Журнальный мир

* * *

Я видел в глазах ингаирской татарки

Поэта, диван и бутылку «Кадарки».

О злая татарка! Косички, как змейки,

Ползли на лицо мне в той малосемейке…

Соседка Светлана входила нежданно,

Как в лирику Анны Ахматовой — Жданов.

«Купи сапоги! — говорила Диане. —

О, кто это спит у тебя на диване?»

Мне снились лимоны, желтевшие ярко…

До этого — сладко вливалась «Кадарка»

И злая татарка с пружинистым телом

Скакала на мне, как умела — умело…

И доски скрипели в той малосемейке,

А снег заметал голубые скамейки,

И два фонаря нам светили устало,

А утром их света не стало, не стало.

* * *

Я сегодня вошел в то пространство стиха,

Где наивная речь и проста, и тиха:

Где кричит свое «клии» на кедре желна…

Где сырыми губами лопочет волна…

Где на крышу «грибка» приземляется снег…

Где ложится под землю и спит человек…

Где течет по листу, высыхая, роса…

Где жужжит и жужжит в сером шаре оса…

Где доверчивость до и плескание ля…

Где скрипит, но вращается наша Земля…

Где лепечет ребенок и клохчет старик…

Я сегодня, как царь, в эти сферы проник.

* * *

Летала панночка в гробу,

над берегом летала,

а я на глиняном горбу

рвал серьги краснотала;

потом сплавлялась по реке,

ловила щук на кашу,

а я, как палец на руке,

все прижимал Наташу;

втянула в «лодку» двух сомов,

забросив косы в воду,

а я, как уд среди умов,

молился богу Роду;

и ведьмы волосы, как смоль,

текли по водной глади,

а я златую канифоль

разглядывал и гладил;

макушки сосен на ветру

плескались в небе синем,

ключица ныла: поутру

в избу войдет Есенин,

духмяный Хлебников в печи

зашелестит дровами,

и древнерусские мечи

завоют комарами;

и Вий с Вийоном спляшут в такт,

и будет брага литься…

Я выйду на Тобольский тракт,

чтоб с кистенем родиться.

* * *

Владиславу Корнилову

Был клевер белым между гряд,

стал клевер красным.

По-птичьи ветви говорят

под небом ясным.

Цветут в теплице огурцы,

навоза — жижа.

И облака плывут с Янцзы

в сады Парижа.

Как воск, стекает по лучам

тепло от солнца…

Не в дверь, а в душу по ночам

тоска скребется.

По леске спустится паук,

завоет псина.

И жить тогда, мой милый друг,

невыносимо…

Был клевер красным у плетня,

стал клевер белым…

И все мерещится петля

с узлом умелым.

В такую ночь рванешь во двор,

сбивая стулья,

а там из желоба в упор

глядит горгулья.

* * *

Иду в микровельветовом пальто,

прокручивая шарик под ногами,

и Западно-Сибирское плато

скрипит под широченными шагами.

Встречаю девушку, веду ее в кино

забора вдоль, где надпись черным: «Вымпел»

И льется свет, как красное вино;

духи пьянят; шатаюсь, будто выпил.

Заходим в гипермаркет «Карусель»,

шучу про базис, но и там, повыше,

клюют попкорн… И мы, как караси,

вплываем в зал в ТЦ под самой крышей:

и вот — о том, что счастье за горой,

не за горой, быть может… И свободен,

как птица в небе, лишний тот герой,

жене и жизни, в общем, неугоден;

и вот учитель пьет уже с утра,

летит, как самолетик, на качелях,

географ глобус пропил, та-ра-ра,

засохла Кама в киноакварелях.