«О великом и могучем замолвите слово»

«О великом и могучем замолвите слово»

Выступления участников «круглого стола»

«Круглый стол» под названием «О великом и могучем замолвите слово» был проведен в рамках традиционного литературного фестиваля «Белое пятно», прошедшего в конце 2015 г. в Новосибирске. Дискуссия была организована Новосибирской государственной областной научной библиотекой, Новосибирским отделением Союза писателей России и журналом «Сибирские огни». Выступления ее участников мы представляем вниманию наших читателей.

Редакция

 

Михаил Щукин, главный редактор журнала «Сибирские огни»:

Сразу признаюсь: было некое опасение, когда мы готовили этот «круглый стол», — а нуждается ли русский язык в защите? Мнения высказывались разные. И я рассчитываю, что, опубликовав материалы «круглого стола», мы откроем в дальнейшем дискуссию о современном состоянии русского языка. Мы хотим, чтобы в этой дискуссии участвовали не только писатели, но и учителя, библиотекари да и просто читающие и думающие люди. Мнение людей на эту тему, мне кажется, сегодня просто необходимо знать. Да, существует Совет при президенте по русскому языку, но я лично не видел никаких результатов деятельности этого Совета.

Еще один вопрос, который меня волнует, — язык нашей художественной литературы, язык нашей прозы. Необходимо поразмыслить и над этим. Также появился еще и всем хорошо известный господин Интернет. Что он принес для языка, что он принес для образования? Об этом тоже стоит подумать. Стоит подумать вот почему — конечно, мы не перевернем мир, и не ожидаю я, что от нашей дискуссии что-то кардинально изменится, но все же, как известно, капля камень точит…

 

Светлана Гусенкова, преподаватель русского языка и литературы:

Я полностью согласна с Михаилом Николаевичем: проблема утраты выразительности речи, утраты внимания к слову сегодня актуальна. И это связано не только с тем, что наши дети (да и взрослые!) говорить стали меньше — мы сейчас больше общаемся при помощи письменной речи и в нашей электронной переписке, в эсэмэс-переписке мы начинаем использовать символы, которые заменяют слово. А как только мы начинаем заменять слово — очень многое из языка уходит, и прежде всего исчезает выразительность слова, которая очень важна. Сейчас практически невозможно в обычной речи услышать пословицы, а это ведь огромный пласт речи. И многие уже не знают самых элементарных фразеологизмов, которые нам с вами хорошо знакомы. Например, «белые мухи» — дети уже и не знают, что это, оказывается, снег. А ведь это образность языка!

Я за то, чтобы больше было живого общения между людьми разных поколений. Мы, учителя, всегда призываем к общению между родителями и детьми, ну и, конечно, между сверстниками. Живого общения не хватает, потому что мы все перевели на какие-то тестовые варианты заданий. И хочется, чтобы взрослые почаще обращали внимание, как мы говорим, что мы говорим и как ребенок все это слышит. Вспомните слова И. А. Гончарова в романе «Обломов»: «…а ребенок наблюдал и запоминал, а ребенок слушал и наблюдал». Получается, что часто мы сами формируем такое невнимательное отношение к языку. Хотелось бы обратить внимание, что и сами дети отмечают: язык очень изменился, и изменился в худшую сторону. Молодое поколение употребляет большое количество слов, пришедших из интернета. Если вы внимательно послушаете молодых ребят, беседующих меж собой, — я вот, например, их просто иногда не понимаю. Такое чувство, что они говорят на каком-то инопланетном языке. Понятно, когда это игра, но когда речь идет о реальности и на другом языке они говорить не могут — это очень тревожно. И это не только на уроках — это в жизни, в живой речи проявляется. Как с этим бороться — не знаю… Но как-то нужно. В первую очередь, конечно, от нас с вами многое зависит: как мы говорим, что мы говорим и как мы думаем. А потом уже — как думают и говорят наши дети.

 

Анатолий Омельчук, писатель:

Я думаю, у русского языка проблем никаких нет. Вернее, у него есть одна проблема, но это проблема с нами, с носителями великого русского языка. Мы с вами дискутируем об убогой, бедной, грязной речи или о проблемах русского языка? Это «две большие разницы». Вот я, например, считаю, что русский язык гениален. У него судьба гениального языка со всеми вытекающими отсюда последствиями. Русский язык переживет всех нас, он существует очень давно, трансформируется, обогащается, иногда обедняется, но это живой организм, он живет. Поэтому давайте точнее определимся с темой: если мы будем дискутировать о грязной, невыразительной речи, о бедности словарного запаса наших современников — это одно, а о проблемах русского языка — это совершенно другое.

 

Михаил Щукин, главный редактор журнала «Сибирские огни»:

Действительно, язык великий и могучий, он перетрет все. Я готов согласиться с этой точкой зрения, но, к сожалению, действительность начинает убеждать в обратном. Я приведу один пример: выступаем в сельской библиотеке. И молодые люди, которые пришли на встречу, сидят, широко открыв глаза… Я-то боялся, что они достанут телефоны, начнут разговаривать и прочее, но… Один только товарищ на задней парте честно лег, положил портфель и уснул. А остальные сидели с широко раскрытыми глазами! Оказалось, что дети впервые слышат, как взрослые люди читают стихи. Они были этим поражены. Поэтому я согласен, что русский язык сам по себе не нуждается в защите, но, может быть, мы должны способствовать постижению величия русского языка?

 

Сергей Алексеев, писатель:

Защищать русский язык нужно, но защита не в том, чтобы мы сейчас начали быстро обогащать свой словарный запас, говорить правильно слова. Защита — в изучении русского языка. Нам нужно изменить изучение русского языка, систему преподавания русского языка. Нам нужно, чтобы дети, выходя на улицу, не обращали внимания на иностранные вывески — и эти вывески исчезнут.

Если сегодня в обществе начинают говорить о языке, значит, нация просыпается, значит, мы не просто налогоплательщики — мы становимся народом, если начинаем задумываться о самой главной культурной ценности. А самая главная культурная ценность — это наш язык. Нет ничего выше и главнее языка во всей культурной деятельности человека, нет ничего важнее. А мы упускаем самое главное — мы перестаем ценить язык, мы перестаем относиться к нему как к великой ценности.

Надо менять систему образования. Я рассматриваю язык как образовательный инструмент. Я часто привожу такой пример: ребенок, совершенно неразумное дитя, за 2—3 года овладевает языком. И, соответственно, овладевает всеми первичными знаниями о мире и мироздании. Все это получает ребенок через язык! Потом 11 лет мы долбим этого ребенка несчастного в школе, еще 5 лет в институте, и он едва-едва овладевает одной какой-нибудь наукой, и то на достаточно низком уровне…

А если мы возвратим образовательность языка, он не будет требовать защиты нашей — мы через язык начнем понимать мир. То есть проблема вся вокруг языка связана с его изучением, с его постижением. И в этом смысле великая роль ложится на писателя.

Что такое писатель и что такое филолог? Вот есть плотники. Плотник строит дом. У него образование может быть полтора класса, но он великолепно держит в руках топор, умеет укладывать бревна так, что лезвие ножа не подсунешь, он делает все руками, делает все время. И есть еще архитекторы, которые знают, как надо построить дом, но… Вот и филологи — они знают, как надо писать, но писать не умеют. А есть еще критики — эти вообще, так сказать, могут только разобрать дом по бревнышку, а собрать сами уже не смогут. Итак, основным действующим лицом оказывается человек творческий, пишущий. А у нас сегодня сложилась ситуация, когда филолог и критик пытаются научить писателя, как работать со словом.

А что такое сегодня литературный язык? Зайдите в любой крупный книжный магазин, посмотрите, что там продают. Да, где-то стоят хорошие переиздания классики, но все это в уголках. А сразу бросается в глаза — как будто, знаете, шальной ветер гонит мусор, — бросается в глаза детективщина, литература домохозяек…

Так вот, на нас, писателей, возлагается великая ответственность за сохранение языка, за хороший литературный язык. Хороший литературный язык вернет вкус к литературе, язык вернет нас ко всей духовности через книгу. Поэтому я считаю, что охранять язык — это изучать язык.

 

Владимир Берязев, поэт, собкор «Литературной газеты» по СФО:

Если вспомнить «Плач Ярославны», «Слово о полку Игореве», — понимаешь, какое сокровище то, о чем говорит Алексеев. Просто его надо ценить, пропагандировать на каждом углу, надо его лелеять, хранить. И система образования, вся мощь медийного образовательного механизма должна быть этому посвящена. Недавно пришлось услышать от иностранца, когда разговор зашел о Гоголе, о его непостижимой глубине: «Вы обладаете тем, чего сами не цените». Вот об этом надо вести речь!

 

Анатолий Омельчук, писатель:

Язык — культурная ценность. Но надо для себя определить, что прилагательное, а что существительное. На мой взгляд, культура — это прилагательное к языку, а не наоборот. Я знаю, что пишущие люди — народ гордый, но считать, что гениальный русский язык — инструмент (даже у писателя Алексеева), наверное, не совсем точно. Это Сергей Алексеев — инструмент, и даже Евгений Попов — инструмент вечного живого русского языка. Я хотел бы, чтобы, когда мы об этом говорим, мы делали различие.

 

Евгений Попов, писатель:

Я бы лучше о практических делах поговорил. Прекрасно сказал Сергей Алексеев, очень эмоционально и правильно. Мы имеем на практике наши масс-медиа, телевизор, выступающих власть имущих, и они несут черт знает что. Что плетут эти телевизионные ведущие, что переходит от них в различные газеты! Я уже и не говорю про «желтые» издания, где все или неправильно склоняется-спрягается, или слово употребляется в неправильном контексте. И это, к сожалению, сказывается на литературе. В первую очередь, конечно, на той, которую широко продают, — дамские романы, детективы. Там люди говорят языком, которого нигде не было и не будет, и еще и неправильно вдобавок. Я думаю вот о чем: должны быть какие-то законы — не закон о том, чтобы часы туда-сюда переводить, а закон о том, что если ты, подлец, пишешь хоть слово «шаурма», так пиши его правильно. А то к тебе придет инспектор — не пожарной охраны, а инспектор по языку! — и возьмет с тебя штраф. Тогда человек задумается. Ограничить, например, как в свое время это сделал Лужков в Москве: он запретил все надписи на английском языке. Это было чересчур, конечно, иногда это нужно, но чаще всего это просто совершенно пошлая, мещанская мода. Мода класса, который ниже среднего. И эту моду тщательно поддерживают и страшно гордятся этим, ставят латинские буквы. Мы-то взрослые, мы это переживем, потому что мы знали и другой язык и читали все-таки книги авторов, которые писали правильно и хорошо, — а здесь первая забота должна быть о детях. Я представляю, что я родился бы и увидел весь этот бред. Я бы, может, его преодолел бы, а может быть, и нет. Нужно не высокие слова говорить, но конкретные вещи предлагать. А то, действительно, что получается? Какая-нибудь мамаша, наслушавшись телевизионных кретинских дискуссий, потом так же воспитывает и своего ребенка. А уж как ее ребенок будет своих детей воспитывать — мне страшно даже представить.

 

Владимир Шамов, писатель:

Я человек послевоенного поколения, я застал, когда в русских деревнях и в сибирских деревнях говорили по-разному — ну, чалдонские деревни: «пойдем почаевничаем»… Сейчас все говорят на одном стандартном языке. Почему я сказал, что я человек послевоенного поколения? Потому что этот народ, разговаривая по-разному, выиграл войну с этим разным русским языком. Да, влияние русского языка в мире уменьшается. Но то же происходит и с французским, и с немецким… Так вот — нам писать. Так, чтобы нас читали. Чтоб нас переводили. А просто разговоры — я боюсь, что они русскому языку ничего не добавят.

 

Евгений Мартышев, поэт,

руководитель литературного объединения «Логос»:

Вопрос о языке действительно серьезный, мы это видим на примере Украины — как вопрос языка может довести до большой крови. Мы разговариваем так, как мы живем. В период перестройки мы жили как полуколониальная страна и поэтому появились вот эти вывески, которые сейчас многих коробят, но это реальность жизни. Конечно же, спад в красоте языка русского наблюдается, но бороться с этим бесполезно, надо чтобы мы изменяли свою жизнь. Мы же не можем, к примеру, из нашего лексикона выбросить слова «спорт», «стадион», «рекорд», «тайм», «хоккей», мы без них уже жить не можем. Мы не можем из музыки выбросить такие слова, как «крещендо». Но вспомните, когда мы запустили спутник, то во всем мире говорили: «спутник». Поэтому когда мы будем независимыми в экономике, тогда у нас исчезнут иностранные слова, мы будем по-другому жить, по-другому рассуждать и тогда вместо «Макдоналдса» появятся такие, допустим, рестораны, как «Три богатыря», «Василиса Прекрасная» или что-то в этом роде. Поэтому надо не изменять язык, не бороться с этим, а просто налаживать свою жизнь, любить свою культуру. Обязательно надо знакомить детей с лучшими произведениями, надо заставлять их читать, заучивать наизусть (и самим читать тоже), потому что в моторике нашей, хотим мы этого или нет, — откладывается все это. Это происходит незаметно, в какой-то момент вы почувствуете, что ваша речь изменяется к лучшему. И нельзя бороться за русский язык только гонясь за красотой — красота без содержания ни к чему не приведет, словесные кружева без содержания скучны. Поэтому самым важным условием сохранения русского языка является содержание, гражданская позиция, патриотизм, любовь к своей Родине.

 

Анатолий Шалин, руководитель Новосибирского отделения

Союза писателей России:

Проблемы русского языка в первую очередь, я считаю, связаны с проблемами русского народа. Потихоньку размывается понятие носителя русского языка. А если исчезнет носитель — то да, останется великий русский язык, но он перейдет в разряд мертвых языков, как латынь, древнегреческий, какой-нибудь шумерский. Поэтому, какими мы бы тут хорошими или плохими ни были, надо уметь этим языком пользоваться, надо стараться обучать и детей своих и как-то бороться за будущее нашей страны, которая сейчас пытается сбросить с себя колониальную зависимость от Запада. Если это будет получаться, я думаю, проблемы русского языка начнут потихоньку уходить в прошлое.

 

Светлана Гусенкова, преподаватель русского языка и литературы:

Языковая культура формируется с детства. С двух-трех лет. Правильно? Правильно. Образовательная система — это здорово. Но дело в другом — в том, какая изначально у того же учителя, у писателя, у чиновника заложена языковая культура и культура нравственная, потому что в языке нравственная составляющая — это главная составляющая. И поэтому я была бы очень признательна, уважаемые писатели, если бы вы могли нам давать современные интересные книги, а мы бы могли с детьми работать.

 

Филипп Б. Тристан, французский режиссер,

писатель (через переводчика):

Это очень интересно, что вы говорили о прекрасном русском языке. И я считаю, что литература должна доставлять удовольствие и, действительно, вся красота языка должна быть отражена в наших произведениях, потому что это для детей очень-очень важно, чтобы пробудить в них интерес к чтению. Поэтому писатели, конечно, должны быть хорошими представителями этого языка. Литература существует для того, действительно, чтобы получать удовольствие. И я почувствовал, что ваши произведения очень красивые.


 

Ольга Громова, главный редактор журнала «Библиотека в школе»:

Все время звучат слова: «защищать», «оберегать», «сохранять». Мы от кого защищать русский язык будем? От себя? Здесь, в зале, в общем, собрались интеллигентные люди. Поэтому я сейчас не буду говорить о том, что пишут на заборах, какие у нас бывают вывески, — я буду говорить о том, что я вижу в учреждениях культуры. Давайте начнем не с того, куда нужно вкладывать деньги, а с того, что мы сами говорим, пишем. Сами. Носители этой самой культуры, которой мы так гордимся. Прихожу в одну из очень известных в стране детских библиотек. Иду мыть руки. А над краном — очень современные краны, с фотоэлементами, — так вот, над краном висит веселая картинка, хорошо нарисованная, и под ней написано: «Пуск воды осуществляется путем подноса рук к крану». После этого мы можем в детской библиотеке сколько угодно сотрясать воздух, читая детям хорошие стихи. Получается, что мы им врем! Потому что мы говорим о том, как надо беречь русский язык, какой красивый и прекрасный русский язык у наших поэтов, а потом пишем — вот это! Это как?!

 

Андрей Антипин, писатель:

Я бы фразу хотел напомнить: «В своей стране я словно иностранец», это Сергей Есенин, — и это вот к чему: я из деревни, развился в этой системе языковой деревенской и, смею надеяться, могу служить полнокровным носителем этой деревенской речи. Но с какой проблемой я столкнулся, когда стал писать? Многие читатели, в основном из столицы, воспринимают мои тексты как стилизацию некую, нечто намеренно архаичное… В связи с этим у меня есть рационализаторское предложение. Нужно, как мне кажется, детей не бояться отправлять к бабушкам-дедушкам в деревню. Потому что сейчас пошла традиция на каникулах ездить на море. Хорошо, наверное, но бабушки и дедушки, я думаю, научат русскому языку лучше иных писателей. А вот с молодыми дамами, с некоторыми конечно, опасно уже становится оставлять детей.

 

Вадим Иванов, писатель:

Когда североамериканские штаты, по-моему, их тогда было тринадцать, получили свободу от английской короны, в Англии, естественно, было нерадостное настроение. и встретились два лорда, один другому говорит: «Все, дали свободу североамериканским штатам, они организуют свое государство», на что второй лорд ответил: «Но говорить они все равно будут на английском». Понимаете, язык имеет грандиозное значение во всех сферах жизни, язык — это не просто наше прошлое или наше сокровище, наше настоящее. То, как мы говорим, — это показатель цивилизации, цивилизованности. Это средство продвижения идей на этом языке. Надо беречь язык от заимствований? Но если язык силен настолько, что может захватить огромное количество слов и трансформировать так, что они станут естественной частью этого языка, зачем бояться таких заимствований?

Бояться надо другого. Бояться надо того, что язык перестанет двигаться, а это уже происходит на нашем уровне: когда у нас было очень большое государство, одним из четырех официальных языков международной авиации был русский. Это было требованием, оно даже не обсуждалось. Русский язык был одним из главных на планете. Когда у нас было большое государство, русский язык был одним из официальных научных и одним из языков ООН, понимаете? И это тоже даже не обсуждалось. А сейчас у нас готовятся внедрить в Академии наук требования к соискателям переводить свои работы на английский язык. Понимаете? Это колониальное требование. Потому что, когда наша интеллектуальная элита перестанет думать на русском, а будет обязана думать на английском, потому что английский — это язык международного общения, вот тогда будет действительно страшно. И тогда уже будет совсем не важно, хот-доги у нас на улице или сосиски в тесте. Однажды, в 90-х годах прошлого века европейцы потребовали от наших пилотов знать английский на уровне 4, наши взяли под козырек и сказали: да, конечно, английский, язык международного общения, на уровне 4, начали это выполнять. А вот когда европейцы попросили о том же китайцев, китайцы сказали: конечно, мы будем учить, но и вы должны будете знать китайский на 4. Требование повисло в воздухе, и все об этом тут же забыли. Вот это называется защита своего языка.

 

Юрий Павченко, профессор:

Я хочу вернуть все-таки ваше внимание к проблеме защиты языка. Можно разрушить армию. Можно разрушить экономику. Можно разрушить образование. И еще что-нибудь. И все-таки это все можно потом восстановить. Но если мы допустим разрушение русского языка, — а пока что разрушение русского языка идет полным ходом, — мы не сможем его восстановить и не сможем его оживить. Язык и народ, как говорили величайшие умы, это одно и то же. А защищать язык — следовательно, защищать народ. В 90-х годах лингвистическая интервенция имела такой количественный показатель: 300 слов англоязычных в день вторгалось во все сферы человеческого существования. 300 слов ежедневно! Язык нужно защищать законодательным образом. У нас нет закона о защите языка. То, что есть, это защищает государственный язык, язык документаций, дипломатические функции, не более. Язык живой никто не защищает от осквернения, от сквернословия, грубословия, идиотизма. Язык открыт для упражнений всякого рода шизофреников от СМИ, всякого рода извращенцев, просто открыт и не защищен.

 

Андрей Стрелков, писатель:

Когда академику Вернадскому один любознательный рабочий прислал анкету и там был вопросик: «Какими языками вы владеете?», Вернадский ответил: всеми языками романо-германской группы. У Александра Пушкина первым языком был, как известно, французский. Михаил Ломоносов, в молодости быстро изучавший языки, стал европейского уровня ученым. Льву Толстому всю жизнь не мешал французский язык. Такая тенденция — самоизоляции языка — это путь тупиковый. Когда наши дети будут, как дети, учившиеся в гимназиях предреволюционных, в подлиннике читать Гомера, когда будут говорить в школьном возрасте на хорошем английском, они будут открыты всем смыслам мировой культуры. Самоизоляция в области культуры, в области языка, боязнь каких-то влияний иностранных — это просто смешно. Проблема основная заключается в том, что, чем беднее становится носитель языка в культурном плане, тем беднее становится язык. К примеру, у Советского Союза было много минусов, но средний культурный уровень человека был существенно выше, чем сейчас. Мы теряем именно общекультурный уровень, поэтому язык вырождается, становится беднее. Мои основные тезисы: все классики русского языка были многоязычными, и это нужно сохранять, это нужно вводить вновь в образование с самых ранних классов, как это было в гимназиях: два мертвых языка, классических, два языка живых. И быть открытыми смыслам языковой культуры, и чем богаче и прозрачнее будут культуры других языков, тем богаче будет выражаться человек на своем родном языке.


 

Светлана Тарасова, директор Новосибирской государственной

областной научной библиотеки:

Наши библиотеки вместе с фондом «Родное слово» очень много сегодня делают, и в том числе именно того, о чем мы говорим. И в Новосибирске, и Бердске, и в Кольцово, и в других городах приходят люди любого возраста, чтобы изучать русский язык, восполнять те пробелы, которые есть сегодня в практике разговорного применения языка, правописания. В этом году была утверждена федеральная программа «Русский язык», семь миллиардов государство выделило, поэтому всем активно ищущим применения своих творческих сил нужно писать проекты, получать финансирование и заниматься каждому на своем месте тем, что вы должны делать, что вы хотите делать для поддержания языковой культуры. И вот еще о чем я бы хотела сказать: английский или французский — эти языки всегда были очень распространены в России среди интеллигенции, образованных людей. Для меня было удивительно узнать, что стихотворение Тютчева «Умом Россию не понять…» первоначально написано на французском языке. И большая часть стихотворений Тютчева была написана на французском.

 

Михаил Щукин, главный редактор журнала «Сибирские огни»:

Дорогие друзья, всем, кто принял участие в нашем «круглом столе», хочу сказать большое спасибо. Прекрасно понимаю, что проблем, связанных с объявленной темой, мы здесь даже не то что не решили, мы, может быть, только подступились, но я считаю, что первый шаг сделан, а далее мы постараемся предоставить страницы «Сибирских огней» для всех заинтересованных лиц. Хотелось бы добавить по поводу заимствований. Есть две разные точки зрения: либо вообще не допускать никаких заимствований, либо не бояться, пусть они живут. Может, и есть заимствование, которое приживется и будет жить в русском языке. Но в заимствовании всегда есть одна опасность: слово меняет смысл. Вот слово — «киллер». Эмоционально не окрашено. Переводим на русский язык. «Убийца». «Душегуб». Чувствуете разницу? Та же самая «коррупция». Переводим на русский язык. «Каз-но-крад-ство». Чувствуете разницу? Меняется не слово, меняется смысл, меняется суть. И это вот действительно опасно. Кстати, про слово «коррупция». Ведь есть еще замечательные слова в русском языке: «лихоимство» и «мздоимство». «Мздоимство» — это чуть ли не статья Уголовного кодекса, когда чиновник должен всего-то поставить подпись и печать, а он с тебя требует за это мзду. То есть русское слово еще и обозначает суть предмета, суть ситуации, а замена механическая все это, и прежде всего нравственную оценку содеянного, скрывает.

Вся наша дискуссия оставила лично у меня не только благое впечатление, но и чувство тревоги. Конечно, русский язык выживет. Но будем ли мы достойными его распорядителями?