Обезьянка

Обезьянка

* * *

Ничего не скажу о себе.

Всё пропало, и разве имелось?

Но по-прежнему в тесной борьбе

Обнимаются логос и мелос.

 

В чистом поле потерь и обид

Две стихии сиамские спорят,

Кто уступит и тем победит,

Кто в кого обратится – и сборет.

 

Предвечерний спускается дым

На деревья, растущие строем.

Мы стоим перед миром пустым –

Не один, и не два, и не трое.

 

И вполголоса нам говорят

В наступающий сумрак весенний,

Что судьба – гармонический ряд

Дней недели, домов и растений.

 

На просторе гудит самолёт,

А под ним, усмехаясь немного,

Белым облаком в небе плывёт

Бородёнка чеширского бога.

 

 

* * *

Мы злые звёзды подчинить спешим,

Открыть глаза торопимся без меры.

Следами человеческих машин

Пронизаны безжалостные сферы.

 

А чёрные, как ночь, карандаши

Какой-то хаос чертят на бумаге.

Об этой тьме попробуй напиши,

Попробуй расскажи об этом мраке.

 

Познай небесных духов и земных,

Незримую субстанцию пощупай…

А пробуешь – и видишь через них

Архангела, светящего кольчугой.

 

 

* * *

Всю ночь по кровле жестяной

Носился ливень бессловесный,

И за игрушечной стеной

Переминался гром отвесный.

 

Был дом, исчезнувший в дожде,

И город, по его воде

Плывущий в город неизвестный.

 

А в сердце скудного жилья

Был человек, с которым я

Хлеб ел и спал в одной постели.

 

И мы расстались, как могли,

Как бы не спали и не ели.

Пусть вперевалку, еле-еле –

Пора отчалить от земли.

 

Стучись и бейся в дверь мою,

Дождь милосердный, дождь жестокий!

Всю душу выжму и волью

В твои весёлые потоки.

Все блики прошлого, все сроки,

Всю душу бедную мою.

 

 

* * *

Зимние цветы моей отчизны,

Всходы и разрывы изобилья,

Многоцветны и многоочиты,

Как виденья Иезекииля.

 

Дикие деревья на бульваре

Исступлённо вывернули ветви,

Путают в пророческом угаре

Ветхие и новые заветы.

 

Странно на одном земном отрезке

Смешаны эпоха и погода.

Знаю, каково тебе, Йехезкель,

Сын жестоковыйного народа:

 

Пьяных русских в ношеных футболках,

С водкой в одноразовых стаканах,

Пёстрых эфиопок, марокканок

И детей в замызганных ермолках.

 

 

В ПОЕЗДЕ

 

Человечек с верхних полок,

Из далёких бедных стран,

Хорошо, что путь твой долог,

Хорошо, что сам ты пьян.

 

В чай плацкартный трусишь перхоть,

Светишь дыркой на носке.

Хорошо, что можно ехать

В полудрёме и тоске.

 

Ешь свой хлеб сухой и слёзный,

Спишь под тряским потолком.

Ветер, сломанные сосны,

Бесконечность за окном.

 

Озираешь понемногу

С этой душной высоты

Всю железную дорогу,

Все вокзалы и мосты.

 

Поезд катится, грохочет,

Вот и спутники легли.

Узнаёшь неровный почерк

На линейках колеи.

 

 

ОБЕЗЬЯНКА

 

Было шума бедного в избытке –

Всё пропало, ничего не жаль.

Обезьянка крутится на нитке,

Нитка превращается в спираль.

 

Руки незатейливой хозяйки,

Маленькие мысли о простом,

Хитрая улыбка обезьянки –

Лопоухой девушки с хвостом.

 

Для тебя, конечно, всё понятно,

Никаких невыразимых чувств…

А когда прокрутишься обратно –

Я и сам на ниточке верчусь.

 

 

* * *

Ни воли, ни отдыха нет.

Худая подушка намокла.

Опять разгулялся рассвет,

Врывается в голые окна.

И так я с утра одинок,

Зажат механическим кругом,

Не друг никому и не бог –

Провал между богом и другом.

 

Нелепый и гордый дурак,

Всю землю считающий хлевом,

На свет, разгоняющий мрак,

Смотрю с неприкаянным гневом.

И к нищим иду на поклон,

И жду от безумных совета,

Как будто бы я Аполлон,

Пасущий стада у Адмета.

 

А ночью любезная мгла

На город пикирует с тыла,

И я из глухого угла

Гляжу на миры и светила.

Мне светит живая звезда,

Я сплю среди свитков и злаков,

Как юный любимец Христа,

Как дряхлый провидец Иаков.

 

В краю стариков и детей

Не сторож себе и не врач я.

Былинкой качается день

И ночь подступает кошачья.

Как старые руки дрожат,

Ломают любую работу,

И где бы вина и деньжат

Себе раздобыть на субботу.

Горячий и каменный лес

Лачугу мою окружает,

А боги смеются с небес

И смехом меня заражают.