Журнальный мир

800 – это конец или начало?

Название обязывает автора вступить на столбовую дорогу двенадцатитомной «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, только его вклад в науку нашей Отчизны беспримерен, а мне лишь хотелось бы высказаться по поводу нижегородскости как особой формы русскости (появились сегодня такие определения качества души и особого вида мировоззрения, хотя между ними есть нюансы: в первом случае смысловой акцент на «русс», а во втором – на «кость»).

Д.С. Лихачев говорил, что там, где он стоит, там и культура, его культура. А когда он покинет это место, то какая там будет культура, еще неизвестно. Эту логику вполне можно распространить и на само понятие России, которую для нижегородцев олицетворяет не только общая Москва и Волга, но и свои Стрелка, Окские дали, Дивеевский монастырь…

«Этот царственно поставленный над всем востоком России город» (Репин) готовится к своему 800-летию как невеста на выданье, а ведь его уникальная красота от Сотворенья мира! Так и сливаются здесь вечность, история и современность. Этот местный системный продукт весьма показателен для наших дней, когда люди объединены общим временным потоком происходящих перемен. Мне хочется увидеть в них возможность возрождения нижегородского платонизма, то есть ощутить абсолютную реальность воплощенных в нашей истории идей и бессмертие души русского человека, идущего «на край» для их претворения.

Настоящее нередко несет на себе глубокий след исторического прошлого. Нижегородское 800-летие – хороший повод подумать и поговорить не только о взаимодействии прошлого с настоящим, но и о сотрудничестве урбанизма и мемуаризма, то бишь о проникновении исторических традиций в городскую жизнь. С помощью минувших столетий мы получили возможность что-то объяснить и понять в себе. Нижегородский новый опыт бытия должен создаваться в процессе обмена между жизнью и средой, а потом вновь проверяться, но уже внутри каждого человека, в серии ситуаций, где он может обнаружиться или потеряться. Нет, нас не изгоняли из Рая, нам сейчас только важно понять: он что, позади, а впереди – Пустыня? Или вседающая, но беспечная Пандора успела все-таки захлопнуть над нижегородцами свой знаменитый ящик и оставить нам Надежду?!

Ангел истории, которого Вальтер Беньямин увидел на картине Клее «Angelus Novus», не может воскресить мертвых и соединить разбитое вдребезги. Шквал ветра несет его в будущее, к которому он сам повернут спиной… вот в этом суть и нашей проблемы. Мы видим ошибки задним числом, а избежать их впереди себя часто не в состоянии. И тогда приоритетное слово за мудрейшими, стоящими на границе минувшего и вечного. Усвоить их поучение помогла бы цифровизация и помощь интеллектуальных волонтеров, которым предстоит «вершить прогресс». Но подобная миссия не вписана в стандарты и компетенции современного образования, и поэтому она выглядит очередной гуманитарной утопией. Ну что ж, попытаемся быть реалистическими романтиками.

Нижний Новгород воплощает в себе усилия устранить разлад между формой и материалом, то есть сложившейся городской структурой и сопровождающими ее природными возможностями. Между ними пока нет еще гармонии, поэтому Верхневолжский жизненный берег и обновленная Нижневолжская набережная, историческим символом небрежения которой стал Синий забор, закрывавший вид на Волгу, воплощают суть этих стараний. Нижегородский новый опыт бытия должен создаваться в процессе обмена между жизнью и актуальной средой, а потом вновь проверяться, но уже внутри каждого человека в серии ситуаций, где он может обнаружиться. Вот почему прогулочный «Верх» и массовидный «Низ» олицетворяют не столько социально-тектоническую разноуровневость городского рельефа, сколько влияние технологий, дизайна, решеток и фонарей на экзистенциальное ощущение горожан.

Сейчас кипит работа по «врубке» архаических ценностей в городскую «Трубу» и получается очень специфичный коллаж, а если точнее кольматаж, то есть закупорка процессов нижегородского бытия, не сводимого к одним только административным, механическим и ура-патриотическим восторгам. Камеры выхватывают просветленные и растроганные лица культуртрегеров, которые делятся своими спонтанными мыслями по поводу очередного шумного мероприятия. Но народ, по-пушкински, безмолвствует…

Фейерверк лазерно-оцифрованных реакций исчезает, оставляя в ушах шум и треск, в глазах – сполохи далеких огней будущего, а в душе – пустоту и отчужденность от этого праздника жизни, на котором тебе не нашлось и краешка. Огороженный средневековьем город означал защиту и порождал особое чувство общности, необходимость держаться «купно заедино». Это местное самоощущение трансформировалось неоднократно, а в советское время получило определение «закрытого города» с его атмосферой сопричастности каждого к этой вынужденной изолированности.

Вот почему так важно вовлечение в этот процесс нижегородских сталкеров, которые, проникнув в Зону прошлого, выносят из нее артефакты. Их можно продать или шумно разрекламировать и на этом хорошо заработать, но сами проводники духовного экскурса в территорию вечных смыслов рискуют встать на пиратскую тропу флибустьерства. Но вспомним Цицерона: Cui bono?

Потребительская фаза 800-летия репрезентируется выражениями «отпраздновали и забыли», «заработали, а на что потратили?» и наконец: «что дальше и что делать?» Пока лишь ясно, что долгий временной срок бытования нашего города в истории означает среду свободы и ограничений, инерции и поиска, озарений и надежд. И все-таки есть шанс расценивать 800 лет как проект социального оптимизма!

От Реконструкции до Ренессанса

И Волга, обновясь, свой да ускорит бег,

Призвавши благодать на тот и этот брег,

Чтоб глад, и мор, и смерть их ввек терзать не смели.

Так триста с лишним лет назад писал немецкий поэт, дипломат и путешественник Пауль Флеминг. История всегда неразлучна с географией. Притяжение-слияние Оки и Волги – это уникальный дар, ниспосланный нам свыше. Земля, вода и воздух Нижегородчины – это древняя память о гармонии трех муз, соединивших три состояния космоса. У нас есть памятный и одновременно указательный знак в виде остроугольного участка на стыке идей и при впадении рек – Стрелка. 800-летие дает хороший повод перевести метафорическую стрелку с одного пути на другой. И, кажется, Поволжская Стрелка уже готова к своей миссии в новой России. Важно только, чтобы стрелки нижегородского барометра между собою не ссорились, а следовали правилу: уникальный характер волжской географии диктует уникальность решений о ее возрождении и порождает множество поэтических слов для ее воспевания.

Сегодня Нижний – город науки. И это важно вспомнить в связи с грандиозным юбилеем для возрождения исторического знания на строгих принципах познавательной деятельности. Иными словами, не допускать отсебятины, вымороченных гипотез, разрушения объективных основ имеющихся сведений, достоверности собранных фактов. Хронология, археология, краеведение, бытословие, геральдика – каждая историческая ветвь призвана откликнуться на этот призыв веков, из которых на нас смотрят наши ушедшие в Реку времени земляки. Так что нижегородская Клио, дарующая славу, должна возглавить хоровод муз-покровительниц нашего края.

Больше двухсот лет прошло с открытия Нижегородской ярмарки (1817), создавшей городу мировую репутацию центра оптовой и розничной торговли. Сейчас она в мумифицированном состоянии то ли музея истории, то ли казенного дома, то ли спорадического нашествия торговцев индийскими товарами, белорусским текстилем, отходами дальневосточного рыбного промысла. А ведь те первые (1817–1917) означали такой взрыв человеческой энергии, инициативы, предпринимательского ума и столкновения интересов, что еще и сегодня из этого истока можно черпать людям самых разных идей.

Лев Толстой (повести «Крейцерова соната») передает разговор в поезде о Нижегородской ярмарке. Приказчик рассказывает про кутежи какого-то известного обоим богача-купца, развеселившегося «на ярманке», но старик-собеседник не дает ему договорить и сам начинает рассказывать про былые кутежи в Кунавине, в которых и ему доводилось участвовать. Он, видимо, гордится своей ролью в них и с видимой радостью повествует, как они, пьяные, вместе с этим знакомым сделали однажды такую «штуку», что о ней можно было рассказывать только шепотом. Но и сейчас оба собеседника, несмотря на разницу в возрасте, радостно хохочут над неприличным воспоминанием. А когда разговор переходит на тему, как же можно позволять себе такое распутство женатым людям, старик многозначительно отвечает: «Это статья особая».

Толстовский фрагмент показателен в том отношении, что раскрывает, как сложно и многообразно создавалась нравственная репутация города. Разговор об оргиях на Нижегородской «ярманке» ведут люди разных поколений, но объединенные общими впечатлениями о купеческих «подвигах» – кутежах и штуках, которые можно пересказывать только шепотом. Исповедующий домостроевскую мораль купец олицетворяет двоемыслие, в котором местные обычаи и нравы сохраняются, но с оглядкой на общественное мнение в Европе. Виной такого раздвоения стало, по мнению старика, образование.

Нижегородская «перестройка» подтвердила это суждение ретрограда, для которого рецепт семейного счастья очевиден: «Не верь лошади в поле, а жене в доме». Реклама «Виагры» в 90-е годы минувшего века – с асфальта до входной двери в дом – наследовала «кунавинское веселье», а история словно бы обещала общую индульгенцию греховодникам всех мастей.

Вот только исчезли те просторные дали, которые открывались с волжских берегов на фотографиях М. Дмитриева, изменились типажи «ярмарочных шансонеток», исчезли поэтичные девушки с фотографий А. Карелина, – сегодняшние предпочитают автопортреты селфи.

Нижегородский Хронос

Когда начинаешь активно всматриваться в вечность, она, словно пропасть, втягивает в себя каждого такого смельчака. Как вообще материализуется нетленность, если речь идет о городской истории длиной в 800 лет? Это нестареющий Хронос, породивший Огонь, Воздух и Воду после появления нижегородской земли?

Иван Петрович Мартос в 1792 году создал греческого бога времени в виде надгробия известного промышленника А.Ф. Турчанинова. Все исследователи отмечали в его боге черты русского крестьянина. А через десять лет в российском обществе появилась идея памятника героям освободительного ополчения. И понадобилось еще десять лет на разработку проекта. Русская история в это время как раз «сделала дубль» 1812 года, когда «дубина народной войны» вновь поднялась со всей своею грозною и величественною силой. Так что за спиной Кузьмы Минина стоят тени Тихона Щербатого и Платона Каратаева, русских мужиков, столь похожих на Хроноса в его трактовке русским скульптором.

«Два вечно сонных исполина века», по определению В. Белинского, на нижегородской площади Народного единства под стенами Кремля и рядом с церковью Рождества Иоанна Предтечи вполне могут служить аллегорией местного времени. Скульптура, правда, на пять сантиметров ниже, чем московский оригинал, но и это глубоко символично. Нижегородский путь в истории проходил всегда рядом с Москвой и ощутим в этом качестве по сей день.

У нас есть еще один знаково-символический памятник Буревестнику русской революции – пролетарскому писатель А.М. Горькому, в честь и память которого сейчас проводятся разножанровые фесты. Когда-то Виктор Шкловский писал, что знаменитый монумент Татлина, посвященный Третьему Интернационалу. «сделан из железа, стекла и революции». Перенося эту логику на шедевр Веры Мухиной, которому к 800-летию города исполнится 70 лет, он состоит из бронзы, гранита и столетней пьесы «На дне», любимейшего произведения масс в любой исторический промежуток, начиная с момента создания (1901).

Психология местного времени гибко реагировала на все исторические перипетии в стране. « В буднях великих строек, в веселом грохоте, в огнях и звонах» автомобилеконструкторы соперничали с корабелами, Автозавод и Сормово олицетворяли индустриальную мощь края, на которую с восхищением поглядывала и «советская интеллигенция». Когда затем трудовые резервы страны запели «год новый наступил, кушать стало нечего», то «два кусочека колбаски» стали гимном нового времени, но и они, кажется, канули в Лету. Сегодня востребована музыка для релакса, лучше иноземного происхождения. Стресс и психологическая карусель, породившие истерию тотального маркетинга и всеобщего менеджмента в самых разных сферах, потихоньку сменились культом тела во всех его ипостасях. Сейчас вроде бы вспомнили о духовной жизни, которая, увы, не несет материального богатства, поэтому пока общество сошлось на эстетическом маркетинге: ценно то, что можно продать.

Не знаю, как сходные события отражались на людях итальянского Ренессанса, испытавшем разные там треченто, кватроченто, чинквиченто, но вот волжское Rinascimento развивается стремительно в самых разных направлениях. «Кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход – и вот она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух». Неслучайно писательское провидение Н.В. Гоголя увековечено в Нижнем Новгороде улицей с его именем. Как писал Б. Пастернак, «Предвестьем льгот приходит гений и гнетом мстит за свой уход».

«А Волга впереди пусть нам готовит путь…»

Эта строчка из трехсотлетнего раритета – стихотворения Пауля Флеминга «На слияние Волги и Камы» указывает и на современные ориентиры развития Нижегородского края. Его артериальные реки, слиянные Волга и Ока, зовут Нижний в дальние дали, призывают к созданию волжской Ганзы, обещающей политический и экономический статус торгово-культурному центру России. Пока же этот проект реализуется в торгово-развлекательном центре «ГAНZA», который находится неподалеку от Казанского шоссе, ведущего в сторону поймы Волги, но не обретает контуры мечты, объединяющей волжан, рассеянно ищущих поводы и причины для выражения своей привлекательности.

Изобилие и экономический расцвет всегда характеризовали речные цивилизации, но мы к ним не относимся, несмотря на благоприятные природные условия, а выбираем промышленный путь развития. Индустриализация выхолостила волжские деревни, скрестила рабочего с крестьянином, добавив к этому образованию фирменного «железа», которое отметил в наших земляках святой Алексий митрополит. Но если ему тогда никто не открыл дверь в темнейшую бурную ночь, то сегодня и в светлый день не каждый решится впустить в свой дом хотя бы очередного представителя жилищно-коммунального хозяйства, ибо можно не сносить головы…

Дух протеста – от старобрядцев, силой характера которых оказался в свое время покорен П.И. Мельников-Печерский, до горьковского рабочего Павла Власова, одним из первых шагнувшего в революцию,– до сих дает себя знать то в социальных сетях, то на площади Ленина, которую украшает 17-метровый исполин, собирающий под свою правую руку всех несогласных.

Принцип взаимности, влияющий на материальную и социальную среду, все еще не работает. О нем вспоминают только в ходе какой-либо акции, о которой затем расскажут с экрана. Но коллективизм, трансформированный в акционизм, бессилен что-то изменить, связать «внутри» и «снаружи», сократить количество непросматриваемых зон.

Объединяющим началом может стать Человек. Это код любой городской среды и любого Возрождения. Но он потерян, разрушен, а процесс его восстановления пока не входит в приоритетные задачи общества. Известно ведь, в каком состоянии находятся гуманитарные науки, которые в судорожных схватках своего спасения выродились в технологии. Наступающая цифровизация призвана закрепить и узаконить этот процесс.

Вот почему трансформация 800-летней истории в широкий поток настоящего представляется главной задачей, для решения которой историцизм становится методикой проектирования других отношений, восстанавливающих Око и Дух на месте многочисленных глазков и видеокамер. И здесь, конечно, все начинается с православных соборов и монастырей, которыми справедливо гордится возрожденный Нижний. Красота того, что уцелело и заново расцвело, только усиливает тяжесть разрушенного, невосстановленного, поруганного.

Но очень важно и то, что Церковь формирует силу местных намоленных мест, дополняет их культурные особенности и показывает связанные с этим преимущества. А главное – ей удается создать пространство этической взаимосвязанности людей, что особенно чувствуется в дни Рождества, Пасхи и других религиозных праздников. Это врачует души, порождает радость приобщения, обновляет сердца.

То, о чем я здесь пишу, осознаваемо и ощущаемо многими нижегородцами, за исключением разве тех, что всегда довольны плодами своих усилий. Новизна здесь лишь в том, что застарелые проблемы в обновленном городе создают парадокс между тем, что вокруг, и тем, что внутри. Болезнь, а в особенности историческая, входит, как известно, пудами, а выходит золотниками. К таким оздоравливающим общественный климат факторам можно отнести тысячу «мелочей» – православно-культурный радиоканал «Образ», Белый зал Ленинской библиотеки, где собираются по самым разным поводам те, кто испытывает в этом духовную потребность, центр современного искусства «Арсенал». И еще много-много других единомышленников, влияющих на общий климат в городе, а значит, и всей страны. Но сейчас речь идет о конвергенции и параллелизме во времени и пространстве, густо населенном генотипами уникальной культуры.

Пройдя порог материализации своих желаний и получив всемирный полис на передвижение во всех направлениях, нижегородцам теперь требуется состояние укорененности во времени и пространстве своего бытия. А пока для определенной части населения город предстает как транзитная зона. Изменения в таком сценарии принадлежат узловым личностям не только истории, но и нашей эпохи, текущего дня. Их повсеместный дефицит сказывается и в Нижнем. Напротив, таких, что считают себя апельсином на почве серых людишек, довольно много. Но с ними невозможно и не хочется вступать в диалог, поэтому для остальных появляется предопределенность анонимного существования.

Ленинское бревно на субботнике – это был визуальный образ новой идеологии, пушкинскими стихами, которые Борис Немцов заставлял учить чиновников, выражалась аудиальная мечта романтиков перестройки. Когда же сегодня губернатор и мэр (Глеб Никитин и Владимир Панов) открывают очередной объект, какую-нибудь преображенную домовую площадку под аккомпанемент детского смеха, мы видим контуры их общей концепции формирования комфортной среды.

Но… в библейском сюжете друзья Иова «сошлись, чтобы идти вместе, сетовать с ним и утешать его» (Иов.1:11). Не станет ли новый тренд реальных действий, как и в первых двух случаях, очередной русской утопией? Простоят ли эти площадки до той поры, когда их нынешние посетители приведут на них своих детей? Ведь кроме уюта как совокупности бытовых удобств существует еще душевный комфорт, который определяется совсем другими параметрами – унисоном души, совести и разума. Он создается постепенно, комплексно, многими усилиями. Такой комфорт – дело общее!

Недавно на границе парковой зоны Пушкинского садика, обновленного в центре современной детской площадки, я наблюдала характерную сцену. Отец и сын запускали одинаковые дистанционно управляемые автомобили. Они не соревновались, не взаимодействовали в игре. Просто демократического вида папаша «отрывался» с азартом и гиканьем со своей игрушкой, а его пяти-шестилетний сын с устало-раздраженным лицом ходил за своим чудом техники. Когда его автомобиль с дорожки сполз в грязную осеннюю лужу, ребенок со злой гримасой стал его вытаскивать и (я как раз проходила мимо) прошептал нецензурное слово, выражающее, видимо, его отношение к происходящему. Мне, давно уже привыкшей к речевой толерантности в нашем обществе, сделалось не по себе. Подумалось: беспризорность на людях бывает разной – и в паре с отцом, забывшем о своем предназначении, и в отряде с угрюмой теткой, ведущей их на очередной просмотр экспоната, повязавшей всем одинаковые косынки за счет родителей и тем выполнившей свою воспитательную миссию.

Куда ж нам плыть? Фарватер промерен и очевиден, забыто только революционное крылатое слово «шаг вперед, два шага назад». Давайте, празднуя 800-летие, готовиться к Тысячелетию, которое должно стать Седьмым днем нижегородской культуры!