Журнальный мир

Я ж работаю

– А почитать вас можно? – спросила парикмахерша, энергично лязгая ножницами.

– Для того и пишу.

– А книги где взять?

– Купить.

– Да-а? – зависли в воздухе короткие и ритмичные звуки.

– А как же! Вы свой труд продаёте, я – свой.

– Так я ж работаю!..

Ревность 

В зале ожидания на одном стуле – мама, на другом – красивый дядя. Они мило беседуют… В сторонке девочка трёх лет ковыряет пальцем в носу – наблюдает…

– Мам, я сесть хочу, – подходит она.

– Садись – свободных мест много.

– На них не отдыхается.

Дядя вскакивает – мама поднимает малышку на колени. Усаживаясь с видом победительницы, она томно опрокидывает на грудь матери головку и – высовывает красивому дяде язык.

Две старушки

100-летняя споткнулась и упала, 80-летняя сочувственно запищала:

– Недотё-ёпы мы, на ро-овном месте спотыкаемся.

– Какие ж «недотёпы» – на своих двоих? – басом возразила 100-летняя.

– Ничего-то уже не мо-ожем…

– Падать можем, расшибаться и вставать! – выпорола себя 100-летняя и громко рассмеялась.

Мелкий бисер 80-летней составил ей компанию лишь после длинной паузы.

А кто рисовал?

Преподавать начала она после войны – с шестнадцати лет. К первому уроку рисовала всю ночь на тетрадном листке цветными карандашами наглядное пособие – лошадь. Утром с чувством выполненного долга прикрепила рисунок к доске.

– М. И., а кто вам коня рисовал? – ахнули ученики.

Человек и река

Человек обуздывает реку, но, вырвавшись на волю и мстя за стремление ограничить её свободу, она всё разрушает на своём пути.

Так и человек… Вынужденно находясь в неволе, он вырывается на свободу, по существу для него дикую, а дальше – что на роду написано… Насытившись, он, как и река, возвращается либо в прежнее русло жизни, либо погружается в болото обывателя, либо испаряется – незаметно исчезает от болезней и жгучей людской жестокости.

Оздоровление

В 70 он решил заняться здоровьем.

Начал с ходьбы – километра в день. Его обгоняли дети, взрослые, старики. В 71 проходил он два километра. Его обгоняли дети, взрослые, старики. В 79 проходил девять километров. Его обгоняли…

В 80 он умер.

Эхо

Зависть, склока, ненависть, ложь, жестокость, желчь, тьма, клевета, измена – свойства женского рода. Он убежал от них в горы, но, превратясь в ЭХО, они и здесь его настигли.

И вспомнил он средний род.

– До-бро, до-бро, – начал кричать он с гор.

– О-ро, о-ро – насмешливо вторил хор.

Какие гены сильнее

Светловолосая девочка с иссиня-зелёными глазами казалась в весёлой четвёрке черноволосых и черноглазых румынских малышей приёмной. Оказалось, она была похожа на прабабушку-немку, на которой в русском плену женился прадедушка.

Светлые гены напомнили о себе лишь в четвёртом поколении…

Какая в мозгу память

На одном из курортов Германии российская немка услышала русскую речь. Россиянка бросила подружку, коренную немку, с которой обычно гуляла вдоль набережной, и устремилась к родным голосам. Вернулась к немке и на русском выдала:

– Слушай, я земляков встретила.

– Ja-а, aber könnte ich dосh nur ein Wort russisch! (Да-а, если б я по-русски знала хоть слово!) – засмеялась коренная.

А российская никак не могла взять в толк, отчего это подружка заговорила вдруг по-немецки.

Прошитый памятью «родины по жизни», мозг утратил память «родины по крОви».

Вес страданий

– Ну, подумаешь, страдал!.. – возмутился он. – Какое ж это страдание? Так себе, цветочки…

Но как, скажите, измерить силу и вес страданий? Один поседел в день похорон любимого, другой – потеряв в войну хлебную карточку, третий не вынес измены…

Вздохи разочарования

На стадионе никто не хотел пропустить встречу с броской, выточенных форм креолкой и белолицым атлетом с тёмной шевелюрой – на трибунах взгляды к ним, как присосались… Сблизившись, они затормозили, словно перед обрывом, и прокричали друг другу что-то очень злое.

Зрители разочарованно вздохнули: не оправдывалась гармония плоти…

Кошачье внимание

Молодой кот на согнутых задних лапах и выгнутых передних аппетитно и вожделенно следил за хозяйкой.

Муж улыбнулся и пожалел, что был глубоким уже стариком.

История России-СССР-ХХ век

В России-СССР ХХ столетия неугодных «уходили»:

– в 10-е годы свергали и подавляли…

– в 20-е «чистками» выявляли «вредителей»…

– в 30-е раскулачивали и расстреливали «врагов народа»…

– в 40-е ссылали «шпионов», «диверсантов» и «дезертиров»…

– в 50-е разоблачали культ и вдохновляли целинной оттепелью…

– в 60–70-е приспосабливали в «психушках»…

– в 80-е дали глоток свободы…

– в 90-е бросили в беспредел…

– с 2000-х учат улыбаться – шагать в ногу…

Лукавый вопрос

– Вы по какой линии – по еврейской или по немецкой? – выдал он себя: российскому немцу, кроме Германии, выезжать было больше некуда.

Диалог еврея и российского немца

Немец (ворчливо): – Холокост… Холокост… А у нас что – не холокост был?

Еврей: – Докажите. Мы – доказали.

Саквояж

Высокая, некрасивая и худая, она на экскурсиях обращала на себя внимание маленьким за спиной рюкзачком и вместительным в руках саквояжем.

Всех раздирало любопытство: «Что в нём за сокровища?..»

Три года вздохов

Черноглазый красавец, он приезжал из соседнего села по субботам на танцы. 15-летняя, она тайно по нему вздыхала. Через два года он пригласил её на вальс.

Так знакомились в середине двадцатого столетия.

Сила плоти

Одинокий и далеко уже не молодой, он напросился в гости. И случилось то, что обычно происходит между мужчиной и женщиной, – нерастраченное насыщалось…

Кто благословил эту неутомимую Осень?

Вероятно, сам Господь…

Две верующие

Обе молились неистово.

Первая сокрушалась, что верующие нынче «непредсказуемы», со «сложным» характером, «в глаза всё лезут да о себе всё думают» – она-де грехи их отмаливает…

Вторая молилась молча: ему виднее, кто живёт «по-божески» здесь, а кто лишь занят мыслями о «вечной жизни» там…

Аларм 

Дочь помогала матери осваивать мобильник.

– Ну что, всё в порядке? – спросила дочь после работы.

– У меня-то в порядке, а с мобильником проблемы: его вычислили.

– Как это – «вычислили»? Кто?..

– А кто его знает… Звонят и звонят. Через каждые пять минут.

– Кто звонит-то?

– Аларм какой-то. Я всё: «Алло да алло! Вам чего?..» – молчат.

– Ма-ам! «Аларм» – это будильник! – зашлась колокольчиком дочь.

На своём

– Ты на каком языке любишь говорить – на немецком или на русском? – спросили малышку. Она высунула язык и на чисто русском выдала:

– На своём. Вот этом.

А меня бабушка любит

У книжного шкафа папа Маши беседовал с бабушкой 3-летней Сони, что росла без отца. Маша победоносно косилась на Соню с высоты папиных рук. И тогда Соня придвинула к книжному шкафу стул, взобралась на него и потянулась к бабушке, что, улыбнувшись, обняла её и поцеловала.

«А меня бабушка любит, вот…» – говорил взгляд, устремлённый на Машу.

Бабушка!

– Машенька, прибери игрушки. Вырастешь, кто, кроме тебя, наведёт порядок в твоём в доме?

– Бабушка!

Не чиновники – госслужащие!

На европейском курорте встретились две русскоговорящие: одна – низкорослая, другая – в теле.

– Вы откуда? – обрадовалась низкорослая.

– Из России, – гордо ответила та, что «в теле».

– Как там сейчас живётся?

– Хорошо.

– Лучше, чем в перестройку? – продолжала расспросы низкорослая.

– Там и в перестройку жилось хорошо.

– Хоро-шо-о!?. Зарплат, пенсий не выдавали, сбербанки разграбили… И – «хо-рош…»?

– Не рассказывайте сказки! – прервали её.

– Ска-азки!?. – возмутилась низкорослая. – А вы-ы… кем работали?

– Мы с мужем госслужащие!

– А-а-а, чиновники… Ну да – себя не обделят.

– Не чиновники – госслужащие!

Человек и Собака 

Скрестя руки на спине, Старик лениво и задумчиво брёл по плюшевому дну оврага; шагах в двадцати за ним – старая, как и он, Собака. Старик оглянулся – Собака засеменила мелкой рысью, притворясь, что догоняет. Старик повернулся и лениво продолжил путь – собака сделала то же…

Взгляд, поворот головы, дыхание, шаги – это всё слова…

Не слова – ласка!

По аллее парка идёт молодая мать с громко плачущим 2-3-летним малышом. Мать увещевает – он не унимается. К ним приближается женщина в шляпе. Улыбаясь, она выбрасывает руки, садится на корточки, прижимает малыша к себе и шепчет: «Тc-c-c!» Он замолкает на полувздохе и с мокрыми от слёз глазами доверчиво прижимается к ней.

Бывает, слова не нужны – достаточно приласкать…

И районный центр – Рим

Степной Кучук – деревня на Алтае с почерневшими от давности домами, спящими и лопухом заросшими подворьями, их старожилами…

Им не до Рима, им и районный центр – Рим…

Рентгены

Она вышла из подъезда, к ней из толпы детей рванул светлокудрый мальчик с фарфоровым лицом, обнял за ноги, прижался и, глядя снизу, заговорил, будто боялся, что не успеет сказать:

– Я тебя каждый день из окна вижу, когда ты выходишь на работу. Ты добрая – я знаю.

– Ты кто? – опешила она. – Учишься? В школе?

– Мне нельзя в школе. Меня дома учат.

– Дома?.. А в каком классе?

– В четвёртом.

– В четвёртом и… такой маленький?

– Я уже давно не расту.

– Поч-чему?!. – выдохнула она.

– Потому что болею, – произнёс он с чувством вины.

Она опустилась на корточки, со щемящим чувством обняла бледнолицего ангела, улыбнулась и спросила, стараясь не выдать смятения:

– Ты, наверное, любишь учиться?

– Очень люблю. У меня одни пятёрки. Я буду таким, как ты.

– Ты обязательно поправишься. А я… добрая не всегда.

– Неправда – твой голос добрый! Я чувствую… И ты не умеешь кричать.

Через месяц он умер. От белокровия.

Смертельно больные, как рентгены, – смотрят и видят насквозь.

Истинные

Истинные не равнодушны к банальным вещам: отчего падает яблоко, отчего разноцветна земля, отчего по-разному воспринимают слова, звуки, краски…

Истинный писатель читает того, на кого махнули рукой; истинный музыкант слушает музыку уличных музыкантов; истинный художник не пройдёт мимо неизвестной картины. Истинные не зависят от чужого мнения, они просты и внутренне свободны. Зависть, равнодушие, слава – не их болезнь.

Не потому ли они гениальны?

Не сошлись во мнении

На одной из улиц Потсдама спорили двое.

– Верлибры пришли к нам извне, – твердил мужчина в шляпе.

– А что, скажите, пришло не извне?

– Верлибры – это философия, а стихи – песня, – упорствовал тот, что в шляпе.

– Верлибры – тоже песня.

– Нет! – крикнула «шляпа» и зашагала прочь.

Отчего двое не могут сойтись во мнении, несмотря на одни и те же увлечения?

Не красота – приятное подобие

Собачку на поводке заметила такая же собачка на поводке на противоположной стороне улицы. Обе залаяли и рванулись друг к другу… Обернувшись, 3-летний малыш нос к носу столкнулся с 3-летней малышкой. «Ой», – сказал он и обнял её. 40-летний мужчина проводил восхищённым взглядом 40-летнюю незнакомку. 60-летний старик почтительным поклоном поздоровался с незнакомой 60-летней старушкой.

Привлекает не красота – приятное подобие.

Время – убийца

Оживлённый встречей, отец рассказывал приехавшему сыну о деревне, её жителях: «А помнишь Василиху? А многоводную речку? Помнишь?.. Помнишь…»

Слушая старческий голос и поглядывая на подоконники с неизменными геранями, на ходики с куском ржавого железа и старой гирей, сын недоумевал: «А ведь я любил этот доископаемый период…»

Пахло затхлым. Дома, стены, улицы, деревня потускнели, уменьшились в размере.

Время – убийца: отчуждает.

Выхлебать можно, если…

Её депортировали в 5-летнем возрасте. Голодала, тонула, горела, много работала – не сломалась. Она и в старости не выглядела дряхлой. От длительных трудностей мы застываем, как после длительного томления застывает холодец.

Выхлебать нас можно, лишь если разогреть…

Страшилки бессильны

6-летний сын просился с отцом в город. Отец пугал:

– У въезда сидит сморщенная старуха – Баба Яга. Её надо поцеловать, а изо рта воняет. Поцелуешь в губы – разрешит проезд, не поцелуешь – не разрешит. Как – поцелуешь старуху?

– А чо – и поцелую!

Комментарии излишни…

В СССР её принуждали отказаться от отчества Адольфовна: попахивает гитлеризмом, имя не русское, трудно произносимое. В Германии принуждали отказаться от русской фамилии мужа: попахивает русизмом, фамилия не немецкая, трудно произносимая.

Комментарии излишни…

Только семьдесят

По скайпу разговаривают две сестры: одна – из Ганновера, другая – Лос-Анджелеса.

– Приезжай в гости, – предлагает та, что из Ганновера.

– Ну что ты!.. Я молодой приезжала, и то тяжело было, – отвечает та, что из Лос-Анджелеса.

– Что-то я не припомню, чтоб ты молодой приезжала.

– Ну как же – мне было только семьдесят.

Унаследовали судьбу

В России, местах депортации, на немецком до конца жизни говорили меж собой бабушки – в Германии, местах иммиграции, на русском до конца жизни говорили меж собой их внуки.

Унаследовали судьбу – навыворот…

Парадоксы

Он думал по-немецки в СССР дитём – по-русски на Неметчине думал стариком.

 Петухи и политики

Петухи на окраине Берлина поют, как и петухи в селе Степной Кучук на Алтае.

У всякой твари, одной и по паре, одинаковые голоса – разные они только у политиков.

Крапива – помнит, люди – нет

Рядом с прогулочной тропинкой для пешеходов и велосипедистов из года в год вырастает крапива, оставляя плешину на месте сливы, которую выкорчевали четыре года назад.

Крапива – помнит, люди – нет.

Вечность-невечность

Ржавеет железо; трескается асфальт; седеют рощи, поля, люди – на невечности держится вечность.

Кокон защиты

Три малыша играют в парке на детской площадке. За ними наблюдает молодая мама. Дети время от времени подбегают к ней – она их обнимает, целует. Зарядившись порцией любви, они снова погружаются в свои «дела».

Взаимосвязь детей и матерей – обоюдно защищающий кокон.

Старость выпрашивает по-детски

Старик во время церковной службы многие годы сидит рядом с супругами. Перед началом службы он достаёт для пары из кармана освежитель рта – горошек «бон-бон». Не желая оставаться в долгу, жена ныряет рукой в дорогой клатч и достаёт дорогую конфету. Улыбаясь, старик долго изучает этикетку, выставляет большой палец и с возгласом «О-о-о!» блаженно кладёт её в рот.

Одинокая старость выпрашивает внимание по-детски.

Слёзы зависти

У соседки Берты – старая электроплита, у Мины – со стеклокерамическим покрытием. Увидев плиту Мины, Берта заплакала: «Твоя плита экономит электроэнергию и легко моется!»

Что делать?..

В Сингапуре на улицах города принято не плеваться. А что делать тем, кто не может не плеваться?..

Тоном собственника

По центру Берлина идёт китаянка с мужчиной.

– Нам сюда, – произносит Она на чисто русском языке.

– Откуда ты знаешь? – удивляется Он.

– Это мой район! – прозвучало тоном собственника.

(Мини-тюри на литературные темы)

Грамоте выучились – пишут…

В купе плацкартного вагона разговор зашёл о литературе. Говорливый Алексей недовольно зажестикулировал:

– Писа-атели!.. Пи-ишут, пи-ишут, а читать нечего.

– А вы кого читали?

– Книга какая-то попалась. Прочитал листа два – ничего не понял. Пишут… О чём пишут и сами не знают. Грамоте выучились…

Читают второе столетие

– Г-мм, – недобро усмехнулся он, – написал рассказик и писателем себя называет. Вот моего отца-писателя знала вся страна, но он называл себя «автор».

«Нам не дано предугадать»… «Автора» не помнят, а «рассказик» охотно читают второе столетие.

Кровожадные вожди…

– Дедушка, нам сегодня учительница рассказывала про Гёте. Он поэт.

– И?..

– Я сказала, что и ты поэт.

– И?..

– Она сказала, что российский немец в Германии должен писать на немецком.

– Дура она, твоя учительница.

– Завтра я ей это скажу.

Дед обнял внучку, помолчал, вздохнул:

– Не говори – обидится. И не поймёт.

– Учительница и не поймёт, что «дура»?

– Милая моя, говорить на русском российским немцам велели кровожадные «вожди». Немцы выучили русский и забыли немецкий. Если мои стихи на русском не хочет знать Германия, значит кровожадные «вожди» есть и в этой стране. Поняла?

– Поняла.

– А учительница поймёт?

– Не знаю. А стихи… Вот выучусь и переведу их.

Иванова знали в заграницах

Редактор обратился к дочери известного литератора:

– В этом номере хотим поставить стихи вашего отца.

– Стихи отца – ря-ядом с Ивановым?.. Ни за что!

Прошли годы. Известного литератора никто не читал и никто не знал – Иванова читали и знали в заграницах.

В мусор

Его романы помнят по количеству – тридцать. Вдова после его смерти выбросила рукописи в мусор…

Умный я, понимаешь?

– Дед, и чего ты всё пишешь?

– Умный я, понимаешь? Не напишу – умрёт всё со мной.

Внуку тоже захотелось быть умным – начал конспектировать лекции.

Только себя

Других не читал – только себя. С годами писал он всё хуже…