Журнальный мир

***

Cиничек желтогрудых, пташек малых,

я приручу (о сколько солнца в них!) —

не снегирей: мне нынче вреден алый —

цвет непокоя зимних снов моих,

цвет боли, жажды и стыда, и гнева,

и яблока, которое Адам

не пригубил бы, если бы не Ева…

Снегирь. На крыше дома. К холодам.

***

Я, межуясь от жизни забором,

осложнённую душу лечу:

наслаждаюсь взволнованным спором

суетливых весенних пичуг.

Слабый запах цветов над лужайкой.

Пасторальный неброский покой.

Вдруг запахло тоской и Рожайкой*,

обмелевшей, как память, рекой.

А над садом, над крыш черепицей

нарочито бесстрашно парит

вольный сокол — надменная птица.

Что Гекуба ему? Что COVID?!

* Река в Подмосковье.

***

Нарушилась невидимая связь

между холмом и мной. Мой брат оконный,

любила я твоих окатов грязь —

примету беспогодиц межсезонных,

и сушь июля, и январский снег,

врачующий печали и ожоги,

и тот — особый — угaсимый свет,

что лился вечерами на отлоги.

Bо мне не отзывается теперь

твоя весна — ни болью, ни улыбкой.

Стареет коронованный апрель,

а скорый май предвидится ошибкой.

КОЛОКОЛЬЧИКИ

Колокольчики,

Колокольчики —

Ни конца вам, ни края нет…

Георгий Кольцов

Колокольчики на лугу

не глазами я — сердцем — вижу.

И чем дальше от них бегу,

тем они всё ясней, всё ближе.

Василёк им — и брат, и сват,

клевер — кум, а полынь — соседка,

у деревни, где воздух свят,

где срывала их ручкой детской.

Им однажды звонить по мне —

неизбывнее нет закона.

Отзовутся в чужой стране

колокольчики русским звоном.

В САДУ

Не засыпай: упустишь миг

рожденья чуда,

когда цикадам вторит крик

ночной пичуги,

когда жемчужина-луна —

каратов десять —

небесного коснувшись дна,

все сорок весит,

когда сливаются в одно —

как ключ и слепок,

как свет от лампы и окно —

земля и небо,

а леденцовый аромат

кустов цветущих

безбожно превращает сад

в земные кущи.

***

Сестре Лене Руцкой

До срока кто-то выпустил луну:

пускай летит медлительною птицей.

И пусть сегодня как дитя усну!

Мне детство подмосковное приснится.

Увижу васильковый океан

и Никоново — океана берег.

Там — живы — баба Клава, дед Иван,

и в боженьку с икон там просто верить.

А пироги — нахохлились в печи,

на молоке топлёном — роскошь пенки.

Там множество игрушечных причин

поссориться, чтоб помириться, с Ленкой.

Китайки там желтеют напоказ,

в их яблочках — живительные соки…

А яблоки моих усталых глаз

бессоннее луны глазниц безоких!

КУСТ СМОРОДИНЫ

Сплошь полячка с поморскою кровью,

я москвичка с увесистым стажем.

Но вот здесь мной с любовью посажен

куст смородины — как в Подмосковье.

Неказистый, кудлатый, он тоже,

вдоль забора — пусть будет «вдоль тына» —

разрастётся однажды картинно

недалёко от Эльбы и Огрже*.

Вот и я с этим краем — не вроде —

породнилась: не корнем, так — словом, —

звуки-ритмы катая по строфам,

как горошины спелых смородин.

* Реки в Чехии.

СЕРДЦЕ АРИАДНЫ

Ариадне Эфрон

Сестра… воды… пока не поздно!..

Вдруг вспомнился малютка Мур:

он на руках моих уснул,

а вечер был сутул и хмур.

В дому не топлено, промозгло.

В углу, у печки трость — Марины,

её попутчица. Вокруг

Вшенор* бродить — простой досуг:

желты холмы, но зелен луг,

и так редки кусты рябины!

Кто Бога знал — не ведал ада.

О жизни непосильный воз!

Отцова пуля, мамин гвоздь…

Воды!.. Всё тщетно. Знать, всерьёз

устало сердце Ариадны…

* Городок в Чехии, где жила Марина Цветаева.

В АВГУСТЕ

Астероид — маленькая планета,

привыкшая к движению по заданной

орбите в обществе себе подобных.

Метеорит («падающая звезда») — астероид,

оторвавшийся от коллектива и (за это)

сгоревший в атмосфере Земли.

(Из астрономических познаний автора)

Вот и август уже середину

разменял. Впрочем, к этому шло.

Я приму неизбежное зло.

Так однажды, наверно, Ундина*

в беглом свете сорвавшихся звёзд

принимала чешуйчатый хвост:

без обид, без сомнений — повинно.

Затаю ли на август обиду?

Или нас примирит звездопад?

Но я нынче, признаться, скупа

на желания. Там персеиды,

где желания и непокой…

Я почти поняла, милый мой,

в чём достоинство торной орбиты.

* Ундина (русалка) — один из астероидов главного пояса.

КОНЕЦ СЕНТЯБРЯ

Опять писать о заморозках ранних,

уставившись на мокрые холсты,

натянутые на оконных рамах:

на листья жёлтые, нет — жёлтые листы

(коль скоро рифма так надиктовала),

на бурый лес и потускневший сад,

и — слава Богу! — неизбежно алый

июлями намоленный закат.