Мой удел
Мой удел
* * *
Сколько дров наломал от Читы до Перми,
Что в имБерии вышло бы боком…
И такое желание хлопнуть дверьми!
Только нет ни дверей и ни окон.
Ни крыльца, ни избы, чтобы вынести сор.
Ничего из того, чему сбыться.
Но воскресну с тобой для любви и для ссор
Перед тем, как в тебе раствориться.
Был и клят я, и мят, до беспамятства бит,
Не рождён для житухи красивей.
Но не плюнул в колодец, непонят, забыт.
Ведь колодец-то – мати Россия…
* * *
К весне мы болеть перестанем,
Припомним, как пахнет трава.
И звуки в отвыкшей гортани
С трудом превратятся в слова.
К весне я раздумал подохнуть
И кануть в назначенный ад.
Обсохну, ослепну, оглохну
И в рай угожу наугад.
Поскольку меж адом и раем
Существенной разницы нет,
Живу в пятизвёздном сарае,
Вкушаю фастфудный обед.
Ни звёзд, ни чинов, не хватаю
Понеже не вижу ни зги.
О, Русь моя, мати святая!
Куда подевались враги!
И где мой прилежный читатель –
Седой офицер КГБ?
Ценитель теперь – обыватель –
Фанат блатняка и «Любэ».
Идёт оглупление жизни;
Наплыв отморозков из зон.
И слух простодушной Отчизны
Насилует пошлый шансон.
* * *
Бабочка – грустная шутка Творца,
Что отдыхал после гнева и грома.
Нету в ней веса – почти невесома,
Жизнь её длится четыре часа.
Ей не нужны ни еда, ни вода –
Век свой прожить, не питаясь, умеет.
Хочет нектара испить иногда,
Только для этого рта не имеет.
Сказано кем-то: «На птичьих правах».
Бабочке «птичьи права» и не снились.
Боже, страшна Твоя грозная милость!
Ветер шевелит хитиновый прах…
А ведь порхала! Теперь и взглянуть
Не на что. Крылышки – мусор румяный.
Дух её, прежде чем тронуться в путь,
Замер в испуге над ней, безымянной.
Не было б зим – не ценилась весна,
Краткая, яркая – с бабочкой сёстры.
Жизнь, просто жизнь безнадёжно пресна.
Смерть её делает терпкой и острой.
* * *
Застарелая беда:
Самого в себе копанье,
Самого в себе блужданье –
Нет бесплоднее труда.
Перепахана душа
В тщетных поисках ответа.
Жить решаешь, не греша,
Но грешишь с лихвой при этом.
С осознанием грехов
Полегчает не на много.
Написание стихов –
Это исповедь пред Богом.
Докричусь ли до Него
Я в моём косноязычье,
Не умея ничего,
Кроме трели этой птичьей?
* * *
Меня никто не понимает,
Сыра-земля не принимает,
И присным я поднадоел,
Слепец, оставшийся вне дел.
Вне попеченья государства.
Одна надежда – Божье Царство,
Хоть я его не заслужил,
Блуждая в этом море лжи.
В Совдепе заработав кукиш,
Что власти пенсией зовут,
Что, раб, на этот кукиш купишь?
Ярмо, узду, или хомут?
Но Богу я зачем-то нужен,
Косноязык, нелеп, недужен…
Не для того ль, чтоб мой удел,
Остановил ваш беспредел?
* * *
Я буду резок, буду краток,
Поскольку времени в обрез.
Один у смертного порядок:
Родился – мучился, исчез.
Сыграл, как говорится, в ящик,
Пополнил бездыханный строй,
Неважно, член руководящий,
Бродяга нищий иль герой.
Немногим Бог даёт отсрочку,
Хоть Пушкин будь ты, хоть дурак,
Один схлопочет в бок заточку,
Других сожрёт проклятый рак.
Все станем рано или поздно
Добычей пасти земляной,
Палач и жертва, деспот Грозный –
Всему там имя – перегной.
Я жил в преодоленье страха.
Эпоха жуткая была.
Но жизнь, встающая из праха,
Среди расстрельных ям цвела.
* * *
Протуберанцами зари
Роняя перья, пух и кровь,
В жестоких схватках глухари
Платили жизнью за любовь.
А в десяти шагах от них
Глухарок женский коллектив
Из чащи сонно наблюдал,
Как глухаря глухарь клевал.
Самцы сражаются за самок –
Красоток первых среди птиц.
Как жаль, что их, прекрасных самых,
Ждут когти волка и лисиц.
Грызня за самок – это мы,
Питомцы первобытной тьмы.
По сути, те же глухари.
Уйми нас, Бог, и примири.
* * *
Если прожита жизнь в неволе,
Значит, здесь не в чести любовь.
Я бы стиснул зубы от боли,
Только нет у меня зубов.
И утратил зренье к тому же,
Уходя от беды без дорог.
Всё оставил сибирской стуже.
Оттого и скорбен итог.
От того и печальны строки,
Что глазами их не прочту.
И всплывут то братские стройки,
То конвой в ледяном порту.
А вчера хоронил я друга,
С кем сплавлялись по Чусовой.
И пропела Сибирская вьюга
Нам обоим «За упокой…».
* * *
Владыка мира Пью-сам-чай
Вчера казнил неверных жён,
Изобличённых невзначай,
Чем был изрядно раздражён.
Затем великий Пью-сам-чай
Развеял скуку и печаль
На женской половине
В объятиях рабыни.
Декларативно говоря,
Забот по горло у царя:
Следить, чтоб рис не жрали зря,
Пить чай, согласно чину.
(Не зря он звался Пью-сам-чай)
Пей дар целебный, не скучай!
Достойно жизнь и смерть встречай
И отдалишь кончину.
* * *
Уходит тот, кто стал не нужен.
И я ушёл бы, да не мог.
Из лажи, лжи, не зряч к тому же,
Ни лиц не видя, ни дорог.
Ушёл бы, убежал, уехал,
Да не пускает слепота.
С ужасной этою помехой
Душа во мраке заперта.
Ни лиц вокруг, ни очертаний;
Безвиден скорбный мир слепца,
В котором чуткими перстами
Ловлю я импульсы Творца.
Молитесь, братья, о красивых,
Кто глубже всех в грехах погряз,
Но паче о слепцах России,
Путь к Богу ищущих без глаз.
г. Москва