Грусти родной истома

Грусти родной истома

ОТТЕПЕЛЬ

 

День воскресный и тает зима,

кроет улицы снежная слякоть.

Ветки, люди, машины, дома

и души беззащитная мякоть.

Скрыв её за сетчатками глаз,

молчаливо по городу кружишь,

напрямик рассекая подчас,

как слепец, тротуарные лужи.

 

Снег газонов бесцветен и рыхл,

стёкла окон в размывах рыданий,

и по следу свиданий былых

тебя память толкает меж зданий.

Память юности застит зрачки:

лик девичий, любовь и остуда,

даже имя забылось почти,

но живёт ощущение чуда.

Память юности тычет иглу

в ткани чувств воспалённых и мыслей…

Как в них был ты порывист и глуп,

сам, тот юный, себе ненавистен!

 

Берег Волги. Над той же рекой

тот же ветер, такие же тучи,

тот же шорох, а ты стал другой,

но не факт, что хоть в чём-нибудь лучше.

Не скопил ни богатств, ни ума,

лишь в желаньях стал мягок и розов…

День воскресный, раскисла зима

накануне никольских морозов.

 

 

ХОЧУ

 

Вновь снилось: ночь, вагон, и вдоль дороги

зубцами лес строгает небосвод,

еловый лес… Сквозь край, теплом убогий,

колючий край экспресс меня несёт.

 

Твой город дрёмный… Синеволоока

в выси апрельской Сириус-звезда…

Ты там давно, мне пишут, одинока.

Я здесь один и грустен, как тогда.

 

Добились мы того, чего хотели,

в карьерных распрях суетных времён.

Что ж сердце грустью мёрзнет, а к постели

уж столько лет слетает тот же сон?

 

Хочу, чтоб рядом вздёрнула ты брови,

лицом блеснула, как луна в окне,

и зяблой дрожью полыхнувшей крови

мне всколыхнуло кожу на спине!

 

Хочу губами тронуть твою руку,

чтоб нервов ток прожёг меня насквозь.

Хочу забыть про ссору, про разлуку,

про тридцать лет, что прожили мы врозь.

 

Хочу, хоть с вопрошающей улыбкой,

сказать у тверди мира на краю:

«Прости! Вся жизнь моя была ошибкой.

Одна в ней правда: я тебя люблю».

 

 

***

 

Край лесов и болот окаянных,

Отвоёванных палом полей.

Запах хвои, дурманы туманов,

Над болотами — клик журавлей.

Прилепились, как гнёзда, деревни

На угорах над вёрткой рекой.

В тишине лишь, как стражники, певни

Перекликами рушат покой.

 

Да с утра, когда солнца квадрига

Перекатит еловый лесок,

Под обрывом горбунья Шишига

Зазывает нырнуть в бочажок.

Занырни, если жизни не жалко…

Лучше ж спрячься за вербным кустом

И смотри, как на стрежне русалка

Губы струй рассекает хвостом.

 

А русальей забавой натешась,

Ляг спиной в шерсть травы на лугу

И внимай, как забывчивый Леший

Рассыпает по лесу «агу»,

Как сквозь воздух, что вкусен и плотен,

Отвечают ему через миг

То Бирюк, то Лаюн, то Болотник,

То хозяин лесов Боровик.

 

С их натурой не спорят здесь люди,

Что растут с топорами в руках,

Белоглазые правнуки чуди,

Затерявшейся в мшистых веках.

В полдень солнце прожаривает небо,

Засыхает в траве ветровей…

В край какой не забрёл б за потребой,

Помню: сам я от этих кровей.

 

Здесь вспоён духом елей и сосен,

Здесь на круге природного сна

Мне родня и кудесница Осень,

И колдуньи Зима да Весна,

И лягушка, и ворон на ветке,

И пчела, что сбирает нектар,

И Ендарь, и мохнатый Медведко,

И горячая птица Витар…

 

Как бы Бог ни раскинул дороги,

Верю: будет последняя мне

В этот край по Сити и Мологе,

В этот мир по Ухре и Шексне.

 

 

МАЛЬЧИК И ОСЕННЯЯ ЖУТЬ

 

Ветер сорвал с заката

шёлк лепестков георгина,

лунным быком рогатым

голову в звёзды вскинул.

Ночь, словно дочь саванны,

кожей чернея голой,

щиплет с гусей тумана

перья в пустой просёлок.

В мокром пере по пояс

ивы блестят перстами.

Жуть распускает пояс

злобы, шурша кустами.

Мальчик идёт просёлком

в каплях морозной ртути,

в щёки впились иголки

злого дыханья Жути.

 

Что тебя гонит, мальчик,

сквозь эти своры страха?

Грусти по дому зайчик?

Дней интернатских плаха?..

Свет занебесный тонок,

впутан он в звёздный кремний.

Кто тебя ждёт, дитёнок,

в глохлой твоей деревне?

 

Ночь, словно дочь саванны,

кожей чернея голой,

щиплет с гусей тумана

перья в пустой просёлок.

Мальчик идёт просёлком

в каплях морозной ртути;

словно глазищи волка,

в ивах глазищи Жути.

Над запустевшей Русью

ветер читает святцы…

Мальчику Бог попустит,

даст через Жуть продраться.

Грусти родной истома,

дней интернатских плахи…

Мальчик дойдёт до дома,

мальчик убьёт все страхи!

 

 

***

 

В хмелю труда, в заботах праздной скуки,

В изломах дней и в косности ночей

Всё вспоминает косы, плечи, руки,

Всё воскрешает даль её очей.

Та даль была синя, как даль июля

За многоцветной тканью луговой,

Когда шмелей оранжевые пули

На взлёте дня поют над головой.

Ни тени зла, ни облачка раздора,

Ни в перехлёст полынного куста

Не притемняло царственного взора,

В нём жизнь цвела иконна и чиста.

Он был снесён, как вихрем, по Отчизне

Прочь от неё в бурьян и лопухи,

А лишь она могла изгнать из жизни

Его души лукавства и грехи.

 

 

ТЕНЬ

 

Октябрьский полдень прозрачен и чист,

В небе самолёт дымит колею.

Срывается с ветки берёзы лист

И медленно падает в тень свою.

Весёлой бабочкой лёг на тень,

Что вжалась в песок у сухого пня;

До снега с листом будут ночь и день,

А тень уже не увидит дня.

Пусть ветер сумеет листок сволочь

То вправо, то влево от комля пня,

Для тени настала вечная ночь

Под тем, кто ей был и творец, и родня…

А он, что в душе всё твердит мне «ты»,

И я, говорящий то же в ответ,

Мы — тень и лист на ветру суеты,

Где и ветка жизни, и неба свет.

Но иных законов над нами сень,

Которую не отодвинешь прочь:

Умру, с друзьями останется тень,

А я под ней сразу лягу в ночь.