Журнальный мир

НАШ ВЕК

Столетье сплавилось в журнале

По всем статьям в единый стаж.

И строчки — из цветов и стали

Сплелись в бессмертный репортаж.

Быть может, кто-то и уловит

В словах несовременный тон;

Пусть не смеется, не злословит,

То — музыка его времен.

Той музыке он без остатка

Все силы отдавать был рад.

Его дворцом была палатка,

Его иконой — Сталинград.

Та музыка подобна коду

Величья родины его,

Где Космос гимны пел народу

Устами Бога самого…

И если небо нынче спросит:

В разведку с кем пойти готов?

Пойдет не с теми, кто поносит

Предательски своих Отцов.

Не с тем плутом и ренегатом,

Кто смел историю чернить,

И за серебреник Пилату

И Ироду горазд служить…

Разносит ветер пересуды,

Народ на краски скор и лих.

Блуждают по миру иуды —

Веревки с мылом нет на них…

Но сгинет тьма! Тому порукой —

Планету разбудивший век

И, закаленный крестной мукой,

От сна восставший Человек.

ДЕРЕВНЯ

В содомии с бездушными масками

Не заметил, как время прошло.

Утомленный вконец телесказками,

Из столицы махнул я в село.

Колыбель ты моя неоглядная,

Разметались глаза вдаль и вширь.

Где гуляла гармонь однорядная,

Там в крестах, как в колючках, пустырь.

Величался колхоз «Красным пахарем».

Колосились под солнцем овсы.

Городским ловеласам и хахалям

Мы не раз утирали носы.

Выпекались тут хлебы душистые

И парное текло молоко.

Хороводы девчат голосистые

Опьяняли — светло и легко.

Где красавицы наши колхозные?

Ни доярок теперь, ни коров.

Повилика ест кучи навозные.

Воронье — на костях тракторов.

Кои лета уж травы некошены,

И в руинах дворцы для скота,

И дороги, и пашни заброшены,

И кругом — нищета, нищета!..

В содомии с бездушными масками

Не заметил, как солнце зашло.

Утомленный вконец телесказками,

На коленях молюсь за село.

ИЗМЕНА

Итак, все скомкано, все смято.

Они явились тут и там.

Что было дорого и свято,

Отброшено ко всем чертям.

Смотрю на компас, он как прежде

Упрямо кажет: север — юг.

И мне, советскому невежде,

Не верится в измену — вдруг.

Сжимаю пистолет — заряжен.

В кого пальнуть: в него, в себя?

Вопрос фемидой не отлажен,

И я всплакнул, врага любя…

Утихнет боль. Уйдет смятенье.

Моя Россия, я — с тобой.

Я верю, чудо возрожденья

Тебе означено судьбой!

РАЗРУШЕНИЕ

(по версии ветерана)

Союзу трудно было. Как Христос

Он людям веру в будущее нес,

Страдал, боролся, звал вперед, покуда…

(Где сад шумел, теперь обломков груда).

Роптали изумленные народы,

Россию бил озноб у алтаря,

На десять лет она вместо свободы

Попала в плен бедового царя.

И если, внук, услышишь ты когда-то:

«Им не удался социальный рай…»

Да, это так. Но почему, ты знай:

Чем выше Храм — коварней геростраты.

СЕРДЦЕБИЕНИЕ

Что за дивное диво — поэзия…

Для кого-то — любовь и печаль.

Для кого-то — хожденье по лезвию,

Когда жизни постылой не жаль.

Те ликуют: Икары могучие

Разметали простор голубой.

Те взволнованы: слезы горючие

Льются тайно над чьей-то бедой.

Ну а этот, со взором пылающим,

Суждено ему в бездну упасть.

И откроется всем умирающим:

Выше смерти — безумная страсть.

Время съест пирамиды и мумии,

Все сокроет туманом и мглой.

Но высокие звезды безумия

Будут вечно светить над землей.

Пусть в миру — кутерьма и распутица.

Погоди, не спеши ты к реке,

Все увидит, поймет и заступится

Муза мудрая с кружкой в руке;

И обнимет как облако нежное,

Унесет в синеокую даль,

И прольется, как радость безбрежная,

Смоет с сердца тоску и печаль…

Разве есть у кого-то сомнение,

Что поэзия — ритмы, стихи —

Человечества сердцебиение,

Где божественны даже грехи?..

ТАЙНЫ СОНЕТА

Улыбкой легкой светится названье.

Классическая форма, что хрусталь.

Но главное, конечно, содержанье:

Приподними, красавица, вуаль.

Тут все слилось в единое дыханье.

Что ни строка — восторг или печаль.

И радость встреч, и горечь расставанья,

И взгляд, зовущий в розовую даль.

Сюда стихи приходят не от скуки.

Смотрите, как пульсирует в них кровь:

Им автор поверяет свои муки…

Прекрасны тут коварство и любовь,

И поцелуй — как высшая награда.

Скажите, а чего еще вам надо?..