Журнальный мир

Не отвлекайся — лучше рыбу лови!

Паша отличный парень! Хотя почему парень? Тридцать пять лет уже. Значит, мужик он отличный. И жил он в отличном городе — Санкт-Петербурге. Многие бы ему позавидовали — это ж вам не… Да какая разница, где это самое «не…» находится? В России оно везде и, главное, что не в Москве. И был Паша не кем-нибудь, а финансовым директором. Любил он, значит, денежки находить. А кто, скажите, «не…»? В общем, и малый хорош, и деньги может раздобыть (иначе кто бы его взял финансовым директором?), и прописка правильная — питерская. Нужно завидовать. Обязательно надо! Как же «не…»?

Так-то оно так, но… Появилась у питерских с недавних пор одна черта. Да и ни черта это никакая не черта, а так — гео-генно-политическая особенность. В какой-то определенный момент этот самый «гео-ген» просыпается, и все питерские начинают двигаться в сторону… Не-не, именно к Москве. Все… Ну вы знаете, конечно. За примерами далеко ходить не… Они все уже там… тут — и за Кремлевской стеной всех не спрячешь. Да че Паша, я и сам такой, которому все не… неймется и не… хватает. А хватать-то, сами знаете, ведь сами такие, хочется! Вот и едут питерские, «гео-геном» гонимые… Куда? А туда, где все есть… И нефть, и газ, и алмазы, и… Где-где? В Москве, в Москве!

Вот Паша и приехал в столицу. Но ни нефти, ни газа на его долю уже не осталось — так бывает, когда в большой семье — стране, то есть, не… стоит щелкать клювом. А газ-то, оказывается, в Питере нашли! Петр I чем-то не тем занимался: «окно в Европу» прорубил, архитекторов итальянских пригласил, а нефть или газ в Лахте не унюхал. У других нюх острее оказался. А в Москве ни «черного», ни «голубого» золота больше нет — закончилось. Любые месторождения, даже московские, истощаются. Как говорится, дебет скважины усох до нуля.

Ну и что? Ерунда. Не… ехать же обратно из-за такой мелочи? Только же приперся! Походил Паша, походил, как говорят, по рынку. Как еще говорят, жалом поводил — ветер-то дует! А нос зачем человеку? Правильно, и ветер для этого. И хотя с «большой столичной троицей» — нефть-газ-алмаз — Паше не повезло, но в одну золоторудную компанию его все-таки взяли. Как не взять? Ведь работал Паша финансовым директором не в какой-нибудь шарашкиной конторе, но в крупной питерской строительной фирме, то есть, что-что, а копать он умел. Такое мастерство находить полезные ископаемые в самых неожиданных местах у питерских, оказывается, в ДНК зашифровано. А что еще нужно в холдинге «АЧД — Аurum-Чистоган-Добыча»?

Жизнь у Паши наладилась. И люди опять начали ему завидовать, а почему не?.. ВМоскве питерским все завидуют! А как не?.. Вот и Паше тоже стали понемногу… турбулентно вздыхать в спину с прищуренным глазом. Но, Москва Москвой, а Питер, хоть и на выходных, Питером, но на какой золотой речке находится тот самый доходный прииск и как выглядит кормилица драга, знать нужно, даже финансовому директору и даже из Санкт-Петербурга.

И отправили Пашу в познавательно-ознакомительную командировку на самый что ни на есть Дальний Восток. «Слава богу, что не в Магадан!» — радовался Паша, приземляясь ранним утром в Усть-Пиндюринске или… Нет, именно там впадает в Тихий океан та самая золотая речка. Но рано радовался — потом еще четыре часа летел на вертолете туда, откуда речка берет свои истоки и золотишко заодно. Поглядел Паша на драгу, поглядел, но ничего, кроме булыжников не рассмотрел.

— Ну и где золото ваше… наше, то есть? — по-московски грозно, но по-питерски культурно, почти без мата, спросил Паша мужиков.

— Не слышали… не видели, наверное, в Москве, — пожали плечами мужики. — Может буква «хэ» че знает?! Ты у нее не спрашивал?

— И вообще, сегодня пятница. Нам на рыбалку пора! — повернулись мужики к вертолетчикам. — Забросите нас на Вихляй-ручей?

— У тебя когда обратный рейс? — вспомнили мужики про Пашу. — Хочешь с нами на рыбалку? Или останешься здесь на драгу любоваться?

Знал бы Паша, на что он соглашался. Это ж только говорится«на рыбалку», а на самом деле… Развернулась Пашкина жизнь на все сто восемьдесят градусов, аж с тремя поворотами по триста шестьдесят! Знал бы — подумал, прежде чем…

Но начиналась рыбалка, как все рыбалки в России. Рыбки наловили… Поели-попили… Вечер наступил. За ним наступил момент. И не наступил, а прямо приспичил, аж невтерпеж. Пошел Паша прогуляться по этому неотложному делу вдоль таежного ручья. Вихлял ручей, вихлял, но привел-таки Пашу на песчаную косу. Тут и луна взошла. Светит. Ярко светит. Бежит хрустальная вода, блестит серебром. Песок на берегу лежит. Тоже поблескивает чем-то…

— Золото, мужики! Я золото нашел! — заорал Паша, прибежав к стоянке с карманами, набитыми золотым песком.

— Вот смотрите! Там его руками… лопатой… экскаватором можно копать! И драга не нужна ваша! — протянул Паша целую горсть.

— Ну, песок. Ну, золотой… Никогда не видел, что ли? Да его здесь… В Усть-Пиндюринске он даже в детских песочницах! Местная власть так детей к профессии приобщает. Ты, Паша, не отвлекайся — лучше рыбу лови!

Никто из мужиков даже не посмотрел на находку.

— Я пойду еще погляжу! — сказал Паша и вернулся к Вихляй-ручью.

— Паш, ты бы разгрузился, а то в следующий раз штаны не расстегнешь!

Карманы, полные драгоценного песка, натянули Пашкины брюки до предела. Ширинка ширилась в натуге и грозила разразиться пулеметной очередью из пуговиц.

— Не-не, очень нужно!

Не прошел он и ста метров, как… прибежал обратно к костру.

— Так быстро облегчился? — мужики смотрели на пухлые карманы Пашки. — Или не смог?

— Там… там… м-м-медведь! К моему пляжу направился! Вот такая лапища с когтями! — развел руки в стороны очумевший Паша.

— Ну, медведь. Ну и че? Ему твое золото на фиг не сдалось. Ты его не отвлекай — он рыбу ловит! Пока посиди с нами, выпей с народом.

— Ты, Паша, че, вправду из Питера? И в Эрмитаже был? А корюшку поймал? Нет?

— Зря ты отвлекался — лучше бы рыбу ловил!

— А в Москву зачем поперся? Там рыбы, что ли, больше? — интересовались мужики. — Женат?

— Есть у меня девушка, — ответил Паша.

— Хм, скажет тоже — девушка! — ухмыльнулись мужики. — Ты оставайся у нас… насовсем. Мы тебе не девушку, а бабу настоящую найдем. Женишься на ней.

— Зачем? — не понял Паша.

— Не будешь отвлекаться — будешь рыбу ловить!..

Бежал, сверкая под луной, далекий таежный Вихляй-ручей. Мерцал под звездами, шуршал под ногами никому не нужный золотой песок… А не надо отвлекаться — лучше рыбу ловите!

Линии жизни

Савва проснулся затемно, когда Кафикас еще спал. Ни в одном окне, кроме одного, его собственного, свет не горел. Старик сварил себе «скетто»¹ и сидел в одиночестве, размышляя о вчерашнем визите.

Когда он осматривал молодые побеги на лозах, к нему заявился представитель соседней крупной промышленной винодельни и снова предложил выкупить у Саввы его виноградники. Такая встреча происходила регулярно, два раза в год: в начале и конце сезона, и Савва постоянно отказывался от сделки. Вот и вчера он снова сказал «нет», но что-то впервые за многие годы защемило в сердце старика.

Он прихлебнул горячего кофе, осторожно втянув губами легкую пузырящуюся пенку. Старый крестьянин отставил чашку и посмотрел на свои грубые ладони красно-коричневого, землистого цвета, на которых его трудная жизнь резко прочертила глубокие и четкие, словно ряды его виноградников, линии. Настроение было испорчено не столько разговором с агентом, сколько больно кольнувшим пониманием, что ему становится все труднее справляться с тяжелой работой на угодьях, раскинувшихся почти на тридцать гектаров по окрестным холмам.

Почти семьдесят лет Савва прожил под виноградной лозой, увивавшей террасу его дома, храня семейные секреты виноделия. В прошлом году он собрал отличный урожай (пришлось даже дополнительно нанимать болгарских работников) и сделал очень хорошее вино, которое охотно покупали многие местные рестораны, отели и супермаркеты в Пафосе. Его выдержанное в дубовых бочках «Марафефтико»² уже год продавалось в duty free аэропорта Ларнаки. В общем, дела шли хорошо, и конкуренции с соседями-промышленниками он не боялся, но тревога перед очередным сезоном все равно нарастала.

«Как же мне уговорить сыновей заняться виноделием?» — невесело размышлял за остывшим кофе старик.

Вот отчего испортилось его настроение: упадок физических сил и эмоциональная усталость наложились на подброшенный памятью разговор с сыновьями, когда они отказались продолжить его дело.

«Майкл — менеджер в банке. Работа у него, конечно, престижная и… чистая. Зачем ему мой старый, вечно пыльный трактор?» — печально думал Савва.

«А младший что мне сказал? — вспоминал старик. — Отельный бизнес на Кипре — дело очень перспективное. Да, они теперь каждый день носят костюмы с галстуками.»

Савва посмотрел на свою выжженную солнцем рубашку без цвета и потертый, в пятнах масла и вина, комбинезон. Погрузившись в безрадостные мысли, Савва посмотрел в темное окно и решил отложить работы на винограднике. Он вынес из сарая несколько спиннингов и вместе с резиновыми сапогами и большим ящиком с блеснами бросил их в кузов своего старого, мятого во многих местах, но неубиваемого «Хайлакса». Затем он снова вернулся в дом и достал из холодильника несколько каракатиц и кальмаров.

«Конечно, не живые, но все равно могут пригодиться! — подумал старик, внезапно собравшись на рыбалку. — Заодно Харалампуса на маяке проведаю. Давно не был у него.»

Зеленая «Тойота» остановилась на Т-образном перекрестке на выезде из деревни, выхватив фарами из сумрака синий дорожный указатель «Пейя, Корал Бич и Пафос — 29 км», и по-деревенски небрежно, без сигнала поворота, свернула налево в направлении приморского городка. Колеса автомобиля почти по самую ось утопали в тумане, который, словно убежавшее молоко, поднялся из ущелий и накрыл и дорожное полотно, и ряды виноградников Саввы, терявшиеся в светло-серой мягкой вате.

Внедорожник, кряхтя работягой-дизелем, поднимался на перевал, снимая с вершин петлю за петлей и разгоняя светом фар сорок, сушивших на асфальте свои намокшие за ночь хвосты. Старик внимательно вглядывался перед собой, пытаясь разглядеть в «молоке» неясный пунктир разделительной полосы. Хотя встречных машин не было, он боялся отвлечься от дороги, тем более что туман и сумрак все еще скрывали окружающий ландшафт.

«Как сказал тот русский? — вспоминал старик. — Кафикас — это кипрская Тоскана! Никогда там не был, но местечко, наверное, неплохое, раз такое дорогое вино делают».

И Савва не удержался от соблазна посмотреть налево, где в плотной пелене за ущельем уже должно было показаться море, крохотный необитаемый островок Сент-Джордж с плоской, обрезанной вершиной и ржавый танкер, засевший на рифе. Еще одно судно лежало внизу на прибрежных скалах, завалившись на бок подобно выбросившемуся на берег киту-самоубийце. Ничего этого не было видно. Но память рисовала ему картину, которой он радовался, встречая каждое утро на винограднике встававшее из-за гор солнце. А вечером, уже сидя на террасе, провожал длинный трудовой день, глядя, как таял в море шарик апельсинового мороженого. Его одиночество пытался развеять граненый стаканчик с домашней зиванией³ с дымком, на дубовых щепках.

На обратном пути старик насладится любимыми, уже настоящими и живыми, а не нарисованными по памяти, видами весенних холмов Кафикаса, живописно разрезанных ущельями с белыми в рыжие полоски стенами, с вершинами, украшенными колючей зеленью сосновых лесов. А на террасах и склонах красивыми, ровно расчерченными в линеечку зелеными заплатками будут лежать его виноградники.

«Ах, паннайя ⁴! Забыл! — Савва резко нажал на тормоз, чуть не проехав последний участок. — Нужно нарвать молодых листьев для приятеля Харалампуса. Долмадес в них будут очень сочными и вкусными!»

Миновав спящие Пейю и Корал Бич, старая «Тойота» через пятнадцать минут шуршала своими шинами, разворачиваясь на плоском каменистом мысе прямо напротив танкера. Блеснув фарами по темным окнам коттеджей Аполло Бич, Савва остановил машину и посмотрел в сторону моря. Вдалеке белыми линиями разрезал морской сумрак маяк, высвечивая то выходившие из порта рыбацкие катера, то старинную Оттоманскую крепость, то ржавое судно. В его сторону старый рыбак и забросил спиннинги с донками, на которых гроздьями болтались крупные «тройники» и спаренные «одинарники» с нарезанными полосками каракатиц и кальмаров.

Подкрутив катушки, он натянул лески так, чтобы вершинки удилищ чуть пригнулись, мелкой дрожью на самом кончике показывая ему, что рифовая мелочь уже собралась вокруг наживки. Осталось дождаться, когда эта суета под водой привлечет крупного лаврака, снэппера или, может быть, даже небольшого «янтарного джека». Пока не рассвело, и солнечные лучи не разогнали подводный сумрак, можно побросать спиннинг в надежде на мелкую барракуду, охотящуюся на отмели вокруг рифа.

«Эх, давненько я не держал зубастую на крючке!» — вздыхал старик, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз поймал эту хищницу с белым деликатесным мясом.

Поппер со свистом разрезал воздух, каждый раз громко плюхаясь где-то в темноте, и, влекомый катушкой, начинал рисовать на поверхности моря усатые линии, привлекая к себе внимание вкусным чавкающим звуком и спрятанной внутри погремушкой. Всякий раз, когда летящая за блесной леска пересекалась с лучом маяка, старый Савва вспоминал о своем друге Харалампусе, который, наверняка, сейчас не спал и варил себе кофе.

«Нужно не забыть отдать ему виноградные листья!» — напоминал себе Савва.

Ночь постепенно уходила в небытие, уступая место робкому предрассветному сумраку. Черная поверхность моря становилась серо-зеленой. Из деревень, расположенных на окрестных холмах, потянулись, петляя по серпантинам горящими фарами, малолитражки и мопеды служащих, спешивших в отели сменить своих коллег с ночной смены.

Старик хотел сделать еще несколько забросов, но вместе с непривычно ранней усталостью он вновь ощутил вчерашнее легкое, но неприятное покалывание в левом боку. Он бросил спиннинг на каменистый берег и присел на раскладной стул, с тревогой прислушиваясь к своей неожиданно проявившейся аритмии. Отдышавшись, Савва подошел к донкам и натянул в тугие прямые линии провисшие лески, проверив на палец, не забьется ли там, на конце, чья-то жизнь. Маяк по-прежнему освещал морскую даль побледневшими в лучах восходящего солнца линиями мощного прожектора.

«Уже начало седьмого утра! Маяк нужно выключать в шесть, если нет сильного тумана, но пусть посветит еще немного», — Харалампус посмотрел на старые наручные часы с пожелтевшим циферблатом.

Он допил «скетто» и пошел на обрыв проводить последних проспавших рыбаков. На мысу, напротив танкера, старый смотритель заметил как будто знакомую зеленую «Тойоту», и его сердце радостно забилось в ожидании встречи с другом, которого он давно не видел.

«Это ж сколько Савва не был у меня на маяке? Месяц или два?» — волновался смотритель, сознавая, что в их возрасте даже вчера может быть давно или даже поздно.

Посмотрев на поднявшееся из-за холмов Хлораки и Тцады солнце, которое сначала осветило мачты ржавого танкера, а через минуту уже все побережье, Харалампус поспешил обратно на маяк. В приморском городке наступал новый солнечный день. Нужно было спешить сварить свежий кофе и достать бутылку зивании, которую он приберегал для встречи с другом. Савва вряд ли будет досиживать на берегу моря до палящего полудня. Через полчаса он соберет свои снасти и самое позднее в семь утра подъедет к маяку.

Харалампус толкнул деревянную неровную дверь в белой истертой ветрами стене и поспешил по винтовой каменной лестнице наверх, чтобы выключить прожектор. Но через десяток ступенек он остановился, пытаясь поймать сбившийся ритм дыхания.

«Старею, — подумал смотритель. — Слишком резво попрыгал наверх!»

Через пару минут он медленно спустился вниз, закрыл дверь маяка на ключ и направился к своему одноэтажному служебному домику из светлого песчаника. Харалампус вынес из дома второй стул и поставил его у столика в тени старого апельсинового дерева, на ветках которого висели несорванные оранжевые солнца. Потом он принес бутылку любимой черной зивании и две стопки из толстого стекла со слегка вогнутыми внутрь стенками. Смотритель посмотрел в сторону мыса с танкером на рифе — зеленой «Тойоты» там уже не было. Пора варить кофе.

Старик вернулся на тесную кухню и поставил помятый закопченный кофейник на огонь. Харалампус помешивал густую смесь длинной ложкой, ритмично постукивая ей для резонанса по стенкам. Он внимательно следил за тем, как через несколько минут легкая и пышная коричневая пенка начала свой бег вдоль стенки сосуда.

«Интересно, почему кофейная пена всегда бежит по часовой стрелке, как время и жизнь?» — в который раз удивлялся смотритель.

Как только круг замкнулся, он, не дожидаясь закипания и подъема кофе, снял кофейник с плиты и выглянул в окно. Во дворе уже стоял знакомый «Хайлакс». Савва копошился в кузове, что-то там выискивая.

«Ждал, старый Харалампус, ждал!» — хмыкнул виноградарь, заметив на столе зиванию и два стакана.

— Держи! — он без приветствия протянул вышедшему на порог приятелю пакет с молодыми виноградными листьями. — Это тебе для долмадес.

— Присаживайся, — смотритель маяка кивком пригласил Савву за столик под апельсином. — Я только что сварил кофе.

Не спрашивая, Харалампус откупорил бутылку и налил в стопки виноградную водку цвета дегтя. Савва, держа стаканчик немного дрожавшей и выдававшей его волнение рукой, неожиданно выпил зиванию залпом. Удивленный друг снова наполнил стакан до краев.

— Не спешишь? — спросил смотритель, наблюдая за руками старого виноградаря. — В tavli⁵ сыграем?

— Что смотришь? Давно не видел таких рук? — устало произнес Савва.

Он развернул свои натруженные огрубевшие ладони, которые его долгая и трудная жизнь расчертила где глубокими и прямыми, как ряды виноградников, а где витиеватыми и извилистыми, как лоза, линиями.

— В последний раз делаю вино! — заявил Савва.

— Разве ждешь плохой урожай? Перестань хандрить! — попытался успокоить его Харалампус.

— Я решил продать виноградник. На этот раз точно!

— Опять приходили с винного завода?

— Ты же знаешь, каждый год по два раза приходят, но не это важно. Главное…

— Что?

— Вот скажи мне, друг, где я совершил ошибку?

— Какую?

— Когда и где я потерял своих сыновей? — воскликнул Савва. — Почему я не сумел привить им любовь к земле, виноградной лозе и вину? Я даже не смог приобщить их к своему увлечению — рыбалке! Городскими стали… На виноградник не заманишь!

Харалампус молчал и грустно смотрел на старого друга, поняв причину его хандры. Виноградарь же рассматривал свои никому теперь не нужные руки.

— И мои линии жизни никогда не пересекутся с линиями моих сыновей! Вот в чем проблема! Это разрывает мне сердце.

Харалампус бросил кости на доску с потертыми от времени шашками, приглашая друга к игре. Пятнистые костяшки весело запрыгали по дереву, разбежавшись в разные углы и оторвав стариков на время от мрачных мыслей.

Белая башня маяка, хорошо видимая со всех сторон, всегда привлекала многочисленных туристов, слонявшихся по набережной в старом порту. Перед ними за столиком под старым апельсиновым деревом играли в нарды два старика, запивая свой разговор кофе с виноградной водкой. Зеваки от незнания того, о чем на самом деле говорят два старых киприота, завидовали их неторопливой старости с шикарным видом на море и быстро, сделав пару снимков на память, проходили мимо своими беззаботными туристическими дорожками, чертя в пыли невнятные линии. Море, стремительно разогнав кудрявые волны от самого горизонта, ломало белесые параллели их линий, безжалостно срывая и бросая пенистые шапки на скалистые берега.

— Когда ждать в следующий раз?

— Не знаю, Харалампус, — засобирался назад к своим виноградникам Савва. — Я, правда, не знаю!

— Не нужно ждать месяц. Приезжай раньше, а лучше — завтра.

Смотритель маяка долго смотрел вслед удалявшейся «Тойоте» своего друга, надеясь на его скорое возвращение. Еще больше он молил Бога, чтобы, когда Савва снова возьмет в свои руки созревшую гроздь и определит начало сбора урожая, к нему вернулся вкус жизни… Жизни, которая сегодня так жестоко и коварно вильнула своей линией, уводя от смысла бытия и не вовремя намекнув на его конечность. Облако пыли осело на дорогу, припорошив рифленые линии от колесных протекторов. Харалампус вернулся за столик под апельсиновым деревом с твердым намерением завтра снова сварить кофе и поставить две стопки с зиванией.

«А где моя старая Nokia? Позвоню-ка я этим бизнесменам. Пусть сегодня же приедут к Савве!»

Кипр, Пафос, май 2017 года