Журнальный мир

* * *

Дождь идет, заполняет собою лес,

Накрепко прошивает собою лес.

Свет сочится сквозь оконный прорез.

Свет сочится, выхватывая из тьмы

Болтовню березовой бахромы.

Или сговор. Или поют псалмы.

Но кому и где? — Темнота кругом.

Выйдешь из дома — и сразу ныряешь в дом.

Жизнь намокла, заброшена на потом.

Белой башкою мерно качает сныть.

При таком дожде мудрено уснуть,

Так стучит, что хочешь ему открыть.

Лестница на улице Грязнова

Собачка приветствует осень пустую,

Старушка качает ведром.

Никто не сметает листву золотую,

Лежащую рыхлым ковром.

Листва пробегает по лестнице длинной,

Встает у ларька на дыбы —

И кажется песенкой некой старинной,

Волной набежавшей судьбы

На лестницу эту кровей деревянных,

На трап моего корабля,

О том, что скрывается в крепких бурьянах

Немного иная земля,

Подвержена метафизической грусти,

Проклятью сезонного сна,

Все плавает, плавает островом узким,

безлюдного снега полна.

И вот — приближается к нашей пустыне,

Где мертвая шепчет листва

Какие-то вроде слова золотые,

Последние вроде слова.

О чем — не понять. Вроде шороха, всхлипа,

Гуденья в усталой трубе.

А лестница молвит, охрипши до скрипа:

— На что они, слышишь, тебе?

Не знаю. Но словно бы видимы резче

На фоне такого шитва

Привычно простые, казалось бы, вещи:

Собачка, старушка, листва

И ветер, что флору вокруг утончает.

И на мимолетном ковре

Собачка отчаянно осень встречает,

Старушка глубокую воду качает

В помятом зеленом ведре.

Острова

Вот и камни на берегу в инее, не в росе.

Бок небесный червов.

Вот и река застегнулась на все

пуговицы островов.

Где-то там пернатый сморчок

глушит свое чирик

и тумана тугой тюфячок

давит на материк.

Хочется спать, но пора идти,

русло меня ведет.

Жаль, не знает оно пути

в сонный водоворот,

где с таинственностью волхвов

шепчутся мотыльки

возле крохотных островов,

выросших из реки.

Время там вертится у коряг,

мочит прозрачный хвост.

Город холодной влагой набряк

так, что выгнуло мост.

После осеннего грабежа,

ход вещей обнуля,

дрыхнет город и дремлет ржа,

съевшая тополя.

Воет цех пустой заводской

маятной слободы.

Место человека — покой

в сумраке у воды.

Так что, едва подойдя к черте,

где я — уже ничья,

бодрствую островом в темноте

в зарослях забытья.

* * *

Тлеет желтая заря, поминальная синица.

Все созреет, промолчит, опадет и растворится.

Зверь на цыпочках стоит, дождь вокруг несмело бродит.

Вдруг завоет, налетит, верховодит, хороводит

Ветер. Бредит наяву, разливает кровь по грунту —

Ярко-красную листву, подбивающую к бунту.