На языке травы

На языке травы

Роль

Достаточно Блока и блога,
В котором мерцает талант.
Достаточно гранта от Бога,
Иной и не надобен грант.

И пусть от могутного джеба
Судьбы помутнеет в очах,
В отеле копеечном неба
Меня ждет уютный очаг.

Играю не главные роли,
Все правильно, я не герой.
Достаточно света и воли.
И боль отступает порой.

 

Быково

Пусть телефон молчит, пусть не молчит синица;
И серый воробей, и сирый свиристель,
Пусть дым печной, как встарь, над кровлею струится
Со всех своих печных горячих скоростей.

Пусть Instagram молчит, пусть не молчит знакомый
До слез (о, Мандельштам!) с-к-р-и-п белых половиц.
Пусть рыжий кот мурчит, обуреваем дремой,
Пусть вечный круг луны сияет, желтолиц.

Пусть говорит сосна на языке сосновом,
Пусть говорит трава на языке травы.
Мне очень хорошо. Согретый дачным кровом,
Я прячусь от цепей Берлина и Москвы.

 

И такой

Достоинств хилая дружина
Была разбита в пух и прах.
Сама себя впотьмах душила
Душа, уставшая в боях.

Я погибал – так гибнет юнкер,
Узнав, что знамя сожжено.
Я умирал – но я не умер,
Как дачу, обживая дно.

И грешный точно нувориши,
Забывший про слова любви,
Я вдруг услышал голос свыше:
– Ты нужен и такой. Живи!

 

Сны о доме

И будут дни не так плачевны,
И сгинет главный фарисей.
И царь воскреснет, и царевны,
И цесаревич Алексей.

И станет нормой жизни схима,
И я от спячки злой очнусь.
Я знаю, что непобедима
Святая Русь.

 

Посёлок

Как-то невесомо здесь, в Быково.
…Уменьшаясь до размера слова,
Облачка лилового души,
Я живу в нечаянной глуши.

Как-то здесь, в Быково, все понятно.
На участке множество опят на
Деревах, которым нет числа.
И гудит, как времечко, пчела.

Как-то здесь, в Быково, все иначе.
И другие у меня задачи…
И по даче ходит даже тот,
Кто на белом свете не живет.

 

О

Осень, ливни зарядили,
Воздух влажен и промозгл.
Дрозд-рябинник на рябине
Пригорюнился, промок.

Резво, по горизонтали
Дни летят, как мотыльки.
…На участке под зонтами –
Белые, моховики.

Осень, ливни задолбали.
Впрочем, нет больших невзгод.
Я живу по вертикали:
Почва – чувства – небосвод.

 

Зимняя дача

Скрипит, как Чюрленис, бревенчатый дом,
Скрипят шестеренки рассудка,
Который уходит от гибельных догм,
Работая честно и чутко.

Любовь и озноб – вековечный коктейль,
Который я пью торопливо.
…И вырваться трудно из хищных когтей
Сомнительного креатива.

В чем цель? Непонятна, как музыка, цель.
Где логика в жизненной драме?
А в окна стучит одинокая ель
Живыми ветвями.

 

Вельветовая ветвь

Я больше не бегу, и дни мои рутинны.
На дачном берегу живу, как фон-барон.
Вельветовая ветвь молоденькой рябины
Влезает на балкон.

А рядышком – сосна, магнолия, орешник…
И город далеко, убийца и тиран.
И дятел – тук, тук-тук (хоть он не кагэбэшник),
И белочка летит, как быстрый дельтаплан.

 

Ночь

Ночь – крадучись – тихою сапой
Приходит в мой бойлерный мозг.
Кот голову прячет под лапой –
Грядет, точно Ленин, мороз.

Я видел параши, пороши,
Но пошлость прошла стороной.
В ботинках на тонкой подошве
Я в сад выбегаю ночной.

И вижу большие деревья,
И ветры смурные гудят.
И, горестно заиндевев, я
Бегу, как цыпленок, назад.

 

Хоть бы на миг

Баксы – контракты – бесы –
Асы продажной прессы –
Бесы – вино – темно.
Бесы – вина – вино.

Хоть бы на миг забыться,
В угол какой забиться,
Тишь и покой ценя.
Боже, прости меня!

 

Тогда

Что же было тогда? Воровали.
Истребляли своих.
Негодяи учили морали
И марали святых.

Наилучшие были убиты.
И убиты слова.
Сквозь бетонные серые плиты
Пела песни трава.

Пела песни трава – и малёхо
Изменялась эпоха греха,
Некрасивая эта эпоха
И червивая, точно труха.

 

Две эпохи

Был гонор, были гонорары,
И был пленительный Совок.
Теперь мы немощны и стары,
Выращиваем лук-севок.

Теперь иные дивиденды,
Теперь мы смотрим на закат.
Теперь добраться до фазенды –
Уже хороший результат.

 

Вчерашний друг

Ну что ж, валяй, громи, базлай,
Вчерашний друг, а ныне – злюка.
Лайк быстро переходит в лай –
Таков суровый нрав фейсбука.

Ну что ж, уходишь, так ступай,
Шагай, моей судьбы минуя.
Я сам себе налью стопарь –
И нашу дружбу помяну я.

Я не хочу ненужных драк,
Дела мои – неотменимы.
Но ты дурак и я дурак.
И дружбы не смогли спасти мы.

 

Среди бумаг и хворей

Я – в мыслях – далеко удрал,
Гоним Москвою-зоной.
О, Юра, – Ра – ура – Урал –
Казарин озаренный.

А – в жизни – я остался тут –
Среди бумаг и хворей.
И кошки на душе скребут,
И нужен санаторий.

 

Главное

Я живу и знаю: есть подмога,
Есть подмога каждому из нас.
Ибо монополия на Бога
На земле отсутствует сейчас.

Банда захватила наши недра,
Банда захватила нефть и газ.
Лишь Господь заботливо и щедро
Помогает каждому из нас.

Банда нас терзает пропагандой,
Банда хочет нас перемолоть.
Я живу и знаю: с этой бандой
Разберется в нужный час Господь.

А потом придет другая банда,
Так уже бывало, и не раз.
Будет на обед тогда баланда.
И заплачет омраченный Спас.

 

Распитие напитков с Палычем
в Рождество 2018 года

А. Тимофеевскому

Порой на шарике пылающем
Важна нечаянная малость.
Когда мы выпивали с Палычем,
Душа моя отогревалась.

Он не талдычил про мучения,
Дитя блокады Ленинграда,
Но мне подкладывал печенья и
Сухариков, и винограда.

Он мне рассказывал о Галиче,
Про Бродского и Пастернака;
Во временах легко играючи,
Он выводил меня из мрака.

И наши отношенья братские
Нам были лучшими дарами.
А переулочки арбатские
Пересекались за дверями.

 

Потом

Веселушка-герла Мельпомена
Ублажает накаченный мозг.
И – счастливый – взирает блаженно
На людей просветленных Христос.

И не верит, что жизнь, как солому,
Подпалить может черная масть,
И не верит, что гибельно в кому
Может Кама великая впасть.

Будем жить, будет кротцы, как дети,
А потом, а потом, а потом
Попрощаемся. И на рассвете
Далеко-далеко побредем.

 

Зима

И бессердечны вьюги,
И бесконечен вздор,
И вор кричит ворюге:
– Ворюга, наглый вор!

Но мы с тобой друг друга
Обнимем и спасем.
И никакая вьюга
Нам нынче нипочем.

 

Этот город

Люди ругаются, злятся, хамят.
Тот, кто предаст, тот потом и осудит.
Да, этот город – всамделишный ад.
Города-сада здесь точно не будет.

Что тут поделать? Я больше не жду
Яблочек сладких, коврижек из рая.
Я научился теперь и в аду
Жить и любить – каждый день умирая.

 

Диалог

Смерть сказала: «Застегни
Душу, как рубаху!»
Жизнь сказала: «За стихи
Можно и на плаху».

Смерть сказала: «Упекли
Вьюношу за дело».
Санитары-упыри
Мучили умело.

Жизнь сказала: «Не грусти,
Бог нашел подмогу,
Сердце чуткое в груди
Живо, слава Богу!»

 

Артём

Мне часто снится Тёма Боровик,
Он был моим начальником в «Совсеке»,
Он был бесстрашен, совестлив, велик.
Я думаю об этом человеке.

Шел перестроечный девятый вал,
Артёма эти волны захлестнули.
Он никогда, по-моему, не врал
И не боялся ни врагов, ни пули.

Он был надёжный друг, почти как брат –
На помощь был безудержным и скорым;
Устраивал меня во «Взгляд» –
Работать, по контракту, репортёром.

Сейчас я знаю: жизнь как вспышка, миг,
Путь не кончается дорогою земною.
Мне часто снится Тёма Боровик.
А значит, он по-прежнему со мною.

 

Полный вперёд

Годы – проворные рыбки уклеечки –
Быстрые [точно бандитский кастет].
Силы-силеночки [как батареечки]
Сходят и сходят – лавиной! – на нет.

Немощь, как баба, рождает познание.
Знаю: никто в никуда не уйдет.
Знаю: душа создает мироздание.
И, разумеется, – наоборот.

Знаю: парламент законы спасения
Примет – приму [осчастливлен!] на грудь.
От понедельника до воскресения
Kороток [впрочем, не короток!] путь.

Снег – точно саван. Но травка весенняя
Ровно в положенный срок прорастет.
От понедельника до воскресения…
Ну и так далее. Полный вперед.

 

Зимний несебр

Жизнь бежит, полосатая зебра,
Огибая леса и моря.
Я иду вдоль родного Несебра,
На декабрьские волны смотря.

Здесь зима не зима, просто слякоть,
Просто на сердце грустно чуть-чуть.
И не хочется много балакать
О годах, что уже не вернуть.

Как-то горестно заверещали
Чайки, белая чаячья рать.
Это время писать завещанье,
А стихи – в черной печке сжигать.

Это время прощать и прощаться,
Становясь хоть немного мудрей,
И нисколечко не обольщаться
Относительно жизни своей.