Журнальный мир

Чайкоящерица

когда-то
ящерица произошла от чайки
может – наоборот
иногда ящерица становится чайкой
или чайка – ящерицей –
говорит витя коваль

это бессвязная эротика перерождения
эшафот для твоей головы –
птица падает и становится ящерицей
синхронно падению твоей головы
с эшафота древних инстинктов

человек плывет на лодке
ловит рыбу на свой пустой крючок

над лодкой
в такт волнам
летит чайка
внезапно
поворачивает шею
как ящерица

так поворачивает голову бог –
на пустом крючке

Праздник возмужания

после шторма вдоль берега
плывет тело огромного мертвого дельфина
как спрессованное полотенце к новому году
открывающее разочарование на развороте
при пристальном взгляде –
кровь как дешевая китайская краска
случайно разлитая в разорванном о скалы брюхе

голые гиалуроновые губы волн слизывают слизняков созерцания
переносят на фарерский праздник возмужания
похожий на сломанные молочные зубы о рёбра пиноккио

перед чёрными чудищами мертвых дельфинов
огромными горами розовых внутренностей
обнажается твоя бескожесть перед жизнью
перед ее чистой честной кислотной средой
перед тем что она уходит

ты становишься черно-белой фотографией
плоской черно-белой фотографией

плывущий вдоль берега дельфин
как умершая собака
навсегда цепляется хвостом за твой порог

Диалог

бас-кларнет говорит:
самая лучшая любовь – колба
бешеная химическая реакция
беспредельное месиво
никакого пола
печень целует печень
это любовь в себе самом
к себе самому
без вины
без повода для разрыва

саксофон-сопрано ему в ответ:
чёрные пумы землетрясений
бродят по моему телу
я так люблю целовать заусенец
на большом пальце
правой ее руки
я так люблю ловить
ее запах
в своих простынях
что мне в себе убивать
каждый день
как не ее

издаёт
протяжно-щемящее ля

виолончель молчит
смуглая рука девушки
на ней –
заусенец на большом пальце
прикрывает
мокрые трусики
инструмента

Оргазм 38,4

В. Купцову

на пористой плоти грунтованного холста
художник закидывает бедро за голову
руку – за треугольник женской груди
потом – за границы холста
переплетает прямые и курчавые волосы
завязывает два тела
почти
морским узлом
худо-худо-худо мне –
отстукивает его голова
он достаёт из подмышки градусник –
ртутный столбик мерцает
под лампой накаливания
показывает температуру тела – 38.4
ищет на книжной полке аспирин –
не находит
художник разламывает стопу
воображаемой модели –
по вертикали
соединяет с рёбрами –
там где сердце
там где небо
сухими потрескавшимися губами
ритмично нашептывает –
человек совершенный дышит пятками
человек совершенный дышит пятками
подписывает картину
в правом нижнем углу –
оргазм 38.4
никто никогда не узнает –
почему 38.4
он так решил
вновь не находит аспирин

я забираюсь
в коробку из-под обуви –
это моя единственная свобода
если смогу в ней удержаться
если смогу уместиться
под крышкой

я так решила
никто никогда не узнает где я
это мой оргазм 38.4
мой аспирин

Птеродактили
(или художник в позе лотоса)

Андрею Красулину

1
птеродактили коробок
дышат шершавой кожей
страха
шершавым потом знания
их чуткая кожа –
граница
свободы и не свободы
коробки то открывают
то закрывают свои крылья
невидимым ключом
когда им вздумается

художник рисует их на бумаге
спасает из винно-водочного отдела
из помойки
иногда – они приходят сами
он подвешивает их к потолку
на тонких веревочках спасения

краткая жизнь инсталляции –
не его дело

2
кисточками бровей
остриями носов
тяжестью век
лица выглядывают из бетонных стен
так и не успев
до конца проявиться

время как негатив фотопленки
как грубая раскалённая лава –
однажды
вынырнув из неё
не успеваешь связать слов
даже двух слов
и
проваливаешься опять
в тот вязкий первородный кисель –
только
успеть бы
вдох-нуть
не сдох-нуть

один раз – вдохнуть

потому
работы не продаются

3
для художника бумага –
разговор с вечностью
языком пространства

бумага – везде
как главный материал
геометрии жизни –
ее пернатости
ее свободы
ее непостоянства
ее глины
бумага притягивает буквы
буквы
их формы
ему нравятся
как нравятся предметы
но
буквой
нельзя изобразить мысль
у него не получается:
рука выводит букву –
мысль теряется
смысл теряется
останавливается жизнь

буквы для него –
слишком новое

существуют
лишь бумага
и пыль
первоматериала

4
манипуляции пространством –
попытка создания бесконечного
через скоропортящееся –
через бумагу
через то что горит
через то с чего
не снять пыль водой
но
только этим
на миг
а значит – навсегда
можно взять в плен пространство

взять в плен пространство –
освободить человека
от тлена
от смерти

однажды
он видел
как снимают
посмертные маски лица и рук

придумал –

смерти нет

5
мы сидим с художником
в позе лотоса
нужно выдохнуть
и стать рыбой – говорю я
нужно быть человеком-дзен –
отвечает он

дзен-дзен –
пролетает мимо велосипед

с пяти лет
время как
воспалённые гланды
с пяти лет
мучаюсь – вечностью
мучаюсь – бесконечностью
мысль не движется –

продолжает он

Бабочка на игле

хирург боится уколоться –
он оперирует больную спидом
красивую девушку
бывшую героиновую наркоманку
– уже пять лет как вылечилась –
повторяет она до операции
несколько раз повторяет

на ее руках вместо вен – рубцы
под резиновыми перчатками
расползаются ткани
они расползаются
как у девяностолетней
рваными кусками
наворачиваются на веретено прошлого
на шашлычный вертел настоящего

хирург боится уколоться
он не скрывает страх
он как будто отмеряет
линейкой
свои движения
его взгляд
как первородный бульон
в нем медленно плавают
скальпель игла

рука медсестры

он –
бабочка на одноразовой игле
башенного крана

так и мы –
с оглядкой препарируем
свою любовь

исследуем память опиума