Колосс полковника Глюка

Колосс полковника Глюка

Рассказ

Рассказ в жанре стимпанк1

 

За ремонт станка плачу два соверена!

Два соверена, Бин? Вы, верно, не расслышали. Я сказал «четыре»! Это стоит дороже, но я прошу немного, по ценам Инвернесса!

Здесь не Инвернесс, а Данборо! Провинция, сэр! Два соверена и не единым пенни больше!

Это ваше последнее слово? – сурово спросил Бромлей.

Я не вмешивался в разговор Бромлея с управляющим фабрикой. Хотелось на улицу – контора управляющего слишком напоминала чулан, заваленный чем попало и здорово прокуренный. К моему сожалению, разговор затягивался – простая формальность внезапно перешла в торг, завершённый было позавчера. Мне оставалось только слушать да изучать кляксы на конторке управляющего.

Одному богу да ещё Бромлею в придачу было известно о  существовании в Данборо суконной фабрики. Во всяком случае, проезжие механики туда не заглядывали, а своего не было. И неудивительно – вся фабрика состояла из двух бараков и полутора станков. Полутора, потому что один из них работал, а второй только пыхтел и шипел, неизменно распугивая подступающих к  нему рабочих.

Бромлею удалось уговорить неисправную машину: через день его работы она была как новенькая. Сложнее оказалась уговорить управляющего фабрики мистера Бина – того, едва он увидел, что станков на фабрике уже не полтора а все два, обуяла знаменитая шотландская скупость. Он нипочём не желал платить условленную цену, бормотал что-то о тяжёлых временах и всё чаще обещал доплатить сверх в другой раз. (Я подумал, что обязательно напишу фельетон, где «вдругойраз» окажется самой ходовой валютой британской глубинки.)

Итак, мистер Бин, два соверена – ваше последнее слово?  

Зная Бромлея, я уже не сомневался, что скрягу управляющего ждёт увлекательная лекция на языке кокни, посвящённая самому мистеру Бину, подробностям интимной жизни его матушки и предков до девятого колена.

Не совсем, – Бин, судя по всему, почуял то же, что и я, – он внезапно расщедрился. – В придачу заберите вон ту адскую машину. Ту, в углу.

Я взглянул в угол и едва не подпрыгнул. «Адская машина» представляла собой небольшую камеру, установленную на складной деревянной треноге. Её можно было принять за рабочее оборудование землемера, если бы не длинный объектив, сложенный в гармошку. Чёрт побери, в углу стоял фотографический аппарат! Фотографический аппарат, джентльмены! Новейший, французской системы. Такая техника ещё не дошла до Эдинбурга. Что там Эдинбург, в самом Лондоне она была наперечёт.

Один пьянчуга-капитан продул мне его в покер, – деловито поделился Бин. – Ещё бы объяснил, что это такое, – цены бы ему не было! Я читал о вас, Бромлей, вы дока по части таких игрушек. Два соверена и эта чёртова тренога – вот моё последнее слово, сэр!

По рукам! – возопил я, отодвигая Бромлея и, натужно изображая улыбку, ухватил руку Бина, затряс её в энергичном рукопожатии. Затем, не давая управляющему опомниться, а Бромлею  – возмутиться, поволок инженера в коридор.

Соглашайтесь! – зашипел я Бромлею в самое ухо. – Это, чёрт возьми, фортуна!

И это была фортуна! Битых два года я не мог выпросить фотоаппарат у редакции «Эдинбург Таймс». Мои статьи, репортажи и фельетоны сопровождались в лучшем случае простыми рисунками, а это никак не шло в ногу со временем. Тем более что мне было что фотографировать. Теперь великолепная техника досталась мне практически даром!

Увы, Бромлей моих восторгов не разделял. Вечером он явился в квартиру, которую мы снимали в Данборо, с увесистой сумкой в руке. Сумка при ходьбе глухо позванивала стеклом.

Я хочу праздника! – угрюмо заявил механик. – Виски, пиво, сушёная рыба. И не вздумайте спорить, Браун, моя бабка была из Ирландии. Отложите ваш блокнот, присоединяйтесь!

Я принял приглашение. Стоит ли говорить, что наутро мне было не до блокнота?

 

* * *

Завязав знакомство с мистером Бромлеем, я ожидал, что получу материал для репортажей о чудесных достижениях современной техники или, самое меньшее, о скандалах, в которые эксцентричный механик попадал с завидным постоянством. Но, хотя первого и особенно второго хватало, так было лишь вначале. Последние три месяца мне чаще всего приходилось строчить путевые заметки о бесконечном вояже по глухим закоулкам Шотландии и Ирландии.

После Инвернесса Бромлея понесло по всем островам, окружающим северное побережье Шотландии. На каждом клочке земли неугомонный механик проводил от нескольких дней до двух-трёх недель, выполняя самую посредственную работу, порой за самую посредственную оплату.

Opus magnum Бромлея – двухмоторная субмарина «Глубоководный» – после демонстрации в Инвернессе таки осталась в Глен-Море до лучших времён. Чего и следовало ожидать, его славу похитил таинственный Нисаг, расписанный мною во всех подробностях. Мы так и не признались в сосновой природе озёрного чудища, чему несказанно обрадовались все трактирщики шотландского севера. Адмиралтейство так и не подобрело к изысканиям моего друга, а помощь местных жителей оказалась невелика и вскоре иссякла.

Бромлей не унывал. Резонно рассудив, что хороший механик нужен везде, он пустился в турне по закоулкам Британии, прихватив с собой меня. На досуге он корпел над чертежами, привычно мурлыча себе под нос, я описывал округу, высасывая из пальца всевозможные небылицы, редакция «Эдинбург Таймс» сонно молчала между датами выплаты гонораров. Признаюсь, становилось скучно.

 

* * *

Бромлей… по-моему… это – дно! – утром я усиленно переливал содержимое остывшего чайника в себя.

До дна у нас ещё пара стаканов, – Бромлей встряхнул бутылку, поглядел сквозь неё за окно.

Он дождался с выдержкой истинного джентльмена, когда я оставлю чайник в покое, после чего ухватил его обеими руками и принялся хлебать прямо из носика. Затем механик, не опускаясь на табурет, склонился над столом и принялся тыкать вилкой, пытаясь зацепить со сковородки кусочек яичницы. Он как-то изловчился приготовить завтрак, притом что руки с утра не слушались.

Вилка плясала, мастерски обходя жареные яйца, кусочки бекона и недоеденную с вечера сушёную рыбу. Бромлей сосредоточенно глядел в сковородку, не прекращая попыток. Сейчас он напоминал журавля, что пожаловал на званый обед к хитрой лисице.

И тут я вспомнил – фотографический аппарат! Да, он стоял здесь же, посередине комнаты. Вчера, ещё не провалившись в сон, я успел настроить его для съёмки и остановился, чтобы дождаться подходящего освещения. Я бросился к аппарату не задумываясь, дёрнул затвор. Ослепительно вспыхнул магний. Бромлей повернул голову.

Техника в руках дикарей мертва! – назидательным тоном проговорил он. При этом гордо выпрямился и сбил макушкой свой кожаный цилиндр – тот висел на крючке под самым потолком. Цилиндр закувыркался в воздухе, механик, не выпуская вилки, принялся ловить его левой рукой. Через полминуты жонглирования ему удалось надёжно ухватить шляпу за краешек поля.

Зато шляпы в руках похмельных дикарей оживают! – парировал я.

В тот же миг к рукам механика вернулась отступившая было пьяная неловкость, и возвратить цилиндр на крючок Бромлей уже не сумел. Он вышел из положения, нахлобучив шляпу себе на голову, да так и уселся за стол, придвинув мне сковородку.

Достигнем дна! – торжественно произнёс Бромлей, разливая по стаканам оставшийся виски.

Едва мы закончили завтрак, как в дверь позвонили.

Мистер Ричард Бромлей, сэр? – учтиво осведомился почтальон.

Да, это я,– кивнул механик.

Вам письмо, сэр!

Из Норвегии? – Бромлей с удивлением рассматривал конверт и вдруг просиял: – Ба, да это же привет от моего старого приятеля, полковника Глюка!

Вы полны сюрпризов, мистер Бромлей! – улыбнулся я. – Вы недовольны тем, что вас некому поддержать в Адмиралтействе, а между тем имеете связи в королевской армии Норвегии!

А, бросьте, Браун! – махнул рукой механик. – Глюк подписывается полковником для солидности. Так проще получить аудиенцию. Сам он ни дня не служил в армии – норвежской ли, британской, русской или дружине делийского магараджи. Сейчас, мой друг, время самовосхваления, борьбы за внимание сильных мира сего – не важно как. Но Хагеруп Глюк и без полковничьего чина не пустое место. Талантливый инженер, воздухоплаватель!

Бромлей ненадолго погрузился в чтение письма.

Глюк пишет, что сумел наконец претворить в жизнь свой большой проект воздушного судна. Зовёт присоединиться к первому испытанию. Едемте в Норвегию, Браун, всё полезнее, чем перебиваться здесь. Пакуйте вашу треногу!

 

* * *

Хагеруп Глюк в самом деле не походил на военного – разве что усами, молодцевато торчащими вверх. Густые рыжие волосы были острижены так, что на макушке торчали вихрами, отчего голова Глюка смотрелась заострённой вверху и широкой внизу, наподобие груши. Глюк был невысок и упитан. Он протянул мне руку, казавшуюся пухлой, но её пожатие сделало бы честь иному тяжелоатлету.

Чертовски рад тебе, Дикон! – урчал Глюк. Голос его, скрипучий, но довольно громкий, начисто заглушал стук колёс экипажа по улице Осло.– Ты выбрался-таки! Теперь-то мы вместе. Поднимем «Колосс», Дикон! До небывалых высот!

«Колосс»? – переспросил я.

Так называется моё воздушное судно.

Изменяешь своим привычкам, Хаге? – усмехнулся Бромлей. – Я ждал от тебя имён героев саг!

Пустое, Дикон! Мой прожект для широкой публики. И за пределами Норвегии тоже. А с нашими Торами-Одинами-Рагнарами популярности не добиться, нет! Приходится подбирать нечто более универсальное. Чтобы хоть название не вредило делу!

А вам вредят? – осторожно поинтересовался я. – Неужели у изобретателя есть враги?

Пфф! – фыркнул Глюк. – Иной доброжелатель стоит сотни врагов! Было дело – я по примеру Бромлея обивал пороги. Искал поддержки властей. В военном министерстве мне отказали. Но там же ко мне прицепился один не миру любопытный. Полковник Кригер.

Тоже полковник?

Настоящий полковник, – мотнул головой Глюк. – В отличие от меня. Хотя его манеры ефрейтора бросаются в глаза. После я навел справки – Кригер прибыл из Пруссии и в самом деле имел унтер-офицерский патент. Но где ещё делать карьеру, как не в нашей маленькой сонный армии? Которая уже добрых семьдесят лет ни с кем не воюет. Здесь Кригер взлетел – он самый активный из офицеров. А услышав о «Колоссе», возомнил себя в полушаге от фельдмаршальского жезла. Поначалу меня воодушевило его внимание. А потом напугало.

Но почему?

Этот чёртов пруссак ни черта не смыслит в воздухоплавании. Только вопит и командует, когда не занят своими фантазиями. А от них по коже бегут вот такие мурашки! Вряд ли он способен помочь «Колоссу». Недавно я получил неплохое наследство, деньги на постройку появились. Но к заботе о воплощении моего прожекта в жизнь прибавилась ещё одна. Чтобы «Колосс» не нагрузили бомбами и картечницами. Чтобы не напустили на ближайший город потенциального противника. И  не важно, что мы не воюем! Поэтому, друзья мои, я везу вас в  Тронхейм. Ни один прусский ефрейтор из Осло не найдёт меня в Тронхейме!

 

* * *

Ранее я только слышал о дирижаблях, да ещё видел чертежи. На ум сразу пришёл сигарообразный баллон с узкой гондолой под днищем, я ожидал подобного и здесь. «Колосс» перевернул моё воображение кверху дном. В первую очередь – своим вычурным видом.

Это был самый настоящий воздушный корабль – и это не фигура речи! «Колосс» оказался именно парусником, древним драккаром викингов, только вместо мачты и паруса оснащённым резервуаром для газа. Резервуар в профиль смотрелся трапециевидным и напоминал наполненный ветром парус драккара. Гондола повторяла форму корпуса драккара, правда, с палубой, накрытой прозрачным колпаком. Сзади виднелся пропеллер, а по бокам – две дымовые трубы. В довершение всего у бортов красовались перепончатые крылья, точь-в-точь вёсла драккара, соединённые между собой полотном.

Крылья регулируют высоту подъёма, – пояснил Глюк. – Приводятся в движение дополнительным паровым двигателем.

Что за газ? – осведомился Бромлей.

Водород, конечно.

При паровом двигателе? Хаге, ты уверен…

Абсолютно! Гондола с паровой машиной не примыкает к  резервуару, возгорание исключено.

«Колосс» покачивался на высоте тридцати футов над землёй, надёжно пришвартованный множеством тросов.

Конечно, обслуги нужно до чёрта, – Глюк деловито смот­рел, как шестьдесят работников вращают лебёдки, притягивая «Колосс» к земле. – Но дирижабли швартуют только так. И мой не исключение.

Я успел сделать несколько снимков этого чуда техники. Кроме того, я собирался провести аэрофотосъёмку окружающих видов. О таком говорили часто, но больше фантазировали: случаи, когда появлялась возможность снимать с воздуха, можно было пересчитать по пальцам на одной руке.

Полёт напоминал плавание с той разницей, что качало не в пример слабее. Я быстро израсходовал оставшиеся три фотопластины, запечатлев виды с высоты, и занялся созерцанием тех самых видов. Увы, разглядеть «Колосс» изнутри его гондолы оказалась занятием не более результативным, чем недавнее турне Бромлея по окрестностям Данборо. В кормовой части пыхтел паровой котёл, приборы располагались в центре, в носовой части уместилось подобие капитанского мостика.

Полёт завершился быстро: двигатель, хоть и неболь­шой с  виду, проглотил всё припасенное топливо за какие-то полчаса.

Жрёт как кит, – я уже привык к грубоватой речи моих друзей-механиков и научился различать их манеру. Бромлей ругался витиевато и долго, и лишь тогда, когда бывал рассержен; Глюк же бранился, как дышал – постоянно, если речь не шла о технике. Правда, он обходился без изысков – все его фразы выходили прямыми и короткими, как любимая трубка воздухоплавателя.

Глюк продолжал:

Я подумал, Дикон: что если оснастить «Колосс» электрическим двигателем вместо парового? У тебя есть опыт подобных дел.

Отчего не попробовать? – согласился Бромлей. – И ещё: у  тебя слишком маленький пропеллер. Можно смонтировать больше. Тот, который есть, следует приделать к брюкам.

Летающие брюки с пропеллером – это по твоей части, – строго сказал Глюк. –Я занимаюсь только серьёзными конструкциями.

Но тебе подошли бы штаны с пропеллером! – парировал Бромлей.

Один-один, Дикон!

Механики ещё долго суетились вокруг стола, заваленного чертежами, что-то бурно обсуждали. Я вскоре перестал понимать их, тем паче говорили они на каком-то невообразимом наречии, пересыпанном английскими и норвежскими ругательствами. Я  целый час сдерживал смех, представляя себе толстого коротышку Глюка, важно пролетающего над крышами Осло в штанах с пропеллером. Вот бы удивились флегматичные норвежцы!

Позже я ушёл в затемнённую комнату, где обустроил себе лабораторию, и принялся проявлять получившиеся снимки. Я собирался публиковать их немедленно и уже договорился с местной газетой «Тронхеймсорд».

 

* * *

Глюк уехал в Осло – выписывать необходимые для электрического двигателя детали. Мы с Бромлеем вернулись в Тронхейм из предместья, где проходило испытание дирижабля, и занялись привычными делами: инженер – чертежами, а журналист – стать­ями и фельетонами. Я сочинял их впрок, благо материала теперь было вдоволь.

Ну и наделаете вы шума, Браун! – Бромлей, листая позавчерашнюю газету, задержался на странице с моими фотографиями.  – Фото воздушного корабля, само собой, привлечёт внимание. Но зачем вы предложили публике вот это художество?

Я взглянул – и только тут понял, о чём говорит механик. Над обыкновенным пейзажем – высоким холмом, гребень которого густо покрывали островерхие ели – высился великан. Правда, увидеть его можно было, лишь внимательно рассмотрев снимок  – качество печати оставляло желать лучшего. Широченные плечи простёрлись на полнеба, а голова подпирала тучу – вниз торчала только бородища. Фотография больше всего напоминала картину Гойи «Колосс».

Два колосса по цене одного, – укоризненно покачал головой Бромлей. – И которого из них примут охотнее? Мало нам с вами истории Нисага под Инвернессом?

Ответить я не успел. В дверь настойчиво забарабанили – шестью руками, не меньше. И возможно, даже ногами.

Уполномоченный полковника Кригера, капитан Гюнт, – представился незнакомец в синем мундире. Двое солдат за его спиной загородили проход. – Вы господин Глюк? – обратился он к Бромлею и, не дожидаясь ответа, перешёл к делу. – Имею ордер на конфискацию вашей машины для нужд Королевского военного министерства. Р-распишитесь! – с этими словами он решительным движением протянул Бромлею ордер.

Бромлей взял бумагу, внимательно прочёл содержимое.

Ничего не выйдет, капитан, – спокойным голосом сообщил он.

Что вы хотите этим сказать? – выпятил грудь военный.

Для начала то, что я не Глюк. Меня зовут Ричард Патрик Бромлей, я подданный Великобритании и в ордере не упомянут. Следовательно, расписываться в нём не обязан. Нет здесь и Глюка. Что до машины – извольте объяснить, что заинтересовало господина полковника.

Я говорю о воздушном судне, – капитан вынул из сумки всё ту же газету, уже раскрытую на нужной странице. – Вы станете утверждать, что если здесь нет Глюка, нет и этого? – он ткнул пальцем в фотографию дирижабля.

Совершенно верно! Воздушного судна нет ни здесь, ни в  полумиле к северу отсюда, ни в любой другой стороне, на любом другом расстоянии, – кивнул Бромлей. – Как нет в природе и того, что вы видите здесь, – и он обвёл карандашом силуэт великана над елями.

Лицо капитана вытянулось – ясно было, что, отправившись за «Колоссом» Глюка, моего колосса он заметил впервые. И, самое любопытное, поверил в него с первого взгляда.

Как… это? – пробормотал он, торопливо крестясь. – Что это такое?

Многократная экспозиция, – спокойно пояснил Бромлей. – Приём сочетания двух разных образов на одном снимке. Здесь,  – он указал на лесного великана, – случайный, а вот здесь, – палец механика переместился на фото с дирижаблем, – намеренный и  тщательно подготовленный. Вот ваша машина – он подхватил с рабочего стола деревянную модель «Колосса» и сунул её в руки растерявшемуся Гюнту. – Это её вы видели на снимке в газете. Просто фотографировали её на пластинку, ранее использованную для съемки пейзажа. А проявляли всё и сразу.

Я начал понимать игру Бромлея и немедленно включился в  неё:

Я репортёр газеты «Эдинбург Таймс». И автор снимка тоже я. На что не пойдёшь ради сенсации!

Гюнт молча таращился то на деревянную модель, то на снимок (надо отдать должное строителям дирижабля, внешность настоящего «Колосса» соответствовала модели полностью). Но видно было, что гигант над лесом занимает капитана не меньше.

Если господин полковник не будет возражать, мы охотно презентуем ему модель! – продолжил Бромлей. – Правда, я опасаюсь, что он ожидает несколько иного, и вы, капитан, будете выглядеть идиотом в глазах начальства!

Козырнув, военные ретировались. Бромлей перевел дух.

Кто бы знал, – произнёс он, – что испорченные фотопластинки могут оказаться полезными!

Я не понимаю, о каком приёме вы говорили? – я и в самом деле не слышал раньше о сочетании снимков.

Что ж, я объяснил этим бравым господам вынужденно. Вам, мой друг, объясню с радостью. Дважды отснятые на одну и ту же пластинку объекты после проявления накладываются друг на друга. У вас это вышло случайно – тогда, в Данборо, с похмелья, вы сфотографировали меня. Пластинок было немного, и на ней же вы запечатлели пейзаж. А заметили не сразу.

Я разглядывал великана – и всё больше понимал, что Бромлей прав. Я уже рассмотрел на снимке длинные волосы, бороду и короткий прямой нос Бромлея. Я был готов поспорить, что длинная рука колосса, уходившая куда-то за лес, старалась зацепить вилкой исполинскую яичницу с исполинской сковородки! Мне стало смешно.

Когда-нибудь этот приём распробуют и поставят на поток, – сказал механик. – Хорошо, если только в целях искусства.

Так какого из двух колоссов предпочтёт публика? – отсмеявшись, спросил я.

Того, которого лучше разглядит! – многозначительно ответил Бромлей. – Всё в ваших руках, мистер Браун!

 

Москва

1 Стимпанк – направление в современной прозе, стилизация под фантастику конца XIX – начала XX века.