Как-то мы со Львом Григорьевичем…

Как-то мы со Львом Григорьевичем…

Вспоминая профессора Барага

Уверен, что тот, кто понял, о ком дальше пойдет речь, уже возмущен непозволительной фамильярностью автора: да как он смеет ставить себя рядом с фигурой такого масштаба и уровня? Да еще в таком тоне!..

Действительно, Лев Григорьевич Бараг – легенда не только филологического факультета и Башкирского государственного университета в целом. На его лекции приходили студенты других факультетов и даже соседних вузов. Доктор наук, профессор, заслуженный деятель науки БАССР, автор многих научных трудов, публиковавшихся и за рубежом, признанный авторитет в области фольклористики и литературоведения.

И я – один из многих его студентов…

Спешу заверить: мое отношение к Льву Григорьевичу такое же трепетное, как и у многих, кто имел счастье знать его и тем более – учиться у него или работать вместе.

Однако название повествования верно отражает суть дела, и вот почему. После первого курса университета мне довелось почти полмесяца находиться в компании Льва Григорьевича. Мы с ним спали в одной комнате на соседних кроватях, завтракали, обедали и ужинали за одним столом, делили поровну все тяготы и невзгоды походной жизни. Судите сами: в группе, отправившейся в фольклорную экспедицию в Дуванский район, было десять студенток и один студент, то есть я, и руководитель Лев Григорьевич Бараг.

Ранним утром мы встретились в Уфимском аэропорту: решено было добираться до Дувана самолетом, чтобы сократить время в пути и избежать вагонных неудобств. Конец июня был ненастным, и наш рейс откладывали сначала на час, потом еще на час, потом на два часа. В итоге ближе к вечеру вылет был отменен до завтра. Однако в аэропорту мы не скучали: Лев Григорьевич рассказывал увлекательные истории из своей жизни, а благодаря громкости его голоса слушателями были не только мы, но и многочисленные пассажиры других рейсов. Наша группа сидела в углу зала ожидания на втором этаже. Стоило только Льву Григорьевичу произнести свое знаменитое «Друзья мои!», как вокруг нас сначала образовалась некая мертвая зона: пассажиры предпочитают рано утром дремать в тишине, однако вскоре один за другим люди возвращались обратно, увлекая за собой значительную часть зала ожидания. Наш угол оказался перенаселенным. Привлеченный странным скоплением людей, подошел постовой милиционер, послушал и остался в толпе. Нередко очередной устный рассказ заканчивался аплодисментами, а пассажиры, услышав сообщение о начале регистрации на их рейс, не спешили уходить, надеясь застать самое интересное.

Дуван-69: слева направо Н.В. Ростовцев, Л. Левитская, Л.Г. Бараг, В. Ощепков

 

Не вылетел наш самолет и утром следующего дня. Устные рассказы продолжались с неменьшим успехом. Только после обеда и нас позвали на посадку. Мы покидали зал ожидания героями: все знали, кто этот высокий старик с кустистыми бровями и кто его юные сопровождающие. Каждый желал нам счастливого полета.

Почти все из нас видели «Ан-2» впервые, не говоря уж о том, что опыт полетов отсутствовал полностью. Мы заняли весь салон, разместились на неудобных сиденьях вдоль стен, с некоторой тревогой посматривали на табло с надписью «Приготовиться к прыжку». Табло не светилось, и это внушало надежду, что десантирование не состоится. Двигатель заработал, самолет покатился по травяному полю, заметно подпрыгивая и покачиваясь на кочках. Ровная бетонная взлетно-посадочная полоса осталась где-то сбоку, как и весь остальной мир. Самолет катился долго-долго, и я успел пошутить: может быть, мы так и достигнем Дувана, не отрываясь от земли? Шутка имела успех: наши подруги, в большинстве городские, явно волновались, и тревога читалась на их напряженных лицах.

Потом самолет повернул и покатил в обратную сторону. Промелькнула мысль о том, что полет снова отменили. Но после очередного разворота двигатель начал набирать обороты, самолет вздрагивал на месте, удерживаемый тормозами, опять побежал по неровному полю и неожиданно оказался в воздухе. Тряска прекратилась. С трудом повернув голову к иллюминатору, находившемуся за спиной, можно было смотреть с высоты на удаляющуюся землю и наслаждаться полетом. Наслаждение прекратилось, когда самолет попал в воздушную яму и началась болтанка. Оказалось, что индивидуальных гигиенических пакетов запасено для полета недостаточно…

Участницы экспедиции в Дуван

 

Здесь я делаю паузу и сразу перехожу к тому моменту, когда долгожданная земля встретила нас заметным толчком снизу. Плохо было всем, но только не Льву Григорьевичу! Он был бодр и по-джентельменски помогал студенткам покидать ставший ненавистным самолет. Я в меру своих сил способствовал ему в этом (для меня полет оказался не столь трагичным, хотя некоторый дискомфорт чувствовался), и вскоре прямо на летном поле образовалась живописная груда из багажа и девичьих тел, не способных к дальнейшему передвижению…

Лев Григорьевич некстати высказал предположение, что обратный путь можно тоже проделать по воздуху, чем вызвал всеобщее возмущение: никаких самолетов, только поезд, пусть дорога займет сколько угодно времени! И странно: понимание того, что случившееся не повторится, неожиданно придало силы, и мы тронулись в сторону села. Лев Григорьевич вел под руки двух наиболее ослабевших студенток, а я замыкал шествие, нагруженный их багажом. Деревенского мальчишку, решившего показать нам дорогу, Лев Григорьевич тут же назвал Вергилием.

Мы знали Льва Григорьевича как чудаковатого ученого, несколько рассеянного и забывчивого и безгранично эмоционального. Когда он читал нам курс «Введение в литературоведение», то неожиданно появлялся за нашими спинами (так был устроен вход в большой аудитории в левом крыле здания), стремительно приближался к кафедре, а впереди него уже летел по воздуху потрепанный портфель, теряя по дороге часть своего содержимого. Поначалу было трудно воспринять его речь, полную восклицаний и парадоксов. Но потом, привыкнув, оставалось только удивляться глубине мыслей лектора и экспрессивностью их изложения…

И нам, естественно, казалось, что он всегда и во всем такой. Оказалось, ничего подобного! Лев Григорьевич взял меня одного (девицы продолжали отходить от полета в более комфортных условиях в каком-то общежитии) на встречу с местной интеллигенцией, которую представляли, конечно же, пожилые учительницы. Оказалось, что и приютившее нас общежитие, и эта встреча есть результат того, что полугодом ранее Лев Григорьевич написал письма, которыми заблаговременно оповестил всех, кто мог встретиться на нашем пути и оказать посильное содействие, о сроках и целях нашего визита, решив таким образом множество организационных и бытовых проблем. Он заранее знал, в каких селах и деревнях мы должны побывать, где будем ночевать и в каких точках общепита питаться. Ему были известны имена и адреса местных носителей фольклора, которые могли поделиться с нами своим сокровенным знанием.

Таким образом был составлен детальный график нашей работы на весь срок экспедиции! И составил его именно этот типичный рассеянный профессор! Кстати, профессором Бараг стал несколько позже, но не в этом дело. График сдвинулся на один день, однако, как читатель уже знает, по совершенно объективной причине. Причем нашего руководителя, оказавшегося неожиданно практичным и предусмотрительным, не удивлял ни скудный ассортимент встречавшихся на нашем пути сельских «чайных», ни спартанские условия временного жилья, ни покосившиеся дощатые туалеты где-то на задворках…

На следующее утро был составлен маршрут для каждой мини-группы экспедиции. Лев Григорьевич в свою взял Люду, Ларису и меня, попутно поручив мне носить магнитофон, на который предполагалось записывать прямую речь местных рассказчиков. Сразу же надо заметить, что не только люди, но и техника плохо перенесла воздушный бросок: магнитофон ничего не хотел фиксировать. То ли пленка отсырела от продолжавшихся дождей, не знаю…

Подозреваю, что Лев Григорьевич не зря спешил в маленькое село Чертан: он предчувствовал, что там нас ждет удача. Так оно и случилось: местный житель Николай Васильевич Ростовцев оказался интересным рассказчиком. Мы едва поспевали записывать одну историю за другой. А Бараг вновь и вновь удивлял нас тем, что, услышав только начало рассказа, тут же торжественно и громко, как всегда, провозглашал, что подобный сюжет впервые записан тем-то и тем-то в таком-то году, а опубликован тогда-то в таком-то издании под таким-то названием. Впрочем, у меня есть возможность не быть голословным. Когда я уже был в армии после окончания университета, друзья прислали мне межвузовский сборник «Материалы и исследования по фольклору Башкирии и Урала», изданный нашим университетом, и сейчас мне остается только процитировать его.

Сборник открывает вступительная статья Л.Г. Барага «Из репертуара современных народных сказочников». Первым в ряду талантливых сказочников, выявленных в последние годы фольклорными экспедициями, упоминается Н.В. Ростовцев, который «родился в 1899 г. в с. Тастубе Дуванского района, неподалеку от с. Чертана, где живет теперь. От отца, лесника-сказочника, перенял немало фольклорных сюжетов. После Гражданской войны, вернувшись из Красной Армии, служил лесником. Занимается охотничьим промыслом. В качестве печника участвует в строительных работах. Летом 1969 года Л. Барагом и студентами Л. Левитской, Л. Лобурец, В. Ощепковым записана основная часть его репертуара (32 текста)».

Следует детальный анализ репертуара, а после статьи – сами сказки. Вот начало одной из них, которую мы услышали в первый же день.

 

Как музыкант из ада выбрался и богатея выручил

 

Музыкант пошел на гулянье. Вдруг земля треснула. Он шел с балалайкой, провалился сквозь землю и попал к богатому мужику в ад. Мужик предупредил:

Скоро черти придут. Прячься за печку.

Он спрятался. Черти пришли. Давай этого богача бить.

Зачем деньги закопал под воротами в овине? В овине молотилами колотят, а под воротами лошади копытами голову проломили нам – не смогли мы клад достать.

Черти убежали. Богатый мужик говорит:

Вот выйдешь обратно на землю, скажи сыновьям моим, чтобы они деньги эти выкопали и роздали бедным. Бедные будут молиться за меня, и меня, может быть, из ада выбросят

 

Далее перескажу своими словами: благодаря своей находчивости музыкант из ада выбрался, сыновьям того богатея слова отца передал. Деньги выкопали и раздали бедным, да еще и мост на них построили. И богатей из ада был спасен…

В комментариях к сказке снова указаны наши фамилии, а потом – и это главное – перечислены многочисленные издания, в которых встречается подобный сюжет. Здесь и известный трехтомник Афанасьева, и книги, изданные в Петрозаводске, Ленинграде и в Белоруссии. И даже в Хельсинки в 1961 году: The Types of the folktale. A Classification and Bibliography Antti Aarnes Verzeichneis der Marchentypen (FFC, № 3)…

Но и это еще не все: оказывается, мотив сказки перекликается с новгородской повестью о посаднике Шиле, известной по спискам XVI–XVIII веков, но созданной, вероятно, в XV веке на фольклорной основе. И это немедленно было громко озвучено Львом Григорьевичем, чем сам рассказчик был удивлен больше нас!..

Мы возвращались вечером тоже пешком. Бараг, обрадованный удачей, спешил и увлекал меня за собой.

После ужина началось самое, как оказалось, трудное. Нужно было свести разрозненные записи воедино, сохранив при этом лексико-морфологические и синтаксические особенности речи рассказчика и передав по возможности ее фонетическое своеобразие. Однако магнитофон, на который мы надеялись, ничего не сохранил, кроме неразборчивого бормотания. А в наших блокнотах, несмотря на общий источник информации, записи почему-то оказались разными…

Лев Григорьевич в тоске безмолвно воздевал руки. Он, конечно, понимал, что от студентов в первый день трудно ожидать большего, и был рад тому, что хотя бы у двоих записи оказывались изредка идентичными. Мы немало помучились, но назавтра уже не допускали просчетов. А эта работа с текстом стала для меня первым практическим занятием по литературному редактированию и практической стилистике, курс которой еще предстояло изучить. Причем работа была значительная: мы записали и обработали более 40 текстов от Ростовцева и других! Мне приходилось встречать тексты и в сборнике сказок, выпущенных Башкирским книжным издательством, и в книжечке «Все сказки в одной связке», изданной недавно Дуванским историко-краеведческим музеем.

Лев Григорьевич хотел для полноты картины увидеть и услышать Ростовцева в кругу его односельчан, чтобы зафиксировать их реакцию. Для этого вместо отдыха мы вечером снова пошагали в Чертан, где перед началом фильма в клубе планировалось показательное выступление Николая Васильевича. Однако из этого ничего не получилось: рассказчик превысил свою обычную норму и к месту встречи не явился. А местные жители, с которыми Бараг заводил разговор, отзывались о нем как о человеке несколько не от мира сего. Что ж, они ведь не знали того, что знали мы…

Зато после фильма, который мы все-таки посмотрели (Лев Григорьевич втайне надеялся, что сказатель еще может появиться), мы вновь удивились тому, как Бараг в немногих словах изложил все достоинства и недостатки этого творения французской кинематографии. Смотрели мы, помнится, «Гром небесный» с Жаном Габеном в главной роли. В журнале «Советский экран», популярном в то время, критики потратили бы на это страницы 2-3, не меньше. А устная рецензия Льва Григорьевича, к тому же прозвучавшая экспромтом, заняла всего пару минут! Так что за время неблизкой дороги он еще успел разъяснить этимологию фамилии Людмилы Левитской, растолковал причину наличия в ней сочетания «тс» вместо возможного и часто встречаемого «ц». Вспомнил известного русского художника-портретиста Дмитрия Григорьевича Левицкого и прочитал познавательную лекцию о своеобразии его творчества…

Однажды наша группа поздно вечером возвращалась к месту ночлега и оказалась в окружении местных молодых людей. Им явно хотелось разнообразить свой досуг общением с городскими девушками, и их внешний вид говорил о том, что настроены они весьма решительно. Девушки же таким желанием не горели.

Зная по своему опыту, что любая попытка сопротивления неизбежно перерастет в драку, я тем не менее отступал последним, внутренне готовый если не распрощаться с жизнью, то уж с парой зубов – точно. У крыльца сельской школы, где должна была состояться активная фаза противостояния, я приготовился к худшему: местных пареньков было с десяток, да и в плечах они были несравненно шире. Спастись бегством я не мог, оставалось только принять неравный бой. И вдруг я увидел какое-то изменение в поведении атакующей стороны: один за другим аборигены исчезали в темноте. Я оглянулся: на крыльце стоял Лев Григорьевич, возвышаясь над полем несостоявшейся битвы подобно былинному богатырю! Его, как всегда, всклокоченная прическа в свете фонаря вздымалась над головой невероятным нимбом. И этого было уже достаточно, чтобы предотвратить кровопролитие…

Наши девочки, первыми ворвавшиеся внутрь с криком «Наших бьют!», застали руководителя за обработкой очередных записей. Конечно, правильнее было бы кричать, что бить только собираются… И Лев Григорьевич выбежал на помощь. Хотя, начнись настоящая драка, это ничего бы не изменило… Но все равно – хочу выразить еще раз огромную благодарность Льву Григорьевичу, пусть и запоздало…

В один из последних дней, а точнее – вечеров, Бараг позвал с собой только меня. Люда и Лариса, обрадованные этим, предались отдыху. Дело в том, что сказки бывают разные. Бывают бытовые, бывают волшебные, бывают о животных… А бывают – озорные, главная особенность которых – некоторая скабрезность сюжета и наличие ненормативной лексики. Именно такими готов был поделиться очередной сказочник. Мне, в прошлом деревенскому мальчишке, приходилось слышать всякое, но нежные девичьи городские уши такого бы не выдержали. Впрочем, и мне стало как-то не по себе: слышать-то приходилось, но вот фиксировать в письменном виде – нет. Наверное, Лев Григорьевич заметил это и предложил мне тоже идти отдыхать, а он уж один как-нибудь справится.

Остаток вечера я провел в обществе однокурсниц, развлекая их записью виртуозной игры на балалайке, которую продемонстрировал нам один местный сказитель, исчерпав свой словесный репертуар (магнитофон все-таки начал работать, устыдившись, видимо, своего бездействия).

Лев Григорьевич вернулся поздно и в полной темноте укладывался спать, стараясь не шуметь. Но даже по его довольному сопению можно было догадаться, что вечер проведен с большой пользой. Но вот записанных им тогда сказок мне не довелось найти ни в одном из изданий…

На следующих курсах Бараг лекций не читал. Его предложение продолжать заниматься проблемами фольклора я не принял: захотелось чего-то другого. Поэтому мы больше не общались, если не считать общением редкие встречи в коридоре. Только на пятом курсе на очередной научной студенческой конференции он председательствовал, а мне была оказана честь выступить с докладом по теме дипломной работы. Лев Григорьевич шумно и, как мне показалось, искренне поздравил с удачным выступлением, сказав, что это должно быть непременно опубликовано в сборнике лучших студенческих работ.

В 1994 году я зашел в университет и поднялся на родной четвертый этаж. Постоял у лестницы в том месте, где мы обычно проводили с друзьями перемены. И вдруг услышал в отдалении знакомый голос! Да, это был Лев Григорьевич. Ноги сами понесли меня.

Здравствуйте, Лев Григорьевич, – сказал я. – Вы, конечно, меня не помни…

Здравствуйте, Володя! – воскликнул он. – Конечно, помню! Вы поступили в 1968 году, а окончили в 1973-м!

И Лев Григорьевич торжествующе посмотрел вокруг, а потом повел меня на кафедру, попутно знакомя всех встречных с бывшим студентом, который был в свое время одним из лучших. Он спросил о цели приезда, попутно безошибочно назвав мой район, что ранее вообще не удавалось никому. Пришлось сказать, что имею желание видеть свою дочь, только что окончившую школу, в числе студентов факультета. Лев Григорьевич пришел в полный восторг и заявил, что непременно так и будет. Он заставил меня записать номер его домашнего телефона и просил звонить при необходимости. Конечно, я не осмелился бы беспокоить его по такому деликатному вопросу, но после того, как все экзамены были успешно сданы, все-таки позвонил и просто сообщил, что у нас все хорошо.

Рад за вас! – воскликнул Лев Григорьевич. – На первом курсе я буду читать лекции, там и познакомимся! Ваша дочь сделала правильный выбор! Уверен: она будет хорошей студенткой!

Но этому, к великому сожалению, не суждено было сбыться: в конце августа он, переходя через дорогу, был сбит машиной и скончался 4 сентября…

Все-таки Бараг был типичным рассеянным профессором. Именно таким его знали и любили…