Лидия Зиединя: «Я тогда была ребенком…»

Лидия Зиединя:

«Я тогда была ребенком…»

Интервью с племянницей Владимира Зазубрина

Лишь недавно довелось узнать о том, что живет и здравствует последний из родных Владимира Яковлевича Зазубрина человек. И немудрено, ибо живет Лидия Петровна Зиединя (урожденная Каботова), племянница писателя, очень далеко от Сибири, в Латвии. Но разве важно расстояние, если необходимо увидеть ту, которая может поведать о живом Зазубрине, рассказать о нем живыми словами.

Мы сидим в дачном домике, увитом виноградом, в сорока минутах езды на электричке от Риги. Тепло — сбоку от меня металлическая печка с камином, излучающим жар прогорающих поленьев. Уютно — домик небольшой, обжитой, с кухни доносится запах готовящейся еды. Все условия для хорошей задушевной беседы. Лидии Петровне скоро девяносто лет, но в это не верится. Может быть, потому, что вспоминает она свои ранние годы, и потому на глазах молодеет.

Это был, по-видимому, 1936 год. Мне еще не было шести лет. Уезжали из Новосибирска две бабушки, мама1 и я. Помню плацкартный вагон, у меня слезы на глазах. Но надо было начинать новую жизнь. И началась жизнь в Переделкине. Там было хорошо и было много собак. У дяди Володи (Зазубрина) была овчарка Джунка, у бабушки — такса Марта, у другой бабушки — такса Алмазик и еще гончая. Только у меня не было. Дядю Володю помню хорошо. Он подарил мне книжку Чуковского, собрание сказок Гауфа, книгу Сетон-Томпсона «Рольф в лесах», «Жизнь животных». Самым интересным из этого для меня был рассказ «Жизнь серого медведя», его звали Уэб. Со мной дядя Володя не занимался, ему было некогда. Я помню стол, настольную лампу, как она двигалась. А больше всего мне нравился ее держатель в виде трех медведей: большой, поменьше и маленький мишутка. К сожалению, он не сохранился, даже его фото нет. А лампа сохранилась, она сейчас в Канске.

Жизнь в Переделкине была непродолжительной, потому что дядю Володю арестовали. И это было на моих глазах. Мы всегда ужинали вместе: бабушки, мама, я, дядя Володя и Игорь, его сын. Но тогда его не было, он жил на Сивцевом Вражке2. А дядя Володя ждал, что приедут, но с утками, их должны были привезти. У него же дача была: утки, корова, куры. И вот подходят двое вооруженных людей — у них торчали штыки за спиной, но очень приветливые, и говорят ему: собирайтесь. Бабушка сразу в обморок. Он к ней подошел, любил ее очень. А когда она пришла в себя, сказал: «Мама, это недоразумение. Я вернусь». Один из этих, вооруженных, говорит: «Возьмите с собой пальто». Он ответил: «Ни в коем случае. Брать не буду», — и ушел. И больше я его не видела.

Еще я помню, что у него был в кабинете стеллаж во всю стену, весь в книгах. И еще сундучок с его рукописями. Дядя Володя говорил нам: если пожар, то спасайте в первую очередь этот сундучок, там рукописи, вам хватит на всю жизнь. Так и сказал. Эти слова я хорошо запомнила. А сундучок был маленький, не такой, как у бабушки, — тот был большой, в четыре раза больше. Потом кабинет закрыли, опечатали, я даже пальцем трогала печать. Не очень хорошо помню те дни, я ведь была маленькая. А этих военных запомнила, говорили они очень вежливо.

Нашу беседу время от времени поддерживала дочь Лидии Петровны Татьяна, внучатая племянница В. Зазубрина3. Ей бабушка (сестра Владимира Яковлевича) рассказывала, что во время ареста сундучок приоткрылся и из него вырвались бумаги, разлетаясь по ветру. Но Лидия Петровна горячо возражает: «Нет, никакие бумаги не летали. Правда, я не видела, как его увозили, в этот момент во двор не выходила».

Но вот что, по словам Татьяны, рассказала еще ее бабушка, Наталия Яковлевна. Те самые, со штыками, то есть винтовками, поднялись на второй этаж дачи, чтобы провести обыск в кабинете Владимира Яковлевича. И там они нашли в его бумагах какой-то пригласительный билет на прием в японское посольство. Добыча для них была, конечно, замечательной. Усугубила ли она тяжесть заключительного обвинения? Увы, «дело» В. Зазубрина в полном объеме все еще недоступно для исследователей, лишь фрагментами.

И вновь мы говорим о той переделкинской даче. Кстати, перешедшей потом А. Фадееву, и он через двадцать лет там застрелился. Причем в том же самом кабинете Владимира Яковлевича. Местные переделкинцы говорили, что он повторял перед этим много раз: «Много крови, много крови…» Наверное, знал и помнил о своем загубленном предшественнике.

Но мы говорим о другом.

Курятник был, курочки, цыплята. Была у нас и корова, каждый день я пила парное молоко. Бабушка говорила: это тебе дядя Володя дает. Он очень был внимательный, любил свою маму, и она очень его любила. И моя мама всегда завидовала, что бабушка любит больше дядю Володю. Он был человек мягкий, но и очень вспыльчивый, часто вспыхивал румянцем. И очень ласковый был. Какие книги мне больше всего у него нравятся? Наверное, «Два мира». Меня нельзя назвать поклонницей его творчества, потому что я другого типа была дамой — «тургеневской». Я любила его как родного человека.

Не удержавшись, зная, что Лидии Петровне при живом Зазубрине было всего шесть лет, задаю дежурный вопрос в тему:

Что бы вы выделили в характере Владимира Яковлевича, какую черту?

Трудно сказать, я все-таки тогда была девочкой. Он остался в моей памяти добрым, внимательным, чутким.

А жена его, Варвара Петровна, там была?

Оказывается, была, хотя первоначально, в начале рассказа, Лидия Петровна о ней не вспомнила.

Я где-то прочла, что она была арестована. Это неправда. Она была сослана в Суздаль. Она ведь была агрономом и там работала по специальности. Мне больше нравился дядя Володя, а она не нравилась, какая-то холодная была. Но, повторяю, это впечатления ребенка.

Приходится по ходу интервью вносить коррективы, и те «умные» вопросы, которые составил накануне, не понадобились. Действительно, как сказала Лидия Петровна, «вы задаете мне “женские” вопросы, а я была ребенком». И все-таки опять не удержался. И не напрасно:

А другие его книги, кроме «Двух миров», вы не читали?

У нас были «Горы» с подписью: «Любимой маме от сына. “На память” писать не буду, так как матери не забывают своих сыновей»4. Книга осталась в Канске, мы ее отдали музею. И все, что у нас было, отдали, особенно фотографии. Когда мы были в первый раз в Канске, нас провели в актовый зал. И вдруг я вижу, там на всю стену — дядя Володя и бабушка, их фотография. У меня даже слезы потекли, так трогательно! В Канске предлагали нам: переезжайте к нам, берите дом Теряевых. Я в первый раз его тогда увидела: настоящий сибирский дом, бревна такие…

И тут я вспомнил один из подготовленных вопросов, оказавшийся уместным:

Можно ли согласиться, что Сибирь сыграла главную роль в творчестве Зазубрина? Он ведь сибиряком себя считал до самой своей гибели.

Не знаю. Но скажу про себя: я не хотела уезжать из Сибири.

Он тоже не хотел.

Это предчувствие! Расскажу вам одну историю. Мой первый муж5, когда мы переехали в Ригу, водил меня по кладбищам. Привел, посадил на скамейку. А у меня такая тоска! Никогда такой не было. Я сижу, читаю какую-то газету, проходят священники… А потом на этом кладбище, на этом месте был похоронен мой муж. Представляете?! Потом я попала в больницу, ногу мне разбили… Все эти мелочи начали складываться в какую-то картину…

Что и правда лучше бы вам было не уезжать из Сибири?

Да, да! Помню, с бабушкой мы в парке ходили. Я любила Сибирь, люблю ее и сейчас. Сколько бы я там ни прожила, это моя родина.

И Зазубрин, если бы не конфликт с журналом и Горький не позвал бы его в Москву…

Ну да, и бабушка туда понеслась вслед за ним.

Сам Горький все-таки пригласил.

Ну да, мы сразу после его смерти и поехали.

Владимир Яковлевич вспоминал его?

Не знаю. Бабушка так сказала: «Траурные флаги везде. Наверное, по Горькому. Володе будет тяжело».

Если бы Горький не позвал его в Москву, можно представить и другой сценарий жизни Владимира Яковлевича. «Горы» ведь он начал писать в Сибири, в Новосибирске. Потом уезжал на Алтай, жил там, работал, охотился, наблюдал новую жизнь. И спокойно мог бы написать эти «Горы» и на Алтае, тем более что роман целиком «алтайский». Но он уехал в Москву… Видимо, это судьба.

Лидия Петровна соглашается, и я перевожу разговор на сына Зазубрина, Игоря6.

А что вы помните об Игоре, его судьбе?

Я знаю, что он погиб под Сталинградом. И он был в штрафном батальоне. Почему он там оказался, я не знаю. Так мне сказали. В Севастополе его родственница осталась, со стороны Теряевой7.

Предупреждая мои расспросы, Лидия Петровна адресовала меня к Г. Усольцевой, директору Канского музея.

Она с мамой дяди Володи переписывалась, моей бабушкой. Наговорила Усольцевой целую пластинку. Но ведь правду тогда говорить запрещалось. У них была очень большая переписка. Но, скажу вам, писала она тогда неоткровенно. Да и Михалков8 запретил, чтобы ничего лишнего не говорили. Когда ездили в Канск, нам надо было по телевидению выступать, а я сказала, что не буду. И муж мой что-то говорил. А я что, я только про собак могу. (Смеется.)

Возвращаемся к Игорю.

Бабушка мне сказала, что когда Игорь узнал об аресте Владимира Яковлевича — его ведь не было тогда на даче, — то сказал: «Значит, виноват». Вот такой он был «настроенный» человек.

Горький, который его знал, говорил, что он будет большим ученым. Наверное, слишком умным оказался.

Да. Игорь учился на биофаке университета. Он препарировал лягушек и однажды дал мне лапку: съешь, говорит. Я поела эту лапку, не зная, что она лягушачья. Заревела потом, пошла жаловаться.

А у него не было девушки?

Не знаю, мы ведь жили в Переделкине, а он в Москве. А вот маму никуда на работу не принимали, писали: брат сослан. Бабушек отправили в Моршанск, а мне надо было учиться, в первый класс идти. Вот мама и осталась. И она пошла в органы и попросила ее арестовать, если она виновата. Тогда ей дали работу. За нее вступились евреи, она похожа на них была. Ей даже говорили: ты не мамина дочка. Когда ей дали работу, я и пошла в школу. И вот приехал он, Игорь, высокий, худой, какой-то матрац привез. Когда прощался — и сказал, что у него есть девушка. Но мы его с девушками не видели. Может, там, на Сивцевом Вражке, были…

Я к тому, что, может, он успел потомство оставить…

Не знаю. Когда «Два мира» были изданы9, я купила эту книгу и положила бабушке на колени, она сидела и плакала: зачем убили человека? И дальше она вспоминала: всю жизнь у нас были сходки, когда Володя молодой был, революционные песни пели. И когда она эти песни слышала, старинные, то тоже плакала: так жалко Володю. Она ведь хотела к ним (революционерам. — В. Я.) примкнуть. Но он сказал: это не женское дело. Бабушка рассказывала, что он ей что-то давал (листовки, газеты, брошюры), когда они (жандармы. — В. Я.) что-то искали. А она вокруг себя заматывала и стерегла нужную литературу10. И что-то она там в шляпе носила. Она рассказывала, а меня это не интересовало. Я другого типа была.

Но вы многое помните…

Да, помню еще, как в парке гуляли, и было много, прямо груды каких-то камней. Сейчас думаю, почему? И когда ехали в Канск, очень жалела, что не через Новосибирск, а через Дивногорск. Но город очень красивый, воздух чудесный! Мы стояли с мужем — а он по национальности был латыш, но душой был русский, — и он сказал, что да, сюда бы я уехал. А Новосибирск… Я считала, что я сибирячка и должна была там жить. А в Москве сначала было трудно. Но мама ведь окончила курсы, была стенографисткой, за ней машина приезжала. И ее дядя Володя «использовал»: рассказывала, что он ходит и ходит, что-то говорит, а я записываю. Она ему помогала, и поэтому он ее звал, «с расчетом»… А от политики я всегда была далека. Да и при мне никто ничего не говорил. Ни о Горьком, ни о Сталине. Я даже не догадывалась, что мои родители так ненавидели Сталина, они это скрывали. Я ведь его рисовала, мы учили о нем стихотворения, а когда умер, то все знакомые рыдали.

У Сталина хоть есть могила, а у Владимира Яковлевича нет.

И вновь помогает Татьяна:

Есть, на Донском кладбище. К нам приходили кагэбэшные документы, там об этом было сказано. Общая могила.

Что и говорить, на грустной ноте пришлось заканчивать этот разговор. Давно уже надо поставить памятный знак — бюст, барельеф, мемориальную доску, чтобы было куда прийти и положить цветы Зазубрину. Где, когда, как это сделать, в Москве или Новосибирске (возможно, и там и там) — вопрос. Но что это надо сделать, ясно всем, помнящим Владимира Яковлевича. Позже Татьяна сказала мне, что по ее заявке установлена мемориальная табличка «Последний адрес»11 на «зазубринской» улице Сивцев Вражек в Москве. Пусть это станет началом действительно общероссийского увековечения памяти Владимира Яковлевича Зазубрина.

Прощаясь с Лидией Петровной, я сорвал ветку ароматного винограда на память. На добрую память о В. Зазубрине и о тех милых, родных ему женщинах, которые так бережно хранят память о нем в этом скромном домике под Ригой.

Подготовил Владимир Яранцев

 

ДОПОЛНЕНИЯ И РАЗЪЯСНЕНИЯ

О родственниках Владимира Зазубрина

Дед В. Зазубрина — Алексей Каботов родился крепостным, позже женился на Наталии, осиротевшей дочери своих бывших хозяев. Он был очень хозяйственным, трудолюбивым человеком, замечательным садоводом. Выводил сказочные сорта яблок, за которыми к нему ехали со всей Европы. В браке с Наталией у него было пять детей, четверым из которых он дал высшее образование: Николай Алексеевич Каботов — учитель; Александр Алексеевич Каботов — мировой судья; Иван Алексеевич Каботов («дядя Ваня») — врач; Серафима Алексеевна — окончила институт благородных девиц, в замужестве Шернваль, муж — Альфред Рудольфович Шернваль, посол Швеции в России; Вера Алексеевна — высшее образование не получила, так как ее отец решил, что она должна помогать родителям по хозяйству, мать В. Зазубрина, в замужестве — Зубцова. Муж ее — Яков Зубцов, железнодорожный служащий. У Якова и Веры было двое детей: Владимир Яковлевич Зубцов и Наталия Яковлевна Зубцова. Владимир Яковлевич был женат на Варваре Теряевой, у них был сын Игорь. Наталия Яковлевна вышла замуж за Петра Каботова (Хрущева) — приемного сына своего дяди Ивана Алексеевича. (Кровным отцом Петра был крупный помещик Михаил Хрущев. После революции у него отобрали его богатства и земли, самого арестовали, потом отпустили, но он вскоре умер. Его вдова Татьяна познакомилась с Иваном Алексеевичем Каботовым и вышла за него замуж.) В браке с Петром Каботовым у Наталии Яковлевны родилась дочь Лидия Петровна Каботова, в замужестве — Зиединя (муж — Эйжен Янович Зиединьш, в браке родились две дочери — Татьяна Зиединя (1958, в замужестве Гросманис) и Елена Зиединя (1959).

Наталия Яковлевна Каботова (урожденная Зубцова). С детства была очень дружна со своим братом, всегда была его единомышленником и помощником. Родилась в Пензе в 1902 г., там же окончила школу, параллельно училась в музыкальной школе. Педагоги считали, что у нее большой талант к музыке. Ее направили в консерваторию в Петроград на бесплатное обучение, но ее отец был против и не выделил средств на проживание и питание. Пришлось оставить свою мечту (которую позже воплотила в своей внучке Елене). Затем поступила в университет в Томске на юридический факультет, где проучилась полтора года. Но ее отец ушел из семьи, оставив без средств к существованию Веру Алексеевну и Серафиму Алексеевну (овдовев, она до конца жизни жила со своей сестрой). Наталия Яковлевна прекратила обучение и вернулась к матери, окончила курсы воспитателей и стала работать в детском доме с беспризорниками (конец 20-х гг.). В это время она познакомилась с Петром, приемным сыном своего дяди Ивана Алексеевича Каботова, когда гостила у деда Алексея Каботова в местечке Дашково, г. Богоявленск, где у деда были великолепные яблоневые сады. К тому времени Иван Алексеевич умер, и Петр остался один. Дед хотел его выгнать из дома, так как считал бездельником. Петр сделал ей предложение, и Наталия Яковлевна вышла за него замуж, по ее словам, из чувства протеста, так как считала отношение деда к Петру несправедливым. Но дед, по-видимому, был прав, так как брак их оказался неудачным: Петр не хотел работать, занимался в основном охотой, гулял. Узнав однажды об его измене, Наталия Яковлевна потребовала развода. Они развелись, когда их дочь Лидия была еще совсем маленьким ребенком. В дальнейшем Петр никогда ничем не помогал своей дочери и не участвовал в ее воспитании. Наталия Яковлевна с дочерью, матерью и тетей жили в Новосибирске очень тяжело, в полуподвальном помещении, которое по весне заливало талой водой. Наталия Яковлевна много работала и содержала дочь и двух старушек. Владимир Яковлевич тоже помогал, сколько мог. По настоянию брата («будешь мне помогать») Наталия Яковлевна в 1933—1934 гг. окончила курсы стенографии и машинописи в Новосибирске, ей выдали диплом, где была указана скорость ее стенографирования (сколько слов в минуту может записать). В дальнейшем она помогала брату писать: он диктовал, она записывала. Именно поэтому, когда В. Зазубрин перебрался в Москву, он забрал ее с собой.

В 1936 г. Наталия Яковлевна с дочерью Лидией, Верой Алексеевной и Серафимой Алексеевной поселились в Переделкине в доме, который построил В. Зазубрин и где они жили до его ареста. Здесь же жила жена В. Зазубрина Варвара Прокопьевна. Наталия Яковлевна устроилась работать секретарем на Селигерский туркомбинат. Одновременно помогала брату в писательской деятельности. Работая на Селигере, научилась водить байдарку под парусом и возила туристов. После ареста В. Зазубрина и ссылки его жены дом в Переделкине был конфискован, жить было негде, и Вера Алексеевна увезла свою сестру Серафиму Алексеевну и внучку Лидию в Моршанск, так как опасалась репрессий по отношению к себе и своим родным. Там они провели год, пока Наталия Яковлевна искала работу. После ареста брата Наталию Яковлевну уволили с Селигерского туркомбината и нигде не принимали на работу из-за ее статуса «сестры политзаключенного». Наконец, по ее словам, ей помогли «евреи из органов», которые ее пожалели. Она получила работу воспитателя в детском доме в Переделкине (пос. Чоботы). Из Моршанска вернулась Вера Алексеевна с сестрой и внучкой Лидией. Наталии Яковлевне выделили для проживания полкомнаты в детском доме (вторую половину за ширмой занимала медсестра), где они жили все вчетвером, затем перебрались в отдельную комнату в общежитии детского дома и, наконец, в отдельный однокомнатный домик площадью 16 кв. м, впритык к сараю со свиньями. О судьбе В. Зазубрина долго ничего не знали, а когда узнали, что он был расстрелян, им сообщили, что приказ о расстреле отдало «очень высокопоставленное лицо».

Когда началась война, детский дом эвакуировали, Наталии Яковлевне предложили тоже уехать, но она отказалась: «Куда я поеду с двумя старушками и ребенком?» Ее оставили комендантом пустого детского дома, отвечать за оставленное имущество. В 1941 г. зимой фронт подошел совсем близко, было слышно канонаду, но немцев остановили под Волоколамском. Зимой 1941—1942 гг. есть было нечего, ходили собирать гнилую мерзлую картошку, которая осталась неубранной, на колхозное поле. Гнилая картошка никому не была нужна, но, если бы их поймали, расстреляли бы на месте. Спасала также козочка, молоко отдавали ребенку (Лидии). В конце 1942 — 1943 г. в детском доме располагался ансамбль Пограничных <войск> НКВД. Они ездили на фронт с концертами. Все военные музыканты, начиная с директора ансамбля Александрова, хорошо относились к Наталии Яковлевне и ее семье. Они приносили ей стирать белье и за это расплачивались хлебом. Лидию брали на концерты и угощали борщом. Когда ансамбль уехал, из эвакуации вернулся детский дом, и Наталия Яковлевна продолжила работать в нем воспитателем.

В конце 40-х умерла Серафима Алексеевна. В 1956 г. Лидия Петровна вышла замуж и уехала в Ригу. Через два года они вместе с мужем и старшей дочерью Татьяной приехали в Переделкино и забрали Наталию Яковлевну и Веру Алексеевну с собой в Ригу, где те остались жить до конца жизни. Вера Алексеевна очень любила мужа Лидии Петровны Эйжена Яновича, с первой минуты, как увидела его и сказала: «Это мой сын…» Эйжен Янович отвечал ей искренней любовью и заботой. Наталия Яковлевна говорила: «Сто грехов прощу Жене за то, как он относился к маме (Вере Алексеевне)». Эйжен Янович заботился также и о Наталии Яковлевне, доставал ей путевки (курсовки) на лечение в Цхалтубо.

Каждый раз, когда Наталия Яковлевна слышала революционные песни, она вспоминала своего брата, их молодость и плакала: «Жалко Володю, как жалко…» Вера Алексеевна умерла в 1961 г. и похоронена в Риге на Вознесенском кладбище. Наталия Яковлевна воспитывала своих внучек Татьяну и Елену. Елене она привила свою любовь к музыке и передала ей свой музыкальный талант. Елена стала музыкантом и преподавателем музыки. Наталия Яковлевна умерла в 1990 г., похоронена в Риге на Вознесенском кладбище.

Лидия Петровна Зиединя (урожденная Каботова). Лидия Петровна родилась в 1930 г. в Новосибирске. После ареста В. Зазубрина (июнь 1937 г.) его мать увезла ее в Моршанск, где девочка окончила первый класс, затем, после возвращения в Переделкино, училась в местной средней школе. В начале 50-х поступила в Горный институт. В 1955 г. Лидия познакомилась с Эйженом Яновичем Зиединьшем, который приехал в Москву из Риги на обучение в Железнодорожном институте. (Знакомство произошло в Москве в гостях у Зинаиды Романовны Козловой (Зиединь), которая являлась тетей Эйжена Яновича и работала музыкальным работником в том же детском доме, где воспитателем работала Наталия Яковлевна.) В первый же день знакомства Эйжен проводил Лидию до электрички в Переделкино и попросил познакомить его с ее родителями. Они очень подружились и проводили много времени в прогулках («подмосковные вечера»). Весной 1956 г. Лидия Петровна и Эйжен Янович поженились, в этом же году окончили высшие учебные заведения, получили дипломы инженеров и уехали в Ригу. В 1958 г. у них родилась дочь Татьяна, и в этом же году они забрали Наталию Яковлевну и Веру Алексеевну в Ригу. В 1959 г. родилась дочь Елена, и через год Лидия Петровна устроилась на работу. Она проработала инженером в проектно-конструкторской организации до пенсии. После гибели мужа Лидия Петровна осталась с семьей дочери Елены и воспитывала ее сына, пока на 78-м году жизни не встретила ветерана Великой Отечественной войны, капитана первого ранга Льва Ильича Бойко, за которого вышла замуж и с которым живет по сей день.

Татьяна Зиединя. Родилась в 1958 г. В 1980-м окончила биофак Латвийского университета. Работала преподавателем и руководителем проектов по охране природы и окружающей среды. В 1994 г. окончила курс в Полицейской академии, семь лет работала в полиции следователем по особо тяжким преступлениям. В 2002 г. окончила курс предпринимательской деятельности, руководила проектами печатных и онлайн-каталогов по строительным материалам. В данный момент разрабатывает и администрирует различные интернет-сайты. С 2015 г. ведет на «Фейсбуке» страничку Владимира Зазубрина. У нее два взрослых сына — Евгений Гросманис и Владимир Гросманис.

Подготовила Татьяна Зиединя

Пензенские годы Зазубрина

В литературе о В. Я. Зубцове о месте его рождения имеются неоднозначные сведения, и, хотя многие называют местом его рождения Пензу, встречаются и утверждения, что родился он на Тамбовщине. Думается, что документы нашего архива внесут ясность в окончательное решение этого вопроса. В архивном фонде Пензенской духовной консистории в метрической книге Богоявленской церкви г. Пензы за 1895 г. в первой части «О родившихся» имеется метрическая запись о рождении 24 мая (старого стиля) у крестьянина Тамбовской губернии Козловского уезда Якова Николаевича Зубцова и его жены Веры Алексеевны сына Владимира. Семья в Пензе проживала в доме по улице Кузнечный порядок, принадлежавшем ранее Ольге Васильевне Любимовой; в 1895 г. вся усадьба была куплена у нее за три тысячи рублей Иваном Николаевичем Зубцовым (возможно, братом Якова Николаевича). Как следует из архивных документов, усадьба состояла из жилого дома, трех жилых флигелей, хозяйственных построек и сада. Один из этих флигелей и занимала семья Якова Николаевича Зубцова. И Иван, и Яков Зубцовы являлись железнодорожными служащими.

События революции 1905—1907 гг. не обошли стороной Пензу, и, хотя по размаху и организованности рабочее движение Пензенской губернии нельзя было сравнить с событиями в соседних губерниях, начало революции в ней было отмечено довольно крупными волнениями рабочих, интеллигенции и учащейся молодежи. Девятого декабря 1905 г. началась стачка на станции Пенза I, которую возглавили социал-демократ машинист Н. Степанов и телеграфист Г. Морозов. Документы нашего архива свидетельствуют о том, что и отец будущего писателя являлся одним из организаторов этого выступления железнодорожников. Как следует из донесения начальника Пензенского отделения Самарского жандармского управления железных дорог пензенскому губернатору, 9 декабря 1905 г. к нему в дежурную часть обратились члены артели носильщиков багажа с заявлением, что «агент передачи грузов Яков Зубцов, машинист депо Нестер Степанов и телеграфист Григорий Морозов с угрозами склоняли их к забастовке». Учитывая это обстоятельство и то, что указанные лица участвовали и в предыдущих волнениях, они были заключены в тюрьму. Десятого декабря в ответ на арест членов стачкома железнодорожники и примкнувшие к ним солдаты воинских эшелонов общим числом около тысячи человек потребовали освобождения арестованных, начав разоружать жандармов и полицейских; 11 декабря власти были вынуждены освободить арестованных. Стачка продолжалась до 20 декабря 1905 г. К сожалению, о дальнейшем участии Я. Н. Зубцова в революционном движении сведений не обнаружено.

Яков Николаевич, желая дать образование сыну Владимиру, отправляет его на учебу в Пензенское 5-е приходское училище, а в августе 1906 г. обращается с прошением к директору Пензенской 1-й гимназии о допуске Владимира к испытаниям для поступления в гимназию. Выдержав успешно испытания, Владимир зачисляется в первый класс гимназии. Социальный состав учеников был довольно разнообразный — это дети дворян, купцов, мещан, церковно- и священнослужителей. Детей крестьянского сословия, к которому принадлежал Владимир, в классе было немного. Интересен тот факт, что одноклассником Владимира являлся Роман Борисович Гуль, будущий известный писатель-эмигрант. Вот как Р. Б. Гуль описывает в одном из своих романов гимназию: «Здание пензенской гимназии необычайно обширно, мрачно, бывший дворянский пансион Николаевской эпохи. Гулкие коридоры, грандиозные классы с громадными окнами в сад, портреты царей в актовых залах, где столы накрыты зеленым сукном с позументом. Обучались тут наукам — неистовый Виссарион Белинский, террорист Каракозов с товарищами Ишутиным, Загибаловым, Ермоловым, дворяне-революционеры Войнаральский, Теплов. Стройными рядами маршировали на молитву гимназисты в серых полувоенных куртках; молилась — пела хором — вся гимназия; на правом фланге второклассников стоит высокий, вихлястый темный шатен, красивый мальчик, под ежика, серые странно-разрезанные, чуть навыкате глаза, в фигуре что-то неуравновешенное, но сильное и упорное. Это — Тухачевский». Будущий советский маршал учился в гимназии двумя классами старше Романа Гуля и Владимира Зубцова.

Особым прилежанием в учебе Владимир не отличался, в следующие классы переводился при условии осенней переэкзаменовки как минимум по двум предметам.

Примерно в 1907 г. семья переезжает в Сызрань (по мнению большинства авторов биографий, отца высылают из Пензы за революционную деятельность), а Владимир продолжает учебу в гимназии, выезжая к семье только на каникулы, о чем свидетельствуют записи в журналах гимназии. В отсутствие родительского надзора интерес у Владимира к учебе падает, отметки по всем предметам становятся значительно хуже и, хотя его поведение оценивают на «отлично», в журналах появляются замечания: «наказан за грубую шалость — облил детей прислуги чернилами», «без всяких оснований отпрашивался с последних уроков, а часто и уходил без спросу» и т. п. Четырнадцатого января 1909 г. Яков Николаевич Зубцов обращается к директору Пензенской 1-й гимназии с письмом следующего содержания: «Не имея в настоящее время средств к продолжению воспитания своего сына отдельно от себя в другом городе, я поставлен в необходимость покорнейше просить распоряжения Вашего Высокородия об увольнении сына моего Владимира Зубцова из III класса вверенной Вам гимназии, при чем благоволите не отказать в выдаче ему надлежащего свидетельства о прохождении курса, с удостоверением того обстоятельства, что он уволен в текущем месяце по моему прошению из III класса гимназии по неимению средств к продолжению воспитания». Решением педсовета гимназии от 4 февраля 1909 г. Зубцов Владимир из гимназии был отчислен. В выданном ему свидетельстве об успехах преобладают в основном удовлетворительные отметки. Так закончился пензенский период жизни Владимира Яковлевича Зубцова.

Татьяна Евневич,

директор Государственного архива
Пензенской области в 1991—2016 гг.

 


1 Вера Алексеевна Зубцова (Каботова) (1873—1961) — мать В. Зазубрина, Серафима Алексеевна Шернваль (Каботова) — ее сестра, Наталья Яковлевна Зубцова (Каботова) (1902—1990) — сестра В. Зазубрина, мать Лидии Петровны.

 

2 Сивцев Вражек — улица в Москве, где была квартира Зазубриных (д. 15/ 25, кв. 83).

 

3 Татьяна Зиединя, дочь Л. П. Зиедини, внучатая племянница В. Зазубрина.

 

4 «Горы» — неоконченный роман В. Зазубрина. Впервые опубликован в 1933 г. в журнале «Новый мир». В музее Канска автограф на книге В. Зазубрина «Горы» (Издательство писателей в Ленинграде, 1934) читается так: «Дорогой маме от любящего сына. 11.VII.1934».

 

5 Зиединьш Эйжен Янович (1922—1986). Родился в Риге. Работал кочегаром, машинистом паровозов и тепловозов на железной дороге. В начале 50-х гг. уехал учиться в Московский железнодорожный институт. Работал в управлении железных дорог, в начале 60-х преподавал, читал лекции в обществе «Знание» и в Рижском политехническом институте. В 70-х гг. работал в Министерстве образования начальником средних учебных заведений Латвийской ССР. В 80-х полностью перешел на педагогическую деятельность, получил звание доцента кафедры строительных материалов, участвовал в научной деятельности, писал статьи в «Латвийскую советскую энциклопедию», написал несколько учебников для вузов по строительной технике (на латышском языке). В 1986 г. погиб при испытаниях моста.

 

6 Зубцов Игорь Владимирович (1921—1942) — сын В. Зазубрина.

 

7 Теряева-Зазубрина Варвара Прокопьевна (1894—1983) — жена В. Зазубрина.

 

8 Видимо, С. В. Михалков — известный поэт, в 1970—80-е гг. председатель правления СП РСФСР.

 

9 Очевидно, первые издания В. Зазубрина после его реабилитации 4 августа 1956 г.: «Два мира», Иркутск, 1958; Москва, 1958; Новосибирск, 1959.

 

10 См. вариант воспоминаний Н. Я. Каботовой в «Литературном наследстве Сибири» (т. 2, Новосибирск, 1972): «Мама очень любила брата (В. Зазубрина. — В. Я.) и всегда чутко откликалась на его просьбы кому-либо помочь. А когда появилась в доме нелегальная литература, партийные документы, она охотно соглашалась хранить их, убежденная, что ее сын не может поступить дурно. Документы и литературу она прятала в подполье в плотно запечатанных банках, в хорошо замаскированных местах нашей квартиры. Однажды брат принес много запрещенной литературы, которую он должен был утром срочно распространить. Но ночью к нам пришли с обыском. Мама, увидев в окно городовых, быстро разложила всю литературу под матрац моей кровати и потребовала, чтобы я не только делала вид, что сплю, но и стонала бы. Ее распоряжения я, конечно, добросовестно выполнила. Когда непрошеные ночные посетители заглянули в мою комнату, мама сказала, что я тяжело больна, и попросила все осмотреть поспокойней. Они в самом деле не тронули меня на кровати, и литература была сохранена. В другой раз во время особо тщательного обыска (были распороты даже матрацы) она сберегла нелегальную литературу, успев разложить ее вокруг себя под широким халатом. И вообще, сколько я ее помню, она никогда не терялась в трудные минуты и выдержкой своей нередко спасала положение» (с. 398—399).

 

11 Надпись на табличке: «Кв. 83 Зубцов (Зазубрин) Владимир Яковлевич, род. 25.05.1895, в Пензе, русский, б/п, писатель, член Союза советских писателей. Адрес: Сивцев Вражек пер., д. 15/25, кв. 83. Расстрелян 28.09.1937. Место захоронения: Донское кладбище». «Последний адрес» — проект увековечивания памяти обычных людей, ставших жертвами сталинских репрессий. Таблички для всех одинаковые, с пустым вырезанным местом для портрета. В. Зазубрину и трем другим жильцам этого дома ее установили 17 апреля 2016 г. Инициатором установки является конкретный заявитель. Знак представляет собой пластину из нержавеющей стали размером 11 на 19 см. На ней простым «рубленым» шрифтом вручную с использованием шрифтовых клейм наносится несколько строк с сухими сведениями о жертве политических репрессий. Из этого дома (Сивцев Вражек, дом 15) было арестовано и расстреляно 17 прописанных жильцов, в том числе В. Зазубрин.