На перекате

На перекате

Рассказ

Похожий на цыгана пожилой кадровик проверял документы молча и так придирчиво, будто задался целью во что бы то ни стало уличить их владельца в криминале. А документов было всего три: серпастый, молоткастый советский паспорт, военный билет и медицинская справка из поликлиники водников о том, что Бояркин Константин Родионович, двадцати двух лет от роду, практически здоров и для работы на речном флоте годен.

Значит, говоришь, завалил приемные экзамены в институт? — наконец спросил кадровик, перелистывая военный билет в третий раз.

Завалил.

На чем срезался?

На дробях. Нутром чувствовал, что ноль пять да ноль пять будет литр, а сказать постеснялся, — съерничал Костя.

Кадровик подозрительным взглядом смерил Костину фигуру:

Выпиваешь?

Очень редко.

Зачем о литре упомянул?

Анекдот такой есть.

Анекдотами девушкам мозги пудри, а мне голову не морочь. В военном билете у тебя указана контузия. От чего?..

Про остров Даманский слышали?

Слыхал о стычке с китайцами.

Вот там меня и кувыркнуло вместе с бронетранспортером.

Теперь здоров? Голова как?

Как видите, на месте. В медсправке ведь написано…

Справку можно сделать липовую. И другие документы можно сварганить как настоящие. В местах лишения свободы, случайно, не был?

Не успел. Десять лет в школе учился, четыре года на армейской службе. Считайте сами…

Давай подсчитаем вместе. Срок службы в Советской армии — два года. У тебя — четыре. Почему?

Отлежавшись после Даманского в госпитале, я остался на сверхсрочную, чтобы деньжат подкопить. — Костя не вытерпел: — Вы так дотошно копаетесь, словно мне предстоит работать не бакенщиком, а министром.

Что значит «копаюсь»?.. Проявляю бдительность. Весной нынче одного типа вроде бы с чистыми документами принял, а он, субчик-голубчик, на поверку оказался беглым каторжником.

Убежал с царской каторги и до сих пор бегает? — притворно удивился Костя.

Почему с царской? — не уловил иронии кадровик. — Наш зэк, советский. Из восьми лет за убийство три года не досидел. Из лагеря строгого режима умудрился улизнуть. Так же вот, как ты, попросился бакенщиком куда-нибудь подальше от людских глаз. Направил его на перекат Дикий. Два месяца проработал и сгинул. Заявили в милицию. Угрозыск стал расследовать и установил лишь, что он беглый. А дальше непонятно: то ли утонул беглец, то ли в другое место тягу дал. Признайся откровенно: тебя какая беда заставляет в медвежий угол забиваться?

Никакой беды нет.

Ну как же так… Обычно молодые парни рвутся в плавсостав. Романтика дальних рейсов их увлекает.

Я на военной службе романтики хлебнул. В глуши условия лучше для подготовки в институт.

Еще один заход хочешь сделать?

Хочу.

Не обманываешь?

Нет.

На перекат Дикий согласен? — внезапно спросил кадровик.

Это где «каторжник» сгинул?

Ну.

Согласен куда угодно, только бы от городской суеты подальше.

Ну, если так, слушай внимательно и запоминай. Старшим бакенщиком на перекате больше тридцати лет служит Тазарачев Ерофей Кузьмич. Ему будешь подчиняться беспрекословно. Человек он строгий, выпивох не любит. Так что гляди за воротник не закладывай.

Костя улыбнулся:

Медведи водкой не торгуют. Где ее там взять?

Свинья везде грязи найдет, — буркнул кадровик и продолжил: — Еще на Диком сейчас работает инженер-гидролог Стебелев. С ним познакомишься на месте. По нашему ведомству он не числится, потому характеризовать его не буду…

* * *

На следующий день, после оформления в отделе кадров технического участка водных путей, Костя Бояркин уже плыл на стареньком путейском пароходике «Пионер» куда-то к черту на кулички, в верховье таежной реки, где затерялся, судя по названию, необузданный перекат Дикий. Река петляла поворотами, и казалось, что пароходик вот-вот расшибется о берег или врежется в непроходимый завал бурелома. Изредка навстречу попадались небольшие теплоходы-буксировщики. За ними на длинных тросах тянулись неповоротливые плоты. Еще издали теплоходы завывали сиреной и белым флагом-отмашкой показывали «Пионеру», с какой стороны от них можно проплыть. Пароходик отвечал сиплым гудочком, тоже махал флажком и сразу сбавлял и без того неторопливый бег, чтобы взбиваемые пароходными колесами волны не повредили в плоту перевязанные проволокой пучки бревен. Разминувшись с плотоводом, «Пионер» вновь ускорял ход. Колесные плицы начинали молотить по воде часто-часто.

Облокотившись на поручни, Костя прислушивался к стуку плиц, и чудилось, будто они отчетливо выговаривают: «Куда едешь, чудак? Куда едешь, чудак?.. Загнешься здесь, загнешься здесь…» Хотя Бояркин и сказал кадровику, что никакой беды у него нет, на самом же деле беда была. И беда очень большая. В один недобрый день Костя враз убедился в двух расхожих истинах: что справедливости нет и… что сердце красавицы склонно к измене. Начиналось вроде бы все хорошо, а кончилось — хуже некуда.

В том, что непременно поступит в Институт инженеров водного транспорта, у Кости не возникало ни малейшего сомнения. Во-первых, после армии он добросовестно проштудировал школьную программу. Во-вторых, в конкурсном отборе по сравнению со вчерашними школьниками-абитуриентами у него было явное преимущество: четыре напряженных армейских года и честно заслуженная в даманских событиях медаль «За отвагу». Экзамены Костя сдавал уверенно на четверки. Лишь на самом последнем, по физике, можно сказать, из-за собственной промашки схлопотал трояк.

Подвела его вскружившая голову слепая любовь к Ларисе Званцевой — бойкой красивой девушке, с которой сдавал экзамены в одном потоке. Когда Костя прочитал экзаменационный билет, сердце стукнуло от радости. Вопросы в билете были простые. Оставалось решить пустяковую задачку. «А жизнь и впрямь прекрасна и удивительна!» — бодро подумал Костя, усаживаясь за стол для подготовки рядом с Ларисой. Званцева нервно кусала губы. Из ее подкрашенных темных глаз, казалось, готовы брызнуть слезы. «Не могу решить задачу», — написала она на листке. «Условие?» — лаконично черкнул Костя. Лариса торопливо застрочила авторучкой. Через несколько минут Костя незаметно для экзаменатора пододвинул ей листок с решением. Девушка признательно посмотрела на своего спасителя и так благодарно опустила длинные ресницы, что Костя почувствовал себя настоящим рыцарем.

Чья из вас, молодые люди, очередь отвечать? — внезапно спросил экзаменатор.

Званцева торопливо поправила прическу, быстро поднялась из-за стола и, одернув модную укороченную юбку, застучала каблучками-гвоздиками к доске. Забыв о своем билете, Костя словно зачарованный слушал ее бойкий ответ. Опомнился он лишь после того, как Лариса, получив пятерку, радостно выбежала из аудитории. Времени на решение собственной задачи у Кости не осталось… Для зачисления в институт ему не хватило единственного балла.

Окончательно добило в этот день Костю предательство Званцевой. Рассыпавшись перед ним в благодарностях за выручку на экзамене, Лариса вечером отправилась в ресторан обмывать успех с братьями-близнецами Марсовыми. Пухлощекие удалые ребята повадками, одеждой и круглыми, всегда улыбающимися лицами походили друг на друга как две капли воды. Одного Марсова звали Игорь, другого — Олег, но кто из них был кто, безошибочно разбирались только сами братишки. Костя жил с Марсовыми в одной комнате институтского общежития и первое время изумлялся их бесшабашности. Компанейские близнецы сорили деньгами направо и налево, напропалую кутили с легкомысленными девицами, никогда не заглядывали в учебники, а на экзаменах всегда получали хорошие оценки.

Однажды Костя поинтересовался у одного из братьев, каким хитрым способом им удается охмурять экзаменаторов, и без лукавства получил откровенный ответ:

Они все опутаны неводом папиного авторитета.

Как же вы будете в институте учиться?

Так же, как экзамены сдаем. У папы авторитета хватит, — не моргнув глазом ответил братишка.

Марсов-папа был капитаном-директором известной на всю страну краболовной флотилии. Судя по поведению отпрысков, у него хватало не только авторитета, но и денег. Оттого что Лариса ушла в компанию таких вот оболтусов, Костя весь вечер не находил себе места. Успокоился он как-то внезапно, остановившись в вестибюле общежития у небольшого плаката, на который раньше не обращал внимания. «Управление речных путей приглашает юношей, отслуживших в армии, на работу бакенщиками. Подробности в отделе кадров». Постояв, Костя подкинул на ладони полтинник и, убедившись, что он упал орлом, принял решение…

«Куда едешь, чудак? Куда едешь, чудак?» — отстукивали пароходные плицы. У остановочных постов «Пионер» причаливал к берегу. На его палубу поднимались бакенщики. Немногословные, они здоровались за руку с пожилым капитаном и втискивались в узкий кубрик плавмагазина. Покупали в основном сахар, макароны, пшенную крупу да дешевые консервы типа «Мелкий частик в томатном соусе». Пока пароход стоял у берега, из его радиолокатора, укрепленного на мачте, хрипела бравурная музыка, а пароходный радист в великоватой для его щуплой фигуры тельняшке скучающе смотрел из радиорубки в окно. Подбородок его был перевязан платком, концы которого торчали на макушке смешными заячьими ушами.

Бравурный хрип настолько надоел Косте, что в последний день своего пути он не сдержался и сказал радисту:

Слушай, старик, останови дурацкую шарманку!

Радист посмотрел на Костю мутными немигающими глазами.

Ну что уставился? — улыбнулся Костя.

Вспоминаю, где мы с тобой встречались.

В Рио-де-Жанейро.

Не шути…

Если без шуток, то в вытрезвителе.

Брось… Ты в прошлом году в Одесскую мореходку не поступал?

Нет, нынче в водный институт не проскочил.

По состоянию здоровья?

По глупости.

А-а-а, — многозначительно протянул радист. — А я прошлый год в мореходку хотел поступить. Забраковали по здоровью. С крутого бодуна, дурак, на медкомиссию приперся.

Меньше пить надо, — опять улыбнулся Костя.

Не смейся. Зубы лечу. — Радист болезненно поморщился и вдруг сказал: — Ты мне нравишься. Пошли в каюту.

Пойдем, — согласился Костя.

Едва захлопнулась каютная дверь, радист сбросил с головы повязку и, подмигнув, объяснил:

Маскируюсь от капитана. Такой кержак — жуть! Не пьет, не курит и с женой давно уже ничего не делает. Команду в кулаке зажал. Один я не нарушаю флотских традиций.

Тебя как зовут? — присаживаясь у стола на табуретку, спросил Костя.

Жорой.

Так вот, Жора, разве в одной пьянке флотские традиции?

Традиций много, но в данных условиях от тоски мне доступна одна. Я слыхал, ты на перекате Диком собираешься работать?

Собираюсь.

Не завидую. Тазарачев там… Кержак — хуже нашего кэпа. Спиртного запаха старый мухомор нутром не переваривает. По-моему, из-за выпивки недавно он своего помощника укокошил и труп то ли в реку сплавил, то ли зарыл так, что днем с огнем не найти. — Радист сел на койку. — А чтобы оправдаться, Тазарачев придумал сказочку про белого бычка. Мол, уплыл помощник утром на моторке гасить на перекате сигнальные огни и не вернулся. Пустую мотолодку обнаружили плотоводы между перекатом и поселком сплавщиков Притулино. Это на много километров выше переката. Участковый милиционер с ног сбился, а никаких концов отыскать не может.

Тут разве есть участковые? — удивился Костя.

Есть один младший лейтенант на триста верст. В Притулине живет. Здоровый парнюга, вроде тебя, но в следственном деле, по-моему, он дуб дубом.

А что за инженер на Диком работает?

Вадим Стебелев. Тоже здоровый бугай, лет тридцати. Предыдущим рейсом мы привезли его на перекат. Кажется, из КГБ или областного уголовного розыска подослан к Тазарачеву, чтобы присмотреться и расколоть старика по загадочному убийству. Понял, друг, с какой темной компашкой тебе предстоит общаться? — Радист достал из тумбочки два стакана, поправил на столе газету с наломанными от буханки кусками хлеба. После этого запустил руку под койку и, вытащив оттуда начатую поллитровку, спросил: — По сто грамм на душу населения примем?

Наливай! — ответил Костя.

Теплая водка обожгла горло, противной дрожью передернула плечи. Радист тянул свой стакан медленно, через зубы. Выпив, долго морщился и занюхивал хлебной корочкой.

Костя засмеялся:

И охота тебе так мучиться?

Эх, друг! Об чем спрашиваешь? Не могу забыть Одессу-маму. Ты знаешь, шо такое Одесса?

Говорят, что там бывала королева из Непала?

В Одессе все выдающиеся люди побывали. Там некогда гулял и я.

Радист мечтательно закрыл глаза и вдруг с одесским акцентом запел:

 

Багрицкий Эдик тоже одессит,

Он здесь писал свои стихотворенья.

А Саша Пушкин тем и знаменит,

Что увидал здесь чудное мгновенье…

 

Костя хлопнул в ладоши:

Браво!

Дальше слова забыл, — с огорчением сказал радист и посмотрел на Костю тоскливым взглядом. — Одесса — город моей мечты. А здесь что? Темный лес, тайга густая, раскудря-кудря-кудря… Зря ты, друг, на Дикий едешь. Не видать тебе там счастья. Поверь знающему человеку, сматывайся оттуда с первой же оказией. Хочешь, на будущий год поедем вместе в Одесскую мореходку поступать? В дальние заграничные плавания будем ходить. В бананово-лимонном Сингапуре погуляем…

Костя слушал краем уха, совершенно не вникая в смысл. Думы его были далеко-далеко, там, где осталась Лариса Званцева — несостоявшаяся любовь и виновница его провала на вступительных.

На прощанье наливай бокалы! — неожиданно затянул во все горло радист.

Костя, вздрогнув, остановил певца:

Погоди орать. Еще бутылку можешь сообразить?

Могу! — Радист сунул руку под койку. — У меня тут в заначке пол-ящика стоит…

* * *

Проснулся Костя с головной болью. Сильно хотелось пить. Необычная тишина, казалось, давила виски. Не слышно было стука колесных плиц, не вздыхала с присвистом старенькая пароходная машина. Не открывая глаз, стал припоминать вчерашние события. Пьяный радист «Пионера», его тоскливый взгляд и хрипловатый говорок: «Тазарачев там… кержак — хуже нашего кэпа… недавно помощника укокошил и то ли в реку сплавил, то ли зарыл… Стебелев, кажется, из КГБ или уголовного розыска… Зря ты на Дикий едешь. Не видать тебе там счастья… Темный лес, тайга… А Одесса — город мечты…»

Осторожно повернувшись набок, Костя огляделся: три металлические койки, в углу печь, два подслеповатых окна в разных стенах, за окном тайга — темная, неприветливая. У одного из окон — стол. Склонившись над ним, незнакомый рослый парень в белой рубахе с засученными до локтей рукавами то ли что-то чертил, то ли рисовал на большом листе ватмана. При Костином движении парень повернулся, и Костя увидел его лицо: высокий лоб, наполовину прикрытый прядью вьющихся волос, резко очерченный крупный подбородок, голубые со смешинкой глаза.

Проснулся, флибустьер? — улыбнувшись, спросил он. — Головушка, наверное, трещит по всем швам, а?

Почему флибустьер?

Так вчера отрекомендовался. — Видимо, вспомнив что-то смешное, парень расхохотался. — Крепко тебя на «Пионере» укачало. Чуть было свой рюкзачок на пароходе не оставил. «Бригантину» исполнял таким звучным ревом, что всех медведей поблизости распугал.

Переборщил без закуски, дурак, — поднимаясь, сказал Костя и поморщился. — Добрался до бесплатного…

Хорошо, что Ерофея Кузьмича дома не было. Он бы тебя дальше на «Пионере» отправил.

Это Тазарачев, что ли?

Да.

Правда, что старик своего помощника убил?

Ага, — быстро ответил парень. — И мясо отвез в Притулино. Там продал в чайную кавказцам, для шашлыков.

Не смеши. Сегодня мне не до смеха.

Каков вопрос, таков и ответ. — Парень протянул Косте загоревшую руку. — Давай знакомиться по-настоящему. Вадим Стебелев.

Костя тоже назвал свое имя и фамилию, отметив про себя, что не может найти в Стебелеве ничего от того образа, который сложился со слов радиста. Ни к селу ни к городу спросил:

Ты правда из КГБ? Или из уголовного розыска?

Бери выше! Из американской службы ФБР.

Серьезно говорить можешь?

Могу, когда мне задают серьезные вопросы.

Я, выходит, чепуху мелю?

Тебе виднее: то ли мелешь, то ли плетешь. — Стебелев улыбнулся. — Душа, наверное, горит?

Пылает, — признался Костя. — Холодненького кваску бы сейчас…

Заквашенного на ячмене березового сока из погреба принести?

Если не трудно, принеси.

Запотевшую литровую банку резкого, как газировка, и холодного, словно лед, березовика Костя осушил с короткой передышкой в два приема. Почувствовав облегчение, спросил Стебелева:

А где Тазарачев?

Вчера утром на попутном плотоводе уехал в Притулино к участковому милиции. Заплели злые языки детективную историю, теперь Ерофею Кузьмичу приходится писать объяснительные да показания на допросах давать.

Выходит, какая-то соль есть в этой истории?

Ничего нет. Беглый заключенный, чувствуя, что засветился, сменил, так сказать, место жительства и работы. Перед этим, разумеется, чтобы замести следы, имитировал несчастный случай, будто опрокинулся с мотолодки и утонул…

Глуповато начавшийся разговор перешел в рассудительную беседу, и Костя сделал вывод, что Вадим Стебелев вполне нормальный мужик. Да и Тазарачев, как выяснилось вечером, оказался совсем не страшным «кержаком». Могучей фигурой и окладистой, чуть не до пояса, белой бородой старик скорее напоминал былинного Микулу Селяниновича, чем старообрядца. Из Притулина он вернулся на попутной почтовой карете в конце дня.

Прочитав показанное Костей направление отдела кадров техучастка, нестрого спросил:

Долго ли, Константин, намерен у нас задержаться?

До будущего лета, когда приемные экзамены в институтах начнутся, — ответил Костя.

Ну что ж… Думаю, за год мы не надоедим друг другу.

Во время ужина Стебелев поинтересовался у старика:

Что, Ерофей Кузьмич, от тебя хотел узнать участковый?

Тазарачев усмехнулся в бороду:

Я так понял, что он и сам не знает, чего хочет. В одно, видишь ли, время с Горицветовым пропал безвестно мастер Усть-Лайского сплавного участка Борис Остарков. Молодой тверезый мужик. Жена его, рыжая горластая толстуха, в притулинской чайной поварихой работает. Теперь вот осталась с двумя малолетними пацанами.

А ты здесь с какого припеку?

Ни с какого. Участковый больше часу допытывался у меня в том смысле, мол, был ли Горицветов знаком с Остарковым и не приезжал ли Остарков на наш перекат ловить стерлядку. Я неплохо знал Бориса. Рыбалил он заядло. Дюралевую лодку имел с двумя «Вихрями». Гонял на ней по реке как сумасшедший. В прошлом году часто сюда на стерляжьи пески наведывался. А нынче ни разу не заглянул. Возле Усть-Лайского яра Борис на язей напал. Там по весне баржа с пшеницей затонула, проломив днище об карчу. Через неделю ее подняли, но зерна в реке много осталось. Понятно, на пшеничке рыба прикормилась, и теперь язи клюют на любой крючок видимо-невидимо. Ну а Горицветов за время пребывания на перекате ни разу рыболовецкую снасть в руки не брал. Так что на рыбалке они познакомиться не могли.

Кто это — Горицветов? — вмешался в разговор Костя.

Под такой фамилией обосновался у меня беглый уголовник. На самом же деле, как после разобрались, настоящий Горицветов жил в Томске. Летом прошлого года его ограбили и убили.

Отчего этот уголовник опять в бега ударился?

Тазарачев отхлебнул из алюминиевой кружки несколько глотков крепко заваренного чая.

Недоброе я приметил с первых дней, как он тут появился. Только, бывало, причалит к берегу «Пионер» либо порожний плотовод, так моему помощнику сразу надо отлучиться от поста. «С чего бы это, — подумалось мне, — мужик посторонних людей избегает?» Дальше — больше, еще одно подозрение возникло. По субботам я имею привычку попариться в баньке. Банька хотя и тесноватая, но двоим в ней вполне можно развернуться. Говорю мужику, дескать, айда вместе мыться, похлещешь березовым веничком мою стариковскую спину. А мужик опять в кусты. Мол, извини, Ерофей Кузьмич, не могу терпеть банного жару. Иди один, а я ополоснусь, когда немного поостынет. Любопытно мне стало: что ж это за мытье в остывшей бане? Как-то заглянул в банное оконце и диву дался: тело-то у моего помощника сплошь расписано тюремными наколками! Чего только там не было… И портрет Сталина, и русалки, и кресты, и непристойные надписи, как в запущенном вокзальном туалете. С неделю я молчал. Потом все ж таки не вытерпел и спросил: «В какой это тюряге, мил человек, тебя так густо разрисовали?» Он лицом вроде передернулся и бестолково стал объясняться, что, дескать, в тюрьме не сидел, а наколки — дурость военного детства, когда беспризорничал. Вечерком так вот поговорили, вроде бы мирно, а утром он пропал вместе с мотолодкой. Потом вскоре лодку обнаружили перевернутой возле Усть-Лайского лесоплотбища. Пришлось мне полную неделю лодочный движок чинить. Горицветов же… или как его там звали-величали на самом деле, не ведаю, с той поры будто в воду канул.

Может, он и впрямь утонул? — высказал предположение Костя.

Возможно, конечно. Закавыка в том, что вместо переката, где надо было погасить огни, помощничек мой отправился в противоположную сторону, к Притулину. Теперь вот участковый ломает голову: то ли он доплыл туда и отпустил лодку самосплавом по реке, то ли оборвал свой путь в Усть-Лае?

* * *

Так началась Костина жизнь на Диком. Работа была несложной и даже в какой-то степени интересной. По вечерам они с Тазарачевым проплывали на мотолодке по всему участку и включали на ночь сигнальные огни, а по утрам, едва занимался рассвет, выключали. Обычно Костя сидел за рулем, и ощущение, что он управляет хотя и маленьким, но судном, доставляло удовольствие.

В середине дня занимались промерами переката. На этот раз с Костей ехал Стебелев. Устроившись на носу мотолодки, Вадим опускал в воду полосатый шест-наметку и результаты замеров записывал в блокнот. Иногда Стебелев заставлял Костю крутить моторку почти на одном месте, делая все новые и новые замеры. Вернувшись на пост, он садился за свои чертежи и начинал что-то «колдовать».

Каждый день через перекат проплывали плоты. На подходе к обстановочному посту теплоходы издали завывали сиреной. Услышав подходной сигнал, Тазарачев или Стебелев выезжали на мотолодке навстречу плотоводу и возвращались только тогда, когда плот миновал перекат. Вверх по реке теплоходы бежали порожнем. Некоторые из них причаливали возле постовой избушки, чтобы раздобыть свежей рыбы или подоспевших кедровых орехов. Денег за свой товар Тазарачев с капитанов не брал. Старался обменять его на дизельное топливо для мотолодки, у которой небольшой теплоходный движок «Болиндер» работал на солярке. Все капитаны, как приметил Костя, Ерофея Кузьмича уважали, а молодые даже побаивались.

Ты, Валентин, почему прошлым рейсом у меня не остановился? — спрашивал Тазарачев высокого красавца в лихо сдвинутой набекрень капитанской фуражке. — Я по твоему заказу стерлядок наловил, а ты прошмыгнул мимо и гудочка для приветствия старику не подал.

Торопился за плотом, Кузьмич, — отвечал тот, доставая из кармана коробку «Казбека».

Торопился? А мне, старому пню, показалось, что твой теплоходик вихлял по фарватеру, будто пьяный мужик по узкой улочке.

Да ну уж… — смущался капитан. — Всего-то распили красненькую на троих.

Здорово же ты, Валя, ослаб! Раньше, помню, после беленькой на одного уверенно за штурвалом держался.

Капитан, затягиваясь папиросой, опускал глаза:

Был грех, Ерофей Кузьмич. Слово даю, последний раз.

А мне-то что, — прикидывался равнодушным Тазарачев. — Наломаешь дров — сам отсиживать за решеткой будешь…

Однажды Костя с Вадимом определяли направление течения на перекате. Стебелев, пересекая реку на моторке, выбрасывал за борт вырезанные из сосновой коры поплавки, а Костя, устроившись на берегу с теодолитом, засекал каждый поплавок и наносил его маленьким кружочком на составленном Стебелевым плане. Поплавки сначала держались на одинаковом расстоянии друг от друга, но чем дальше течение несло их по реке, тем больше они путались между собой. Одни быстро выплывали на середину реки и, подхваченные стрежнем, устремлялись вперед. Другие медленно кружили в заводях, тыкались туда-сюда и застревали в прибрежных водорослях.

«Вот и люди так, — с внезапной тоской подумал Костя. — Кто-то сразу выбивается на жизненный стрежень, а кто-то всю жизнь из засасывающего омута вырваться не может».

Когда Стебелев, причалив мотолодку, подошел к плану и стал рассматривать нанесенные на нем кружочки, Костя внезапно спросил:

Вадим, скажи откровенно: кто ты на самом деле?

Инженер-гидролог, — не отрывая взгляда от плана, ответил Стебелев.

Какая же необходимость занесла тебя в этот медвежий угол?

Кандидатскую диссертацию мою зарубили ученые-теоретики. А я, практик, уверен, что истина на моей стороне. Дело за небольшим: доказать свою правоту.

Для этого обязательно надо было забраться в таежную глушь?

Понимаешь, Дикий — очень характерный перекат. В зависимости от уровня воды в реке он меняет свой нрав, как хамелеон цвет кожи.

Допустим, докажешь ты…

Почему «допустим»? Непременно докажу, — не дал договорить Стебелев.

И станешь больше денег получать?

Дело не в деньгах.

А в чем?

Во-первых, добьюсь справедливости. Во-вторых, по разработанному мною методу будут выправлять перекаты, подобные Дикому. Условия судоходства улучшатся. Меньше аварий станет.

О какой справедливости ты говоришь? Нету ее! — запальчиво сказал Костя.

Стебелев усмехнулся:

Куда она подевалась?

Черт знает куда! — Костя вздохнул. — По себе сужу. На вступительных экзаменах девушка, которой я шутя решил труднейшую задачу по физике, получила пятерку и, как говорится, на ура поступила в институт. Мне же занудливый экзаменатор вкатил трояк лишь за то, что свою пустяковую задачку я хотел решить на доске, а не нарисовал решение на бумажке во время подготовки. Еще в институт проскочили два блистательных лоботряса-близнеца, у которых авторитетный папа с толстым кошельком. А я, отважный защитник Отечества, малость не откинувший коньки на Даманском, для института оказался неподходящ.

Это обычные гримасы жизни. Не паникуй и не опускай руки. Все, что тебе намечено судьбой, не отберет никто.

Наполеон говорил, что «судьба» — это слово, не имеющее смысла, потому оно так и утешительно.

А другой умный человек, задолго до Наполеона, сказал: «Судьба человека прежде всего в его характере». Верь, Костенька, в свои силы и упорно греби к намеченной цели. Тогда все лоботрясы и девушки-ловкачихи позади тебя останутся.

Стебелев достал из кармана рабочей куртки объемистую записную книжку, в которую постоянно заносил результаты своих исследований, и, что-то отыскивая там, принялся листать страницу за страницей. Неожиданно из книжки выпала небольшая фотография. Опередив Вадима, Костя нагнулся и поднял снимок.

Взглянув на карточку краем глаза, оторопело спросил:

Кто такая?

Жена, — укладывая фото на место, ответил Вадим.

Как зовут?

Тоня.

А фамилия?

Стебелева, разумеется. Чего ты в лице изменился?

Да нет, ничего, — слукавил Костя.

Он мог поклясться чем угодно, что на фотографии узнал Ларису Званцеву.

* * *

Ночью Косте снился кошмарный сон. Ужасные фантастические сюжеты, один страшнее другого, сменялись как в калейдоскопе, и в каждом из них непременно участвовала Лариса Званцева. Вызывающе красивая в беспардонной наготе, она, будто ведьма с распущенными волосами, металась среди копошившихся чудищ и кривым, как турецкая сабля, ножом хлестала по лохматым головам. Проснулся Костя словно больной. Он помаленьку уже начал забывать виновницу своего провала на вступительных экзаменах, а этот дурацкий сон вновь разбередил душевную рану. Пока ездили с Тазарачевым гасить на перекате огни, немного полегчало, однако гнетущее состояние полностью не прошло. К их возвращению Стебелев поджарил на завтрак полную сковороду рыбы. Костя лениво съел одного чебачка и взялся за чай.

Заметив его необычную вялость, Тазарачев сказал:

Ты, Константин, давай-ка по-настоящему ешь, пока рот свеж, а завянет — и комар не заглянет.

Заболел, что ли? — спросил Стебелев.

Костя усмехнулся:

Душа болит по производству, а ноги просятся в санчасть.

Затосковал?

О чем мне, неудачнику, тосковать? Просто на душе муторно.

Может, есть о ком?

Нету у меня никого.

Значит, захандрил от малолюдья. С непривычки это бывает. — Стебелев недолго подумал. — Развлечься хочешь?

Не люблю самодеятельных концертов.

Я перед тобой плясать не собираюсь. В Притулино надо съездить, пакет отвезти на почту.

Какой?

С результатами последних моих исследований. Хочу отправить их в институт на кафедру гидрологии для экспертизы. Отвезешь?

Не маленький, сам съездишь.

Не лезь, Константин, в пузырь, — поддержал Стебелева Тазарачев. — Вадим тебе дело предлагает. Притулино — поселок сплавщиков. Людей там — не то что на перекате. Развеешься. В почтовом доме находится и кабинет участкового милиции. Зайди к нему. Скажи, мол, новостей по Горицветову у нас не прибавилось. Участковый просил постоянно информировать его. Сегодня в аккурат тебе оказия будет. К ночи должен по расписанию пробежать в верховье пароходик «Смелый». На нем прокатишься с удобством.

Ну, если уж крайне надо, придется послужить советской науке, — вздохнув, согласился Костя.

«Смелый» походил на настоящий пассажирский пароход, только был как бы уменьшенной раз в пять копией белоснежных речных лайнеров. Натужно пыхтя старенькой паровой машиной и отчаянно молотя воду колесными плицами, он бежал не прытче путейского «Пионера».

В Притулино Костя прибыл в середине дня. Поселок сплавщиков ничем его не удивил. Вдоль берега громоздились бесконечные штабеля бревен. Валялись такелажные тросы для увязки плотов, тормозные цепи да мотки ржавеющей проволоки. Сердито урча, одинокий бульдозер сталкивал бревна на акваторию запани. Около сотни домишек, вроде как доживающих свой век, с прямоугольниками огородов, обнесенных покосившимися изгородями, разметались километра на полтора между берегом и угрюмой тайгой. Вдали виднелось единственное в поселке двухэтажное здание. Судя по красному флагу над его крышей, там размещалась поселковая власть или контора леспромхоза.

Почту Костя отыскал в центре поселка. На двери небольшого домика с высокой радиоантенной по случаю обеденного перерыва висел замок. Под вывеской «Почтовое отделение связи» была прибита табличка «Участковый инспектор милиции». Рядом с почтово-милицейским ведомством располагался похожий на амбар продолговатый дом. Над его распахнутой дверью ярко голубел щит с размашистой из угла в угол белой надписью «Чайная». Проголодавшийся Костя решил перекусить и направился туда.

Под окном чайной на скамейке курили четверо завеселевших парней в брезентовых, как у сплавщиков, куртках и штанах. Один из них, молодой хант с потешно оттопыренными ушами, подбирал на гармони-двухрядке какую-то мелодию.

Давай, Вася, наяривай! — подзадоривали его парни. — Рвани погромче! Раскочегарь Дуську-повариху!

Гармонист откашлялся, пробежал смуглыми пальцами по клавишам и под звонкий перелив гармошки громко запел:

Возле Тусиных ворот

Растянута кожа,

Мамка плять, и папка плять,

И я маленька тожа-а-а…

Парни дружно захохотали. Тотчас окно чайной распахнулось. Высунувшаяся из него рыжая пухлая молодуха, погрозив большим половником, зычно крикнула:

Кульпень! Прекрати!

Хант повернулся к ней:

Че шумишь, Туся? С крузином плохо спала?

Ах ты, «плять» лопоухая! — взъярилась женщина. — Я те, морда остяцкая, покажу грузина! Как врежу поварешкой по черепу — сразу заекаешь!

Парни от смеха схватились за животы.

Чего ржете, алкаши?! Опять подзудили дуралея и рады до безумия? Чтоб вам водкой захлебнуться! — Женщина исчезла из окна так же внезапно, как и появилась.

Частушка развеселила Костю. С трудом удерживая смех, он вошел в чайную. В просторном зале было свободно. Только за одним из столов трое кавказцев с золотыми перстнями на холеных пальцах неторопливо жевали сочные шашлыки, запивая болгарским рислингом. Выглядели кавказцы молодо, во всяком случае не старше тридцати лет. Количество длинногорлых бутылок на их столе подсказывало, что обосновались они в чайной всерьез и надолго.

Костя управился со своим обедом сверхоперативно. От предложенного рыжей поварихой шашлыка он отказался. Выхлебав тарелку борща, съел свиной поджарки с макаронами и завершил трапезу двумя стаканами полусладкого чая. В ожидании, когда откроется почтовое отделение, пришлось созерцать засиженные мухами плакаты с призывами досрочно выполнить решения очередного съезда КПСС, строго соблюдать технику безопасности на лесосплавных работах, не разводить в тайге костров и как зеницу ока беречь народное достояние — лес от пожаров.

На почте, за невысоким барьерчиком, чернобровая девчушка сосредоточенно вязала пуховую варежку. Дверь кабинета участкового милиции была приоткрыта.

То ли по телефону, то ли по рации страж местного порядка монотонно повторял:

Усть-Лай… Усть-Лай… Лай, лай, лай…

Гав! Гав! Гав! — неожиданно зазвучал в ответ ему хрипловатый голос.

Юрка, ты?! — обрадованно спросил участковый.

Я, Серёга!

Чего разгавкался? Хохмишь?

Устал уже отвечать на твои позывные, а ты как попугай хрипишь одно и то же: «Лай да лай». Не слышал разве меня?

Нет. Спутники запускаем, а связь… мать ее за ногу! Ну как оперативная обстановка в прикормленном яру?

Нормальная.

Осенняя прибыль воды в реке отрицательно не сказалась?

Ничуть! По-моему, даже лучше стало. Приезжай, сам убедишься.

Завтра утречком жди. Боезапас качественный приготовь, чтобы честь по комедии было. Усек, об чем речь?

Усек, начальник. Сварганю все лучшим образом, как в школе учили.

Ну, пока, Юрок.

Пока, Серёга!

Голос участкового показался Косте знакомым. Оформив отправление стебелевского пакета заказной бандеролью, Костя осторожно заглянул в приоткрытую дверь и от удивления чуть не присвистнул. За небольшим канцелярским столом, половину которого занимал черный ящик переносной рации, в милицейском мундире с погонами младшего лейтенанта сидел армейский сослуживец Сергей Дроздецкий.

Разрешите войти, гражданин начальник? — с наигранной робостью проговорил Костя.

Бояркин… — уставившись на него, неуверенно сказал участковый. — Чтоб мне провалиться — Бояркин! — Вскочив из-за стола, он стиснул вошедшего Костю в мощных объятиях. — Откуда ты, с неба упал, что ли?!

Не раздави, медведь! — засмеялся Костя.

Ты сам кого угодно раздавишь. — Дроздецкий усадил Костю возле стола, плотно прикрыл дверь кабинета и, усевшись на свое место, притворно насупился. — Ну, шпион, пока я не расколол тебя, сознавайся добровольно: по заданию какой разведки и с какой вражеской целью проник в мои владения?

Записывать в протокол будешь, гражданин «колун», или как? — подхватив ироничный тон, спросил Костя.

Сознавайся по методу «или как».

Каюсь, продался проклятому ЦРУ. Заслан на перекат Дикий с целью выяснить его стратегическое значение для безопасности США. Устроился бакенщиком. Прибыл к тебе с заданием резидента Тазарачева, чтобы доложить, что новостей по Горицветову у нас не прибавилось.

Хуже Дикого не мог выбрать дыру?

Я не выбирал. Что предложили, на то и согласился.

Не узнаю, Костик, тебя. С чего таким покладистым стал?

Не вдаваясь в подробности, Костя уже без иронии рассказал свою одиссею. Дроздецкий тоже посерьезнел. Его судьба сложилась проще. После армии он хотел устроиться в областном городе. На заводах ничего подходящего не подвернулось. Случайно увидел объявление, в котором милиция приглашала отслуживших армейскую службу парней на должности участковых инспекторов. Из интереса зашел в УВД. Там, узнав, что Дроздецкий — уроженец Притулина, уговорили его заполнить вакансию в родном поселке. После краткосрочных курсов присвоили звание младшего лейтенанта, чтобы погуще было жалованье, вручили пистолет с двумя обоймами боевых патронов.

Вот так и стал я сам себе начальником, — закончил участковый.

Справляешься с обязанностями стража порядка?

Тут и баран справится. В основном усмиряю задиристых алкашей да конфликтующие семейные пары.

А я краем уха слышал, что завтра собираешься на какую-то секретную операцию с качественным боезапасом.

Дроздецкий засмеялся:

Кодовое название той операции — «Рыбалка», а боезапас — русская водка. Орсовцы наши, чтоб им тошно стало, вместо привычной беленькой завезли в поселок полную баржу болгарского рислинга. У меня от этой кислятины изжога. Открытым текстом по радио орать нельзя. Пришлось иносказательно просить усть-лайского мастера, чтобы раздобыл в тамошнем ларьке поллитровку. Сам понимаешь, какая рыбалка без рюмахи?

Лично я два удовольствия в одно никогда не объединяю, — с улыбкой сказал Костя.

Ну это, как говорится, дело вкуса. Такой же, как ты, был у меня дружок Боря Остарков. Компанейский мужик, но на рыбалке, бывало, ни за какие коврижки не уговоришь его дернуть хотя бы полрюмашки. Пропал человек в одно время с вашим уголовником.

Кем этот уголовник на самом деле был?

Рецидивист Ломтев. Кличка Ломоть. Из сорока жизненных лет больше половины провел в местах лишения свободы. Последний срок за убийство отсиживал в одной из колоний Новосибирской области. Совершив побег, добрался до Томска. Там убил известного чуть ли не на всю Сибирь антиквара Горицветова. Завладев паспортом убитого и дорогими цацками из его коллекции, скрылся в таежную глухомань. Дальнейшее, надеюсь, тебе известно от Тазарачева.

Рассказывал Ерофей Кузьмич, как подглядел в баньке расписанное на все лады тело своего помощника.

Зря Тазарачев завел с Ломтем разговор насчет наколок. Сообщил бы старик о своих подозрениях мне, я повязал бы рецидивиста как слепого котенка. А теперь вот ищи ветра в поле. И Боря Остарков как в воду канул.

До сих пор никаких следов?

Глухо, будто в диком урмане. Старший опер из областного угрозыска больше недели вел здесь дознание, но, кроме двух сомнительных версий, ничего умного не придумал.

Что за версии, если не секрет?

Чего тут секретничать? Все предположения строятся на ОБС — «одна баба сказала». А говорят разное, кому что в голову взбредет. Если отбросить откровенную чушь, то Ломтя видели два раза в нашей чайхане, где он налегал на шашлыки да рислинг в компании с тремя осетинами.

По-моему, три каких-то кавказца и сейчас сидят в чайной, — сказал Костя.

Они, бездельники, постоянно там торчат.

Кто такие?

Представители Северной Осетии. В леспромхозе выколачивают строевой лес для своей республики. Так вот… — Дроздецкий помолчал. — Повариха Дуся Остаркова видела, что неизвестный ей мужчина примерно сорокалетнего возраста показывал осетинам вроде бы какие-то драгоценности. Осетины как будто с ним торговались, но купили они у него эти цацки или нет, Дуся не знает. Было это в конце второго дня после того, как Ломоть исчез с переката. Куда рецидивист направил свои стопы из Притулина и пересекалась ли его дорога с Борей Остарковым, неизвестно.

Повариха Дуся — это жена Остаркова?

Она, стерва рыжая. При живом муже спуталась с отпрыском жившего здесь тунеядца. Только, бывало, Борис уедет на работу в Усть-Лай или на рыбалку, любовник тут же задирает Дуське подол.

«Крусин»? — вспомнив ханта-гармониста, с улыбкой спросил Костя.

«Крусин», — в тон ему ответил Дроздецкий. — Где ты успел встретить Васю Кульпенева?

Когда обедал, он под окном чайной частушки распевал.

Ну артист! Наскребет от Дуси на свой хребет. Надо мне с бутылкой к нему подкатиться. Кажется, Вася что-то знает о взаимоотношениях Бориса с грузином, но помалкивает. Лишь когда подопьет, начинает Дуську подначивать.

Какой ветер занес грузина в Притулино?

У нас разные ветры бушевали. Кого только они сюда не заносили! Раньше поселок был режимным. Освоение лесосплава в тридцатые годы начинали заключенные. Вокруг поселка до сей поры догнивают огороженные колючей проволокой и полуразвалившимися сторожевыми вышками лагерные бараки. В начале сороковых зэков заменили сосланные прибалты. Литовцев, латышей да эстонцев стало здесь больше, чем коренного населения. После разоблачения культа личности Хрущёв разрешил поселенцам вернуться в родные края. Я еще пацаном был, но помню, как они атаковали пароход «Смелый», чтобы вырваться из этой дыры на Большую землю. Дома, постройки, которые успели возвести, — все побросали даром. Готовы были отдать любые деньги и ценности капитану, только бы пролезть на палубу. За одну навигацию капитан «Смелого», по-моему, стал миллионером, нажившись на людском несчастье.

На такой пароходик больше сотни пассажиров вряд ли войдет.

Набивался «Смелый» людьми как бочка сельдью. Удивляюсь, каким чудом он не утонул от перегруза. Короче говоря, за лето все прибалты уплыли. Прошло несколько лет — новые поселенцы в Притулине появились. Я уже в школе учился, когда вышел правительственный указ по борьбе с тунеядством, и хорошо помню первую партию присланных сюда на исправление московских проституток. Было этих красавиц около двух десятков. Молодые, накрашенные, расфуфыренные. Титьки напоказ, юбочки чуть ниже пупка, туфельки на высоких каблуках. Расселили их в брошенных прибалтами домах. Ох и дали девки здесь шороху!

Местные мужики, будто спятив с ума, набросились на столичных красоток, как голодные мухи на свежее дерьмо. Притулинские бабы взвыли диким воем. Гурьбой кинулись к участковому. Тот за седую голову схватился. Участковым тогда был Николай Иванович — здоровенный великан из бериевских энкавэдистов. Собрал он в леспромхозовском клубе вроде бы общественный суд. Усадил беспутных девок на сцене и сиплым басом начал их чихвостить за аморальное поведение. Одна жгучая брюнетка с толстыми ляжками, закинув ногу на ногу, слушает и улыбается. «Тебе отчего весело?! — набросился на нее участковый. — Почему вместо работы на производстве бездельничаешь?!» Она без тени смущения ему в ответ: «А что мне прикажете делать, гражданин начальник, если я за всю свою жизнь, кроме кошелька да мужского причиндала, ничего в руках не держала?» В клубном зале будто бомба разорвалась. Мужики впали в неудержимый хохот. Бабы с визгом бросились к сцене, готовые растерзать своих конкуренток. Словом, общественный суд превратился в трагикомедию.

Не успели разобраться с тунеядками — «Смелый» привез мужиков-тунеядцев, заарканенных где-то на юге державы. Как и столичные девки, тоже молодые, холеные трутни. Малость оглядевшись, темпераментные южные самцы стали напропалую охмурять притулинских бабенок. Тогда подловили ночью самого активного секс-гангстера, Вахтангом его звали, и так изувечили, что любитель острых ощущений скончался, не приходя в сознание. Виновных, разумеется, не нашли. Уже после смерти Вахтанга у леспромхозовской кассирши Нюры Хомутовой родился чернявый мальчик с грузинским носом. По документам он стал Георгием Вахтанговичем Хомутовым, а по прозвищу — Грузин. Гоша, видать, удался в блудного папу. Еще восемнадцати не исполнилось, а он уже полпоселка холостячек перещекотал. Последнее время прилип к Дуське Остарковой. Дура рыжая прикормила его в чайной шашлыками да рислингом.

Остарков об этом знал?

Догадывался, конечно. Однажды на рыбалке мне заявил: «Эх, Серёга, были бы деньги, смотался бы я из этого бардака куда глаза глядят. Пацанов вот только жалко. Погубит их, потаскуха, без меня». Вспоминаю тот разговор и думаю: не схлестнулся ли Борис с Грузином? Гоша хоть и юнец, но ростом вымахал под два метра. А худощавый Боря был метр шестьдесят пять вместе с кепкой. При таком раскладе поединок мог кончиться явно не в пользу Бориса… — Дроздецкий вздохнул. — Такие вот, с позволения сказать, «версии». Главное, трупов нет. А без трупов нет убийц и любые предположения строятся на песке.

Заинтриговал ты, Сергей, меня, — сказал Костя. — Долго в Притулине тунеядцы жили?

Больше года. Поодиночке, друг за дружкой, все отсюда смотались. У нас ведь как дела делаются?.. Вышел новый указ — сразу шум, гвалт, суета. Ура! Вперед за орденами! Пошумели, поволновались — и как будто не было никакого указа. Время течет, а ничего не меняется. Лишь изломанные людские судьбы да заброшенные лагеря, как шрамы, на грешной земле остаются.

Интересно посмотреть хотя бы один такой лагерь. Много о них слышал от стариков, но ни разу не видел.

Интересного, Костя, там ничего нет. Пойдем-ка лучше за рислингом да закатимся ко мне в гости.

У тебя ж изжога.

Ерунда! Ради нашей встречи завтра соду поглотаю.

Костя улыбнулся:

Спасибо за приглашение. Я, когда на перекат ехал, так здорово надрался, что до сих пор стыдно и душу воротит от одного запаха спиртного. К тому же сегодня мне восвояси поворачивать. Подскажи, на чем поскорее можно до Дикого добраться?

Вечером почтовый катер в низовье пойдет. Отправлю тебя с комфортом. Ну, а до вечера не сидеть же здесь, в кабинетной заперти? На самом деле, хочешь лагерь посмотреть?

Хочу.

Ну что ж, идем! Так и быть, организую по-дружески экскурсию в бесславное прошлое родного Отечества.

От окраины поселка дорога направилась в таежную просеку, вытянувшуюся ровной, как стрела, лентой вдоль реки метрах в ста от берега. Мохнатые ветви высоченных пихт с обеих сторон тянулись друг к дружке, словно хотели перегородить наезженный трелевочными тракторами путь. Прикрывая небо, они создавали в проселке сумрак.

Размашисто шагая рядом с Костей, Дроздецкий рассказывал о своей жизни. По его словам, служебным транспортом он обеспечен как король. Для передвижения по реке есть быстроходный полуглиссер, а по суше — новенький «Урал» с коляской. Зимой периодически объезжает свой околоток на снегоходе «Буран», на котором, если мчаться по заснеженному речному льду, можно запросто догнать любого лося. В поддержании порядка в поселке помогают дружинники. Притулинское почтовое отделение имеет телеграф. При необходимости можно оперативно связаться хоть с районным, хоть с областным центром.

Раньше почтовый дом в Притулине полностью занимала комендатура НКВД. Все поселенцы в определенные дни обязаны были приходить туда отмечаться. Если кто-то из них опаздывал с отметкой на два-три дня, к нарушителю режима применялись строгие административные меры, вплоть до ареста. С задней стороны дома сохранилась камера предварительного заключения с зарешеченным окном и голым топчаном. Теперь бывшую КПЗ Дроздецкий использует как вытрезвитель, а иногда запирает туда под замок местных дебоширов. Недавно для острастки, чтобы прекратил якшаться с Дуськой Остарковой, запер и Гошу Хомутова. Так этот слонюга Грузин чуть решетку в окне не выломал.

Сергей, ты знаешь Вадима Стебелева? — внезапно спросил Костя.

Знаю. Отличный мужик.

Он не из КГБ?

Чего? — Дроздецкий уставился на Костю. — Откуда к тебе такая «утка» прилетела?

От информированного источника.

Источник был трезвым?

Костя улыбнулся:

Не совсем.

Тогда понятно. С пьяных глаз можно нагородить любую нелепицу. Вадим не первый год приезжает исследовать перекат. Весной, еще до появления на Диком уголовника Ломтева, Стебелев больше недели был там со своей женой.

Как его жена выглядит?

Красивая и очень энергичная бабенка.

Молодая?

Конечно, не старуха. Может, наша ровесница, может, постарше. Возраст женщин не всегда сразу определишь.

А зовут как?

Не знакомился с ней, не знаю. — Дроздецкий иронично подмигнул. — Чего это ты чужой супругой заинтересовался? Зашухарить с ней хочешь?

Я не Грузин, — смутился Костя. — Из любопытства спрашиваю.

Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Гляди, чтобы Вадим тебе уши не оторвал, — шутливо проговорил Дроздецкий.

Просека вдруг кончилась, и дорога пошла по густому подъельнику. Сразу посветлело. Из травы тут и там тянулись молодые, в человеческий рост, хвойные деревца. Только справа вдоль берега, словно отгораживая подрастающий лесок от реки, высилась угрюмая лента таежного пихтача.

Отсюда начинался лесоповал. Заключенные выхлестали вековую тайгу километров на двадцать в округе, — сказал Дроздецкий и показал рукой влево: — Вон и сам лагерь, где жили зэки.

Около десятка длинных, почерневших от времени бараков с узкими бойницами выставленных окон и прогнившими крышами было обнесено двойным рядом торчавших из травы столбов с обрывками колючей проволоки. В одном из углов проволочного ограждения сохранилась готовая со дня на день завалиться высокая сторожевая будка на четырех покосившихся столбах.

С дороги к лагерю сворачивала промятая трактором колея. Со слов Дроздецкого, месяц назад леспромхозовцы обнаружили на территории бывшего лагеря склад вполне годных для работы трелевочных тросов. Чтобы не пропадало дефицитное добро, тросы перетащили трактором в леспромхоз и раздали лесозаготовительным участкам.

А там что за террикон? — показывая на высокую конусообразную кучу ржавого железа, спросил Костя.

Пустые консервные банки. Котлопункт в этом месте находился. Иными словами, лагерная кухня. Учти, зэков консервами не кормили, а в «терриконе», наверное, более ста тысяч жестянок. Представляешь, сколько охранники слопали! — ответил Дроздецкий и предложил Косте заглянуть в самый ближний барак, где, по его мнению, на стенах были интересные надписи.

Войдя в сумрачный каземат со смердящим запахом, Костя огляделся. Возле стен вдоль всего барака тянулись двухъярусные ряды полуразвалившихся нар. Дроздецкий подвел Костю к одной из стен и показал на дощатый простенок между оконными проемами:

Вот здесь наиболее разборчиво накорябано.

Костя сосредоточенно присмотрелся. Доски вдоль и поперек были исцарапаны каракулями. Среди прочих выделялась крупная надпись: «Здэс многа сыдэл Карим из Тошкента». Неведомо откуда родом Евлампий Берёзкин нацарапал лаконично: «Скоро загнусь». Казах Асанбаев умолял: «Аллах, помоги». Уркам Сибири от урок Урала передавал привет некий Федька Бамбук. «Пять лет за один пустяковый анекдот! Где ты, Бог?» — вопрошал анонимный зэк. Другой пониже добавил: «За два пустяка — десять! Бога нет и не будет». — «Не все еще потеряно. Есть выход — убежать», — восклицал оптимист Ося Стриж Одесский. Словно в продолжение этой надписи безымянный пессимист, видимо, констатируя печальный результат побега, приписал: «Отбегался, дурень».

Чем дольше Костя читал надписи, тем сильнее его донимал смердящий запах. Дроздецкий тоже морщился. Будто рассуждая вслух, спросил:

Что за вонь?.. Вроде как труп разлагается. Раньше здесь так мерзко не пахло.

Костя показал на обвалившиеся нары в углу барака возле дверного проема:

Оттуда, кажется, несет…

Дроздецкий подошел к нарам и сразу позвал Костю. Среди хаотически нагроможденных гнилых досок можно было разглядеть взявшийся тлением труп пожилого мужчины с разрубленным чуть не пополам затылком. Из-под задранной рубахи виднелась густо расписанная татуировкой спина.

Это ж Ломоть! — воскликнул Дроздецкий. — Вот, оказывается, где нашел рецидивист свой последний приют. Кто и чем так глубоко распластал его шальную голову?

Костя, нагнувшись, вытащил из-под гнилушек измазанную запекшейся кровью штыковую лопату с коротким черенком. Едва взглянув на нее, Дроздецкий проговорил:

Ну е-мое!.. Бори Остаркова лопатка. Всегда в его моторке лежала, чтобы червей для рыбалки копать. — И посмотрел Косте в глаза. — Значит, так, Костик… С Тазарачевым и Стебелевым можешь обсуждать что угодно, но в Притулине о том, что здесь видел, никому ни слова. Завтра утром из области сюда прилетит вертолет со следственно-оперативной группой…

* * *

Почтовый катер высадил Костю на перекате ранним утром. Тазарачев со Стебелевым еще не завтракали. Костя выставил из хозяйственной сумки на стол купленные в леспромхозовском магазине гостинцы, умылся с дороги и, причесываясь перед укрепленным над рукомойником небольшим зеркальцем, спросил:

Как вы тут без меня жили?

Мы не тужили, а ты как съездил? — ответил Стебелев.

Почти случайно в такую криминальную историю попал, что враз не расскажешь.

Опять «Бригантину» исполнял?

Не подначивай, Константин, случаем, не шутишь? — недоверчиво проговорил Тазарачев.

Честное слово, не шучу, Ерофей Кузьмич.

Костя настолько был захвачен увиденным в заброшенном лагере, что начал рассказывать, не дожидаясь конца завтрака. Когда он полностью выговорился, Тазарачев нахмуренно сказал:

Знаю тот лагерь, что возле дороги, ведущей из Притулина в Усть-Лай. Существовал он до тридцать восьмого года. А к тридцать восьмому вырубили под корень всю близлежащую тайгу, и заключенных перевезли в другое место. Не пойму, чего нашего-то бедолагу в лагерные развалины занесло?

Участковый предполагает, что он или из Усть-Лая шел в Притулино, или наоборот. На этой дороге кто-то и подкараулил его, — ответил Костя.

Неужели Борис Остарков?.. Нет, лопату Борисову кинули возле трупа, так и знай, для отвода глаз.

Вот и участковый так же говорит. Кстати, Ерофей Кузьмич, у «бедолаги» вы не видели драгоценностей?

С чего бы им завестись у уголовника… — Тазарачев задумался. — Карманные часы у него были. Хвалился, будто еще от прадеда достались. С виду как серебряные и, похоже, очень давние. Формой вроде луковицы, с красивой цепочкой. Крышку откроешь — сразу музыка приятная тихонько заиграет. Захлопнешь — молчок. Откроешь — опять музыка. Он как ребенок этими часами забавлялся.

Вы участковому говорили?

Нет.

Почему, Ерофей Кузьмич?!

Тазарачев вздохнул:

Видишь, в чем дело, Константин… Вы, молодые, теперь ничего не боитесь. У вас, как у пьяных, что в голове, то и на языке. А я человек другого времени, привык держать язык за зубами. При Сталине за неудачно сказанное слово можно было мигом очутиться в таком лагере, который ты смотрел, и очень долго морозить сопли на лесоповале.

Теперь время другое.

Время временем, а власть да милиция все те же. Брякнешь невпопад и, чего доброго, за ложные показания в кутузку залетишь на старости лет.

Убить могли не только из-за драгоценностей, — вмешался в разговор Стебелев. — Сплавщики — народ отчаянный, перед уголовниками спину не прогибают.

Он в притулинской чайной хотел что-то продать осетинам, — сказал Костя. — Может быть, те самые старинные часы. Не допускаешь мысли, что азартные южане решили завладеть дорогой вещицей бесплатно?

Стебелев улыбнулся:

Я не настолько испорчен, чтобы мыслить категориями негодяев.

А что, Константин, Борис Остарков так и не объявился? — спросил Тазарачев.

Нет, Ерофей Кузьмич. Усть-лайский мастер как в воду канул.

Утопленники обычно всплывают. Река наша судоходная. Судоводители либо бакенщики наверняка увидели бы плывущее по реке тело.

Затяжное течение могло унести его в неходовую протоку, — высказал предположение Стебелев. — Там, в глухой заводи, разве только медведь с берега увидит.

Или убийцы, скажем, привязали к трупу груз, чтобы никогда не всплыл, — добавил Костя.

Это, конечно, так, — согласился Тазарачев. — Смотри, какая сложная история получилась…

На следующий день после возвращения Кости из Притулина резко похолодало. Студеный северный ветер взъерошил водную гладь переката. Бревна проплывающих плотов и корпуса теплоходов стали покрываться инеем. Зачастили обложные осенние дожди. Вода в реке пошла на прибыль, смывая с берегов оставленные весенним половодьем коряги и всякий мусор. Сказывалась середина октября.

Последним рейсом в верховье реки вез продукты для путевых рабочих «Пионер». На его палубе громоздились ящики консервов, прикрытые брезентом мешки с мукой и сахаром. Пока Тазарачев со Стебелевым расплачивались с продавцом плавмагазина, Костя зашел к радисту Жоре. Тот на удивление был трезвым и копался в радиоприемнике.

Поздоровавшись, он вроде бы завистливо посмотрел на Костю:

Ты, оказывается герой. В газете про тебя пишут.

Кто пишет? — не понял Костя.

Радист взял со стола бассейновую многотиражку. Протянув ее Косте, ткнул пальцем в небольшую информацию с нелепым заголовком «Отважный солдат — на перекате Диком» и сказал:

Вот тут читай.

Костя быстро пробежал взглядом заметку. В ней сообщалось, что награжденный медалью «За отвагу» участник боевых событий на острове Даманском Константин Бояркин, уволившись из армии в запас, добровольно поехал работать на самый трудный перекат таежной реки, где в настоящее время добросовестно выполняет обязанности бакенщика. О том, как «доброволец» блистательно завалил приемные экзамены, в заметке не упоминалось.

Везучий ты, друг, — усмехнулся Жора. — А обо мне ни одна газета ни разу словом не обмолвилась. Неприметный я человечек. Да разве на этом Ноевом ковчеге отличишься…

Сдай пустые бутылки и на вырученные деньги купи новый пароход, если этот не нравится, — иронично улыбнулся Костя. — Тогда о тебе все газеты разом заговорят.

Брось смешить. Бутылкам конец. В этот раз, как мы с тобой громко повеселились, разоблачил меня капитан и конфисковал водочные остатки. С той поры капли в рот не беру. — Радист вздохнул. — Может, это и к лучшему. Поправлю здоровье да махну снова в Одесскую мореходку поступать. Без бодуна любую медкомиссию пройду, а экзамены по шпаргалкам сдам.

Шпаргалки — дело сомнительное. Учить надо, — сказал Костя и тут же подумал, что за время пребывания на перекате сам ни разу не заглянул ни в один учебник.

Авось и подучу малость. У Бога еще дней много. Газету можешь забрать на память.

Я и без нее свой героический поступок не забуду.

Ну как хочешь…

«Пионер» уныло затянул отходной гудок. Попрощавшись с радистом, Костя выбежал по трапу на берег. Густо задымив длинной трубой, пароходик отчалил, выплыл на фарватер и замолотил дальше.

«Через неделю он прокоптит обратно, и до весны его не будет, — подумал Костя. — Полгода втроем, в дикой глуши. Засыпанная снегом избушка, тишина и угрюмая, неприветливая тайга, придавленная серым, холодным небом». От этой мысли стало тоскливо. Захотелось поскорее достать из-под кровати рюкзак с учебниками, запихать в него немудреные вещички и, дождавшись «Пионера», распрощаться с перекатом.

Вечером после ужина Стебелев спросил:

Чего скис? Опять затосковал?

Затосковал, — признался Костя. — Прикидываю, не смотать ли отсюда удочки, пока не поздно.

Да ты чего, Константин? — удивился Тазарачев. — Зимой у нас тут жизнь вольготная. Уроки для вступления в институт сможешь учить круглыми днями. Если голова устанет, с ружьем на рябчиков в тайгу сходишь, зайчишек погоняешь. Можно и подледной рыбалкой заняться. Соскучишься по людям — становись на лыжи да в Притулино. Вдоль реки за полдня добежишь…

Неожиданно где-то выше переката послышался подходной сигнал плотовода. Обычно плоты проходили перекат утром или днем, поэтому появление плотовода близко к ночи показалось странным. Все трое переглянулись.

Видать, что-то у них неладно, коли так сильно припозднились, — сказал Тазарачев и снял со стены плащ.

Отдыхай, Ерофей Кузьмич, без тебя провожу плот, — остановил старика Стебелев. Глянув на Костю, предложил: — Поедем со мной, проветришься.

Костя нехотя поднялся. Натянув плащи, оба вышли из избушки на берег. Усевшись в моторку, стали ждать. Сумерки незаметно перешли в темень. Накрапывал мелкий дождик. Глухо шумел в вершинах деревьев холодный ветер, а за поворотом реки слышался гул приближающегося теплохода.

Плотовод показался из-за поворота и начал заходить в перекат. Собственно, в темноте самого плотовода видно не было — светились только сигнальные огни на теплоходе, да тускло желтели керосиновые фонари на плоту. Стебелев подвесил на флагштоке зажженный фонарь, завел двигатель и, усевшись за руль, направился к теплоходу.

Осветив моторку прожектором, с судна прокричали в рупор:

Вадим, по левому борту за нами здоровенная карча тащится!

Где вы ее подцепили?! — крикнул в ответ Стебелев.

От самого Усть-Лая на всех перекатах по грунту бороздит. Кажется, за поперечный счал задела! Как бы нам на гребне Дикого не запахаться?!

Держитесь к яру поближе.

Добро! Будь другом, присмотри за плотом!

А где сопровождающие сплавщики?

Васька Кульпенев с бригадой должен был сопровождать. Но в Притулине всю бригаду то ли арестовали, то ли они запили, черти! Выручи, Вадим!

Ладно, постараюсь!

Медленно проплыв вдоль плота, ни Стебелев, ни Костя никаких признаков карчи не увидели. Тогда Вадим высадил Костю из мотолодки на плот и сказал:

Смотри здесь, а я ближе к середине отъеду.

Первым делом Костя огляделся — кругом темнота! Кроме плотовых фонарей впереди светилась белая точка кормового теплоходного огня да вдали по курсу мерцал красный огонек бакена, ограждающего правую кромку фарватера на гребне — самом мелком месте переката. Монотонно гудел дизель плотовода, где-то рядом хлюпала вода, скрипели от напряжения тросы, связывающие громадину плота в единое целое.

Костя плотнее запахнул плащ и, сгорбившись, уселся на бревна с сигнальным фонарем. С теплохода светили прожектором. Его дымчатый луч сквозь сетку моросящего дождя шарил по берегам, дрожал на черной взлохмаченной воде. Иногда свет выхватывал из темноты бревна, и тогда становилось видно, как вся масса плота шевелится, словно живое существо. Костя старательно присматривался к прогалинам воды между пучками бревен, надеясь увидеть хотя бы одну рогалину зацепившейся карчи, но плот плыл со скоростью течения совершенно спокойно.

Легкое подергивание Костя заметил, когда ограждающий самое мелкое место красный огонь бакена стал виден отчетливо. Потом вдруг бревенчатые пучки в плоту задвигались. Рядом что-то затрещало, словно бревна начали давить друг друга. Костя вскочил на ноги и от резкого толчка чуть не упал. Толстый сук огромной коряжины высунулся из воды между бревен и, зацепив за трос поперечного счала, стал тормозить плот.

Вадим! — сложив ладони рупором, во всю мочь заорал Костя.

Ветер подхватил его голос и унес в сторону. Костя глубоко втянул воздух, чтобы закричать вновь, но в свете тревожно заметавшегося по плоту прожектора увидел приближающуюся моторку. Когда лодка подплыла к поперечному счалу, ее уже отделяла от Кости широкая полынья. В горячке Стебелев хотел перепрыгнуть эту полынью, однако, опомнившись, закричал:

Берегись!

Что-то тяжелое пролетело над водой и глухо стукнуло о бревна. Наклонившись, Костя увидел топор.

Руби счал! — крикнул Стебелев.

Зачем?! — растерялся Костя.

Чтобы карча от него отцепилась!

Плот ведь расплывется!

Бортовая обоновка его удержит! Руби!

Костя схватил топор и со всего плеча хряснул по выгнувшемуся, как натянутая тетива гигантского лука, счалу. Брызнув искрами, концы лопнувшего троса разлетелись в разные стороны. Коряжий сук нырнул под плот, и тотчас бревна под Костиными ногами стали расплываться. Резко оттолкнувшись, Костя прыгнул на соседний пучок, но не достал до него и сорвался в воду. В последний миг он успел схватиться за проволочную обвязку пучка, однако никак не мог взобраться на скользкие, шевелящиеся бревна. В горячке не чувствуя ледяного холода, Костя пытался разглядеть, что творится вокруг, но ничего не видел, кроме яркого прожектора, светившего прямо в глаза. Он так и не понял, каким чудом Стебелев оказался на прочном пучке и помог ему выбраться из воды. Прожектор увел свой луч от плота и заметался по берегу. Плот, чуть расплывшись вширь, лениво потянулся за теплоходом.

А где коряга? — удивленно спросил Костя.

Отстала, зараза! Сейчас отбуксируем ее к песку, чтобы еще кого из плотоводов не подвела! — громко ответил Вадим и приказным тоном добавил: — Быстро в лодку!

На теплоходе, словно разгадав замысел Стебелева, начали шарить прожектором по воде. Торчащий из воды черный сук Костя увидел первым. Стебелев накинул на коряжий отросток петлю швартовой снасти и направил мотолодку к песчаному берегу, на котором вдали светилось окно постовой избушки. Карча покорно потянулась за кормой моторки. Цепляться за дно реки она стала на глубине около метра. Вадим включил двигатель на полную мощность и тянул корягу до тех пор, пока та не уперлась в песок окончательно.

После этого Стебелев приблизился к карче, чтобы снять с нее швартовую снасть, и вдруг, повернувшись к съежившемуся от холода Косте, тревожно сказал:

Подай-ка мне сигнальный фонарь.

Костя снял с флагштока «летучую мышь» и протянул Вадиму. Когда тот посветил фонарем возле коряги, Косте показалось, что рядом с суком из воды торчит человеческая рука со скрюченными пальцами.

Что там такое? — быстро спросил он.

Утопленник в брезентовой робе, — всматриваясь в глубину, ответил Вадим. — Не пойму, то ли привязан, то ли одеждой зацепился за коряжину… — Глянул на Костю: — Сильно замерз?

Чу-чу-чувствительно, — не попадая зубом на зуб проговорил Костя.

Вылазь на берег и бегом к избушке, пока вконец не задубел! Я на моторке догоню плотовода. Надо по рации через пароходского диспетчера срочно вызвать участкового милиции из Притулина…

Тазарачев, увидев запыхавшегося мокрого Костю, всплеснул руками:

Кажись, искупался?!

Чу-чуть под п-плот не ны-нырнул, — с трудом выдавил Костя.

Ах ты, мать честная! — Ерофей Кузьмич подкинул в прогорающую печь свежие поленья. — Переодевайся скорее в сухое белье да садись к теплу. А нутро твое щас согреем надежным лекарством.

Пока Костя, приплясывая на одной ноге, менял одежду, Тазарачев достал из шкафчика алюминиевую солдатскую фляжку и набулькал полстакана прозрачной жидкости. Протянув стакан, сказал:

Дерни для прогрева и сразу водой залей.

Спирт, что ли? — удивился Костя.

Чистый, питьевой.

Такую дозу мне за раз не осилить!

Тяни через силу. Не пьянства ради — здоровья для.

А мне говорили, будто вы запаха спиртного не переносите.

Горьких пьяниц я не переношу. Беды от них шибко много. Тяни, Константин! Против простуды спирт — самое верное средство…

Стебелев вернулся часа через полтора. К этому времени «прогревшийся» Костя успел рассказать Тазарачеву все перипетии случившегося. Едва Вадим стянул с себя плащ, Ерофей Кузьмич спросил:

Кто там за корягу-то зацепился?

Судя по брезентовой робе, сплавщик какой-то, — ответил Стебелев.

Не Борис Остарков?

В темноте трудно разглядеть, да и труп, видать, долго в воде пробыл, распух.

Чей теплоход прошел с плотом?

Валентина Чалого.

Ох, Чалый! Ох, рисковый капитан! Как же он, бедовая голова, отважился глубокой осенью отправиться в рейс без сопровождающей бригады сплавщиков?

Наш перекат хотел засветло пройти, да карча, как на грех, приперлась.

Не поинтересовался у капитана, за что Васю Кульпенева арестовали? — вмешался в разговор Костя.

Валентин об этом толком ничего не знает. Говорит, формировался плот на притулинском рейде. Выписали транспортные документы. Сплавщики установили на плоту сигнальные фонари. Хотели уже крепить буксировочные тросы. В это время подкатил к рейду на мотоцикле участковый и увез Кульпенева, как он сказал, на полчаса к следователю. Через час остальные трое сплавщиков сопровождающей бригады пошли выручать друга. Капитан прождал еще больше часа. Психанув, взял на буксир плот и отправился в рейс без сопровождающих. От Притулина до Усть-Лая шли нормально. А после яра, где затонула баржа с зерном, на первом же перекате почувствовали неладное. Предполагают, что именно там и подловили карчу.

Течением не унесет корягу с песка?

Я надежно ее заякорил. До приезда участкового продержится.

Когда он приедет?

Диспетчер пообещал, что срочно свяжется с Притулинским леспромхозом. Если там не проволынят, милицейский полуглиссер должен примчаться сюда на рассвете.

* * *

Как и предполагал Стебелев, Сергей Дроздецкий появился на обстановочном посту ранним утром. Вместе с ним приехал пожилой очкастый мужчина в сером штатском пальто и в шляпе. При знакомстве он назвался следователем областной прокуратуры. После короткого разговора, усевшись в полуглиссер, все отправились к загадочной коряге.

Карча оказалась здоровенным лиственным пнем с растопыренными в разные стороны и отшлифованными водой острыми корнями. Застрявшие в трещинах пня разбухшие зерна пшеницы подсказывали, что коряжина находилась в том самом яру, где затонула баржа с зерном. Почерневший труп зацепился брезентовой штормовкой за один из корней настолько прочно, что Дроздецкий со Стебелевым еле-еле отцепили его и вытащили на песчаный береговой откос.

Следователь, пощелкав с разных сторон фотоаппаратом, приступил к осмотру. Опознать потерпевшего по лицу, превратившемуся в бесформенное месиво, было невозможно, но по одежде и наручным часам «Чайка» с черным циферблатом Дроздецкий высказал предположение, что это не кто иной, как бывший мастер Усть-Лайского плотбища Борис Остарков. Предположение подтвердилось, когда в кармане штормовки нашли записную книжку и удостоверение личности Остаркова. Оголившийся от разложения череп был глубоко рассечен, что убедительно говорило о насильственной смерти.

Закончив осмотр, следователь пристроился в полуглиссере и, пригласив в понятые Тазарачева со Стебелевым, стал писать протокол. Оказавшиеся не у дел Дроздецкий с Костей отошли от дурно пахнущего трупа и присели на полузамытое в песок бревно.

Затылок, по-моему, распластан точно так же, как у рецидивиста Ломтева, — сказал Костя.

Одним почерком разбойник сработал, — мрачно ответил участковый.

Ты, кажется, Васю Кульпенева арестовал?

С какой стати? Вася оказался очень важным свидетелем. Хотя следователю пришлось больше трех часов уговаривать его, чтобы рассказал правду. Загвоздка заключалась в том, что не было Бориного тела. А вот теперь убийца не отвертится. Анализ крови на лопате, которую мы с тобой нашли в старом лагере, показал, что ею зарублен Ломоть и еще кто-то. Сейчас, судя по Бориному затылку, стало ясно кто…

Знаешь о том, что у Ломтя были старинные часы с музыкой?

Эти часики из коллекции Горицветова уже лежат у меня в сейфе как вещественное доказательство.

Где ты их отыскал?

У Дуси Остарковой в шкатулке.

Как они к ней попали? — удивился Костя.

Разумеется, нечестным путем. История длинная, хотя и простая до примитива.

Расскажи вкратце.

Вкратце ситуация складывалась так… Кроме старинных часов швейцарской фирмы Ломоть грабанул у Горицветова коллекцию монет и антикварных перстней, среди которых был даже перстень с вензелем адмирала Колчака. Монеты рецидивист загнал по дешевке одному из томских нумизматов. Вырученные деньжонки прокутил мгновенно. А с часиками и перстнями приехал на перекат. Когда почувствовал, что запахло паленым, стал искать покупателей, чтобы разжиться деньгами на дорогу. Без денег ведь сильно не разбежишься. Сбыть антикварные цацки в таежном поселке не так-то просто. В нашей чайхане Ломоть познакомился с осетинами. Хитроумные южане, можно сказать, за бесценок купили у него перстни, а от часов отказались.

То-то они сверкали золотыми перстнями, когда я обедал в чайной, — сказал Костя.

Да, эти перстеньки теперь тоже лежат в сейфе, — кивнул Дроздецкий и продолжил: — Часы с музыкой приглянулись Гоше Хомутову. «Крусин», как его называет Вася Кульпенев, при заключении сделки бражничал с осетинами. Однако в материальном плане желания Гоши не совпадали с его финансовыми возможностями. В леспромхозе он почти ничего не зарабатывал и жил в основном на Дусин столовский приварок. А у самой Дуси к тому времени возник серьезный конфликт с мужем. Видимо, Борису стало невмоготу терпеть ее любовные художества, и он поставил жесткое условие: «Выбирай, подруга, одно из двух. Или я с сыновьями, или любовник». Дуся предпочла любовника, а чтобы сохранить возле себя детей, пообещала Гоше райскую жизнь, если он уберет Бориса. Хомутов стал караулить Остаркова, но удобного случая не подворачивалось. Борис словно предчувствовал недоброе и постоянно держался на людях. Подвело его, можно сказать, роковое стечение обстоятельств.

Возжелав заиметь музыкальные часы, изрядно охмелевший Гоша попросил денег у Дуси. Та неожиданно уперлась. Тогда в пьяном мозгу Хомутова родилась шальная мысль — забрать часики у Ломтя бесплатно. Условия для разбойного замысла создались самые благоприятные. Разжившись деньгами за проданные перстни, Ломоть просидел в чайхане до позднего вечера. В сумерках он отправился на берег, рассчитывая ночью отплыть из Притулина на «Смелом», который как раз в те сутки должен был пройти по расписанию в низовье. Пароход задержался, и Ломоть, укрывшись за штабелем леса, стал потягивать из горлышка купленную впрок бутылку рислинга. Здесь Гоша и ухайдакал рецидивиста Бориной лопатой по затылку.

Где же он взял эту лопату? — спросил Костя.

Дроздецкий вздохнул:

Вот тут и сказалась роковая случайность. В тот день Остарков с Васей Кульпеневым ездили на вечернюю зорьку в Усть-Лай удить язей. Перед рыбалкой Вася копал на берегу червей и по рассеянности оставил там лопату. Она-то и попалась Хомутову на глаза. Дальше — больше. Всегда аккуратный Борис, вернувшись с рыбалки, послал Васю за лопатой, а сам стал отчерпывать из мотолодки воду. Хомутов, обчистив карманы убитого Ломтя, вышел из-за штабеля. Спьяна он не увидел Кульпенева, но согнувшегося в лодке Бориса разглядел. Вот так, на глазах у Васи, решилась судьба Остаркова. Выброшенное из лодки тело погрузилось в воду и опять же, наверное, по случайности зацепилось за карчу в Усть-Лайском яру. Опасаясь, как бы это убийство не приписали ему, Кульпенев о том, что видел, молчал до тех пор, пока следователь не вызвал его на откровенность.

А каким образом труп Ломтя и лопата оказались в заброшенном лагере?

На следующий день, протрезвев, Хомутов осознал содеянное и лихорадочно стал придумывать, как бы понадежнее замести следы. Начинающий мокрушник сообразил, что упрятанный за штабелем леса труп вот-вот обнаружат сплавщики и тогда мокрое дело может для него закончиться керосином. Первым делом Гоша попросил Дусю запрятать подальше музыкальные часы. Мысль отвезти убитого в старый лагерь пришла ему позднее, когда он с рабочими ездил туда за трелевочными тросами. Закончив вывозку тросов, работяги по заведенной традиции организовали выпивон. Хомутову в тот день было не до пьянки. Вызвавшись отогнать в гараж трактор, которым вывозили тросы, Гоша вначале отвез в лагерь труп Ломтя и припрятанную Борину лопату. Первоначально планировал закопать свою жертву, но потом решил, что убитый сгниет под обрушенными на него трухлявыми нарами. — Дроздецкий посмотрел на Костю. — Так бы оно и было, если бы не твоя любознательность.

Выходит, я помог следствию?

Еще как!

Где сейчас Хомутов?

Сидит в КПЗ.

Решетку не выломает, как в тот раз, когда ты хотел его припугнуть?

Наручники не позволят сильно выламываться.

Он что, в наручниках?

А то как же! За двойное убийство высшая мера наказания предусмотрена. Кому смертный приговор светит — приходится содержать под арестом строже, чем обычных уголовников. — Дроздецкий иронично подмигнул. — Вопросами сыплешь, будто заправский следователь. Чувствую, тебе надо поступать не в водный институт, а в юридический. Подумай над этим…

Подумаю, — улыбнулся в ответ Костя.

Да, вот склероз проклятый! Чуть не забыл. Наша почтовая начальница, узнав, что мы со следователем отправляемся на Дикий, привет тебе передавала. Видать, чем-то ты ей приглянулся.

Это чернобровенькая, которая пуховые варежки на работе вяжет?

Варежки она уже связала. За шаль теперь принялась. Вместе с устным приветом рукодельница просила передать вот это официальное послание… — Дроздецкий достал заклеенный конверт с почтовыми штемпелями и протянул Косте: — От радости плясать будешь?

Пока воздержусь.

Костя удивленно стал рассматривать красивый, вроде бы женский почерк на конверте, адресованном в Притулинское почтовое отделение для бакенщика переката Дикий Бояркина Константина. Отправлено письмо из Новосибирска. Обратный адрес и короткая подпись отправителя совершенно ни о чем Косте не говорили. Он хотел тут же распечатать конверт, но в это время следователь позвал его для дачи показаний. Костя сунул письмо в карман куртки.

Завершив необходимую юридическую писанину, следователь и Дроздецкий обернули тело Остаркова брезентом и, уложив его в полуглиссер, отбыли в Притулино. После их отъезда Тазарачев со Стебелевым уехали на мотолодке промерять перекат. Оставшись в постовой избушке один, Костя нетерпеливо вскрыл загадочный конверт, достал из него убористо исписанный тетрадный лист и торопливо стал читать:

«Здравствуй, Костя! Ты, наверное, удивишься моему письму. Не удивляйся, в жизни все взаимосвязано. Сегодня прочитала о тебе в газете и не утерпела, чтобы не написать. Ты очень странно исчез после экзаменов. Долго думала: почему не попрощался со мной? Наверное, обиделся, что я ушла в ресторан с братьями Марсовыми, да? Если так, то напрасно обиделся. Братишки (кстати, кто из них Олег, а кто Игорь, я так и не поняла) элементарно обманули. Сказали, будто в ресторан попозже придешь и ты. Вот при таком условии я согласилась, а когда поняла, что это ложь, сразу ушла из их скоморошьей компании. Не знаю, простишь ли, но мне хочется, чтобы простил.

Ты на редкость нехвастливый парень. От болтунов Марсовых отличаешься как небо от земли. О твоей боевой награде узнала лишь из газеты. Почему сам-то не рассказал?.. На твоем месте я дошла бы до ректора и добилась зачисления в институт. А ты, даже не объяснившись с председателем приемной комиссии, забрал документы. Эх, Костя, в наше время разве удивишь кого скромностью? Приезжай в будущем году. Я уверена, что во второй раз у тебя осечки не будет. Приедешь?

Как тебе живется на перекате? Сошелся ли характером с Вадимом Стебелевым? Он вообще-то мужик отличный. Передай ему, если не привезет из тайги обещанного мне живого медвежонка, разговаривать с ним больше не буду.

Надеюсь, ответишь на это письмо? Или пустые хлопоты? Буду ждать и верить, что ты вернешься. Мы еще встретимся, правда?.. С уважением Лариса».

Смысл письма Костя осознал только после третьего прочтения, но с какой стати Званцева приплела в письме Стебелева, так и не понял. Весь день он мучился в догадках и только вечером решился поговорить с Вадимом начистоту.

Первый вопрос Костя задал Стебелеву, что называется, в упор:

Ты знаком с Ларисой Званцевой?

Нет, не знаком, — вроде бы неуверенно ответил тот.

А кому обещал привезти медвежонка?

Вадим чуть улыбнулся:

Так я тебе и признаюсь, что любовнице.

Ты вообще-то женат? — пошел в наступление Костя.

Женат.

Не боишься схлопотать от жены за любовницу?

Не боюсь. Если она начнет «хлопотать», я ей глаз выткну.

А по-серьезному?

По-серьезному — оба глаза.

Покажи мне фотографию любовницы.

К сожалению, ее фотки у меня нет.

А жены?

Фотография жены есть.

Покажи.

Стебелев полистал записную книжку и протянул карточку, которую Костя случайно увидел на берегу, когда определяли течение на перекате.

Вадим, ну что ты мне темнишь, как малый ребенок? — пристально рассматривая снимок, с усмешкой проговорил Костя. — Это же Лариса Званцева.

Нет, это моя жена Тоня, — не моргнув глазом ответил тот.

Значит, любовница как две капли похожа на жену?

Нет, теперь не похожа.

Ни черта не пойму! — возвращая фотографию Вадиму, запальчиво сказал Костя.

Стебелев спокойно положил фото в записную книжку, лукаво посмотрел на удрученного Костю и вдруг захохотал:

Успокойся, Отелло. Лариса Званцева — младшая сестра моей жены. А этой фотке уже восемь лет. Тогда Тоня очень смахивала на Ларису. Откуда ты узнал о медвежонке?

От верблюда. — Костя с внезапным облегчением тоже рассмеялся. — Ну ты артист! Разыграл меня на полном серьезе.

Без розыгрыша в тайге скучно. Значит, из-за Ларки ваша светлость провалились на вступительных?

Из-за нее. А сегодня участковый привез мне письмо с покаянием.

Все ясно. Лариса — девка не шаловливая. Если написала, значит, влюбилась в тебя. Не будешь лопухом — можем свояками стать.

Ты против этого не возражаешь?

Стебелев улыбнулся:

А чего возражать? Ты ж не на мне будешь жениться, а на моей свояченице.

Считаешь, это возможно?

Почему нет? Девке девятнадцатый год и, как говорится, уж замуж невтерпеж. Глядишь, и медвежонок не понадобится. Своего собственного заведете.

С собственными — придется повременить до конца учебы.

Умного человека приятно и послушать…

Окрыленный Костя тут же сел писать ответное письмо. Первый вариант получился длинным и слишком сентиментальным. Второй — короче, но с лирическим уклоном. Третий вышел вообще ни бэ ни мэ ни кукареку. Исписав в общей сложности полтетради, изорвал листки и бросил их в печку. После этого опять сел за стол, подумал и решил ответить Ларисе лаконичной телеграммой: «Жди меня и я вернусь».

…На другой день он отправил эту депешу с капитаном почтового катера, уходившего в Притулино на зимовку.