить:

– Вроде все начало налаживаться. Лишь бы война не началась. Вы там в правительстве постарайтесь не втянуть башкир в войну. Итак, от войны и голода половина деревни вымерла. Не втравите нас в войну.

Что сказать в ответ Салиху? Если бы это зависело от него, то он бы запретил воевать всему миру. Но ведь он не властен над этим.

Вечером Бурангул организовал в честь приезда гостей праздничный ужин. Как у них было заведено, хотели сначала отдельно разместить мужчин в одном доме, женщин – в другом. Но Минзада вмешалась:

– Бурангул-эфенди. А вы знакомы с резолюцией Первого Курултая башкир?

– Конечно.

– А что там говорится о женщинах?

– Что они имеют равные права с мужчинами.

– Если так, почему же вы разделили стол на две части?

Бурангул надулся и покраснел.

– В одном доме будет тесновато.

– Уместимся, ничего.

Впервые в доме Бурангула сидели в одном ряду мужчины и женщины. Женщины сами сначала сильно возражали против такого нарушения обычая. Их права объяснила Минзада. Рассевшись за столом, от смущения никто не раскрыл рта. Когда Салих открыл книгу и стал читать, то все с интересом слушали и сами не заметили, как стали обсуждать эту историю.

– Вот мы услышали о старых верованиях башкир, – начал Бурангул. – Думаю, так и было. Слышали ли вы старое предание «Урал-батыр»? Там ведь вообще не упоминается исламская религия. А в других кубаирах и баитах вначале говорится «бисмилла». «Урал-батыр» рассказывает об очень древних событиях. Видимо, до принятия ислама. Вот ведь как.

В древнюю пору, давным-давно

Было, говорят, место одно,

Куда никто не ступал ногой

(И на целом свете никто

Не знал, не ведал о суше той),

С четырех сторон обступала

Это место морская вода…

Бурангул стал читать наизусть эпос. Салих слушал его с восторгом. Какой большой эпос «Урал-батыр», но хозяин знал его полностью наизусть и читал без запинки. Когда Бурангул прервался, гости похвалили:

– Молодец!

– Смотри-ка, какие ведь герои были!

Женщины сидели молча, но потом в разговор вступила рослая женщина:

– Башкиры не очень-то и следуют канонам ислама.

Все переглянулись и притихли. В их взглядах был вопрос: что несет эта женщина? С испугом поглядели на Салиха с Минзадой. Но та женщина продолжала:

– Ислам сделал женщину бесправной. Вот ведь есть такая печальная песня о девушке, насильно выданной замуж в далекие края. «Таштугай». Кстати, песня родилась тут недалеко, на берегах реки Тук. Там ведь плачь женщины, несогласной со своей злосчастной судьбой. Если бы башкиры были строгие мусульмане, разве стали быть петь такие песни?

Женщина сделала паузу и вдруг запела эту песню. Бурангул тихо приподнялся и вытащил из-под потолочной перекладины курай и стал играть эту протяжную мелодию.

О, Таштугай, я твой камыш возьму,

Как на курае песню затяну.

Тут ни одной кукушки не найду,

Вернусь ли на Урал, в свою страну?

Вдоль Таштугая много есть озер,

Да не озер, болота лишь без дна.

И потому не слышен птичий хор.

Здесь гусь как птица певчая одна.

О, Таштугай, течет твоя река,

Небыстрая и мутная вода.

Чья тень в воде не видна, Таштугай,

Не знаю жив-здоров ли Байгубай?

Камыш из вод твоих, о, Таштугай,

Не зазвучит как горный мой курай.

Никто из птиц сюда не залетал,

Зачем отец меня сюда отдал?

«Права эта женщина, правильно сказала, – подумала Минзада о певице. – Если бы башкиры рьяно соблюдали законы ислама, то не смогла бы она петь, а Бурангул не смог бы подыграть чужой женщине. Вот поэтому так легко решился вопрос о равноправии мужчин и женщин на Первом курултае. Если бы придерживались ислама, то до голосования и не дошло бы».

Бурангул начал играть старинную песню «Урал» на курае. Одновременно он исполнял горловое пение. Затем затянул протяжную песню:

В небо высится седой Урал,

Предков моих доблестных оплот.

И батыров кости здесь лежат,

Тех, кто жертвой пали за народ.

Когда я ивы гибкий прут срезал,

Чтобы коней гнать к водопою,

Погибших в битве за родной Урал

Сочиться стала кровь героев.

Урал главой уходит в синеву,

Всегда он души будет восхищать.

Батырам, павшим за свою страну,

Не жалко в жертву жизнь свою отдать.

Ах, мой Урал, небесный мой Урал,

Украшен красной рощей каждый склон.

Тебе я песнь хвалебную слагал

И всей душой тобою просветлен.

К битве верного коня седлал,

Меткий лук и стрелы в руки брал.

Жизни не жалел, кровь проливал,

Свой Урал башкир не отдавал.

Еще долго звучал в тот вечер в доме Бурангула курай. По давней традиции пели, сменяя друг друга мужчины и женщины, остальные подпевали про себя, но не вслух. Вместе хором петь не было принято. Нельзя было перебивать исполнителя. Считалось, что в многоголосии певец не слышит соседа и не достигает глубины, заложенной в песне. Вот потому пели всегда поочередно, а остальные слушали в полной тишине, пропуская через сердце все ноты и слова.

Салих в этот вечер испытывал всю гамму чувств, он загорался и холодел, смеялся и плакал, веселился и грустил, каждая песня увлекала его своей историей, когда славной или трагической, когда шутливой или веселой, когда доводящей до слез. Недавно стала популярной песня о русско-японской войне «Порт-Артур». Салих был потрясен этой песней о мужестве защитников крепости, когда под жестоким обстрелом гибли солдаты. Он жалел этих парней, которые полегли под японскими снарядами за три девять земель от родины, они были напрасными жертвами…

Торжество закончилось, гости разошлись. А в голове Салиха продолжали звучать мелодии курая, куплеты песен. Эх, курай, какие звуки! Народные песни – это его бесценное богатство, это его вечная память, это его честь и ум!.. Если бы не было народных песен, то народ на следующее утро забыл бы, кто он есть, зачем он живет, не знал бы и того, зачем ему жить завтра. Если бы не было курая и песен, то сохранился бы его тысячелетний язык, был бы отличим от языка других тюрков?

Курай! Курай! Не многие народы могут так гордиться таким древним инструментом! Как и когда возникла эта волшебная флейта?.. Вот загадка!..

Наутро Салих и Минзада и сопровождавший их конвой попрощались с гостеприимными хозяевами деревни, с Бурангулом, и загрузив поклажу, выехали в Оренбург. Скрылась из виду деревня и Салих вынул листок бумаги:

– Душа моя, вчера Бурангул так мастерски играл на курае, так ведь?

– У меня нет слов это описать, а его талант сэсэна, знающего эпос, хранителя народной мудрости – вызывает только восхищение.

– Я написал стихотворение под впечатлением его песен.

Минзада удивилась, и когда он только успевает, подумала она. Ведь он не сидел с карандашом в руках, был на людях. Видать, душа поэта в такой момент возбуждения и не нуждается в тишине и покое. А сокровища слов из его переполненного любовью сердца сами изливаются кипящей лавой.

– А ну, прочти. Давно я не слушала твоих новых стихов. – Минзада прижалась к Салиху. Конечно, он только несколько дней назад читал ей последние стихи. Но Салих избаловал ее, преподнося всегда что-то новое.

– Слушай. Посвящается башкирскому кураю.

Мой курай, зазвени, заиграй

Всеми красками звонкого мира,

Все печали развей, мой курай,

Чтобы дрогнуло сердце башкира!

Расскажи о разливах зари,

Расскажи о могучем Урале.

Степи в песне своей сотвори,

Чтобы кони по ним проскакали,

Чтобы реки неслись, второпях

На утесы кидаясь с разбега!..

Расскажи о летовках в горах

И о поисках долгих ночлега.

Ты поведай мне, полон тепла,

О красавице в древнем уборе.

Сколько кружев башкирка сплела,

Чтоб забыть свое горькое горе!

Расскажи, как дрожат мотыльки,

Как шумят родники-новоселы,

Как склоняются к ним тальники

И с цветами венчаются пчелы!

Расскажи, мой курай, о былом,

О башкирских восстаньях кровавых,

О добре и о битве со злом,

О весельях, о дедовских нравах.

Расскажи, как башкира земля

Орошалась обильною кровью,

Как вздохнули свободно поля,

Орошенные буйною новью.

Как в кибитках точили мечи

Храбрецы перед боем великим,

Как посуда звенела в ночи,

Вторя вражеским копьям и пикам.

Сколько ты пережил, перенес!

Стал ты старым, курай, как преданье.

Песнь твоя нам знакома до слез,

Это — ангела смерти рыданье!

Так звени же теперь над водой,

Над листвой, где разбрызганы росы,

Словно жаворонок молодой,

Жизнерадостный, звонкоголосый!

Пой, курай, чтобы свет красоты

Залил прошлого страшные тени,

Чтоб родились на камне цветы,

Украшая наш праздник весенний.

Пой, курай, от утра до утра

Гордо, звонко, заливисто, смело.

Наступила такая пора,

Что людская душа зазвенела!

– Спасибо, любимый. Ты посвятил стихотворение Кураю. – Минзада через толстый тулуп сжала плечо Салиха.

До Оренбурга доехали без происшествий. Члены Шуро осмотрели привезенные Салихом и Минзадой ценности и только цокали языками от восхищения. Особенно рад был находке Заки Валиди.

– Ах, если бы я знал о существовании таких рукописей, когда выпускал в Казани свою книгу, то сразу включил бы в нее и донес до народа, – сказал Валиди, сожалея.

– В «Историю тюрков-татар»?

– Да. Бог даст, еще и об этих книгах напишу. Включу в «Ногайскую историю».

– А что это за книга?

– А ты не знаешь, что Ахметзаки работает над книгой «Ногайская история»?

Но на этом разговор и завершился, не было времени, чтобы ознакомиться с книгами из Бурангула. Рукописи убрали под замок в казну Шуро до лучших времен. Началось новое заседание Шуро.

– Общество, – сказал Заки, – большая часть земель Башкирской Автономии и Оренбургской губернии оказалось под пятой войск атамана Дутова. Они свергли Советскую власть. Советы стали называть себя красными, а эти белыми. К Оренбургу подходят войска белых. Видимо, пришел конец и здешним сторонникам временного правительства, да и большевикам. Дутов установит свою власть. В этих условиях встает вопрос: что должно сделать Башкирское Шуро и на чью сторону должна стать Башкирская автономия? Нужно решить этот вопрос.

– Может, Дутов не дойдет до нас?

– К сожалению, у местных красных нет сил сдержать атамана.

– Тогда перейдем на сторону Дутова. Если он начнет устанавливать свою власть, то мы войдем к ним со своей автономией. Но для этого надо признать власть Дутова.

– А если он не пожелает признавать нашу автономию?

– Предлагаю выступить против Дутова. Войско у нас имеется. Если мы поможем Советам удержаться, то в будущем они нам окажут доверие и признают Автономию. Пока что Петроград не отказал нам.

– Наше войско очень слабое. Дутов разобьет его и затем перекинется на весь башкирский народ, утопит его в крови. И кто его знает, насколько долго продержатся Советы вообще?

Шуро обсуждало эти вопросы, спорило. Мнения разделились относительно того, на чью сторону встать выгоднее Башкирской автономии. Салих попросил слова:

– В Бурангуле я разговаривал с волостным председателем Шуро и многими другими людьми. Все они просили передать Центральному Шуро, чтобы мы сделали все, чтобы не втянуть башкир в войну. Башкиры без того устали от потрясений и жертв. Если случиться война, то народ наш не выдержит, сломиться под тяжестью испытаний и не сможет потом подняться. И в самом деле положение трудное. За последние годы деревня понесла большие человеческие потери. И это повсеместно. – Салих продолжил: – Мы должны прислушаться к волеизъявлению людей, определяя будущее страны. Воля народа – избежать войны. Может быть, нашему Шуро нужно встать на путь нейтралитета, а не выбирать между двух зол. Пусть они нас не трогают. Нам ведь с ними нечего делить. Шуро нужно спасать свой народ и Автономию…Вот такое мое предложение, если оно достойно внимания.

Члены Шуро притихли. Это было неожиданное предложение. Теперь каждый стал взвешивать его и просчитывать последствия.

– В словах Нурсалиха-эфенди есть прочная основа и возможно в такой сложный момент это наиболее приемлемый выход для нас. – Первым оценил предложение Заки Валиди.

– Верно, – согласился Сагит. – Война не нужна ни народу, ни Шуро. Но когда война завершится и одна из сторон победит, то она предъявит нам за то, что мы отсиживались.

– Это мы как-нибудь вытерпим, но не прольем народной крови.

– Нужно принять предложение Нурсалиха-эфенди. Другого способа сейчас у нас нет.

– Граждане, кто еще хочет высказаться? Нет желающих? Кто за предложение о том, что Башкирская республика и его Центральное Шуро объявляет нейтралитет в войне красных и белых? Единогласно. Значит, мы объявляем о сохранении нейтралитета. Нужно немедленно направить телеграмму атаману Дутову. Мы заявляем, что не примем участия в войне и попросим не нападать на наши земли и население. Мы разрешим и красным и белым проход через наши территории, но без открытия огня.

– В настоящий момент разные политические партии ведут меж собой жестокую борьбу. Политические деятели разделились на лагеря. Башкирскому народу нет нужды ввязываться в проблемы политических партий и растрачивать свои силы, потому что это может помешать национальному территориальному самоопределению башкир.

«Мы не большевики и не меньшевики, мы – башкиры. На какой стороне мы должны быть? Ни на какой. Мы на собственной стороне… Двухмиллионный башкирский народ не может быть игрушкой в таких ничтожных политических забавах…», – появился документ о нейтралитете.

По окончании работы Шуро один из членов был отправлен с дипломатической миссией к Дутову. Салих поспешил в типографию. Нужно было срочно оповестить людей.

Узнав о позиции Башкирского Шуро, в Мусульманском комитете стали возражать. Особенно Галиян Булатов, который рахмахивал руками:

– Это же предательство! Они всадили нам в спину нож. Мы тут пытаемся объединить всех мусулман России. А они объявляют нейтралитет. Нужно было еще тогда разогнать Шуро. А вы мне помешали, сказали не нужно крутых мер. Вот и результат! – Галиян упрекал товарищей. Они тоже много спорили, но ни к какому решению не смогли придти.

Решение Башкирского Шуро вполне удовлетворило генерала Дутова. Оренбургские казаки ждали его, и башкиры не мешали. Дутов выслушал посланника башкир, а затем отдал приказ:

– Немедленно нужно занять всю Оренбургскую губернию. Приказываю не трогать башкирское население и членов башкирского правительства.

* * *

Дутов взял Оренбург очень легко. Сил обороняться у красных не было, с первыми выстрелами их части разбежались и попрятались кто куда.

Генерал пригласил к себе представителя Башкирского Шуро и ответственного за башкирскую печать редактора. Его штаб разместился в центре города, в том самом зеленом здании. В этом году здесь опять сменилась власть. Сначала был генерал-губернатор, потом Временное правительство, а теперь атаман Дутов. Заки Валиди взял с собой на встречу Салиха. Было понятно, зачем Дутов позвал Заки, а зачем ему Салих – пока было неясно. Он не член Шуро, не военный. Но раз пригласили – надо идти.

Дутов принял их вежливо, но не радушно.

– Мы принимаем ваш нейтралитет, – сказал атаман. – Только необходимо прояснить некоторые моменты, не обговоренные в вашем послании. Например, каково отношение башкир к военной службе?

– Господин генерал, по решению Башкирского Шуро башкиры не будут призываться на военную службу. Строго запрещено нами служба на чьей-либо стороне, снабжение кого-либо оружием, лошадьми. Башкиры обязаны заниматься лишь мирным трудом – хлеборобством, скотоводством, а также делами религии, образования и культуры.

– Признают ли они установленную мной военную власть?

– Они признают власть Центрального Башкирского Шуро. А Шуро не будет выступать против порядков, установленных генералом Дутовым.

– Войскам Дутова понадобится фураж, продукты, постой и другое. Мы рассчитываем получить это у башкир.

– Господин генерал, снабжение вас фуражом и продуктами означало бы оказание вам помощи и поддержки. Что нарушает наш нейтралитет.

– Хорошо, в таком случае, я прикажу покупать у вас все нам необходимое. За деньги. – Дутов сделал ударение на последнем слове.

В это время, когда шла чехарда власти, все понимали, что бумажные деньги обесцениваются. Поэтому старались доверять лишь золотым и серебряным монетам, драгоценным камням.

– За деньги, – повторил Дутов. – Скоро мы начнем печатать свои деньги.

Заки понимал, что дутовские деньги вообще не будут цениться, поэтому попытался доказать свое.

– Господин генерал, вы сами знаете хорошо ценность бумажных денег, она ничтожна. Поэтому вы должны будете расчитываться с нашим населением вещами. Расплатившись за фураж и продукты деньгами, вы разрешите в свою очередь расплатиться ими за товары на ваших складах.

Дутов посмотрел внимательно на Валиди. «Говорили, что башкиры – простофили, оказывается, не все такие», – подумал он.

– Хорошо, – ответил генерал, – пусть будет по-вашему.

Атаман подумал про себя, что будущее пока неясно, то ли ишак умрет, то ли верблюд.

– Наше соглашение, господин генерал, нужно закрепить фарманом, которое будет доведено до ваших войск и башкир.

Дутов снова задумался:

– Я вижу, господин Валидов, вы человек бывалый, – вымолвил он.

Валиди улыбнулся в ответ. Он понимал, что соглашение тоже не гарантия. На стороне Дутова была военная сила. Если не дать требуемый фураж и продукты, то он отберет силой. Покупка их за деньги, пусть хоть за бумажные деньги, хоть как-то позволит сохранить лицо и лучший вариант, чем ничего.

Дутов продолжил высказывать свои условия:

– У вас есть свои газеты и журналы. Я не стану запрещать их выпуск. Только при условии, что там не будет агитации против моего правления. Понятно?

Как не понять! Теперь было понятно, что атаман хорошо понимает силу печати и сопоставляет его с силой оружия. Поэтому и пригласил редактора газеты.

– Не только в печати, но и в устных речах, в проповедях мулл разрешаю хвалить Дутова, но требую не распространять страшилки про меня.

Заки и Салих кивнули в знак согласия. А что им оставалось…

Дутов встал, показывая, что аудиенция окончена.

Салих тоже привстал, но заметил, что Заки продолжает сидеть на месте и снова сел. Заки перешел к главному своему вопросу:

– Господин генерал. Мы надеемся, что Вы официально признаете Башкирскую республику.

Дутов только усмехнулся:

– Для признания или непризнания какой-либо республики нужно еще построить свое государство. Пока отложим этот вопрос, время покажет.

Заки и Салих молча вышли из особняка. Им даже не хотелось обсуждать эту тягостную ситуацию. Вот уже четвертый раз за год сменилась власть, но ни одна из них не признала права башкир. Хорошо еще, что Дутов признал их нейтралитет. Хотя бы Шуро удалось уберечь башкир от войны.

* * *

Когда Салих был в отъезде в Бурангуле, газету выпускал Култан. Все члены Шуро и руководители башкирских учреждений называли его Култан-эфенди. Но недолго он командовал. Култан даже надеялся, что по дороге Салиха убьют разбойники. Когда Салих вернулся, от отчаянья Култан даже решился открыть свою газету. Но тут сменилась власть, город занял Дутов и пыл у Култана поубавился, надо было выждать.

Власть Дутова даже, по мнению Култана, предоставляла больше возможностей, чем Временное правительство или Башкирское Шуро. Частная собственность сохранялась. А на национальные различия вроде никто уже не обращал внимания. Дела его отца Гайнетдина снова могут пойти на лад. Да и Култан сам способен стать предпринимателем здесь в Оренбурге. Но пока он ждал.

Только ждать ему не получилось. Его вызвали в штаб Дутова. Это было ближе к ночи. Култан ответил посыльному:

– Хорошо, схожу.

Но тот пояснил:

– Сказано явиться немедленно.

– Ночью?

– Немедленно.

Култан улыбнулся Зинзиле и пожал плечами, мол, что поделаешь. Култана привели в контрразведку.

– Господин Култангали, мы хотим навести кое-какие справки о членах Башкирского Шуро и еще о других лицах. – Сказал офицер. – Нам известно, что вы хорошо осведомлены о них.

– Вы предлагаете мне стать филёром? – поразился Култан.

– Нет, Култангали-эфенди. Вы этот этап уже прошли. Мы знаем, что вы были филёром в жандармском отделении при царском режиме, Вы нам нужны как агент.

Култан тут совсем обмяк. Он потерял дар речи. Они все знают. Когда учился в медресе «Галия» он пару раз сообщал что-то кому-то. Когда царизм свергли, он думал, что концы в воду. Но вот все всплыло. Молчание Култана офицер расценил как попытку отрицания.

– Если Вы не согласны, то мы все расскажем Башкирскому Шуро, как Вы жандармский филёр докладывали все о башкирах Галияну Булатову из Мусульманского комитета. Вы представляете, что тогда они с вами сделают? Шуро и так Вам не особо доверяет.

«Они все знают про меня, – понял Култан. – Меня им сдал Галиян Булатов. Только ему я сообщал о планах Шуро.» Если бы мог, Култан загрыз бы этого офицера, отрезал бы прошлое ножом, но не выходит.

– Я жду ответа, Култангали-эфенди.

Култан молча кивнул в знак согласия.

– Вот так. Очень хорошо. Мы знали, что Вы умный человек. Поэтому и пригласили Вас в тайне от всех. Так и будем встречаться по ночам. А ночь – самое время для тайных дел, – засмеялся довольно офицер.

Култан вышел полностью подавленный произошедшим.

* * *

Салих заметил рослую фигуру Насретдина, который пытался смешаться с толпой выходивших из Караван-сарая людей, и догнал его.

– А ты не боишься, значит, – остановил он приятеля.

Насретдин приставил указательный палец к губам.

– Отойди. Встретимся на углу той улицы. – Сказал он и быстро ушел.

На углу Насретдин сказал Салиху.

– Пойдем побыстрей к тебе, здесь слишком много знакомых. Если кто доложит, мне конец.

Но их заметил-таки Култангали. Он увидел Салиха с приятелем и проследил за ними. Вот и попались, обрадовался Култан, потирая руки. Он не забыл, как Насретдин перед первым Курултаем натравил на него солдат. Теперь он отомстит.

Култангали, озираясь по сторонам, быстро прошмыгнул до контрразведки Дутова. Вскоре группа солдат на санях выехала на квартиру Салиха.

Они ворвались в дом.

– Руки вверх! – раздался приказ. Салих поднял руки.

– Где большевик?

– Какой большевик?

– Не придуривайся! С кем ты вышел из Курултая? Где он?

Салих понял, что их проследили.

– А-а. Вы про Насретдина? Это мой приятель с детства. Он был здесь, потом ушел.

– Зачем он приходил?

– Он оставлял свой мешок у меня. Забрал и ушел.

– Куда пошел?

– Не сказал.

– Обыскать! – офицер отдал приказ солдатам. Те кинулись искать, но никого не обнаружили. Насретдин и в самом деле не задержался, ответил на пару вопросов и ушел. Видать, почуял, что могут за ним следить.

– Никого, – доложили солдаты. – Ушел.

– Нет его, значит, тебя заберем. – Забрали с собой Салиха.

Салих в контрразведке только повторил сказанное.

– Я и не знал, что он большевик. Последний раз мы встречались давно. А теперь он возмужал, на фронте побывал. Может, и вступил в партию. Я не спрашивал. Я встретил его в деревне Мутал. Это может подтвердить Култан-эфенди. Мы вместе были.

Салих скрыл, что после тоже встречался с Насретдином. И это было понятно.

Контрразведчик не поверил Салиху, но предъявить тоже было нечего.

– Мы доложим Башкирскому Шуро о том, что редактору нейтрального правительства не годиться встречаться с большевиками.

Юлдашу поручили разобрать этот инцидент. Он хорошо знал обоих, и поэтому все обошлось.

– Я ж его как старого друга позвал. – Объяснил Салих Юлдашу. – Даже не подумал, что он был большевиком.

– Ладно. Но будь осторожен, – На этом и покончили.

Но Салих догадался, что среди них появился доносчик. Как тогда еще объяснить визит контрразведки?

Култан был расдосадован таким завершением дела. Как было здорово, если бы разом отомстить обоим. Но не вышло. Упорхнула птичка из рук.

Салих потом позабыл это происшествие. Потому что вслед за этим произошло хорошее событие. У большинства людей мозг настроен забывать плохое. Если бы этого не было, люди бы озлобились друг на друга. В жизни всякое бывает. Если помнить все обиды, то можно сойти с ума, а убийства из мести привели бы к концу света.

Салих шел с подавленным настроением из контрразведки, когда у ворот дома столкнулся с отцом. Они не встречались очень давно. Лицо Хаернаса состарилось, волосы поседели, но глаза по-прежнему блестели.

– Я приехал на Курултай. Но ошибся со временем. Опоздал, – сказал он. – Курултай, оказывается, давно завершился.

– Да. Не печалься. – Салих успокоил отца. – Считай, что за тебя я голосовал.

Хаернас рассмеялся. Он знал, что сын голосовал правильно.

Салих угостил отца чаем. Расспросил про мать, про сестренку Гульемеш. Обрадовался, узнав, что они живы-здоровы. Салих интересовался жизнью родной деревни, соседей. Узнав о том, что умер старик Якуп опечалился. Как и везде жизнь была нелегкой.

Они долго говорили с отцом. Наступила ночь. Салих собрался уложить отца спать. А тот говорит:

– Так расскажи теперь про невестку.

Хаернас давно хотел расспросить о ней сына. Но считал, что спрашивать сразу не прилично. Хаернас узнал о будущей свадьбе сына от будущего кума. Поэтому не мог понять, что за срочность. Может, сын нарушил обычаи, а теперь его хотят насильно поженить? Он сдерживал в себе досаду на сына и разговор был обрывочным. Отец переживал, что сын долго не женился, а теперь еще сотворил что-то непотребное.

А что мог сказать Салих о своей невесте? Знает Минзаду давно. С тех пор как увидел ее в доме Юлдаша. Затем она удивила парня тем, что пригласила на берег Сакмары на посиделки. Минзада была для него загадкой. Чем больше он ее узнавал, тем загадочнее она становилась. Вот посмотришь на Минзаду – простая девушка, ждущая любви. А с другой стороны – она умница, свободно рассуждающая о вопросах политики. А с третьей стороны – она лихая наездница, дай ей в руки лук и стрелы – готовый воин. А с четвертой стороны – обидчивая, как ребенок, может заплакать от неосторожной фразы. Это особенная девушка. Потому и не женаты они до сих пор. Обычно девушки соглашаются на брак сразу, как только парень пришлет сватов, так переходят к будущему мужу. А Минзада, наоборот, долго думает, еще принимает во внимание политические события в стране. Конечно, свадьба Минзады с Салихом не остановит войну и революцию. Но Минзада мыслит иначе. Она считает, что в такое время, когда льется кровь и хоронят убитых неприлично жениться. А если что-то случиться с Салихом или с ней самой? Как тогда быть? А так никому не обязан. Если произойдет плохое – горе коснется только родителей.

Салих рассказал только, кто его невеста, кто родители, откуда, где училась и чем занимается. Но это Хаернас уже знал. Поэтому он еще никак не успокоился, не снял камень с души.

– А что-нибудь было между вами? – спросил он напрямую.

Салих рассмеялся: вот что гложет его отца!

– Да нет, ты что! – Салих знал, что Минзада не согласилась бы никогда на это, да и сам он не позволил бы себе такого.

Лицо Хаернаса расцвело.

– Давай спать. Завтра познакомимся с будущим кумом. – Отец заснул довольный разрешением своих сомнений.

Юлдаш с распростертыми объятиями встретил долгожданного кума Хаернаса. Как принято расспросил про житье-бытье, про здоровье. Про свадьбу лишнего не говорили, вопрос был решенный. Договорились о сроках проведения свадебного обряда и самого торжества, затем приступили к подготовке.

Хоть и не собирались праздновать на широкую ногу, но все равно хлопот было много. Несколько дней готовились, заготавливали продукты. Со стороны жениха на свадьбу должны были придти отец и сестра Зинзиля с мужем Култаном. А со стороны невесты решили не звать много родственников. Хаернас воспротивился, услышав про своего зятя.

– Если они придут, то я уйду, – заявил он, ошарашив Юлдаша.

– Почему?

– И не спрашивай, кум, не скажу. Не могу терпеть этого Култана. Выдал дочь за него. Но и слышать о нем не хочу. Причин у Хаернаса было много: была некрасивая история, когда Гайнетдин забирал для себя землю на Деме, когда родная дочь обругала его и не приезжала навестить мать, не звала к себе. Все это давало отцу повод настаивать на том, чтобы дочь с зятем не приходили. Салих тоже огорчился настроению отца, но он не стал настаивать. Воля отца есть воля отца.

На свадьбу пришли все члены Башкирского правительства. Свадьба была не по старым правилам, когда она шла несколько дней, а завершилась лишь в один вечер. Молодожены сидели в центре. За столом тоже было не как всегда с речами и праздничными песнями. Говорили больше про политику, обменивались мнением о тяжелом положении Башкортостана, спорили о том, что предстоит сделать в ближайшее время. Потом немного послушали курай. Потом один из гостей сказал:

– Когда еще нам доведется вот так вместе собраться за торжеством. Давайте попросим жениха сыграть на мандолине, а невесту спеть. А еще пусть Салих прочитает стихотворение. Давно не приходилось его слышать.

Это тоже было нарушением свадебного обычая. Не позволялось раньше петь молодым на свадьбах.

Но все поддержали предложение. Пришлось Салиху взять мандолину в руки. Он спел одну песню, которую сам сочинил и очень любил.

Гости похвалили Салиха, кричали: «Молодец!» Он начал новую песню, к нему присоединилась Минзада. Затем стали петь другие гости. Затем Салих прочел стихотворение, которое приняли с восторгом и аплодисментами. Вот так завершилась свадьба как концерт.

Култан с Зинзилей злились на Салиха, считая, что это он их не пригласил. Им и в голову не пришло, что отец был против них. Может, они как-то пережили бы это, но вышло, что их лишили события, на котором присутствовало все правительство Башкортостана. Вот это их бесило. Култан даже стал думать, что его работу на контрразведку Дутова и на Галияна Булатова разоблачили, поэтому не доверяют. Узнав потом подробности праздника, завершившегося возгласами, что Салих – соловей нации, самый видный поэт, Култан совсем занемог от досады и зависти: «Разве один Салих пишет стихи? Култан уже писал стихи, когда Салих две строчки связать не мог! Чем стихи Култана хуже?» – негодовал он. Ах, этот Салих…

Продолжение следует