Журнальный мир

Посвящается 50-летию О.Е.П.

Я протянул ей букет крымской лаванды, и мы прошли в частное домовладение общего товарища, ровно 20 лет назад работавшего с нами в одной дальневосточной компании. Они, двадцатидвухлетние молодые люди, попали ко мне в подчинение по объявлению в газете. Их начальнику было 26, невелика разница, но тогда она казалась почти пропастью. Плюс статус «человека из Москвы», только-только начинался XXI век, у меня единственного в организации был мобильник и т. д., и т. п.

– Я до последнего мгновения не верила, что ты приедешь.

– Даже когда звонил из такси?

– Даже когда выходил из такси.

– Почему?

– Такая уж у тебя репутация.

Моя репутация. Как говорили когда-то, скомпрометировать коммуниста может только сам коммунист. В моем случае это работает на все сто.

В прошлом году ее ближайшая подруга и моя девушка (мы прожили вместе две зимы и три лета) предложила мне встретиться. Она приезжала в Москву на неделю, я тогда обретался между Бибиревом и Медведковом, заканчивал не слишком успешный проект. В мессенджере ее предложение выглядело игриво, озорно, а смайлик с сердечком совершенно меня растрогал. На память пришли пара-тройка эротических эпизодов, в общем, я с радостью согласился. Спустя какое-то время Н. написала мне снова (уже строго, даже повелительно, без какой-либо игривости, озорства, тоном, не подразумевающим смайликов). «По графику у меня в пятницу Исторический музей, закупка книг для ребенка, выставка шоколада и с 19.00 – ты». Наверное, стоило не обращать внимание на то, что меня, как жирного гуся, вписали в разлинованное меню между шоколадом и утренним поездом, но я взбрыкнул и, сославшись на форс-мажор на работе, в пятницу на свидание не пришел. Подозреваю, что Н. своей подруге привела немало остроумных ругательств в мой адрес.

– Мама удивилась, что в твоем сборнике рассказов только один имеет посвящение и это посвящение мне. Помнит, говорит, забыть не может!

– И никогда не забуду.

Так уж устроена моя жизнь, что я все время в разъездах. Я завидую по-хорошему своим друзьям, особенно многодетным. У каждого из них прекрасный дом, жена, две машины, дети, коты, собаки, а у некоторых и куры. Но у самого ничего похожего не получается. Я даже не знаю, где буду через полгода, в каком краю.

В тот год я жил и работал в Питере. Я расстался с Н. и впервые узнал, что такое депрессия. Бросил работу, пил и спал сутками, а потом рванул на Дальний Восток.

– Я хочу тебе признаться кое в чем.

– Валяй.

– Помнишь, как я прилетал во Владивосток?

– Конечно.

– Я хотел рассказать тебе, как потерял голову от любви, какие-то, помню, образы даже в тетрадке писал, чтоб не выглядеть шаблонно и уныло. Но так и не решился. Я очень хотел, чтобы ты стала моей женой, единственной и все такое. Не могу опять подобрать слова, прости.

Я прожил две недели на съемной квартире, я не находил себе места в буквальном смысле, как собака в конуре, подвывал ночами. Но страх был сильнее. Я боялся ее, она казалась мне идеальной девушкой. К тому же ее мать работала в правительстве региона, однажды мы познакомились, боже, какой взгляд был брошен на меня. И я улетел.

Потом мы не виделись много лет. Благодаря появлению в России Фейсбука я нашел ее и стал невольно наблюдать за ее жизнью. Вот она с мужем на море, вот у них родился сын, а вот и дочка, с мамой в театре, с Н. на дружеской вечеринке.

– Помнишь, что ты мне сказала в нашу последнюю встречу?

– Нет.

Это было восемь лет назад. Мы совершенно случайно столкнулись в одном кабачке – она с мужем и друзьями, я с девушкой и приятелем. Поговорить, естественно, не было возможности. Не знаю, честно говоря, в каком статусе я прохожу у них в семье, но так как она не подходила к моему столику и вообще не смотрела на меня, делаю вывод, что статус так себе.

Вечер подходил к концу, к крылечку подкатывали такси. В курящей толпе я протиснулся к ней.

– Ты сказала тогда: чего ты добиваешься? Ждешь, когда мне будет 50 лет?

– Мне было тогда 36, теперь мне 42. Я – верная жена, чем горжусь. А главное – я совсем не тот человек, которого ты себе придумал. Я вяжу, не слежу за новостями кино и музыки, в пандемию я пять месяцев с детьми сидела дома, и мне было так хорошо.

Я знаю, знаю. Мы никогда не жили вместе, не вели хозяйство, я не вставал на колени и не просил прощения после очередной интрижки, она никогда не целовала меня на рассвете, не прижималась ко мне и не шептала «давай, пока наши детки спят». Но почему же тогда два десятилетия меня так волнует и тревожит она? Настоящая, с картинками в Фейсбуке и мужем под локоток.

– Можно, я сделаю снимок? Никогда и никому его не покажу, он будет только у меня.

Над набережной вот-вот обещала разразиться гроза. Черное небо, черная речная вода и ее улыбка. Такой получилась фотография.

– Смотри-ка, я на ней не женщина, а огонек!

До отправления поезда оставалось около пяти минут. Я видел, что она разнервничалась.

– Супруг знает, что ты со мной гуляла по городу?

– Да. Я долго думала, но потом позвонила ему и сказала, что мы будем гулять. Он сначала хотел запретить, а потом рассмеялся.

Как описать эту женщину? Не знаю, дело же не в волосах и бровях, ногах.

– Кстати, знаешь, когда я влюбился в тебя?

– Само собой, не знаю.

– Вы с ребятами стояли в курилке на площадке, а я поднимался снизу. Окна на этаже были распахнуты, и вдруг рванул ветер. Белая юбка задралась сзади, а ты потянулась к стеклу, не обращая ни на что внимание. И вот я стою внизу, надо мной ты во всей красоте, мне стало так смешно.

– Жопа моя так рассмешила?

– Нет-нет, я просто вдруг понял, что люблю тебя, девушку, которая всего неделю, как появилась в офисе.

– Я думала, что ты полюбил меня за интеллект, за наши разговоры о литературе.

– За это тоже, не сомневайся.

Проводник стал вежливо выпроваживать меня из вагона.

– Представь, что нам нет и 30 лет, и мы вдвоем уезжаем из Владивостока, и ты сделал все-таки мне предложение.

– Поцелуй меня, пожалуйста.

– В щеки три раза, как заведено на Руси.

Я понимал, что она разволновалась, что пытается за шуточками скрыть свои эмоции.

– Помнишь, как Грушенька просит служку передать Мите Карамазову, мол, любила я его всего-то один часочек своей жизни, но пусть Дмитрий Федорович запомнит его навсегда. Скажи, была ли хотя бы минута подобная в твоей жизни?

– Пиши мне иногда. Ок?

– Ок, Оксана, ок.

Поезд тронулся. Я спустился в тоннель. Позвонил любимый друг.

– Проводил, что ли?

– Проводил, Сереж.

– Как все прошло?

– Хорошо.

– Было?

– Что?

– Ну как что. Ну, это, не знаю уж как и сказать.

– Изменяют не в спальне, а в сердце.

– Так изменила или нет? Нет?

Через два дня я улетел на Север в командировку. Распечатал ее фотографию и повесил на стене в спальне очередной съемной квартиры. «Огонек» греет меня, а я прилагаю огромные усилия, чтобы не писать ей, не вторгаться в ее счастливую жизнь неуместными вопросами и историями, вполне подходящими для маленького рассказа, но не для мессенджера замужней женщины.