Голубиная кротость Кремля
Голубиная кротость Кремля
* * *
Когда-нибудь потом, когда тебя не будет,
Когда отмоют кровь, когда осядет взвесь
От залпов огневых предательских орудий,
Я посажу каштан – и Харьков будет цвесть.
Когда-нибудь потом, когда пойдёт на убыль
Подонская резня и братская вражда,
Я тополь посажу, чтоб вырос Мариуполь,
Хоть он и не просил себя освобождать.
Когда уйдут одни, с удавками на выях,
Настанет мир другим без боли и вины,
Я липу посажу – и это будет Киев
Без скотских грабежей, без зарева войны.
Я выведу войну в суставах, капиллярах,
Я вынесу войну, хоть жуть сидит в душе.
Я вымолю весну без мин и байрактаров,
Но пепел из волос не выведу уже.
Когда-нибудь потом на склоне террикона
Зажгут ещё костры, наплачутся по вам.
И всех зараз простит Луганская мадонна
За боль твою, страна, разрушенная в хлам.
Ни тем и ни другим не жаль сынов распятых
Меж вечных двух костров, меж двух подгнивших вех.
Не все обречены, но все мы виноваты,
И на другом суде нас посчитают всех.
* * *
Всё на запад летит суперджет…
Только ждёшь не войны, так потравы.
Ничего не отменишь уже,
Если в моду вошли балаклавы.
Гонишь, гонишь тревогу взашей,
Но калина краснее, краснее…
И оскалился новый Кощей,
И всё шире кругом костенеет.
Он везёт корешки да вершки
На щитах соучастников верных.
И почти до отрыва башки
Уделяет внимание смертным.
Человек или просто мишень:
Не могилы в снегу, так канавы.
Никого не жалеешь уже,
Если в моду вошли балаклавы.
Проклинать, поминать не велят,
Лишь болтается в петельке узкой
Голубиная кротость Кремля
Над оболганной доблестью русской.
* * *
Сколько мы исчезали в тумане?
Виноват ли, кто к бездне привык?
Снег сыпучий с полудня шаманит,
Не уймется никак ни на миг.
Нас размазывало в окоёме,
Нас листвой заносило, золой…
Разве странно теперь, что вдвоём мы
Вопреки или просто назло?
И глядели внимательно, длинно
На бегущую жизни строку…
Свиристели от пьяной калины
Кувыркались в ковровом снегу.
Отмолчали своё, отсмотрели,
Обошлись без бабла, без назьма…
Ну а то, что чадим еле-еле,
Виноваты не мы, а зима…
Что январь нам придумает спьяну…
Может, оттепель скомкает снег…
В этих сумерках по барабану
Где там половец, где печенег.
Лишь бы только крутые невежды
Не сорвали б худое тряпьё,
Колупаясь в стигматах надежды,
Нас прикрывшей во имя Твоё.
* * *
Вянет ядерный мак Вифлеемской звезды,
И сорока на яйцах дрожит.
Небеса фиолетово-чёрным густы
А кругом никого, ни души.
Как вампука в столице прошло Рождество,
В ложных блёстках сырые сады.
Фейерверки осыпали жаркой листвой,
Но она не заменит Звезды.
Чёрно-белый январь да изгаженный снег.
Арматурины вяжет таджик…
Боже, сколько невидимых взгляду калек –
Слышно только надсадное: вжик…
Счастье есть: у меня пол-избы, пол-коня,
И тик-ток: чупапи-муняня…
Ну не рофлите, лайкните просто меня,
Ну расшерьте, расшерьте меня…
Тряско, мразно, а большего ль нужно хотеть,
Если нищие торбы пусты…
Продолжает свеча на окошке гореть
Заменителем Главной Звезды.
Уж торопится город с утра до утра.
И пора: кому в сад, кому в суд.
Батарейка садится, и прожектора
Коммунарке уснуть не дают.
* * *
Первый попался, красивый, как белый свет.
Очи лазоревы, да с бедовою головою.
Только, если б сложилась любовь и добавил нам кто совет,
Я была бы уже вдовою…
Второму досталась – пламенна и свежа,
В золоте, в соболе, в огневице…
Носился со мной, и если б не убежал,
Я была бы за ним царицей.
Третий всё врал про какую-то дребедень,
Столько лет привыкала-спасала себя терпеньем…
Если б не тот огнезарный день,
Что сделал меня его тенью…
А после… река бежала, съедала свои берега,
Смылась и грязь, и кровь… И кто там в чём уличён был…
Если б ты не явился, кем стала бы я тогда –
Не мать, не жена, а жар над углем копчёным.
Не нянькать бы мне у сердца наследников горевых,
Не знать бы отраду сна, не доспавши ночек,
И жил не испытывать… одного клубка на двоих.
Выплыл ли ты б из моих строчек?..
Одно небо над нами, ветер вострит крыло,
А мы до сих пор так с кручи своей не слезли…
Если бы мы не встретились…
Такого быть не могло.
Хватит, живи без «если»…
* * *
Выплынь, сестрица, на берег, где плачут ивы,
И у стрекоз сапфировых дрожь в коленках.
Выплынь, песок зыбучий на дне тоскливом,
Я супротив волшбы слабоват маленько…
Всё у тебя не как у людей, сестрица,
И у меня характер почти овечий.
То побегу в борок, то грязцы напиться…
Много проклятых ямок – а я беспечен.
Вьётся коса твоя с речкой переплётаясь,
Берег полог и камень прибрежный тинист…
Водоросли оплетают тебя, как паюс,
В перси твои впивается рак-злочинец!
Выплынь, сестрица, горючие твои очи
Выжгут и ведьму и терем её высокий.
Вот уже острый нож для меня наточен,
Вот твоё лоно речной проросло осокой…
Да, неужели, мы и падём, что агнцы,
Зла и добра нисколько не понимая…
Старые камни роса покрывает глянцем,
Блеять мне над сомкнувшимся иловаем…
* * *
Пригуби меня, Яуза-науза,
Чистой воды труба.
Не каким-то плыву я палтусом,
Не тону, как венок со лба.
Что-то видится-зиждется странное –
Половодьице-водопол…
Будто прокляты мы до самого –
До сосудов, до альвеол…
Так упорно и так упорото наступается нам туда ж.
Колдуница-водица, скоро ты
Заберёшь себе свою блажь.
И по скользким бокам размазывая
Безударных слогов вытьё,
Завернёшь, будто смертным наузом,
И отчаяние моё.
Пронесёшь вместе с мёртвым ситчиком,
Ямку выроешь у куста,
И плеснёшь мне в живое личико
Из плетёного решета.
Мы с тобою регатой парусной
Не возблещем, простор чертя.
Пригуби, я сама, как Яуза,
Я твоей темноты дитя…
* * *
Ты видишь, какие простые слова
Даны нам откуда-то свыше.
На дереве ясень вздремнула сова:
В корнях просыпаются мыши.
А стоит под прелые листья залезть…
Увы тебе, как древолазу…
Агу… и люблю… превращаются в смесь,
Кипящую смольную массу.
Но нет нам, но нет нам покоя нигде –
Услышите ли, поглядите ль?
Кто шлёпает там по спокойной воде…
Дитя ли? Старик ли? Спаситель?..
г. Москва