Журнальный мир

«Поэзия – это самое прекрасное, самое божественное слово, наполняющее сердца миллионов людей, любящих её, тем несказанным светом, тем теплом, той возвышенной и очищающей любовью, которые делают жизнь каждого человека и всего человечества благородной, совершенной и эстетически богатой». Эти слова, принадлежащие поэту Юрию Бунчику, могли бы стать эпиграфом ко всему его творчеству. Более 25 лет Юрий, одессит, живёт в Нью-Йорке. Мать увезла сына в Америку, надеясь, что там его вылечат. Сына в Америке не вылечили, но, вопреки страшным ударам немилосердной судьбы, в Юрии пробудился и расцвёл поэтический дар, который и определил всю его дальнейшую жизнь.

Юрий талантлив. Он добр и доверчив. Его поэзия по-детски распахнута в небо в страстном стремлении подарить людям любовь и счастье. Стихи о любви, наивные, романтичные. Это скорее мечты о счастье, которого он лишён. Но, как крик окровавленной души, врываются мольбы о помощи, о спасении от страшного одиночества, на которое он обречён.

Юрия часто сравнивают со звёздным мальчиком, открытым, наивным, переполненным мировой скорбью. Он не может оставаться в стороне от трагедий человеческих судеб, он хочет помочь, утешить, спасти. Недаром одно его стихотворение так и называется «Маленький принц».

Однажды люди спросили меня:

– Мальчик, откуда такой ты

К нам в гости пришёл,

Ведь ты не из нашего века?

Юрий вполне профессионально переводит на английский язык произведения Ахматовой, Пастернака, Цветаевой, а также создаёт оригинальные стихотворения на английском языке. Его стихи удивительно легко ложатся на музыку. Композиторы и барды Юлий Зыслин, Виктория Лисина, Семён Гринберг, Яков Саперсон – музыкальные родители искренних и ставших популярными песен на его слова.

А теперь немного статистики. В Вашингтонском музее русской поэзии Серебряного века, основанном Юлием Зыслиным, Юрина поэзия представлена в двух разделах; в Канаде, в Торонто (ALIAS 32), его стихотворение, переведённое на английский; в нью-йоркском журнале «Литературная Америка» среди 25 русских имён есть и Юрино; русскоязычный журнал «Зеркало» (St. Paul, MN) опубликовал его переписку с Анастасией Цветаевой. Московский журнал «От щедрого сердца» (автографы т.v. 1) 2002 года содержит его биографию, несколько его стихотворений, и в виде приложения к этому сборнику дана переписка поэта с Анастасией Ивановной. В московском журнале «Меценат и мир» Юрина поэзия представлена в одесской антологии; в киевском издании книги «Иные» – его поэзия; его стихи в Цветаевских музеях; его книги во многих библиотеках мира, в том числе и в Мельбурне.

Юрий в своих стихах и мироощущении близок к поэтам Серебряного века, к Есенину и Ахматовой, к Цветаевой и Мандельштаму. Переписка Юрия с Анастасией Цветаевой – отдельная и очень важная веха в его творческой жизни. Анастасия Ивановна оказалась одной из, увы, немногих, кто отозвался на его отчаянную мольбу о душевной помощи.

…Говоря о Юрии, нельзя не сказать о его маме – Розалии Бунчик. Ранимая и стойкая, отзывчивая и хрупкая, радушная и чуткая, безропотная и щедрая, эта женщина не только предугадала талант сына, но и развила его, и уберегла, и бережёт, лучшая мать и преданнейший друг.

И в завершении несколько слов лично Юрию:

Да цветут тебе листья

И травы,

Да хранят тебя

Пушкин и Блок!

И не надо иной тебе славы,

Ты и с этой не столь

одинок!

Из радиоочерка Ирмы Улицкой

СТИХОТВОРЕНИЯ

ПОСТИЖЕНИЕ

Сначала грусть, потом

светлее –

Муть, звёзды,

льющийся фонарь,

Потом

какой-то дикий проблеск,

Бешеный, звенящий и поющий.

Потом я чувствую,

как из груди

Что-то вырывается наружу,

будто вулканная магма…

Сердце напоминает

весеннюю ветку –

Проступает зелень почек –

Бутонные большие ядра.

Не успеваешь записывать –

Рука дрожит.

Пересохшим от жажды ртом

Глотаешь жадно воду,

Вытираешь потное лицо

И, радостный, как ребёнок,

Успокаиваешься.

Не знаешь, что ты постиг,

Но знаешь,

Что это и есть творчество.

МОИ СТИХИ

У меня нет стратегии,

Нет у меня житейской

тактики, –

Стихи выдыхаются

моей собственной кровью.

Вот и все привилегии.

Выхожу из семантики,

Чтобы сердце дышало

любовью!

***

И.Г. Леви

В чёточном веере,

В бальном кружении

Бархатом веяло,

Изнеможением.

Бархатом веяло

Или батистом,

Веяло «Вечером»,

Звёздным и чистым.

Веяло веком,

Эпохой и Словом,

Призрачным счастьем,

На муки готовым.

Веяло балом,

Смехом, игрою…

Скорой опалой,

Лютой судьбою.

***

Из цикла «Читая Ахматову…»

1.

Я вижу Ахматову в парке,

В котором и сонно, и жарко;

Мечтает она у пруда…

Играет на солнце вода,

А воздух прозрачен и чист,

И маленький пруд серебрист;

Кувшинки, как золото в тине –

Как россыпи солнца в картине.

Ахматова в парке…

Как будто

Нежданного счастья минута…

2.

…Моих сомкнувшихся ресниц

и немоты моей чудесной?..

Анна Ахматова

Чудесность Вашей немоты

Похожа на свирель.

Её небесные черты –

Весенняя капель.

Такую немоту в словах

Вам выразить нельзя,

Она застынет на устах,

Рубинами горя.

Чудесность Вашей немоты

Я оглашать не вправе,

Не тронув Божьей красоты,

Запечатленной въяве.

МЕТАФОРЫ

Из книги «Я одержим заветным чудом»

Твоё личико, будто опал драгоценный,

В который я гляжу и вижу

Вечности Лик и её тайны;

Твои волосы расплываются

На камне морском;

Твоя улыбка, словно нежный лепет

Счастливого ребёнка;

Я тону в твоих объятиях,

Как океан тонет в небесах;

Ты говоришь так нежно и так просто,

Что моя душа впадает в твои уста;

Твои руки, как крылья, обвивают меня,

И я, обессиленный, обретаю силы, чтобы лететь;

Твои глаза пахнут жасмином и сиренью,

И я, опьянённый, целую твой взгляд;

Ты ласково гладишь мою голову,

И я засыпаю в блаженстве;

Так будет всегда,

Пока наши сердца

Не сольются в одно,

И ты не узнаешь, как счастлив я

Оттого, что написал обо всём этом,

Что я живу, как поэт и умру, как поэт,

И что даже в вечности мироздания

Я буду любить лишь тебя одну…

ЖИЗНЬ

Вся жизнь – одно мгновенье,

Вся жизнь – один полёт,

Какое-то сраженье

Столетие нам шлёт.

Вся жизнь – одно страданье

И где-то чья-то кровь,

Людей с людьми братанье,

Вселенская любовь.

Миров противоборство

На сцене бытия,

Упрямство и упорство,

Где созидатель – я.

Гул мирозданья, слышный,

И битва зла с добром,

В ней нас узрит Всевышний,

Которого мы ждём.

Вся жизнь – любовь и дрёма

В каком-то полусне,

Какая-то истома

И звёздный свет в окне.

Кипенье, шум, сгоранье

До самого конца,

Опять, опять рыданье

Врывается в сердца, –

И всё это творится,

Трепещет и растёт,

Жизнь – это птица,

Которая поёт,

Которая кружится,

Летит, ликуя, ввысь…

И, если Слову литься,

То это и есть – Жизнь!

КАЛЕЙДОСКОП ПАМЯТИ

И только с нежною улыбкой

Порою будешь вспоминать

О детской той мечте, о зыбкой,

Что счастием привыкли звать!

А. Блок, 1912

Теперь, вспоминая всю свою жизнь, я понимаю, что вспомнить каждое её мгновение, конечно, невозможно. Как во сне, где из многих сплетений мыслей, образов мы запоминаем только крошечную часть, и часто тут же её теряем. Нечто похожее происходит и в жизни. Многое стёрлось из памяти, но сохранившиеся красочные обрывки пути, сближенные во времени и пространстве, уже можно соединить на канве.

С чего начать рассказ о моей жизни… Пожалуй, с самого начала – с рождения.

Я родился 20 января 1962-го года в Одессе. И сразу же выплывают из далёкого прошлого мои самые любимые игрушки: красивый жёлтый грузовик с надписью «Молоко», пластмассовые солдатики, настольный хоккей, пистолеты, автомат и ударная установка, которую подарил мне мой отец.

Одно воспоминание и по сей день приводит мою душу в трепетную радость: о старом ранце-портфеле, который я выпросил у соседа по квартире, которого звали, как и меня – Юрой. Я не мог положить в него учебники по той простой причине, что у меня их ещё не было – ведь я ещё не ходил в школу; поэтому я загрузил ранец маленькими камнями. Я ходил с ним по улице и был счастлив – я ощущал себя настоящим учеником, идущим в настоящую школу. Но самое замечательное в этом портфеле заключалось не в цвете, хотя цвет был очень красивый – коричневый, – а его запах! Это был какой-то одурманивающий запах, – удивительный, непередаваемый! Такого запаха кожи я не встречал более. О, эти волнующие душу, запахи из детства… распускающейся сирени, свежевыпеченного хлеба, масляных красок – никакими словами не высказать, не передать… И все они со мной – в моей душе – по сей день. К ним самым волшебным образом примешивается запах новых кожаных туфель и нового, красивого свитера, которые мне купил мой папа. Свитер был ярко-жёлтого цвета, а туфли коричневого, и пахли эти вещи неповторимо.

В детстве мы часто играем, представляя себя кем-то… Я представлял себя врачом и делал уколы моему мишке настоящим шприцом. Потом пришло увлечение игрой в повара, затем в парикмахера… Золотая рыбка-игрушка, которую я увидел в одном доме, часто проплывает в реке моих воспоминаний. Было ещё одно чудо – микрофон. Его принёс папа со своей работы. Он был на подставке и включался в сеть; я впервые услышал звук своего голоса! Мне нравилось говорить в микрофон, и по сей день я радуюсь, когда вижу микрофоны.

Чудесное, незабываемое предновогоднее время, время ожидания праздника. Мама покупала живую ёлку, и мы наряжали её ёлочными игрушками, гирляндами, серебристым «дождиком» и, конечно, волшебными лампочками в виде солнышка, самолётиков, спутника. Под ёлкой стоял Дед Мороз из папье-маше, а на ветках белела вата «снежная», блестели сосульки, раскачивались мандарины и конфеты. Я взрывал в парадном хлопушки, и конфетти рассыпались над головой… Бенгальские огни горели ярко в моих руках… То было сказочное чувство, смешение млеющей радости и восторга. Были и счастливые мгновения в детском саду, когда я бежал, как «лошадка» и на мне звенели бубенчики-вожжи! Тот звон остался со мной…

Все воспоминания мои напоминают волшебный, разноцветный калейдоскоп… Словно кто-то невидимый делает лёгкое движение рукой – и вот, уже новый узор сложился. И проступают в этом узоре канцелярские магазины. Там я покупал в бессчётном количестве школьные принадлежности: ручки, тетради, пеналы, папки, линейки, карандаши, обложки для тетрадей и книг, – и мне всегда всего этого не хватало. Их присутствие было чем-то родным и неотделимым; они насыщали пространство ароматами свежего клея, краски, – теми особыми запахами, присущими только им. Свет и тепло этих воспоминаний согревают меня.

Вот Александровский садик в Одессе, куда я любил ходить с мамой. Там давали напрокат маленькие машины и велосипеды, на которых я катался. Однажды мне подарили голубя, но был он у меня совсем недолго, я выпустил его из окна, чтобы он не томился. А маленькая беленькая собачка, которой я дал имя Белочка, утром, бывало, забиралась ко мне в постель, лизала моё лицо розовым язычком. Я поил её молочком из детской бутылочки.

Но, к сожалению, мама рано утром уходила на работу, а я в школу, и за собачкой некому было смотреть. Пришлось отдать её знакомым. Но вот, столько лет прошло, а она всё стоит перед моими глазами. Никогда её не забуду…

Всегда со мной будут три особенных эпизода из моей жизни. Первый… Я совсем маленький, и мама посадила меня в санки, укрыв тёплым розовым одеялом, а потом потянула за верёвку, и саночки покатились так быстро, так легко… Второй… Мне 15 лет. Зима… Где-то на Большом Фонтане был, как мне помнится, небольшой лесок. Мы с мамой бегали друг за другом между деревьями, заваленными снегом, и я помню, как она звонко-звонко смеялась. Я тоже смеялся, но вдруг почему-то почувствовал, что мы, мама и я, больше никогда здесь не будем. И ещё подумалось, что мама никогда не будет такой молодой и счастливой, как вот сейчас – в этом лесу. И мне, смеющемуся, в это мгновение стало почему-то грустно, и жаль маму и себя… Я прощался с прекрасным и незабываемым днём, и он канул в Лету, и только сердце хранит лес, утопающий в снегу и смеющуюся, счастливую, вечно-молодую маму…

Третий, самый удивительный и необыкновенный эпизод, произошёл в 1973-м году, когда я лежал в больнице на ул. Ясной, 6. Мне часто приходилось бывать в больницах, либо в санаториях. И вот в одной из них со мной случилось настоящее чудо. В широком больничном дворе цвёл крыжовник. Я играл в этом дворе; у меня были разные палки, которые я метал в забор. И вдруг засияло солнце и залило ярким светом весь двор, а я почувствовал в душе удивительный покой и странное умиротворение. Мне стало вдруг так хорошо-хорошо, будто я пил парное молоко… или летел по небу. Никто из больных, гулявших во дворе, этого не почувствовал и не знал, что со мной произошло. А это было моё первое откровение, которое невозможно передать словами.

Я и по сей день не могу объяснить, что это было за чудо, почему оно вдруг пришло ко мне. Но оно пришло, – и я благодарю Бога за это. С тех пор, всякий раз, когда появлялось солнце, я чувствовал себя счастливым. Его янтарные, горящие лучи, наверное, и есть сама жизнь, её олицетворение и символ человеческого счастья. И ещё одна радость из того солнечного времени: моя тётя подарила мне поломанные ручные часы. После починки мама принесла их в больницу и положила на мою тумбочку. Когда я проснулся, то так им обрадовался! Подумалось, раз у меня есть часы, значит, я уже взрослый. И я был так счастлив этому…