Метель

Метель

МЕТЕЛЬ

 

Мела метель, качели и скамейки

В сугробах утопали во дворе,

И белые, растрепанные змейки

Носились по взволнованной земле.

 

А ветер заунывной, дикой песней

Вносил такой мучительный разлад,

Что ходуном ходило поднебесье,

Фальцетом подвывая невпопад.

 

Мела метель, то глухо, монотонно,

То, озверясь, метала и рвала,

А мне была до странности знакома

Гудящая, заснеженная мгла.

 

Нет, не далеких зим воспоминаньем,

Ни вещим сном, ни тронутой струной,

А словно оживающим преданьем

Иных времен, реальности иной.

 

Костром в ночи, тоской озябшей плоти,

Тенями в полумраке на стене,

Языческой покорностью природе,

Невесть откуда взявшейся во мне.

 

И мнилось, что неведомые предки,

Войну стихий познавшие сполна,

В моей душе, в крови и в каждой клетке

Оставили когда-то письмена.

 

Я шла сквозь мрак, себя одолевая,

По бездорожью, к дому напрямик,

И чашка обжигающего чая

Была всего желанней в этот миг.

 

А ветер выл, пурга меня слепила,

Я в дверь едва протиснулась извне

И весь напряг бушующего мира

Лег новой строчкой где-то в глубине.

 

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВЕСНЫ

 

Еще с утра мела метель,

Накрыв просторы серой мглою,

И лес рассерженно гудел,

Качая старой головою,

 

Что разбудили ото сна.

Но все к полудню изменилось:

Как будто юная весна

На звонкой тройке прокатилась

 

И, проломив некрепкий лед

Высокой облачной завесы,

Куда-то унеслась вперед

В своих нехитрых интересах.

 

И небо — вскрытая река,

Поплыло вдаль, забыв о бури,

И островками облака

В скупых проталинках лазури.

 

И свод, окрасив синевой,

Раздвинув узкие оконца,

Живой слепящею ладьей

Из глубины явилось солнце.

 

БЕССОННИЦА

 

Беспокойно. Мне не спится.

Что за мука с головой?!

Будто скачет колесница

По булыжной мостовой.

 

От раздумий нет спасенья,

Ночь замедлила свой шаг,

Мысли камнем преткновенья

На пути ее лежат.

 

Вот как — будто забываюсь,

На мгновенье тает шум,

И… обратно возвращаюсь

В бездорожье этих дум.

 

Все что спрятано, забыто

Выползает из щелей

И плутает в лабиринтах

Бедной памяти моей

 

С напряжением недуга

Обреченного слепца —

И по замкнутому кругу

Без начала и конца.

 

Скоро утро, мне не спится

И, наверно, не уснуть;

Сердце раненою птицей

Бьет и бьет тревожно в грудь.

 

ЯЗЫЧНИЦА

 

Она о дочери молила,

А Он безмолствовал в ответ,

Она стенала и вопила,

И неотступно шла во след.

 

Казалось ей, что Он не слышит

В разноголосице людской

И крик язычницы все выше

Летел и бился над толпой.

 

Уже апостолы взывают…

Но Он сказал ученикам —

«Хлеб у детей не отнимают,

Чтоб в расточеньи бросить псам».

 

И встала женщина пред Богом,

Вдруг дерзновенье обретя —

О, Господин, и псы по крохам

Объедки с трапезы едят.

 

И удивились все без меры,

И Он сказал ей, наконец,—

О, женщина, великой веры

Ты здесь явила образец.

 

Иди, закончились страданья,

Сбылось желание твое,—

И в тот же миг от беснованья

Господь избавил дочь ее.

 

НАШИ ГОДЫ

 

Наши годы как синие реки:

То стремнина, то тихая гладь,

А быть может, дороги, где вехи,

Понаставлены весны считать.

 

Наши годы как вольные птицы —

Все куда-то летят, торопясь,

Или нить, что в руках кружевницы

Выплетает ажурную вязь.

 

Годы, с вами я спорила много,

Заплутав в убежденьях своих,

Но сегодня вас жду у порога

Как желанных гостей дорогих.

 

Через призму незыблемых истин

Словно жизнь открываю свою,

Заходите, друзья, заходите,

Поименно вас всех узнаю.

 

Все, что тяжкою ношей лежало,

Растворилось вдали не спеша,

Отболело, ушло, отстрадало,

Видно, с прошлым смирилась душа.

 

Наши годы — жемчужины знаний,

Мудрость, опыт и веры зерно;

Пусть река полноводнее станет,

А у птицы окрепнет крыло,

 

Чтобы с трудной дороги не сбиться

И по вехам идти, не кружить,

Чтобы долго еще кружевница

Свой узор не могла завершить.