Журнальный мир

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

АННА. Высокая, черноволосая, бледная привлекательная женщина лет сорока пяти. Одевается дорого и изысканно. Любит продуманный шик. Выглядит значительно моложе своего возраста. Анна замужем, имеет взрослую дочь. Только что вернулась из Англии, где прожила целый год, занимаясь собственным бизнесом.

ИРИНА. Подруга Анны. Не замужем и не была. Как и Анна, любит посплетничать. Ирина привлекательна, но по-другому, нежели Анна: она светловолоса, смешлива и немного суетлива, говорит быстро, жестикулирует. По некоторым признакам видно, что Ирина всю жизнь играет роль «второй скрипки» при своей лучшей подруге. Устраивает ли это ее, можно только догадываться.

ОЛЯ. Восемнадцатилетняя дочь Анны. В ее манере одеваться и краситься присутствует вызов, эпатаж. Оля находится в затяжном конфликте с матерью, своим поведением стремится доказать ей, что она уже взрослая и самостоятельная.

НАТАША. Интеллигентная, образованная девушка. Одета скромно, неброско. Временно выполняет обязанности домработницы Анны.

ДЖЕЙ. Ирландец, английский подданный.

ЖЕНЯ БЕЛЕНЬКИЙ. Первая любовь Анны. Призрак.

Действие первое

На сцене — большая, со вкусом обставленная комната. В интерьере нет ничего вычурного, но мебель явно сделана на заказ, есть и антикварные вещи: большой круглый стол из красного дерева, люстра со старомодными рожками. В углу  — недействующий камин.

В кресле в стола, опустив голову на руки, сидит хозяйка — Анна. Она грустит.

Поднимает голову, осматривается, начинает говорить вполголоса, ни к кому не обращаясь.

АННА. Боже мой, какая сволочь… И никакой не лорд… Вообще даже не англичанин. Ладно, был бы хоть английским евреем, как Майкл Нордингтон, к примеру. Так нет — простой ирлашка… а туда же. «Я тебя люблю, но женитьба в мои планы не входит»… Как будто не я его осчастливила, а наоборот!

Встает, прохаживается по комнате. Продолжает уже более громким голосом.

АННА. А я долго колебалась по поводу этого Джея Уорда. Конечно, он добился высокого положения: исполнительный директор Ид-энд-Рэйвенскрофт! Не хухры-мухры — королевские портные. Плюс — свои магазины ширпотреба в Лондоне. Сам принц Майкл Кентский им покровительствует. Хорош! Жаль, не по зубам мне. Майкл Нордингтон — тоже видный мужчина. А Элизабет, его жена — старая корова… А Джея взяли исполнительным директором из милости. Не англичанам же управляющими трудиться. Хотя… особнячок Джея в Эспоме — ничего себе. Веснушчатая рыжая бестия. «Ани, дорогая, я все для тебя сделаю». Руки, ноги целовал…

Вздыхает, подходит к бару, достает бутылку ликера. Наливает в стопку. Делает аккуратный глоток.

АННА. Год я торчала у Джея в провинциальном Эспоме. Ходила с ним на скачки. Ездила на белые ночи в Финляндию. Размечталась… Строила из себя хозяйку, прислугу дрючила… С соседями «дружила»… «Русская устраивает приемы, русская любит гостей». Провинциальные болваны. Ничего не видели и знать не хотят. У них, мол, и так все лучшее. Английская литература — лучшая. «Одного нашего Шекспира уже достаточно». Английская живопись — лучшая, английские лошади — самые лучшие! Английский королевский дом — идеал!.. А я… Всех забросила из-за этой вонючей Англии… А там везде, даже на Трафальгарской площади, пахнет конским навозом. А хуже жрачки, чем в Англии, трудно представить: жесткие — не прожевать — шницели с подгоревшими тостами, пережаренный бекон… Кофе  — и то делать не умеют. А знаменитый английский чай! «Сэр, если это кофе, то я предпочел бы чай, если это чай, я предпочел бы кофе!» Кругом пивные бары. Жуткий запах смеси пивных и человеческих испарений. А театр? Один мюзикл — «Кэтс» или «Мизараблс», например, — крутят каждый день, одно и то же по двадцать лет. И англичане ходят на эту жвачку… Из-за этой Англии я забросила своего Федю… И Олю… Да, Федя — ангел, а Оля — юная стерва. Но это же моя дочь. От детей не отказываются… А я  — всех бросила ради этого ничтожного Джея. Думала: стану миссис Уорд, попаду в высший свет. Буду ездить со своим водителем на приемы в Виндзор… А он: «Извини, дорогая, женитьба не входит в мои планы».. И что мне теперь делать? На горизонте — пятьдесят, молодись, не молодись — вот-вот пятьдесят!

Звонит телефон. Аня берет трубку.

АННА. Ирка, ты, что ли? Привет! Да, я уже вернулась. Год там прожила. На берегах туманного Альбиона. Ну, можно сказать  — не сложилось… Как с мужем встретилась? Нормально. Примчался в аэропорт, как бобик. Сказала, что соскучилась по семье, по нему и все такое. Знает ли что-нибудь о Джее? Знает, конечно… они знакомы. Я брала его на презентации Модного дома. И на встречи с принцем Майклом. Знает… но не в этом смысле… Догадывается ли? А какая мне разница? Попробовал бы пикнуть. Встретил, как обычно. С цветами. Сапоги снимал, ножки целовал… Тоска. Хорошо, что есть, куда вернуться. Я тоже очень хочу повидаться. Приезжай. Нет, не домой. У меня же есть своя квартира. Отдельно от Феди. Забыла, что ли? А, ну да… Я же до Англии занималась медицинским оборудованием. Вот и купила квартиру, обставила… Но имей в виду… Не проговорись, дорогая. Когда остаюсь здесь, Феде говорю, что в командировке. Ты за рулем? Вот адрес, приезжай… Для чего квартира? Ну, мало ли для чего! Ты что, маленькая? Почему я должна все ему докладывать?.. В общем, приезжай!

Действие второе

В Аниной гостиной  — хозяйка и ее подруга Ирина. На сервировочном столике  — бутылка ликера и две стопки, коробка конфет. Подруги пьют ликер.

АННА. Сколько же мы не виделись, а?.. Жаль, эта идиотка Наташа, домработница, вот-вот придет… Понимаешь, явилась ко мне с рекомендациями… я, говорит, дипломированный телевизионный режиссер… нужна временная работа, поддержка… Я ей комнату выделила,  — ну и работай, нечего разглагольствовать… А она не знает даже, как курицу приготовить… Совсем сбилась с мысли, о чем это я?

ИРИНА. Ты рассказывала… о Нонне. Или Норе?

АННА. Да, верно, об этой Норе Шевченко, провинциалке. Она вышла замуж за этого Осика из Риги. Такой маленький, вертлявый, помнишь?

ИРИНА. Помню. Ужасно некрасивый, верно?

АННА. Ага, похож на немытого Вуди Аллена.

ИРИНА. Ну, ты как скажешь! Узнаю Аньку.

АННА. Дай я тебе еще налью… Ох уж эта идиотка, которую я взяла прислугой… Откуда у тебя эта янтарная штучка?

ИРИНА. Мамино колье, ты забыла, оно еще со школы у меня.

АННА. Правда? Не помню, чтобы ты его носила… Мне вот от мамы ничего не досталось. Она ведь все сестрице-мещанке оставила. Та, видишь ли, за ней ухаживала… А моя распрекрасная свекровь, если и соберется когда-нибудь копыта откинуть, вообще, наверное, завещает мне только свои пожелтевшие вологодские кружева…

ИРИНА. Ну, ты-то уж не бедствуешь.

АННА. Так все самой приходится… Так вот, что моя режиссерка выкинула. Вчера захожу на кухню, а она там расселась и читает Скрын-ни-ко-ва… Ты не знаешь, кто это? Специалист по крынкам, наверное…

Анна хохочет. Ирина, покачав головой, тоже смеется.

ИРИНА. Анька, Анька… ты неисправима.

АННА. Расскажи лучше, с кем из наших общаешься, что видела, что слышала.

ИРИНА. Да сейчас, знаешь ли, все на бегу… Встретила Николая Сергеевича. Он рассказал, что его Валентина Ивановна умерла. Перед смертью высохла вся, весу двадцать пять кило осталось!

АННА. Ужас.

ИРИНА. А наша Ленка что отколола! Решила от семьи отдохнуть и потащилась с подругой в Гагры. Там за ней увивался некто Гоча, местный ментовский начальник. Так он уговорил ее на лодке покататься, и чуть не изнасиловал… Отвел лодку подальше от берега. Она так испугалась, что даже кричать не могла. По счастью, на катере подъехали спасатели, потому что лодка слишком далеко в море ушла, и Ленка пересела к ним…

АННА. Дура.

ИРИНА. Тебе, похоже, все равно…

Анна не отвечает. Пауза.

ИРИНА. Значит, Федя не знает про эту квартиру? А дочка?

АННА. Оля? (Помолчав). Оля знает… Она бывает здесь. Я же ведь ей ключи оставляла, когда в Англию уехала.

ИРИНА. И ты еще говоришь, что у вас с дочерью отношения натянутые? А она при этом не выдает тебя мужу… Если про квартиру он не знает…

АННА. А зачем ей меня «выдавать»? Чем ей плохо? Когда хочет, может здесь «зависнуть» со своими дурковатыми мальчиками и девочками-простушками… Бартер!

ИРИНА. Обалдеть. У тебя уже дочка такая взрослая… Скажи, на кого она похожа?

АННА. На папашу своего. Вылитый Федя, ген в ген. И дружит с отцом — не разлей вода. Папина дочка. Правда, Федька-то — страшила, а Оля красивая получилась…

Хлопает дверь.

АННА. Кстати, вот, кажется, и она! За деньгами приехала.

Входит дочь Анны, Оля. Небольшая пауза. Анна критично рассматривает взрослую дочь. На Оле сапоги-ботфорты, кожаные шорты и блузка со сползшим плечом.

ИРИНА. Ох, Оля… Какая же ты стала красавица! Ну, меня, надеюсь, ты помнишь?

ОЛЯ (тепло). Конечно, помню, тетя Ира.

Ирина и Оля нежно обнимаются, символически целуют друг друга в щеку.

АННА (сухо). Откуда такая расфуфыренная? От своего толстого кавалера?

ИРИНА (Оле). Боже мой! У тебя есть мальчик?

АННА. Прям там «мальчик». Старый, жирный папик под полтос.

ОЛЯ. Во-первых, я из дома. Во-вторых, он не жирный, а… большой. В-третьих, я с ним, возможно, расстанусь. Съездила с ним в Грецию, и хватит. И, наконец, в-четвертых… Отстань от меня, что за привычка — вечно ты, мама, лезешь не в свои дела.

ИРИНА (Оле). Ну, а что плохого, если у девочки есть обеспеченный друг?.. Оля, ты живешь у него?

ОЛЯ. Нет. Живу отдельно.

АННА (сухо). Ей ведь мать квартиру и машину купила, что тут непонятного.

ИРИНА. Ну, давай, рассказывай о своем друге.

ОЛЯ (поглядывая на Анну, кривляясь, воодушевленно). У него глаза зеленые, волосы соломенные, лицо красное, пузо толстое… глаза завидущие, руки загребущие.

ИРИНА. Какая прелесть! Как его зовут?

ОЛЯ (с прежней интонацией). Амбал Амбалыч!

АННА (раздраженно). Ну, хватит кривляться, Оля! Вон там, на журнальном столике… Возьми, сколько тебе нужно… (Оля направляется к столику, открывает небольшую шкатулку, роется в ней). И иди на кухню к Наталье. Скажи, пусть тебя накормит. Поешь, как следует. Посмотри на себя, ты же плоская, как селедка. Хочешь иметь грудь — надо хорошо питаться… А ты как птичка: клюнула и улетела.

ОЛЯ. Тетя Ира, я вернусь! (Выходит).

АННА (кричит вслед Оле). Не засиживайся на кухне! (Ире). Представляешь  — она с Наташкой задружилась! Любит ее. Ну, зачем ей такая приятельница? Это ж просто домработница. Не нашего круга человек. Оля так неразборчива в знакомствах. Для нее, дуры, МГИМО открыто, а она, упрямица, в Плехановку рванула. Занимается танцами. Диско, хастл… разве туда придут мальчики из хороших семей? Что ей так нравится крутиться с плебсом? Теперь вот этот папик. Я ей квартиру купила, машину подарила, а она: «Отстань, мама, не лезь в мою жизнь, не твое дело». С отцом при этом — душа в душу. Как это понять?

ИРИНА. Зря ты ругаешь дочку. Мне твоя Оля очень даже понравилась. Взрослая, самостоятельная, интересная. Ты, наверное, на ней что-то свое вымещаешь…

АННА (вскакивая). Д-дай-ка твой стакан!

ИРИНА. Нет, Аня, хватит уже! Меня ждут… Мне нужно вздремнуть немного и ехать… Боже, как я за руль сяду… Подмораживает, а у меня резина лысая. У меня встреча!

АННА. Позвони, отмени встречу. Скажи, что тебя задержали  — изнасиловали в подъезде. Ну, хватит выкобениваться, Ирка, давай стакан!

Действие третье

Прошло еще два часа. Подруг совсем развезло. Кажется, Ирина уже забыла, что собралась куда-то ехать.

АННА. Ириш… А ты помнишь Женю Беленького?

ИРИНА. Да, конечно, помню. Твоя юношеская любовь…

АННА. Женя, Женечка… Как он умел меня рассмешить. А какие письма мне писал. Я хохотала до упаду, когда читала… (Аня ложится на ковер и смотрит в потолок. Продолжает медленно). Помню, я грохнулась в ванной и сломала предплечье. Он отвез меня в больницу. Там мне наложили гипс, и рука оттопырилась, как крылышко. И он сказал: «Бедный, бедный гусенок — сломанное крылышко». (После паузы). А Федя… Федя… Любит шоу «Уральские пельмени». И карикатуры любит. Если они не на начальство… Но, главное, деревянный он какой-то. Вот Женя — тот был ласковый и нежный. Однажды сказал: «Ты такая сладкая, прямо фуа-гра — сломанное крылышко». Но у меня тогда рука уже была совсем целая. И я спросила: «Почему фуа-гра?». А он: «У тебя белая длинная шейка, как у гусенка, а сама ты такая вкусная — так бы и съел».

ИРИНА. А ты своему Федору когда-нибудь рассказывала о Жене?

АННА (не сразу). Нет… Что рассказывать? Знаешь, Женя ведь был… неудачником. Перед той поездкой в горы его уволили из лаборатории. Он работал истопником в котельной, потом спасателем на лодочной станции. Появилось много свободного времени… Ему это нравилось, он много читал, разную литературу. Сказал как-то, что если считать его военнослужащим от науки, то из знаков отличия у него осталась только одна медная пуговица на пузе и следы от погон на обгоревших плечах… Правда, смешно?

ИРИНА. Но почему ты ничего не рассказывала своему Федору о Жене?

АННА (раздраженно). Почему, почему… Этот Федя — просто тупица. Ходячая схема, а не мужчина. Сейчас вот вегетарианцем заделался… капусту, морковку себе трет…

ИРИНА. Зачем же ты его такого… охомутала?

АННА. А, я сейчас уже даже и не знаю, почему за него замуж пошла. Говорил, что любит Толстого и Паустовского, что это его любимые писатели, которые сильно повлияли на его жизнь. А потом оказалось, что ни одного их романа не прочел. Читал он, по сути, только то, что в школе впихивали.

ИРИНА. Тебе лишь бы гадости о муже говорить. Твой Федя — очень приличный человек. Думаешь, так уж хорошо без мужа… в вечных невестах? (Неожиданно всхлипывает).

Анна встает, подходит к Ирине, обнимает ее. Садится рядом. Подруги молча сидят, прикорнув друг к другу. Пауза.

ИРИНА. Ань… ты никогда не рассказывала мне, как Женя погиб.

АННА (медленно поднимается, берет бутылку, садится на пол и доливает себе ликера. Ставит стакан между ног около ступней). Эх, был бы Женька жив… Может, все бы у меня сложилось по-другому. Или нет? Рассмешить-то он умел… Но почему-то в жизни у него ничего не ладилось… Он ведь занимался альпинизмом, как все эти чертовы физики. Его подбили братья Гришковичи подняться на пик Коммунизма в Средней Азии. Братья маленькие, но сильные и опытные, вот он им и доверился. Еще с ними была женщина-спортсменка. Так вчетвером и пошли. Маршрут не подготовили, группу не зарегистрировали, никого не оповестили… А на третий день подъема началась пурга. И после снежного шторма вниз спустились только двое — братья Гришковичи. Через год отыскали тело женщины. Женьку так и не нашли…

ИРИНА (взволнованно). Бедная моя девочка… Не плачь, не надо…

АННА. Да, конечно… Это ведь было так давно… Ирочка, сходи, посмотри, что они там делают.

Ирина выходит. Почти сразу возвращается вместе с Олей.

АННА. Ну что, доченька, вы с Натальей уже всем кости перемыли?

ОЛЯ. Мам… Я, пожалуй, пойду.

АННА (хватает Олю за ногу). Нет, подожди, сядь… Поговори с матерью… Опять к своему папику намылилась?

ОЛЯ. Да что тебе объяснять? Все равно не поймешь.

АННА. Чего я «не пойму»? Какой он необыкновенный? Толстый, старый бандюган, наглец и проходимец. Ты все всегда делаешь по-своему. Хоть бы к матери прислушалась. Я ведь только для тебя и стараюсь… Никогда тебе ни в чем не отказывала, все для Олечки, Олечки…

ОЛЯ (запальчиво). Тебя никто не просит! Можешь хоть все взять назад! Забирай! (Бросает на стол перед матерью деньги). Ты ведь только откупаешься от меня! Все деньги, деньги… а когда мне больше всего на свете нужна была мама, тебя рядом не оказывалось! Только папа… все папа… Эти деньги твои — я уже слышать о них не могу! Забери все обратно — квартиру, машину… Хоть сожри, только не лопни. Довольна? А с папиком моим… Успокойся, его уже нет. Считай, что он умер. Для меня умер! Ты довольна?

Оля отталкивает мать и убегает, хлопнув дверью.

ИРИНА (Ане, укоризненно). Ну что ты натворила? зачем так? Что ты к ней привязалась? Вспомни себя в ее возрасте. Ну, не нашлось на нее Жени Беленького… А жить ведь надо как-то. И она справляется… Чем ты недовольна?

АННА (всхлипывая). Да довольна я, всем довольна… что мне остается делать? Я просто для дочки лучшего хочу. Чтобы жила достойно… по-человечески… И вот результат. Мать для нее — не авторитет, для нее авторитет — служанка… И «деревянный» папа, из которого я сделала человека… Кем бы он стал, если бы не я? Ну, скажи, зачем моей Ольге нужны дети люмпенов с танцулек, бандюганы-качки? Ее папик — тот же люмпен, режиссерка — люмпен. Она меня никогда не услышит… Ушла…

ИРИНА. А по-моему, Оля — прелесть. Как она об этом папике: Амбал Амбалыч! Глаза завидущие, руки загребущие… С характером девочка. Знает, чего хочет.

АННА (устало). С характером, да не в ту сторону характер этот. Сходи на кухню, дорогая, принеси еще бутылку ликера… там, в шкафчике. Не хочу я Наташку видеть. Тоже мне, режиссер. Все они так: никто не хочет делать обычную работу. А языком почесать — каждый мастер.

Действие четвертое

Та же комната. Звонит мобильник.

Анна, которая уже задремала, просыпается, непонимающе смотри на часы. Ира спит на диване, уткнувшись лицом в подушку. Анна, натыкаясь на мебель, движется к телефону.

АННА. Алло… А-а, муженек. Нет, я на работе… Слушай, я не могу отсюда уехать, придется здесь переночевать. Где? У нас есть служебные апартаменты. Приехала Ира, загородила выезд, а ключ уронила в грязь. Мы двадцать минут ползали — ничего не нашли. В общем, я забрать тебя не смогу… Добирайся, как можешь. Водителя отпустил? Это ты зря! А что, товарищи по работе не могут подвести уважаемого замначальника отдела министерства? Ах, вот как — жаль!.. Ладно, я устала, хватит рассусоливать… Отбой, мой милый, чао-какао!

Возвращается к окну, берет бутылку, наливает в стакан и выпивает залпом. Падает на кушетку.

В дверях появляется Наташа.

НАТАША. Анна Дмитриевна, ваша гостья уже ушла?

АННА. Нет. Видишь — вон отдыхает. Ты ужин попозже накрой… и на двоих.

НАТАША. Извините, я спросить хотела. Моему мужу нельзя переночевать здесь? Ему завтра на работу не так рано, как обычно, а погода — сами знаете, хуже некуда. Мы в моей комнатке разместимся… Без проблем.

АННА. Нет, нельзя. Что, у меня гостиница?

Наташа застывает  — видимо, ожидала другого ответа. Потом идет к дверям.

НАТАША. Хорошо, Анна Дмитриевна. Как скажете.

Аня встает, направляется в сторону прихожей. На пороге лежит забытый Олин шарф. Аня стоит над ним, потом обходит. Берет телефон и набирает номер.

АННА. Оля, ты уже дома? Не пошла к своему папику? Ах, «умер»? Вот это правильно. Да знаю я ваших папиков. Все самоутверждаются. Чтобы сказать потом друзьям: «Ездил на Родос с малышкой на двадцать лет младше меня». Небось, как и все, бегает в клуб «Сто пудов», не знаешь? — ну, где за умеренную плату можно взять невообразимую толстуху. Ему баба нужна в сто пудов. Или десять по десять. Не такая же тощая селедка, как ты. Да еще и злобная. Ишь, как на мать бросаешься… Думаешь, я тебе плохого желаю? Твой папик — такой же люмпен, как и твои прыщавые мальчишки на танцульках. Чего ты туда таскаешься? — балерины из тебя все равно не получится. И от папика твоего тоже ничего хорошего не дождешься. Лучше бы он умер. А ты не злись… И не кричи. И нечего рыдать, мать тебе дело говорит… Я хочу, чтобы ты счастлива была… Чего молчишь? Бросила трубку, стерва!

Она гасит свет. Стоит неподвижно. Потом хватает шарф дочери, прижимает к груди.

АННА. Бедный, бедный гусенок — сломанное крылышко! Бедный гусенок! Фуа-гра — сломанное крылышко… (Плачет). И этот Джей… Ирлашка никудышный… Никогда ничего к нему не чувствовала. Наташка — приличная, интеллигентная — чего на нее бросаться? А Оля… Дочка ведь… Пытается своим умом жить. Ну, не хочет она, как я. О Феде же и говорить нечего. Все-то я его грязью… А он все видит и понимает. Золотой человек… Любит меня, принимает такой, какая есть. Взбалмошную, с капризами, закидонами… Кто еще такую терпеть будет?

Кружится по комнате, опустив лицо в шарф. Выпрямляется, поднимает руки с шарфом вверх, застывает… Словно очнувшись, бросает шарф в кресло.

В комнату тихо заходит Женя Беленький. Он молча стоит у Анны за спиной. Анна, не оборачиваясь к нему, начинает дрожать.

Она подходит к дивану, где спит Ирина, трясет ее за плечо  — сначала тихонько, потом все настойчивее.

ИРИНА (просыпаясь, непонимающе). Что? Кто это?

Анна садится рядом с подругой, гладит ее по волосам. Женя так же молча стоит посреди комнаты.

АННА (говорит, еле справляясь с дрожью). Ирка, дорогая… Слушай меня… Помнишь наш первый вечер в университете? Я для него специально шила платье из матрасной ткани. Получилось: будто марлевка в рубчик… Портниха по фигуре так подогнала, и стоечка, и погончики… А моя тезка, Анька Коряпина, фарцовщица, пришла в красном платье — импорт… За ней тогда увивались Жариков и Батурин, баскетболисты из команды мастеров… Оба — дубины безмозглые. Так она глаз на мое платье положила, и говорит, нахально так: марлевка из Франции? Куплю за тридцать баксов. Тогда это считались деньги — будь здоров! А я ей: вот уж фиг! И в тот вечер я — я была королевой на этом празднике! Тогда еще, помнишь, Женька к нам в универ пришел.

Женя делает шаг к Анне и застывает, протянув к ней руку.

АННА (всхлипывая). И мы с Женечкой впервые поцеловались… в вестибюле… А эта стерва Коряпина разозлилась, да брякнула, что платье мое немодное. Я вернулась домой и всю ночь проплакала. Такой счастливой, и одновременно несчастной, потерянной себя чувствовала… Ну скажи, Ирочка, я была тогда хорошая? да? хорошая?..

Постепенно темнеет.

Действие пятое

В темноте долго звонит телефон. Наконец, раздается хрипловатый, сонный голос Анны.

АННА. Да. Уже сплю. Что случилось?

Отвечает мужской голос с заметным акцентом. Это Джей.

ДЖЕЙ. Ани, дорогая, я бы хотеть you быть host мой castle.

АННА. Вот как? Дозрел… дорогой? Заруби себе на носу: я всегда добиваюсь своего.

ДЖЕЙ. Я… не понимать. What is мерзантайбл? No difference! Карашо, дорогая! No сомневаться — Джей сделать все тот, что Ани хотеть…

Сцена освещается.

Жени Беленького уже нет в комнате. Ирина спит все на том же диване.

Анна встает и медленно идет к краю сцены. На губах у нее проступает торжествующая улыбка.