Журнальный мир

ПРИЮТ ЛЮБВИ

И они улетели. До берега было недалеко и ещё можно было спастись. Гонимые сильным ветром, они все же вскоре смогли опуститься на земляничный лужок.

Она была очень красивая. Но никто не мог это рассмотреть, потому что она была крохотной, маленькой зеленокрылой мошкой. А он её видел и любовался, потому что и сам был из той же породы летающих над лугами, мельтешащих существ. Они-то спаслись. А их небольшой кораблик, на котором им довелось доплыть до этой цветущей поляны, продолжал биться о прибрежные скалы. И все, кто там были, рисковали остаться навсегда в морской пучине. Вот тут бы автору и сообщить очевидное: что насекомые долго не живут и на кораблях не плавают. Но на этом корабле был такой ленивый молодой кок, такой грязнуля, что он-то и развёл в кладовке не только таких красивых и безобидных, как эти двое, сбежавших и спасшихся, а таких…ну, хоть караул кричи. Капитан грозился его уволить, да вот теперь неизвестно, как и что обернётся. Катерок считался прогулочным, ходил обычно вдоль берега морской курортной зоны. Туристам обещали прекрасную прогулку, обеды и напитки. Они были довольны, и не замечали, как повар грязной тряпкой прибивает в кухонном уголке мух и тараканов.

Дряхлое оказалось суденышко. Сильный боковой ветер, казалось, вот-вот опрокинет его. И хорошо, что сейчас на нем туристов не было. Только капитан, он же и рулевой, и нерадивый повар. Судьба их осталась нам неизвестна. Зато на земляничной полянке, где затаилась от беды наша влюбленная пара, было затишье, стоял аромат цветущих трав. Всё вокруг пело и звенело о любви и недолгой, но счастливой жизни.

«Какая крупная земляника!» — сказала девочка, отрывая ягодку вместе с листочком, который служил нашим влюблённым приютом любви.

ПЕРВЫЙ И ПОСЛЕДНИЙ

Когда ребят провожали в армию, гулял, как правило, почти весь околоток на краю посёлка речников на крутом берегу Оки. Проставлялась родня, но гости тоже несли с собой к столу кто свою самогонку, кто огурчики солёные. На всех всего хватало. До свиней никто не напивался. Драк не было. Тихий, мирный народ здесь проживал. Все друг друга знали до седьмого колена. Кончилась отсрочка и у Толика Чубанова, по уличной кличке Чубайс, моториста с грузовой баржи. Крупный телом, крутой нравом, он был признанным «решалой» среди уличных пацанов и прозвище свое заслужил. Ходил в авторитетах. Но сейчас он тихо сидел на краю длинного стола, словно бы сам не свой, не пил, не ел, а тяжело и грозно смотрел на стайку девчонок и парней, затеявших танцы. Там летала и щебетала, как птичка, смешливая и радостная Надюшка, подружка его младшей сестры. Жаль, что ей только семнадцать. Пожениться могли бы. А сейчас вот ждать обещала. Служат сейчас всего год. Как раз в возраст войдёт малявка. Если дождётся, конечно. Весёлая больно. Такую не удержать.

После танцев молодёжь хлынула в заросли на берегу реки. Где же ещё можно надёжнее всего скрыться с родительских глаз.

Армейские сослуживцы сразу признали в нем вожака. Особенно после того, как он одного солдатика из петли вынул и откачал. Тот получил эсэмэску из дома, что девчонка его замуж вышла. «А моя дождётся!» — уверенно заявил тогда Чубайс. Он и в армии ходил под этим привычным ником. Странным казалось только то, что ему никто никогда не звонил. Похоже он тоже не ждал звонка, в отличие от других солдатиков. Да и телефона у него, единственного в роте, не было.

Первое, что он сделал, вернувшись в родной посёлок, выкопал в саду под старой грушей железную банку из-под растворимого кофе, в которой были свернуты в рулончик 500 долларов, отложенные на свадьбу.

«Да, женюсь я, женюсь. Но сначала я должен выкопать свою невесту», — сказал он оторопевшей матери. Между тем, оказалось, что на берегу, в ивняке, где он год назад закопал Надю, роется экскаватор и строится коттеджный посёлок. Тело недавно нашли и уже похоронили.

«Не дождалась все-таки, — сказал Чубайс следователю. — Я ведь только хотел, чтобы она была моя. Любой ценой. Чтоб ждала меня из армии и дождалась. Хотел быть у неё первым. — Он помолчал и добавил, — И последним…»

НЕ ТЕ ВРЕМЕНА

«Семья, это когда все вместе катятся со снежной горки на санках. Семья…» — психотерапевт Игорь Камельков на мгновение прикрыл глаза и увидел, как его санки сошли с маршрута и на огромной скорости летят в сторону большой мартовский полыньи.

Слушатели курсов по семейному кризису беспокойно задвигали стульями, зашуршали одеждами. И он, словно очнувшись, продолжил: "…это когда отец, и только отец, может предотвратить любую беду и катастрофу…"

В зале, заполненном молодыми мужчинами, наступила тишина.

Почти все посетители курсов "Семейного равновесия" пострадали от женских капризов. "Терпите, — призывал их Камельков, — терпите ради мальчишек, которые должны стать отцами. Иначе наступит погибель и бабье царство по типу "гей, славяне".

"А вы что-то имеете против геев? — вдруг вспылил самый красивый и молодой слушатель, типичный "вечный мальчик". — Я как раз собирался привести сюда своего партнёра. Но ему может не понравится то, что вы говорите!"

"Вам с партнёром придется пройти персональный тренинг. Ни к чему хорошему не приведёт столь повышенная тревожность. Такая реакция на слово "гей" равносильна реакции некоторых людей на слово еврей. Словно это не этническая принадлежность, а некое клеймо. Все эти страхи и фантомы уже устарели. Жизни геев имеют значение. Но главное… — Камельков опять помолчал, — главное, чтобы был отец у гея, у эллина и иудея. И Отец этот у всех один… На сегодня всё. О других рецептах хорошего отцовства поговорим после того, как вы оплатите абонемент на следующий месяц.

И приводите своих партнёров любого пола, не стесняйтесь! Не те времена".

ВНУТРЕННИЙ ЛЁД

Ей не повезло с внешностью: она долго раздражала людей роскошью своего цветения. Особенно, можно было догадаться, женщин. Но и паче того — мужчин. Видно же было с полувзгляда, что не по карману, что слишком дорого обойдётся. И не в смысле денег, нет. Она была из обеспеченной, но довольно беспечной семьи компьютерных гениев, лишённых эстетического обоняния и вкуса. Ни пышная каштановая грива волос, ни бездонная бирюза глаз их единственной дочери, ни мрамор всегда прохладной кожи, не цепляли родительский глаз. Ни на что им не намекали. Носит пятёрки из элитного лицея, и ладно.

И да, она была от природы холодна и фригидна, и на беду свою, излишне романтична. И умные взрослые мужчины с полунамека понимали, сколько лет и зим, сколько драгоценного и невозвратного времени они должны будут потратить, чтобы растопить этот прозрачный и невидимый внутренний лёд. И отступались.

А этот маленький, кривоногий, рано облысевший, быстроглазый и сутулый, похожий на колдуна из сказки, аспирант отца, не отступился, и словно взаправду околдовал, словно исхитил её единожды дрогнувшее сердце, и увез за темные леса, высокие горы и морские просторы — в пустыню Сахару, в свой белый, словно сахарный, просторный дворец, где она стала его самой любимой и желанной, молодой четвёртой женой. Её внутренний лёд и прохладная даже в жару кожа были для него экзотической приправой в жаркие ночи любви. Вернее, в полуденный зной, когда в его маленьком окраинном Эмирате все замирало, погружалось в послеполуденный сон, и казалось, что даже птицы в эту пору засыпают налету.

И вот тут автор засомневался, что это правильное развитие событий в судьбе ни в чем не повинной красавицы. Особенно неповинной в редкой красоте. Ну, пусть уж тогда муж её, совсем неприглядной наружности, окажется великим арабским учёным, а не просто наследником небольшого эмирата. И пусть она окажется его первой и единственной женой. Ведь она не простая московская девушка, у неё кроме красоты, образование есть. И пусть её муж станет основателем института нанотехнологий в этой своей, ну, не Сахаре, так аравийской пустыне. И так, и так вертел(а) автор эту матрицу. А ничего хорошего из этого не выходило. Час от часу не легче, оказался наш колдун, закончивший аспирантуру в Сколково, наследным совладельцем большого игорного кластера. А поскольку азартные игры в мусульманских странах запрещены строгим кораническим законом, то прикупил он дворец в Монако. Да и перебрался туда вместе со своими жёнами. Новое дело потребовало от нано-эмира больших затрат и вложений. Вот и продал он за долги нашу холодную красавицу в гарем своего дяди. Но она этого даже не заметила, потому что ей было все равно.

"Какая-то получилась восточная сказка наоборот! Ни любви, ни эротики, ни сексуальных утех! Одни неустройства…" — недовольно подумал(а) автор. И решил(а) поставить точку пока не поздно.

ДВА В ОДНОМ

Молодые родители назвали его княжеским русским именем Изяслав, на пике своего научного интереса к древней домонгольской Руси. Вот и вышло так, что дома он был для бабушки Изя, а для друзей на улице и в школе — Слава. В их маленькой двушке-распашонке на окраине Москвы давно было тесно от старинных прялок, пузатых самоваров, и прочей дряхлой деревенский утвари, привезённой родителями из фольклорных экспедиций по северным поморским деревням.

Увлеченные этим собирательством и научными трудами, они совсем упустили из виду сына. Оттого, видимо, и получилось так, что Изя был тихим домашним мальчиком, а Слава, словно это и не он сам, а некто иной, имел во дворе дурную славу заводилы и драчуна. От избытка телесных сил он всерьёз занялся спортом и со временем стал бессменным капитаном сначала школьной, а потом и студенческой баскетбольной команды. Но его личный Изя, внутри него, в это же время, старательно и упорно занимался в институте стали и сплавов. Он рано понял, что и сам представляет из себя некий сплав двух почти несовместимых личностей. Пока нищий аспирант Изя писал прорывную диссертацию, Слава благополучно выбился в международную судейскую лигу и ездил в Европу и Америку, получая большие деньги за проф судейство. Это позволило ему купить квартиру-студию в Москва-Сити, и больше не видеть своих странноватых родичей.

Когда огромный Боинг, в котором он летел из Джакарты, где читал на конференции научный доклад, исчез с радаров, родители представления не имели, что их сын был в числе пассажиров. Они были уверены, что он сейчас на чемпионате в Японии: видели его недавно в репортаже на СпортТВ. И куда подевался индонезийский Боинг, и был ли там доктор наук Изяслав Свирский, или он все ещё в Японии в числе судейской команды высшей категории, теперь только один Бог знает, позволивший совместить два столь разных человека в одном. И возможно ли, чтобы в этом во всем мистически сыграло роль его редкое имя.

РУСАЛКА

Жена ушла к другому… Какая богатая смыслами фраза! Сколько в ней энергии! Какая движуха! От кого ушла? К кому ушла? Почему ушла. А сколько радостных (или наоборот) эмоций. "Везёт же людям!" — подумал офисный менеджер среднего звена Иван Пятаков. И призадумался. Каким должен быть человек, к которому может уйти его Ляля? И где найти такого как можно быстрее. И чтобы ни тот, ни она не заподозрили, что он вовсе не огорчён, хоть и сам способствовал их знакомству и сближению. Ну, для приличия он пару раз напьётся с воплями, типа: "Тебя я презираю! К Птибурдукову ты уходишь от меня!"

А как только закончится подписка о невыезде, закатится он опять на рыбалку на дальние озёра со старыми друганами! Только там для них и рай, и отдохновение от городской душегубки: работа-дом-работа. И жёны эти вечно пыхтят: что мне делать с этой рыбой? Только руки пачкать и ногти накладные, дорогущие, ломать!

Если повезёт с намеченным им в жертву условным Птибурдуковым, следующую жену нужно будет такую выбирать, чтобы рыбу умела чистить, жарить, вялить и даже солить!

Подросла одна такая босоногая внучка у рыбака Петровича, сторожа рыболовецкой базы для состоятельных господ. С детства ко всему рыболовному приучена. Глядя на эту лесную нимфу, похожую на юную Марину Влади из старого французского фильма, в их дружеской компании городских заядлых любителей рыбалки не он первый размечтался о невозможной свободе от супружеских пут. Мужики же…что тут добавить. Их личные тётки давно поизносились. Но жена не старая иномарка, на новую заменить невозможно без серьёзных материальных потерь.

Остаётся любоваться на чужую юность. Это, типа, как в кино сходить! Но иногда и этого мало. Выходит, что так.

"Была…была лесная нимфа, — подумал Иван. — А стала русалка". И вспомнил, что следствие ещё не закончилось. Версия самоубийства висела на волоске, как только оказалось, что шестнадцатилетняя утопленница была беременна. И под подозрение попадали все пятеро завсегдатаев дальней рыбацкой сторожки. А кризис среднего возраста, у всех пятерых подозреваемых, не повод смягчить приговор, если таковой будет иметь место по сумме доказательств.

СТЕПНАЯ КАМАСУТРА

Мухи уже летали вокруг него, как возле мёртвого. Садились куда хотели. Кусались. А он не отгонял. Руки были заняты фотоаппаратом, нацеленным на дальнюю парочку под свежим стогом сена. Нелёгкая работа следить за чужой женой. Тут свою бы не упустить, пока на людей охотишься за немалые деньги. Конечно, если бы это был не дальнофокусный аппарат, а дальнобойная винтовка, денег было бы больше. И он мог бы поменять машину. А то ведь за этими богатыми любовниками на его колымаге не угонишься. Вроде бы он правильно срисовал номера этого ауди. Старался, чтоб не заметили, чуть не упустил. Машину в заросли загнал, пробрался к месту их лёжки по лесополосе, о кусты исцарапался. Нашёл. Недаром в армии в разведке служил.

Долго же они там трудятся и трутся друг о друга. Уже третью позу поменяли. И он устал от них основательно. Место любовники выбрали открытое и пустынное. Так им, видимо, казалось безопаснее. Никто незаметно не подберётся. И Павлу пришлось залечь далековато, в густой лесопосадке. Главное, оба молодые и голые! Ничего не боятся. Хотя лица едва уловимы, тела все время в движении. По файлу, присланному ему вместе с предоплатой, выходило, что парень родной брат мужа этой дамочки. Надо же, — подумал. У него самого есть брат. Недавно из армии пришёл. Ещё не определился, живёт пока что у них, вчера только на работу устроился водилой к хозяину песочного карьера. Что он там говорил? Не машина у этого борова, а зверь. С места сразу за сто берет. Ауди. И тут у Павла что-то защемило в груди. Как прищепкой сердце прищемили. Подступило внезапное удушье. Ведь стояла не просто жара, а настоящее пекло. Пот заливал лицо, лез в глаза вместе с назойливыми мухами. Линзы очков и линзы аппарата запотели. Снимал любовные игры почти наугад, вслепую. Не для печати же! Потом в компе обработает и увеличит. Клиент получит полную картину этой степной Камасутры. Он почти ползком, прогибаясь под грузом тяжёлой, дорогой аппаратуры и под прессом своих внезапных догадок и сопоставлений, вышел к дороге, где стояла чёрная ауди, за которой, как только теперь понял, погнался по ошибке. Где и с кем теперь кувыркается жена местного олигарха, один черт знает. Заказ, по глупости, упущен. А вот тут, в луговой, свежескошенной, духмяной траве, в медовом пахучем сене, распаленные зноем и страстью, получается, был его брат и…а вот с чьей женой он там был… Это ещё проверить надо. Скачает дома файлы, узнает правду. Как и то, почему у его жены с утра телефон недоступен.

АРБУЗНЫЙ СОК

Когда он видел большой нож, в его глазах загорались блуждающие болотные огоньки. Он начинал дрожать от возбуждения. Ведь таким ножом можно…этим ножом можно…с хрустом разрезать пополам большую голову… астраханского арбуза.

Давным давно в девятом классе школы, их всех послали "на арбузы", и он, накачанными в дворовом и школьном волейболе руками, играючи забрасывал огромные кругляки, не менее 10-15 кэгэ, в кузов машины, где их принимал тяжеловес Корольков из девятого "Б". Тот успешно занимался классической борьбой. Был приземист, но сквозь рубашку холмами бугрились крутые мышцы. Девчонки, хохоча, толкали перед собой по сухой степной земле полосатых толстяков, подкатывая их к грузовой машине. И призывали парней уронить парочку сладких "ягод". Ведь тогда их можно будет съесть на законном основании. Бывало, что роняли, и со смехом и хрустом всем классом съедали парочку гигантов, слаще которых были только ночные поцелуи во дворе пансионата для шахтёров, разместившего у себя трудармию старших школьников из Луганской школы номер два. Уже на закате на дальнюю бахчу за ними приезжал старенький автобус и отвозил на место ночлега. Кормили всех вкуснющим постным борщом без мяса. Кто же в жару скотину забивает! Но наедались до отвала арбузами и белым пушистым хлебом. Его было без счёта. Хоть в городских магазинах за ним уже начали выстраиваться большие очереди. Куда хлеб в стране подевался, никто не знал. Совсем недавно во всех столовках он на столиках лежал горой. Рядом стояла горчица в баночке, соль и уксус. Радость голодного студента! И вот в одночасье исчезла эта радость. Столы столовские стояли голые. Но как только Хрущева сняли, тут же и хлеб появился. Мда-с, вспомнил на свою голову… Так же потом и при Горбачеве случилось: как только ушли его насовсем, все полки в продуктовых тут же товарами заполнились. Длинная у Женьки Петрученко получилась жизнь. От богатой арбузной бахчи при колхозах до нищенской пенсии в гривнах, которая полагалась луганчанам, хоть и отпали они политически и фактически от неньки Украины.

И вот теперь этот нож на глаза зачем-то попался на их же домашней кухне. Как он его раньше не замечал. Словно подбросил кто.

Никто ведь тогда, в ту давнюю душную ночь, ничего не понял. Ну, нашли Королькова в кустах у забора с разрубленной головой. Живого ещё. И над ним застали дочку повара, семиклассницу Нинку, с таким же вот как этот, огромным ножом, которым повар ломти хлеба от каравая отрезал да арбузы сахарные кромсал. И Женька пытался вырвать этот нож из её рук, чтобы… так никто и не узнал, зачем. И кровь с ножа капала вместе с липким арбузным соком на их босые ноги. И ни забыть это, ни забыться он во всю жизнь так и не смог.

ПАПАРАЦЦИ

Он только недавно женился на молодой, и вот надо же… заметил, что опять потряхивает. И все время хочется ходить за ней и снимать. Хоть никакого отдельного заказа от редакции журнала именно на неё не было. Нужно было отснять всю делегацию и будни их передвижения на корабле по Днепру. Но то, как она двигается, как взмахивает руками, когда смеётся, как хмурится, как смотрит на закатную днепровскую воду, как держится словно бы в стороне от всех во время официальных мероприятий… Где она раньше была… У него же только что ребёнок родился. Новой жене едва за двадцать, а этой, от которой дрожь вожделения прошла по всему телу, как только увидел, уже сорок. Он специально пробил её в Гугле. И очень удивился. Возраста у неё словно бы не было.

Делегация была разнопёрая. Международная конференция собрала учёных и переводчиков украинской литературы из многих стран. Выделялся молодой индус из Дели, похожий на принца из болливудского фильма. Он тоже ходил за ней следом, гадал по руке и заглядывал в глаза. Украинский у него был безупречный, и Максим слышал краем уха, что именно ему должны будут присудить главный приз за переводы собрания сочинений Тараса Шевченко на хинди, урду и тамильский. Индус был полиглотом и признанным в своей среде гением поэтического перевода.

Так не должно было быть. Но так случилось. И когда по возвращении в Киев на пристани её встретил — муж не муж, но полухмельной, шумный и лохматый, расхристанный какой-то, неизвестно кто, индус вежливо ретировался. Она легко сбежала с трапа с улыбкой счастья на порозовевших губах, и заглянула в глаза странному на вид незнакомцу так, как они с индусом, наверняка хотели бы, чтоб она посмотрела на них. И Максим тогда поплелся за странной даже на первый взгляд парой, как приговоренный, и украдкой снимал, снимал… Папарацци недоделанный…

Потом, на следствии и суде, эти фотографии очень пригодились.

Потому что ушла она с этим полупьяным и лохматым, и больше её никто не видел. Вернее, не видел её живой.

А он-то что мог поделать тогда? Вмешаться в их скандал в приднепровском парке он не мог. А вдруг это семья, и он просто попадёт к этому драчуну под раздачу? А у него недавно сын родился. Рисковать собой он не мог, верно?

ИМПЕРАТОРСКИЙ УДЕЛ

— Все императоры, дитя моё, были жестокими людьми. Других не бывает. Знаешь, как в народе ненавидят твоего деда, за то, что сгноил тысячи людей на строительстве этого канала? А сколько людей будут века и века благодарить его за то, что у них есть вода, что эта плотина скоро напоит бесплодную долину, и у народа теперь всегда будет хлеб.

— Да, учитель. Вода — источник жизни. Мы с вами это учили. Особенно мне понравился урок про водоворот воды в природе! Да.

— Я уже стар, и хорошо помню твоего деда Гордона Великого. Он любую кобру мог пересмотреть глаза в глаза, а это — по воле Богов — невозможно. И любая змея упадала перед ним ниц и подползала к нему на брюхе. Огромная сила была заключена в его тщедушном теле с большим горбом на спине! Его боялись. Но ему верили и даже, трудно представить, любили. Он рано умер. Думаю, что беленой отравили, или настойкой из корня белладонны — он любил лечиться травами. И плотину уже достраивал твой отец. Но такой силы, чтобы взглядом посылать людей на смерть, в нем уже не было. Народ взбунтовался, убил его во время раздачи хлебов голодным. И плотина так и осталась недостроенная. А года опять неурожайные .

Слышишь крики толпы на площади? И призывы подстрекателей к штурму дворца.

Но мы все-таки продолжим урок, как ты считаешь?

— Да, учитель.

— Сегодня мы с тобой учим историю, вернее, роль сильного или слабого правителя на пути ко всеобщему счастью. Вот, к примеру, ты, мой малыш, совсем уже слабая ветвь этой древней царской династии. Не ты ли вчера нюхал цветы и гонялся за бабочками в дворцовом саду вместе с дочкой садовника, этого узкоглазого раба-чужеземца?

— Да, учитель. Она мой единственный друг.

— У императора не может быть друзей, запомни это!

А теперь подумай и скажи: хочешь ли ты быть императором этой страны. Или подпишешь вот этот указ о передаче власти кочующим по окраинам нашей страны пришельцам в странных скафандрах? Указ готов. Никто не хочет бунта и свержения. Все хотят светлого будущего, которое эти непонятные и неприятные даже на вид существа, с щупальцами вместо пальцев и лицами, замурованными в тёмные шлемы, обещают построить. И плотину, прислали тебе сказать, хотят достроить.

Так что мне им передать? Что ты готов всю свою жизнь провести в цветущем и зимой, и летом саду со своей луноликой подружкой? Или будешь с риском для жизни продолжать строить эту плотину на замесе крови и грязи, и многих, и многих жертвенных закланий? Так что мы им скажем, мой славный, умный и добрый мальчик?

И маленький принц Абу Али Исаак Борис Ричард 17-ый из династии Гордонов, будущий возможный повелитель ойкумены, закрыл лицо ладошками и заплакал.