Коллективная подборка участников литобъединения Г. С. Гампер

Коллективная подборка участников литобъединения Г. С. Гампер

Лариса Шушунова

 

Памяти Галины Гампер

 

Тягостным был твой жребий, 

Горестным — путь земной. 

Как там душе на небе 

Юной и заводной? 

Видно ли ей оттуда —  

Павловские холмы, 

Речки шальной причуды, 

Комья земли, что мы 

Молча на гроб кидали, 

Яркую акварель 

Желто-зеленых далей, 

Мертвой листвы метель, 

Что, закружив, поднимет 

Чайку твоей души 

В синее меж седыми — 

Боже, как хороши! 

Что ей равнины стылой 

Глинистый серый слой? 

Преодолела силу 

Тяги земли родной.

 

 

Виталий Нестеренко

 

* * *

 

К ней дети приходят, престранные дети.

Болезни высокие треплют их, гложут.

С юнцами являются девы во цвете

Бальзаковских лет или малость моложе.

Им знать ни к чему, кто она, каково ей.

Их тьма, их смирение паче гордыни.

Их косноязычие с привкусом крови

Никак не уймется и присно, и ныне.

 

Не птичий, но ангельский гнев, бормотанье

Провидицы слов над бессмыслицей текста,

Над галиматьей, если брезжит в ней тайна.

Провидица ищет ее повсеместно.

Как ей, сопричастной созданию слова,

Стерпеть эту живность и жирность жужжанья

И не отмахнуться, и снова, и снова

Любовь прививать, насаждать состраданье?

Когда бы могла, то давно б разделила

Свой дар, достоянье на тысячу братьев.

На многих бессильных небесные силы,

Себя распахнув, безотчетно растратив.

 

Богами ревнивыми в дольнюю ссылку

Отправлена бойким служить цокотухам.

С сомнением скрытым к вихрастым затылкам

Пером прикасаться, израненным слухом

Внимать им.

Но духом собравшись всевышним,

Она воспаряет над веком железным,

Без крыльев. Ей сказано — крылья излишни

Внизу, среди них, не нужны, бесполезны.

 

Я, собственно, с весточкой, прямо из дома.

Записку отдал ей в немалом смущеньи.

И помнят, и любят, но ревность весома,

Ей думать не следует о возвращеньи.

Как есть передал все — опять мы в разлуке.

Я здесь не жилец — вновь наверх поспешаю.

И как она терпит, особенно, звуки?

Должно быть снегами, листвой заглушая.

 

Легко побеждаются в парке Победы

Любая докука, любая надсада

Величием кресла, могуществом пледа,

Волнами подвластного ей листопада.

 

 

Антон Погребняк

 

Ветер

 

Г. С. Гампер

 

Как бы кто бы не заметил

Как бывает низок ветер

Как бывает ветер с гор

Как бы воет ветер-вор

Как бывает ветер в поле

Крабовидных метрополий

Как бывает ветер в спину

Как бывает просто сгинуть

Как бы скинуть с плеч заботы

Плащ как парус, швы как шкоты

В шапке вахтенный матрос

Ветер забивает нос

Ветер-шорох, ветер-кашель

Ветер в коридорах башен

Ветер воет в метрономе

Ветер в камне, ветер в коме

Ветер листьями играет

Ветер стонет, ветер лает

Ветер гонит оригами

Ветер не достать руками

Ветер не застать врасплох

Ветер в горле пересох

Ветер в стеклах дребезжит

Ветер стих, и вновь визжит

Ветер — стих, и ветер — проза

Ветер мстит из-под наркоза

Мстил, и сгинул — полный штиль

Оседает в чашке пыль.

 

 

* * *

 

Не верьте вывескам

Вкусно как дома

Бывает только

В гостях у друзей

Или в самом начале

Войны

Когда впервые вступаешь

На оккупированную территорию

И все такое вкусное.

 

 

* * *

 

Сюда нас бабушка уже

Не поведет гулять

Солдатский садик

Лежит перед нами

Такой маленький

Мертвый

Залитый льдом

И осознание

Того

Что мы осиротели

Становится нестерпимым

Мы не смотрим друг другу в глаза

И обмениваемся

Ничего не значащими фразами.

 

 

Калерия Соколова

 

Крепость

 

В детстве снега было много-много.

В декабре мы вылепили крепость.

Рассудили: на крутой горе пусть

Высится — огромна, круглобока.

 

Каждый день мы думали с тревогой:

Как там крепость? Каждый день мы шли к ней.

И она от новогодних ливней

Весь апрель не делалась пологой.

 

Все никак не выбраться в тот лес нам,

Все не выбрать день, погоду, повод.

И зачем? — подсказывает опыт.

 

Каждый занят нужным и полезным.

Главное, что снега стало мало.

Кажется, почти совсем не стало.

 

 

* * *

 

Забыла, как надписывать конверты.

Забыла, сколько лет тому назад

Строчила письма. С нетерпеньем Герды

Ждала ответа. Десять раз подряд

Неровным почерком изложенные мысли

Заучивала. А теперь в Сети

Пересеклись, зафрендились, зависли,

И не узнать, не тронуть, не найти

Т о г о тебя вот в этих — словно в гипсе —

Строках-калеках: суть неглубока,

И буквы ровны, и не дрогнет пиксель

Там, где запнувшись, дрогнула рука.

 

 

Елена Шипина

 

Я — девочка

 

Я девочка с Адмиралтейской набережной.

Живу в коммуналке. Там много комнат.

Гуляю с папой и мамой в сквере у памятника

(но вряд ли об этом кто-нибудь вспомнит).

Я уже ученица первого «а» класса

двести двадцать пятой школы, той самой,

у дома с якорем строителя Стасова…

Нет, Захарова. О них говорила мне мама.

Я знаю свой адрес: дом двенадцать,

квартира восемнадцать. А прошлым летом

я потерялась, и папе пришлось испугаться

здорово. (Но он уже не вспомнит об этом.)

Комната у нас длинная, как деревянный пенал,

в котором резинка, карандаш и с перышком вставочка.

Все комнаты вместе — это раньше был большой зал,

там, наверное, можно было гоняться в салочки.

А вчера мы по темному коридору катались:

На велосипеде, с сестренкой, по очереди.

Но потом все-таки из-за чего-то подрáлись,

и мне досталось от мамы, как старшей дочери.

Сегодня нас мама в коридор не пускает,

потому что соседи туберкулезные дома.

Снежинка к стеклу прилипает и тает, тает…

Я какая-то взрослая и смотрю во двор по-другому.

Взрослые двор называют колодцем.

Но на дне не вода, а черная куча –

уголь. И очень редкое солнце

светит на стену… Но снова туча,

не видно где, где-то там выше крыши,

закрыла все небо дворовое наше…

А вон погулять из ребят кто-то вышел,

по-моему, мальчик по имени Саша.

Чтоб его рассмотреть, не хватает стула и цыпочек:

отошел от стены, и не видно, как ни старайся.

На подоконник… От чулка отстегнулась резинка лифчика…

 

Мать не выдержала, увезла нас отсюда подальше.

Осталось черно-белое фото с раскрашенным личиком,

с октябрятской звездочкой на переднике, густо-красной.

Кто ж пожалеет теперь о том, как о дорогом личном?

Да и зачем вспоминать об этом, кому-нибудь ясно?

И зачем хранить в себе так долго, бережно, почти набожно

эту девочку с Адмиралтейской набережной?

 

 

В ноябре

 

По купчинским просторам предвечерним

Легко шагалось, тенью щекоча

Метелки трав и изморозь на черни

Кустарника и остовах хвоща,

Иль не хвоща — какого-то растенья,

Что обрело на пустыре свой дом.

Легко шагалось в сосредоточеньи

На строчках, прорастающих с трудом

Сквозь глину грез и разума кору…

 

Кому-нибудь придутся ль ко двору?

Судьба ль пропасть им в лоне пустыря?

Обдумывать ответы было б зря:

Стихи под небом с гаснущей зарей

Блаженно проросли бы и стерней,

Блаженно встретили бы падающий снег,

Который укрывал бы их навек.

И кто поймет, с чего — я не пойму —

Легко шагалось в сумерки и тьму.

 

 

Наталия Сивохина

 

* * *

 

Здравствуй и здравствуй, обитель скорби,

Солнце пронзило твои палаты.

Тесно в больнице и страшно в морге:

Бремя надежды и час расплаты.

 

Их, переломанных и усталых,

Кто проводил, опуская веки?

Был человек, и его не стало:

Так в одночасье мелеют реки.

 

Кто им мятежные крылья сложит,

Камешки рифм соберет в котомки,

Кто на последнем горячем ложе

Словом добьет, как ножом в потемках?

 

Что они вспомнят за эту зиму,

Неодолимую даже в мае,

В теплой земле, как своих любимых,

Корни подземные обнимая?

 

Разве услышишь, хватая воздух,

Плач за спиною, шаги за дверью…

Как называются ваши звезды,

В странном краю, где одни потери?

 

В проклятом месте, где нет ответов,

И открывающихся сезамов…

Только смолкающий голос ветра,

И темнота — застилать глаза нам.

 

 

* * *

 

В городе детства, где каждый из нас одинок,

Воздух морозный, разлуки негромкий звонок

Преображается, плачется звоном трамвайным.

 

Сбросить одежду, тянуть из бокалов вино,

Мы, прижимаясь друг к другу, уходим на дно

В сломанной лодочке памяти бликом случайным.

 

Жизнь ускользает дворами — поди догони,

Машет оттуда, забытому слову сродни,

Снегом летит с высоты нестерпимой и острой.

 

Просто обнявшись, над толщей растраченных лет,

Молча смотреть из окна: заметается след.

Падают наискось хлопья на Каменный остров.

 

Ей бы остаться за литерой в стиле модерн,

Леченой болью своих известковых каверн,

Лаской случайной, морозом и жаром по коже.

 

Сердце не помнит обиды, но все же болит.

Будешь листать эту летопись стершихся плит —

Вспомни, пожалуйста, господи, вспомни нас тоже.

 

 

Марина Евтюхина

 

Галине Гампер

 

Дворец Чесменский. Храм через дорогу.

Но для нее трудны ступеньки к Богу.

 

 

* * *

 

Я с дыркой в боку, как резиновый ежик,

На полке больничной лежу и итожу:

«Мне сорок четыре. Кому я нужна?

Ведь я не игрушка, свистеть не должна…»

 

 

* * *

 

Вросшее в палец

Вросшее в память

Кольцо на твоей руке.

 

 

* * *

 

Построен дом, распахана земля.

Живет здесь муравьиная семья.

Цветы пылают, как огонь в горниле.

Жизнь бьет ключом на маминой могиле.

 

 

* * *

 

Приснилась праздничная дребедень.

И падал снег, и исчезал недуг осенний.

Но ночь прошла. Замачивало утро тени.

Бельем застиранным развешивался день.

 

 

* * *

 

Разглядываю мир, скользящий за окном.

Зелено-голубой с вкраплением иного.

И, в ожидании несказанного слова,

Я замираю, растворяясь в нем.

 

Какую форму слово обретет —

Цветущей вишни иль чертополоха?

Приемлю всякую. И отпущу без вздоха.

И несказанного наступит вновь черед.

 

 

* * *

 

Она просто была — радость.

Превратить ее мысль не смогла в память.

Перебрав все причины, ни одной не нашла.

И ушла.

 

 

Ольга Туркина

 

Время

 

Покалечило пока лечило

 

 

* * *

 

Со временем время сменилось.

Теперь семь лет назад были только что.

 

 

* * *

 

Всегда есть Время,

потому что Времени — нет

 

 

* * *

 

Я, кажется, разбила счастье.

На счастье.

 

 

* * *

 

Ветер с залива приносит

разорванную душу стихотворения

 

 

* * *

О Галине Сергеевне Гампер

 

Оставив скафандр, улетела в открытый Ей космос

 

 

* * *

 

Сердце — пионом,

Разум — шпионом

 

 

* * *

 

Держи меня открытой,

И тогда я не выдохнусь.

 

 

* * *

 

Дайте точку опоры на Вас,

И я переверну Ваш мир.

 

 

* * *

 

Бьет, значит любит

Бить.

 

 

* * *

 

Наше сердце стучит слишком громко — стучат соседи

 

 

* * *

 

Почему ты опоздала в мою жизнь?

Я помогала другим переходить мне дорогу.

 

 

* * *

 

Пришел новый человек

Приложил ухо к моему сердцу

И вместо стука услышал дикий вопль

Твоего имени

 

 

* * *

 

Дико растущие в карцере тел декорации —

Это мы сами, за каждой порой, морщиной, клеточкой —

Действие. Сердце сквозь ребра продето лацканом

Пиджака, вены прожгли запястья, сплелись браслетами.

Вот идет гражданин, сливаясь с июньским безветрием,

А внутри вулканы в три горла сражаются, как драконы.

Вроде нет ничего, показалось, вроде и нет его,

Но за ним фехтование деревьев, в глазах — дыроколами

Нежность, помноженная на жестокость. Обычный воздух

Сводит судорогой, и выносятся в танце факелы

Фонарей на проезжую часть. Это возле.

А внутри него — сцена, одетая накрепко на кол и

В закрытый футляр повседневной жизни проклятой.

Вроде нет его, думает сам про себя, тщательно не замечая

Себя во внутреннем затхлом театре, с кляпом,

Связанного в позе эмбриона, чтобы не вырос нечаянно.

 

 

Николай Неронов

 

* * *

 

После Освенцима писать стихи —

не самый действенный из всех

возможных способов спасать, но грех

не попытаться. Чем стихий-

 

ный митинг лучше марша златоперых

рифм-попрыгунчиков, затей-

ников лихих, наездников, которых,

порой, так хочется задей-

 

ствовать в повествовательном ключе

бюрократической машины?

А то иначе этот стиль мышиный

не оживить уже ничем.

 

 

* * *

 

Г. С. Гампер

 

Потихоньку тронешься — и все,

дальше только рельсы и столбы,

ты же понимаешь: не везет,

даже если едешь — стало быть,

 

нужно хоть в окошко посмотреть,

как столбы мелькают чередой,

перечеркивая проводом на треть

окоем окна полупустой.

 

Электричке-дурочке не лень

перетаптываться на ходу

и бренчать такую дребедень

на ухо, что я с ума сойду

 

прежде, чем доеду. Оглушат

переклички ранних поездов —

растолкаются друг с другом: что,

не рад?

Или, как обычно, не готов?

 

 

Виктор Каган

Галине Гампер

 

Закрыть глаза и к стенке прислониться.

Галина Гампер

 

 

Закрыть глаза и к небу прислониться.

Пусть облака плывут у самых глаз.

Душа — в руке зажатая синица

печалится, что бог тебя не спас.

 

На волоске повисла жизнь земная.

На волосок от смерти тяжкий вздох.

На посошок — и долгий путь до рая.

Но зов последний застает врасплох.

Больничная палата. Время сбилось

с путей своих и бродит наугад.

И каждый миг — мучительная милость.

Роса восхода катится в закат.

 

Уйти под утро — как навек проститься.

Прости, прощай — твержу за разом раз.

Закрыть глаза и к небу прислониться.

Пусть облака плывут у самых глаз.

 

 

* * *

 

Как устоишь?

А ты ведь устоишь.

Галина Гампер

 

Ах, боже мой, да разве дело в том,

что лад не в лад и счастье несчастливо,

что на потом остался суп с котом

и канул парус в мареве залива?

 

Все дело в том, что дело-то ни в чем

и никому до дела нету дела —

мы заняты, мы воду слов толчем

в разбитой ступе злого беспредела.

 

Ревет пожар, срывая свет с небес,

бадьи пожарных туч трещат от суши,

огонь с земного — на небесный лес,

где отсидеться собирались души.

 

Ну а когда все выгорит дотла,

от головни прикуришь сигарету,

затянешься — такие блин дела,

подумаешь — за что мне счастье это,

 

за что мне рай в аду, на что слова,

о чем кричит растерянная птица,

и кто она — полночница-сова,

журавлик в небе, в кулаке синица?

 

Осядет пепел, выпадут дожди,

и черным снегом заметет могилы.

Не верь, не бойся, не проси, не жди.

Но, Боже, где найти на это силы?

 

 

Вера Чигарина

 

Памяти Галины Гампер

 

Ты теперь там, где можно достать рукой,

Хоть до луны, хоть до звезды, хоть до Юпитера,

За облаками, за морем, за рекой,

Ты теперь там, а из города Питера

Ты упорхнула, нет для тебя границ.

Времени сколько хочешь. Летай, дыши.

Станешь ты птицей в стае нездешних птиц,

Вскрикнешь стихами от всей молодой души.

Вспыхнут стихи, ледяным обожгут дождем,

Красной и желтой нас опалят листвой,

Мы все с тобой, ты знаешь. Хотим и ждем

В хоре осеннем голос расслышать твой.

 

 

* * *

 

«Живу с колес» и раздаю долги,

(О чем-то большем думать не моги),

Чего б я там себе ни захотела,

И так который день, который год,

Как будто рыба, бьющая об лед:

Серебряное слабенькое тело.

Но вопреки всему я все живу,

И грежу то во сне, то наяву,

Строчу стихи, мечтаю и дышу,

И мысли доверять карандашу

Уже давно привычным стало делом.

Я в жизни ничего не проглядела,

Прочувствовала чудо из чудес,

Что наше бытие — дремучий лес,

Где род людской — деревья или звери.

Журчит за лесом вечная река,

А в небе тяжелеют облака —

Они дождем прольются в полной мере.

А я плыву, лечу или иду,

Как в прошлом, так и в нынешнем году

Став существом крылатым и веселым,

Я раздаю долги, «живу с колес»,

Решаю то задачу, то вопрос,

И бесконечна жизненная школа.

 

 

Ольга Атаманова

 

Ландыш

 

Природой бережно спеленатый…

С. Я. Маршак

 

Как выжил, смельчак? С человеком борьба неравна.

Лишь пара шагов — и за хрупкой твоей красотою,

Увидев, потянутся с жадностью.

Это — весна.

Свидания, вздохи. Стремленье украсить тобою

Возлюбленной радость. И брошены деньги, как сор —

От счастья безумные вряд ли тебя пожалеют.

Любовь и невинность — их вечен бессмысленный спор,

В нем слабым не место. Влюбленные, будем смелее!

Доживший невинным до старости жалок, смешон,

Как чахлый цветок, как усмешка хромого уродца…

 

Зачем же мне слышится белых бубенчиков звон

По всем, кто ушел и на Землю уже не вернется?

 

 

Мое детство. Петроградская сторона

 

Здесь город — в городе. Среди курчавых

Сородичей — усталый дуб Петров.

Здесь парапеты все в кривых суставах,

Как руки ленинградских стариков.

Здесь башенки домов замысловаты,

Что жезл Судьи в последний час расплаты

За дань пожизненную суете.

Так предстают на вытертом холсте

Картинки городов средневековых.

Я слышу — лошадиные подковы

Простукали по темной мостовой.

Я повстречалась с пегой ломовой.

Тиха, приземиста и мохнонога,

И большеглаза. Просто безнадега

В ней — не грусти, не жалуйся — везет

Тому, кто сам везет?

О, нет — у Бога

Всем ломовым давно потерян счет.

Потерян след… Тяжелые подковы

Уводят в городок средневековый,

Исчезнувший — иль не было его?

Природы царь не помнит ничего

Про старое — один царек убогий,

Неместный сам, нетрезв и слаб на ноги,

Он ночью — по асфальту, из гостей —

Рулит, не убавляя скоростей…

 

 

Елена Качаровская

 

Рельсы

 

Подвинься, я сяду с тобою на рельсы,

Заброшенный путь упирается в пруд,

Березовых прутьев зеленые пейсы

Опущены в воду. Плотвички клюют

 

Наживку листвы, полируя хвостами

Застой амальгамы. Сквозь омут-глазок,

Ворча, водяной наблюдает за нами

И чешет пиявкой укушенный бок.

 

Куда нас ведут допотопные рельсы,

Сижу и гадаю. Взаправду — куда?

Кудыкиных гор зацветут эдельвейсы,

И холодно попе в плацкарте пруда.

 

Инфанта — лягушка мудрит с женихами,

В такой настроень — комара не лови,

Сердечко стучит, словно дятел, стихами,

И хочется клева, ухи и любви.

 

 

Под одеялом

 

Меня не спросят, и не буду знать,

Что станет после, в мире записном,

Когда моя закроется тетрадь,

Каким листом?

Не разобрать бумажек на столе,

Каракулей ладоней и стихов,

Количества пожизненных колец,

Числа грехов.

Вернусь душою детской втихаря —

Под одеяло с книжкой сентября.

Гори, гори лампадка фонаря.

Живи не зря.

 

 

Оксана Лихачева

 

 

* * *

 

Мир утром —

будто ставни на размах

и рамы — настежь: гаем оглушенный,

восторженный, но слабо искушенный —

кто здесь о чем? ты — перебранки птах

немой свидетель…

Зренье ни при чем,

когда неясно — кто здесь и о чем? —

участники так мелки и проворны.

Когда-то в детстве нас будили горном,

и звук его, распарывая сон,

был холоден и тонок — острой спицей

пронзая то, что собиралось сниться,

а щебет нынче — счастью в унисон.

 

 

Южная Моравия

 

Я богатствам твоим прокричу,

прошепчу — «Сезам!»,

чтобы видеть, как он летит, золотой фазан,

и хвостом дорогим подруливает умело

к полосе посадки

в просторах бескрайней ржи,

где никто не начнет бросаться — хватай, держи!

где и рожь золотая, поскольку уже поспела.

 

По холмам драгоценным

блаженно блуждает взгляд —

как его ни зови, он не скоро придет назад,

и душа парит, безмятежна и невесома…

Цвет молчанья подходит месту —

к чему мне речь,

если все, что хочется — лишь сберечь

это счастье, в котором я здесь, как дома.

 

 

Ольга Аникеева

 

В парке. Осенняя зарисовка

 

Прозрачен ноябрь, словно капля холодной воды, 

Плывут отраженья, меняются легкие тени, 

Вибрация света, затеяв игру искажений, 

Смягчая углы, убирает прямые черты. 

 

И небо растянуто светлым бумажным листом, 

Сплетаются линии веток штрихами гравюры, 

И плоскость рисунка вбирает трехмерность натуры, 

А листья плывут по воде акварельным пятном. 

 

И мраморный мальчик, склонившись над гладью пруда, 

Задумчиво ищет, где спрятаны десять отличий, 

Но смотрит природа насмешливым глазом синичьим, 

И путает снова штрихи на пространстве листа.

 

 

Тишина

 

Замедлив шаг, остановиться,

Не в спешке и не на бегу,

Услышать, как вспорхнула птица,

Качнув камыш на берегу,

 

И в тишине завороженной,

Пройдя по влажной лебеде,

Увидеть небо отраженным

В озерной медленной воде.

 

С орбиты времени упругой

В него сорваться на часок,

И плыть, как облако над лугом,

От вечности на волосок…

 

 

Алена Малиновских

 

Зима

 

Ворон с вороной небо в воронку крутят,

и засыпает город, сыплются звезды.

Небо темнеет, город теперь уютен,

но обжигает холодом стылый воздух.

 

Ворон с вороной крылья свои расправят,

как расправляют на ночь в кровати простынь.

Здесь не бывает сводов законов, правил:

Все, что казалось сложным, вдруг станет просто.

 

Только холодный воздух тех птиц дурманит,

дымкой накроет крылья белесо-пегой:

черные перья мокнут в мягком тумане.

Ворон с вороной город укроют снегом.