Но на земле нас держит дом

Но на земле нас держит дом

Стихи

Елена Дубровина наполняет свою стихотворную речь искренним лиризмом, поэтический голос её чист и ясен. Она доверяет своему читателю и делится с ним сокровенным. Её «судьба-усадьба», «город в белой дымке», «львы, стерегущие время» и впрямь пахнут запахами ушедших времён. Эти нескрытые жажда и ожидание счастья освещают трепет души, которую «на земле держит дом».

 Д. Ч.

 

* * *

 

Здесь всё мое – и этот стол, и эти вещи,

И этот дом, в котором окна на восток,

И страх на миг – удар в висок,

А этот миг – как будто вечность.

 

Здесь тишина поёт в углу об опозданье

Всего на несколько минут,

А стрелки от часов бегут,

И, кажется, что век прошёл в моём сознанье.

 

Не повернуть часы назад в судьбе-усадьбе,

Не отлюбить, не позабыть,

А просто плакать, просто выть,

Как плакала тогда – на свадьбе.

 

Будильник тикает вперёд – не обернуться,

И гулко отдаётся зов –

И скинуть с вечности засов,

Дверь распахнуть и… задохнуться.

 

Разбитых чашек тонкий звук –

Осколками на этой карте. Такой маршрут –

Из детства в дом, в котором никого не ждут.

И как вода, текут года из детских рук.

 

 

* * *

 

О, сколько можно голосить

И ждать удачи,

Прощенья у себя просить

И быть незрячей,

Когда легко скользит эфир

У изголовья,

Когда разрушен дом и мир

В том послесловье,

Написанном в конце пути,

Рукой неверной?

Осталось сколько мне идти

Дорогой бренной?

Закончен день, и свет погас

В моём сознанье,

Минуты переходят в час

В часы прощанья.

Но на земле нас держит дом,

Окно в ненастье,

Улыбка сына, и потом…

Немного счастья.

 

 

* * *

 

В далёком прозрачном мире,

Серой краской размытом,

В темной, пустой квартире,

Грущу о давно забытом –

 

О городе в белой дымке,

О львах, стерегущих время.

Там, где на старом снимке

Осталось моё поколенье.

 

Темнеет небо, и густо

Туман поднимается выше,

К вечеру так же грустно.

И «жить» означает – «выжить».

 

 

* * *

Я с детства не любил овал!

Я с детства угол рисовал!

Павел Коган

 

В осеннем парке на скамье –

Забытый зонтик красный с чёрным,

И листья мокрые ко мне

Прилипли как к тетрадке школьник.

 

Идёт по проволоке ток,

В дыму течёт по трубам время,

И жизнь желтее, чем желток,

Бежит как кровь по старым венам.

 

Бессонницы кошачий плач

Сочится вместе с ветром в щели,

И век заботливый, как врач,

Ведёт меня к заветной цели.

 

Но смерть придёт, когда не ждёшь,

Накроет чёрным покрывалом,

И ты поймёшь, что жизнь есть ложь,

Квадрат, растянутый овалом,

 

Что время, прожитое зря,

Не поменять, как плащ на платье…

А над землёй встаёт заря,

Рисуя угол над кроватью.

 

 

ВОКЗАЛ

 

Как капля в море и иголка в сене,

Я затерялась в городских кварталах,

Среди людей – турист в холодной Вене,

Бродячий клоун в опустевшем зале.

Несу любовь и чемоданы красок

С теплом души, запрятанным средь писем,

Среди людей, среди застывших масок,

Где мир жесток и всё же живописен.

Я жду чудес, высокого венчанья

Моей судьбы с какой-то вечной тайной,

Но длится время – время ожиданья,

О, как оно безмерно и печально!

Как одиноко на пустой платформе –

Звук ржавых рельс, дыханье вечной ночи.

Как этот мир, как эта жизнь – непрочны!

И тот же день – бесцветен и бесформен!

И тот рассвет, что в юности встречали,

Стал облаком туманным и закатом,

И в грусти детства, юности печали

Пустой вокзал остался виноватым.

 

 

ГОРОДУ ПЕТРА

 

Наверное, в Питере ветер по-свойски

Метёт жёлтый лист вдоль пустой мостовой.

И мостик кривой, по-осеннему, скользкий,

Согнулся дугой над тоскливой Невой.

 

И дождь, как всегда, ледяной, моросящий,

Купается в лужах, и бьётся в стекло.

Осеннее небо – предвестник несчастий,

Раскрылось зонтом, но укрыть не смогло

 

Прохожих, спешащий на поздний автобус,

Возлюбленных, ищущих места для встреч.

Так движется время и крутится глобус,

И падают годы с согнувшихся плеч.

 

И память, как дождь моросящий, проходит.

Останутся вспышки сознанья едва,

И Питер холодный в ненастной погоде

Стирается в памяти день ото дня.

 

И только туманное чувство разлуки,

Как юности блики, болит иногда.

И только в порыве безрадостной скуки

Возникнет из памяти город Петра.

 

 

* * *

 

Прикрывшись рукой и зажмурив глаза,

Нам мир представляется чёрным квадратом,

Но где-то по рельсам стучат поезда,

Несутся туда, куда нет нам возврата.

Там детство и юность играли в лапту,

Учились играть на рояле сонаты,

Учили поэмы почти налету,

Любили, дружили, встречали закаты.

Там были ненастья, дожди по ночам,

Разлуки, разрывы, паденья и ссоры,

А чаще всего – о любви разговоры,

По сути, и всё-таки по мелочам.

Стоим на развилке – всё тот же вокзал,

Другие торопятся в новую вечность…

Вагон наш сломался, мотор отказал.

И длится минута в пути бесконечно…

Тот поезд увёз эту память навек –

Навек – показалось. Но где же наш дом?

Несёт нас вперёд по течению рек,

А мы всё стоим на пути запасном…

Жизнь длится спокойно, почти не спеша,

Размеренный стук уходящих колес,

Но мучает тот же нас вечный вопрос –

В каком полушарье осталась душа?

 

 

* * *

 

Охватив моё запястье,

Руку мне до боли сжав,

Ты прощался, убежав

От нахлынувшего счастья.

 

Каждый миг, как всплеск волны, –

В лунном свете нет прекрасней.

Звезды нежности полны.

Разве это было счастьем?

 

Мёртвым светом тишины

Поглотило землю время,

Будто мы вернулись в сны

Из прошедшего мгновенья.

 

А закат горел в огне,

Вспыхнув красным в ежечасье.

И тонуло в глубине

Наше маленькое счастье.

 

 

* * *

 

Ты меня не заставишь любить –

Не в твоей это власти.

Горький привкус в твоём сладострастье

И моём неумении жить.

 

Обновляется жизнью листва,

Сок с деревьев стекает в корни.

Словно в гонке забитые кони,

Дышат смертью твои слова.

 

И в рассыпанной хвойной ели

Привкус чувствую остроточный.

Веет ветер дальневосточный,

Оставляя шрамы на теле.

 

Поздней ночью, последней ночью,

Губы осенью холодели.

 

 

* * *

 

Одолжи мне своё отраженье,

жадность, жар

и мечтательность, столь

непохожую на вторжение

в очевидность самосожжения

и чужую, живую боль.

 

Одолжи мне своё отторжение

от того, что болит как шрам,

беззащитность и защищённость,

счастье, близкое к поражению,

за которое по-монашески

в спешке грешную жизнь отдам.

 

Одолжи мне долги и должности,

разбросай по земле стихи,

и тепло собрав осторожно,

ты за эту ложную сложность

и холодность – меня прости.