Касымова всякий знает

Касымова всякий знает

По крайней мере, всякий, кто имеет хоть какое-то отношение к уфимской журналистике и литературной жизни на протяжении последнего без малого полувека. В журнале «Бельские просторы» недавно прочел: «В университете имелось литературное объединение “Тропинка”… Тропинка выпускала газету с одноименным названием. В этой стенгазете я прочитала и почему-то запомнила имя автора одного стихотворения, Александра Касымова. Стих был про то, как они с девушкой ходили в кино и смотрели детектив. Я остро позавидовала ему: печатают! И с горечью подумала о том, что меня никто никогда, наверное, не напечатает.

Я не могла заглянуть в будущее и не знала, что через много лет именно Александр Касымов будет вести литобъединение при газете “Вечерняя Уфа” и будет меня регулярно печатать в “Литальманахе” и в своем журнальчике “Сутолока”» (Светлана Смирнова. Квадратик кварца. – №1, 2018).

А несколькими номерами раньше: «…”Вечерка” выпускала альманахи, вручала литературные премии. Это было связано с деятельностью уфимского журналиста и литературного критика Александра Касымова, судьба которого – иллюстрация того парадоксального для свободных 90-х “подполья”, в котором находилась русская литература Башкирии. Все 90-е годы Касымов (ушедший из жизни в 2003 году) жил двойной жизнью: в Уфе он был активистом самиздата (в частности, он выпускал своими силами журнал “Сутолока”), в условной же “большой” русской литературы – авторитетным критиком, постоянным автором “Знамени”, “Октября”, других толстых журналов, лауреатом многих премий. Попытки Касымова “экспортировать” отдельных талантливых авторов из уфимской самиздатовской среды в легальную общероссийскую нечасто заканчивалась успехом, все-таки мембрана между этими сферами оставалась малопроницаемой» (Игорь Савельев. Конец географии. – №11, 2017).

Причем это – без привязки к какому-либо событию, просто так совпало у разных авторов по разным поводам. Приведенные цитаты позволяют мне не повторять общеизвестное, а добавить к нему нечто свое.

С Александром Касымовым мы в один год оказались первокурсниками филологического факультета Башкирского государственного университета. И не просто однокурсниками, но и в одной группе. Он был старше меня и успел до поступления поработать на местном телевидении. Работал осветителем, то есть таскал за оператором софиты и провода, но, тем не менее, это была работа на телевидении. А тот факт, что он попробовал свои силы в написании сценария и ведении нескольких передач, свидетельствовало о его близости к кругу людей, недоступному для непосвященных. В нашей местности в то время телевизоры были единичны. Но даже воздвигнув высоченную мудреную антенну, их владельцы смотрели передачи не из Уфы, а из Челябинска. Так что зависти по этому поводу у меня не было по причине полного незнания предмета.

Он был типичным городским интеллигентным мальчиком, а я – сугубым провинциалом из захолустья. После занятий он уезжал в свою городскую квартиру, а я отправлялся в общежитие. Он мог тратить большую часть стипендии на книги и пиво, а я постоянно был озабочен мыслью о том, как бы прожить на рубль в день и к воскресенью сэкономить на билет в кино. Но почему-то сразу мы стали общаться не только во время занятий, но и после их не спешили расстаться.

Раз в неделю выходил очередной номер университетской многотиражки «Знамя Октября». Его выкладывали на столике в фойе главного корпуса, а рядом с пачкой стояла жестяная круглая коробка из-под леденцов. Берешь газету – кладешь в банку две (или одну?) копейки. Сейчас с трудом верится, но это было именно так! Мысли о том, что можно взять, не положив деньги (за столиком никто не наблюдал), ни у кого, естественно, даже не возникало…

Однажды кто-то из нашей группы, первым купивший по пути свежий номер, обнаружил в нем фельетон Александра Касымова. Весть об этом тут же облетела курс, а потом и весь факультет. В тот день тираж был продан быстрее обычного, хотя на нашем четвертом этаже орган ректората, парткома, профкома и комитета ВЛКСМ несколько пренебрежительно назывался многоподтиражкой… Потом в ней появился целый юмористический раздел, в котором Касымов не только публиковался, но и, как я понимаю, вел его целиком.

Еще перед началом занятий можно было купить в киоске большую газету, чаще это был «Ленинец». Мы с Касымовым исподтишка читали его на скучной лекции, сидя за одной партой, а потом давали волю своей иронии, фантазируя продолжение рассказа какого-либо начинающего автора. Однажды Саша подговорил меня написать письмо в «Ленинец» от лица читателей, якобы возмущенных очередным литературным опусом, а точнее, его низким художественным уровнем. Мы сочиняли письмо вдвоем, придумывая язвительные замечания и давясь при этом смехом. Именно так поступали в свое время запорожцы, пишущие послание турецкому султану и увековеченные за этим занятием Ильей Репиным. Я выступал в роли писаря, потому что размашистый угловатый почерк Касымова уже был хорошо известен тем, кому предстояло прочитать это письмо.

Именно на почве иронии мы с ним и сошлись. Как-то мне удалось на семинаре удачно ответить на непростой вопрос первому из группы, и на перемене Саша, изображая репортера некоей газеты, задал вопрос:

Как вам удалось, Владимир Александрович, сделать это?

На что я отвечал, пародируя газетные штампы, которые обычно произносят скромные герои труда:

Я думаю, что на моем месте так поступил бы каждый!..

 

Студенческие друзья (слева направо):
Наиль Яруллин, Александр Касымов, Владимир Ощепков. Фото Георгия Татарских.

 

Александр Гайсович (так мы частенько обращались друг к другу, будучи в силу возраста пижонами) радостно заржал. Он вообще свои эмоции выражал сразу и открыто. Мы перебросились еще парой реплик в том же духе и поняли, что говорим на одном языке. Вскоре снова убедились в этом. За обеденным столом вместе с нами оказался однокурсник Володя Самсонов. Он тоже был из города, но человеком иного склада. С Касымовым они частенько спорили. И в этот раз он попросту привязывался к своему соседу, явно желая вывести его из себя. Саша уже начал заводиться. И когда он отмолчался после очередной реплики, а Самсонов переключился на меня, я сердито пробурчал:

Вы, Самсонов, кушайте, кушайте!..

Мой тезка стушевался и поспешил оставить нас, а Саша снова радостно заржал и торжественно пожал мне руку. Мы окончательно почувствовали себя настроенными на одну волну.

Мы расставались на лето и встречались вновь. Но это не разделяло нас, а наоборот – сближало. Сближало то, что оба начали заниматься журналистикой. Я – в своей районной газете, Касымов – в Уфе. А когда успешно стартовала «Вечерняя Уфа», Саша стал ее постоянным автором и начал привлекать меня к тому же. Как-то на афише у кинотеатра «Родина» мы с однокурсником Герой (Георгием Борисовичем, если хотите) Татарских увидели название фильма «История Тома Джонса» и заспорили: имеет ли этот фильм отношение к роману английского писателя Генри Филдинга «История Тома Джонса, найденыша» или не имеет. Никаких дополнительных сведений на этот счет на афише не было. Увидев в этом некоторую недоработку кинопрокатчиков, а также информационный повод, я решил написать о сем факте в «Вечернюю Уфу»: дескать, не мешало бы сделать киноафиши более содержательными, а не только изображать на них главных героев. Предварительно обговорил тему с Сашей. Он посоветовал дерзать, взяв обещание, что будет первым ознакомлен с материалом. При этом выразился так:

Если я скажу нет, то в редакции точно скажут нет, а если скажу да, то за ответ редакции ручаться не могу…

Касымов сказал да: к этому времени я уже кое-что умел. И в редакции, куда он отнес мою рукопись, тоже сказали да. Через несколько дней материал был опубликован, причем им открывалась новая рубрика в газете – «Дом кино». А придя в очередной раз к «Родине», мы убедились в действенности печатного слова: на афише были указаны автор сценария и литературная первооснова фильма, а также другая полезная информация.

Потом Саша повел меня туда, где раз в месяц выплачивался гонорар. Нужно было отстоять приличную очередь, потом засунуть голову в узкое окошко, назвать свою фамилию, газету и, расписавшись на бланке, получить заработанную тобой сумму. Около 15 рублей за первый месяц – это очень неплохо при стипендии в 35! Стоять в очереди было интересно: никто не толкался, боясь не получить свое, многие здоровались и перебрасывались парой слов с Касымовым: он здесь был уже своим человеком.

В самой редакции я появился всего раза два, так и оставшись полунеизвестным другом постоянного автора, через которого получал очередные темы, а однажды даже выполнял поручение по проверке читательского письма в «Вечерку», результатом чего стала статья на модную тогда морально-бытовую тему. Сотрудничество с газетой предполагает более тесную связь, к чему я был не готов. Тем более что в каникулы, когда можно заниматься только этим, я уезжал домой. Касымов же все больше втягивался в журналистику, он даже начал пропускать дни, а то и недели занятий. Потом его отсутствие продолжалось месяцами. Потом – годами, в чем нет никакого преувеличения. И в результате: поступив университет в 1968 году, он получил диплом только в… 1986! Он сам показывал мне его, там так и написано! К этому времени уже начал больше заниматься своим литературным творчеством и вплотную подошел к тому, что было его настоящим предназначением – литературная критика. Но сначала о том времени, когда мы виделись ежедневно.

Как-то он показал мне свой очерк о сотруднице маленького магазинчика «Академкнига» на улице Коммунистической. Особенность ее труда состояла в том, что книги издательства «Наука» – товар особый, и приходили сюда люди, как правило, весьма и весьма образованные и знающие, что им надобно. И продавцы должны соответствовать их высокому уровню.

Мне тоже была знакома эта милая дама, работавшая в отделе, где продавались книги по истории, искусству и литературе. Она была осведомлена о всех новинках, свободно ориентировалась в книгах, во множестве стоящих за ее спиной на полках. Касымов сделал правильный выбор! Конечно, был и личный интерес: книги издательства «Наука» дороги, а стипендию студентам дают далеко не каждый день. И он несколько раз обращался с просьбой отложить книгу до завтра, а она эту просьбу любезно выполняла. Конечно, этот дорогущий фолиант вряд ли кто купил еще, ну – а вдруг? И ничего в этом такого нет, тем более что Саша прямо об этом написал…

Материал был готов, но не было названия. Хотелось что-нибудь такого, что бы отдавало стариной и напоминало о классике. Вот я и посоветовал:

А назови ты свой очерк «Книгопродавец». Было такое слово, сейчас как-то вышло из употребления. У Пушкина есть стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом» («Стишки для вас одна забава…»).

Касымов сначала недоверчиво хмыкнул: недавнюю лекцию о Пушкине он пропустил, занятый своим очерком. Но через несколько дней в «Вечерней Уфе» очерк вышел именно под таким названием. А потом Саша написал… обо мне! Правда, без упоминания имени, но прозрачный намек был понятен. Этот номер «Вечерки» я долго хранил, но потом он куда-то исчез. А жаль…

Еще раз мне довелось стать его почти соавтором совершенно неожиданно. Университетская команда КВН, на стыке 1960-х и 1970-х годов лучшая в городе, удостоилась чести быть приглашенной на Центральное телевидение. Касымов был в команде и даже стоял рядом и разговаривал с самими Александром Масляковым и Светланой Жильцовой! Один из конкурсов, о котором было известно заранее, назывался «Наука раздвигает горизонты». Подготовка шла трудно. Как-то Саша заговорил об этом со мной (в команде в основном были старшекурсники, причем большей частью математики и физики почему-то), и я предложил включить в текст такую шутку:

Наши астрономы получают с одной из неведомых планет запрос:

У вас есть жизнь?

Есть! – обрадовано восклицают земляне. – А у вас?

После довольно долгого раздумья инопланетяне отвечают:

А у нас нет…

Мне всегда нравились такие парадоксы, и Касымову тоже. Правда, сначала он снова недоверчиво хмыкнул, но в передаче эта шутка прозвучала, что, однако же, не помешало нашим КВН-щикам проиграть во встрече с одесситами. А начал рассказывать я об этой истории только для того, чтобы показать еще одну черту Касымова: его искреннее восхищение удачами других, чьи бы они ни были. Одессу в той игре представлял финансовый институт, и командой наших соперников было мастерски обыграно различие между людьми творческих и иных профессий. Причем их лучший номер я сначала многократно услышал в Сашином пересказе и только потом – с экрана телевизора.

Итак, монолог произносит кинорежиссер, который вообще-то всю жизнь мечтал и мечтает по-прежнему о профессии бухгалтера:

Нет, зря меня отец уговаривал: «Сынок, ну не всем же бухгалтерами быть, кто-то должен и кино снимать!» И мать постоянно напоминала: «Это его все соседский Колька с верного пути сбивает. Приехал весь из себя такой молодцеватый, лысый и в нарукавниках…»

Меня друзья в гости зовут в Йошкар-Олу. А куда я поеду, если на «Мосфильм» сама Софи Лорен приехала и у меня на шее сидит! Я ей говорю: «Софи Лорен, а поедемте со мной в Йошкар-Олу. Там свои ребята, бухгалтера. Развлечемся, на счетах посчитаем, покалькулируем…» Она в ответ: «Ой, да что вы! Да они, небось, все с женами придут. Да какое я платье надену…»

Что ж, действительно, Одесса – родина юмора. А отыграться у нашей команды возможности больше не было, потому что вскоре КВН исчез с экранов телевизоров. Но что было – то было. А опыт игры пригодился Касымову во время практики в школе.

Учителя и ученики уфимской школы в районе Центрального рынка привыкли к многочисленным практикантам и ничему не удивлялись. Но Касымов удивил даже их. Своей нескладной фигурой, особой походкой, затемненными очками, которые он никогда не снимал, и заграничного фасона рубашкой какого-то невероятно оранжевого цвета, купленной им в Германии (об этом чуть позже)… На переменах старшеклассники и особенно старшеклассницы заходили в учительскую под любым предлогом, чтобы только посмотреть на него. Практиканты мужского пола были редки вообще, а филологи – тем более. А уж человек, которого недавно показывали по телевизору, был один…

На уроке Касымов вел себя как на сцене популярной студенческой игры. Особенно ярким оказался момент, когда он начал опрос учеников. Александр Гайсович (в этот раз – без иронии) сопровождал их ответы своими остроумными комментариями, предварительно сказав каждому «Спасибо!» и обращаясь к семиклассникам исключительно на «вы». Ученики дурели от подобного общения, а учительница, чей класс стал площадкой для эксперимента, заметила, что все это, конечно, здорово, но не стоит благодарить учеников за ответы: это все-таки их обязанность. При разборе оказалось, что практикант применил на уроке неизвестные науке методические приемы. Что ж, методическая подготовка студентов университета по определению была крайне скудной, и каждый выезжал на чем мог. Касымов, например, на своем артистизме…

Даже если Саша и пропускал много лекций, то на семинарах по литературе ему не было равных. Когда мы учились проводить комплексный анализ художественного текста, далеко не сразу все получалось. Лев Григорьевич Бараг, в своей неподражаемой манере воздев руки к небесам, не раз умоляюще просил:

Друзья мои, не надо отрывать лепестки от розы!

Касымов выбрал для анализа известное и непростое стихотворение Федора Тютчева «Silentium!» («Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои…»). И сумел в философской сути этого высказывания и художественной ткани стиха не просто глубоко разобраться, но даже увидеть перекличку с великим Гете. Причем классика он цитировал на его родном немецком языке!

Тема о роли немецкого языка в жизни Касымова заслуживает особого изложения. Он неплохо знал язык еще со школы, поэтому был выбран в качестве одного из кураторов группы студентов из Галле, которые приезжали в университет ежегодно на практику. Саша увлеченно общался с ними, попутно совершенствуясь в языке, потом съездил в Германию в составе студенческого строительного отряда. Вернувшись оттуда, одно время даже серьезно подумывал о переводе на инфак: нашим преподавателям впору было самим кое-чему учиться у него. Однако – и это к лучшему – так и не решился…

Пока немецкие студенты жили в Уфе, Саша организовывал для них то одно, то другое. Иногда и меня к тому привлекал. Так, однажды мы с ним вдвоем возили группу на концерт Московского хора под управлением А.В. Свешникова во Дворец культуры моторостроительного объединения. Попутно замечу, что и недавно открытый прекрасный Дворец, и прославленный коллектив стоили того, чтобы проделать немалый путь от университета до Черниковки. А наши обязанности распределялись так: Касымов заводил группу через задние двери, а я прорывался через передние и втолковывал водителю, что он не должен трогаться с места, пока все наши немецкие друзья числом около 20 не займут место в троллейбусе. Водитель несколько терялся, но, услышав за спиной неведомую речь (это Саша подавал призывные реплики), понимал, что это не шутка, и проникался ответственностью…

Обратно мы ехали совсем поздно, и троллейбус с самого начала был полупустой. Касымов купил билеты на всех и положил их в карман. А на своей остановке вышел, предварительно поставив передо мной задачу: доставить немцев в общежитие, где они жили. Ну, не ехать же только ради этого ему самому, а потом возвращаться обратно. После теплого прощания, в ходе которого неоднократно звучало: « Auf Wiedersehen!» и «Guten Nacht!», Саша покинул троллейбус, унося с собой все билеты. Понимание случившегося пришло ко мне позже. А пока один из пассажиров, до этого внимательно прислушивавшийся к разговору, обратился ко мне:

Вы из Германии?

Они – из Галле, – ответил я.

О, я был в Германии, – обрадовано произнес собеседник, а я покрылся холодным потом: вдруг сейчас он скажет, что был там в мае 1945 года. По возрасту – вполне мог быть. И какое будет продолжение? Недавно мне пришлось видеть, как наши гости разглядывали стенд об участниках Великой Отечественной войны на втором этаже университета, и на их лицах читалась гамма весьма противоречивых мыслей и чувств…

Назревал международный конфликт. Однако оказалось, что наш соотечественник в Германии участвовал в строительстве какого-то завода относительно недавно. Он просил передать немецким друзьям, что страна ему очень понравилась и люди в ней замечательные. Я ответил, что, к сожалению, не могу этого сделать сразу же: моим иностранным языком был английский. Студент Хайнц говорил немного по-английски, и мы с ним как-то даже пообщались, но, боюсь, наш словарный запас здесь будет недостаточным. Вот завтра – обязательно.

Но назавтра мне пришлось начать разговор с Сашей совсем не с этого. Тот пассажир вышел, махнув рукой на прощанье, и в этот момент я осознал, что мы едем без билетов! Группа немецких студентов в уфимском троллейбусе – без билетов! А после Центрального рынка контролеры встречались особенно часто, это уже давно замечено…

Будь у меня деньги, я тут же купил бы билеты. Но денег, как всегда, не было! Я начал считать оставшиеся остановки и облегченно вздыхал, когда на очередной в троллейбус никто не входил. И еще раз вздохнул, когда мы дружно вывалились на конечной остановке в вечерние сумерки. У дверей общежития снова любезно звучало: « Auf Wiedersehen!» и «Guten Nacht!» На таком уровне немецкий был мне доступен…

А все это к тому, что уже в студенческие годы Касымов мог быть и рассеянным, и забывчивым. Что, как известно, есть признак если не гениальности, то таланта – несомненно.

На следующий день при встрече я живописал финал нашей поездки, драматизировав некоторые детали. Хотя нужды в том не было: выйдя из троллейбуса, Саша вскоре понял свой промах и переживал наверняка больше моего. Еще одно качество его души в том, что чужие проблемы он воспринимал как свои. И потому в тот вечер не находил себе места…

А через несколько дней Касымов предложил мне в качестве компенсации участвовать в прощальном банкете: студенты возвращались в Галле. Приглашение получил и сосед по комнате Гера Татарских: нужно было соблюсти паритет в количестве участников с одной и другой стороны. Всякий бывший студент поймет, что значит приглашение на банкет, где можно на халяву не только поесть, но и выпить! Да еще на таком международном уровне.

Банкет в кафе «Агидель» удался на славу! Чего стоил только твист в исполнении нашего декана, мужчины весьма тяжеловесного, и худенькой фрау, руководительницы студенческой делегации. Но он порхал вокруг нее так стремительно, что она едва поспевала за ним.

Распрощавшись со всеми гостями, мы с Сашей еще долго ходили по ночным улицам. То он провожал меня, то я его. Говорили, как всегда, о литературе, а больше просто шутили и хохотали. Впрочем, к теме прогулок еще будет повод вернуться.

Его готовность прийти на помощь и сделать что-то для друзей проявилась и в другом случае, когда наша группа была поставлена в трудно положение неудачно составленным расписанием сдачи экзаменов. Просить о переносе экзамена, который принимал Радий Алексеевич Карабанов, отправились к нему я, как комсорг, и Касымов, никакую должность не занимавший. Радий Алексеевич поначалу встретил делегацию неприветливо, и я уже собирался покинуть кабинет, кляня свою должность, которая доставляла мне одни неприятности, однако Саша взял инициативу в свои руки и добился-таки общей цели. Перенесенный экзамен мы с ним сдавали вместе, и оба получили высший балл…

Отслужив в армии, я вернулся домой. Однажды в газетном киоске увидел номер «Вечерней Уфы»: газета почему-то продавалась и в нашем районном центре. А на ее страницах – материал А. Касымова. Конечно, стал покупать все номера. Позвонил в редакцию и узнал, как связаться с автором публикаций на милицейские темы (в то время Саша почему-то занимался именно этим, а номер его телефона был мной потерян). В редкие приезды в Уфу старался увидеться с ним. Однажды удалось пообщаться в течение полудня в паузе между прибытием поезда и отлетом самолета. В его комнате в квартире родителей, кроме знакомых уже книг, увидел стереорадиолу «Вега» – одну из первых в стране такого класса – и пластинку с песнями Окуджавы. Непонятно, зачем Булату Шалвовичу стереозвучание, однако то, что Саша слушал только его, говорит о многом. Вскоре и мне удалось приобрести и «Вегу», и пластинку Окуджавы, и она точно так же не сходила с диска проигрывателя.

 

Виноградную косточку в теплую землю зарою,

И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву.

И друзей созову, на любовь свое сердце настрою –

А иначе зачем на Земле этой вечной живу?

 

Нет необходимости и возможности рассказывать о каждой встрече и разговоре. Они были то чаще, то реже. Но не могу не вспомнить об одной. Мы замечательно посидели за бутылкой коньяка, потом Саша пошел провожать меня. Я направился было к остановке общественного транспорта, а он – устремился вдоль тротуара.

Руки в ноги – и пошел? – спросил я, вспомнив его давнюю статью в «Вечерке» с таким названием. Саша радостно заржал, как когда-то. И мы отправились вдоль проспекта Октября, мимо Госцирка, Русского драмтеатра, гостиницы «Россия» и далее. И прошли его значительную часть, как когда-то. И веселились, и хохотали по поводу и без повода, как когда-то…

Действительно, Касымов в свое время наделал шуму статьей о пользе пеших прогулок. Ну разве это правильно, писал он, когда люди с проспекта Октября, имея целью оказаться на улице Рихарда Зорге, садятся на трамвай, едут по проспекту сначала в противоположном направлении, потом на другом трамвае – в сторону Зорге и по ней возвращаются практически обратно, поскольку пункт их назначения находится в стороне от проспекта и напрямую до него – всего какие-то 300–400 метров. Почему бы не пройти это расстояние пешком? Почему нужно ждать автобус или троллейбус на остановке, толкаться в их переполненном салоне, чтобы выйти через 2–3, а то и одну остановку?..

Сам Саша предпочитал передвигаться именно пешком и призывал к тому других: полезно для здоровья, снижает нагрузку на общественный транспорт, экономит нервы, в конце концов. И это – типичный человек города, полностью пропитанный духом урбанизма!

Вот и в тот день мы прошагали до места моего временного обитания, а Саша и в обратный путь отправился пешком…

По дороге он рассказал об одном случае. В самом конце 1980-х, заведя собственное издание, Касымов был как-то приглашен в обком партии по поводу допущенной незначительной технической ошибки. Разговор сначала шел в достаточно вежливом тоне, но под занавес партийный чиновник произнес:

Ну, теперь ты понял, что должен делать?

Интеллигентный Касымов был поражен до глубины души и никак не мог понять, с чем связан такой резкий поворот: с партфункционером он свиней никогда не пас и не собирался это делать. Я попытался объяснить, что в обкомовских кабинетах можно было услышать и не такое, но особого успеха не имел.

Чувствую: у меня получается что-то очень фрагментарное. Но на большее и не претендую, а достоверность сказанного гарантирую. Могу объяснить какие-то вещи, неведомые непосвященным. Так, увидел его книгу литературоведческих статей под названием «Критика и немного нежно», и сразу вспомнился предмет «Выразительное чтение» на первом курсе университета. Мы сначала долго постигали интонационно-экспрессивное богатство басни Крылова «Волк на псарне», потом слушали записи известных мастеров художественного слова, а в завершение получили задание самостоятельно подготовить чтение любого прозаического или стихотворного произведения. Касымов посоветовал мне взять стихотворение Маяковского «Хорошее отношение к лошадям», а сам выбрал его же «Скрипка и немножко нервно». Экстравагантность репертуара и была нашим главным козырем. Потом вот это «немножко» и отозвалось еще раз. А в Маяковском, кстати, Касымов всегда видел не агитатора, горлана-главаря, революцией мобилизованного и призванного, а человека, могущего менять, как небо, тона и быть безукоризненно нежным. И мне помог понять в поэте его лирическую суть, за что я ему премного благодарен…

Как-то разговорились с Каримой Кайдаловой, директором галереи народного искусства «Урал». Увлеченно обсуждали символику сцен в пьесе Александра Вампилова с постоянно разрушаемой изгородью, которую главная героиня, тем не менее, раз за разом восстанавливает. И вдруг Карима Шариповна по какой-то далекой аналогии упомянула Касымова. Я был удивлен: почему она знает его? Оказалось, знает, и довольно хорошо, потому что он часто бывал в галерее. Тут я понял, почему в его домашнем рабочем кабинете в тот раз наряду с книгами, количество которых увеличивалось раз от разу, и старой радиолой с той же пластинкой появилось несколько картин уфимских художников с дарственными надписями от авторов. Действительно, если Александр Касымов брался за какую-то тему, то доходил до сути. И нам было искренне жаль, что его уже нет…

Жаль и того, что редко встречались… Редко созванивались… Интересно, встречу ли я еще кого-то, чтобы поговорить о нем?..

Его действительно знали многие. Посчастливилось и мне. Об этом сей правдивый рассказ, написанный без повода. А передам я его в журнал «Бельские просторы» не просто так. В ноябре 2019 года Александру Касымову исполнилось бы 70 лет. Всего 70…

Так что повод для публикации есть. Чтобы помнили…