Журнальный мир

Это была ночь летнего солнцестояния. Розовым воскресным утром июня сорок первого года внезапно надвинулась на нашу землю зловещая туча войны.

Ещё мирно спал городок Любань. Люди, уставшие за трудовую неделю, намеревались отоспаться всласть. Посапывали в своих постельках малыши. Сенечка, мальчик четырёх лет, голубоглазый, с вьющимися льняными волосами, спал с мамой рядом. Мама Вера была молода и белокура, как сын. Муж её был в отъезде по служебным делам в Ленинграде.

Но судьбе было угодно перевернуть жизнь людей в одночасье – война!.. Страх и тревога поселились в душах людей. Отца призвали на военную службу. Шла эвакуация, не хватало транспорта, не многим удалось эвакуироваться.

Наши войска отступали с запада, проходя через городок. Бойцы были усталые, много раненых. На конных повозках и машинах везли тех, кто идти не мог. Шла военная техника, потрёпанная в боях. Проходя мимо местных жителей, солдаты опускали глаза. Но рыжий парень в изодранной гимнастёрке крикнул:

– Милые, держитесь! Мы обязательно вернёмся!

Шедший рядом добавил:

– Берегите себя и детей.

Один немолодой солдат сунул Сеньке кусок сахару и потрепал по голове:

– Ишь ты, какой кудрявый!

Какое-то время город был ничей. Стояла гнетущая тишина. Но двадцать пятого августа в городок вошли фашисты. Гул машин, отдалённая канонада, выстрелы, трескотня мотоциклов – и вместе с облаками пыли и гари строем вошла чужеродная вооружённая масса в немецкой форме. Пугала резкая речь, непонятная и страшная.

Вера, копавшаяся на грядке в огороде, увидев это, схватила Сенечку, и они быстро спрятались в углу двора в погребе, который был открыт для просушки. Крышку закрыли над головой. Темно. Жутко. У Сеньки сердце колотилось от страха. Но сидеть в темноте и ничего не видеть было ещё страшней. Мать чуть-чуть приподняла крышку погреба, и Сеня перед самым своим носом увидел ноги в грубых сапожищах, услышал гогот и крики солдат, которые обливались водой, брызгая друг на друга и громко хохоча.

Нога в сапоге, подцепив крышку погреба, резко отбросила её, и мать с ребёнком, съёжившиеся и до смерти испуганные, оказались на виду. Молодой красномордый солдат заржал и подозвал других поглядеть на эту «забаву». Один из немцев плюнул на них и попал Сеньке на руку. Тот нахмурился и сказал громко:

– Дурак!

Подошёл офицер, что-то приказал, и Вера с Сенькой мигом оказались вынуты из укрытия, а один солдат из автомата, висевшего у него на животе, расстрелял внутренность погреба. Солдаты шныряли всюду, осматривая каждый закуток дома и двора. Таково было знакомство с врагом.

Началось существование «под немцем». Хозяева быстро навели «порядок». Отобрали продукты, выловили во дворах всю живность: кур, коз, коров, поросят. Солдаты расселились по лучшим домам. Местные ютились, где придётся.

Сенька с матерью обосновались в сарае, благо, что было ещё тепло и там лежало сено. Взрослых, в том числе и Веру, немцы собрали в бригады и гоняли в соседний совхоз, там они работали с раннего утра до позднего вечера.

Сенечка и соседские ребята остались без присмотра. Они держались кучкой человек в шесть-семь, так было веселее и удобнее. Одно время они повадились всей гурьбой ходить на железнодорожный вокзал, где было гораздо интереснее, чем во дворе. Здесь иногда им перепадало кое-что съестное: недоеденные галеты, брошенный сухарь, а однажды какой-то сердобольный немец дал понравившемуся ему Сенечке целую плитку шоколада, которую они тут же, как воробьи, поспешно поделили между всеми.

Но один раз, в недобрый час, дети увидели, как из товарного вагона, у которого из стенки выпали доски, посыпались на землю булки хлеба. Дети инстинктивно, позабыв об опасности, ринулись поднимать хлеб. Сенька, как самый маленький и вёрткий, схватил булку и мигом спрятал под рубаху, придавив резинкой от трусов.

Как гром, раздались выстрелы из автомата – стрелял охранник с перрона. Дети кинулись врассыпную, роняя хлеб. Сенька юркнул, словно мышонок, под вагон, краем глаза заметив, что двое ребят, на бегу как бы споткнувшись, упали и не встали. Он догадался, что пули попали в них. Ужас сковал мальчонку – он был ни жив ни мёртв и просто влип в колесо вагона.

Двое охранников, сойдясь, начали обсуждать происшествие. Улучив секунду, Сенька с невероятной осторожностью оторвался от колеса, переполз рельс и кубарем скатился под откос с насыпи в заросли, где растительность скрыла его с головой. Обожжённый крапивой, исцарапанный, побитый, грязный и до смерти напуганный, он долго пролежал не шевелясь. Когда немного успокоился, то, крадучись, озираясь вокруг, хоронясь в высокой траве и кустах, он, обойдя далеко опасную зону, вернулся огородами к своему дому и юркнул в сарай.

Был уже вечер. Темнело. Мать ещё не вернулась с работы. Сенька достал из-под рубахи злополучную булку и спрятал, закопав её под соломой в углу сарая. Потом лёг на лежанку, укрылся тряпьём и уснул, как убитый.

Когда он открыл глаза, перед ним на коленях стояла мать вся в слезах и ощупывала его – цел ли? Она, возвращаясь с работы, уже узнала, что двух мальчиков немцы убили на вокзале. Сенька торопливо, сбиваясь, шёпотом рассказывал, как было дело.

Ночью, когда совсем стемнело и квартиранты-немцы затихли, Сенька показал место, куда зарыл хлеб. Вера нашла булку, разломила её, почувствовала что-то твёрдое. Достала. В мякише застряла пуля! Ей стало дурно, она упала рядом с сыном и проплакала до рассвета…