Откровенье крыл

Откровенье крыл

* * *

Поздно. Опять не протёр зеркала

Мастер работы с рассеянным светом.

Пряха просёлком его провела

В сени лесные, в горницу ветра.

В рыжем наморднике месяц вставал,

Мавки на дереве думы шептали,

Тонко звенела в ушах тетива,

Стрелка крутилась в искании тайны,

Что в сохраненье её, в немоте…

Вышел, и дол замигал светляками.

Бог мой, в разверстой неба гряде

Зрело и высилось слово, как камень.

* * *

Раскидистый храм полотенца,

Резиновой шапочки пульс,

Шиповником прямо из детства

Ожжётся стократный июль.

Как ветро, стрекотно, жуковно,

И небо умывно, как плат,

И в плесени, за гаражами –

Места для ребяческих клятв:

О том, что до крови, навеки,

И да, разлучит только смерть.

Несметное длинное лето

Нам вдаль предлагает смотреть.

Ах, с велика вдруг кувырковно,

Прям в заросли па-пор-тни-ка,

Пусть стрёкот болячек любовно

Погладят дождём облака.

Где венчик укропа короной,

Хвощи, как реликтовый лес,

Всё тайно, велико, укромно.

И что лучше есть на Земле?

ЛОЖЕЧКА

Странно, но почему-то люблю,

Хрупкие стеклянные ложечки. Королю –

Приносят бульон из перепелов

В фарфоровой супнице тонкой.

Ложечка о тарелку легко звенит,

Я вверх высоко подпрыгиваю, и за нит…

За ниточку ухватясь, переношу я листок на –

Быструю акварель, лазоревый мягкий дым,

Патриархальный сон, звенящую блажь эпохи,

Где не было ничего на потом, про запас.

Всё было сейчас и всё есть сейчас,

Ведь ниточка… ниточка не оборвалась,

Ложечка всё звенит, в залах танцуют вальс,

И – анфиладой солнечною промчась,

В жмурки играют ребёнки,

Они же – боги.

* * *

Ах, опалённый нежностью земной,

Сверчок звенит в скорлупке барбариса.

Как тонко, остро, как полно

Во тьме ночной звучанье мысли!

Как всплеск, из точки длятся выси

В могучее и страшное давно.

Но смысл – в обращении светил

К личинке трепетной, пичуге малой,

Которая струит в эфир сигналы

Всем спазмом тельца, всем потоком сил.

Ведь, может, кто-то, проходя в ночи,

На храм печи случайно глянет

И восхитится – как сверчок сверчит!

И – снизойдёт на всех сиянье.

* * *

«Входите»

Анастасия Строкина

Входите, я сказала – и немедля

Они вошли гарцующим конём:

Что ж, пусть атланты держат твою Землю,

Так мы её сейчас перевернём!

И первый был как жадный летний ливень:

Он в ветвях ивы плыл и косы плёл,

Ронял мне в рот щекочущие сливы,

И траверсом входили мы в атолл.

И был второй – степным горячим вихрем:

В глазах метался ярко-синий жар,

Прибоем был он, покорявшим рифы,

Как голубь тих, но властен как раджа.

Ах, третий! Враз залётною кометой

Расплавил атмосферу докрасна:

В ушах трещали искры, вились ветры,

И вырастал маяк – велик и наг.

А вот четвёртый, был ли? Стойким бригом

Не был, но мнился. Правил он штурвал,

От бортовой чуть оторвавшись книги,

Он быстро верно руку подавал.

 

Входите, повторила!.. Как иначе

Прожить, минуя жгучие края?!

Не держим азимут. Компас утрачен.

Но облик ваш ласкаю в сердце я.

 

ЮДОЛЬ

Мы кричим, молчим и бредим, взгляд пучин темнее меди, и страшней, чем волчий вой – налитое ничего. Над страдой, как мир, старинной, длятся согнутые спины. Лишь в укромности угла – призрак стройного крыла. Нам нелепым необутым – как велеть застыть минутам? Как в подвале моросящем расстегнуть рассветы спящим, и, раздвинув слепь тенёт, вдруг увидеть тайный ход? Так живём – опять и снова в ожиданье выходного. Тик часов, как выстрел-ноль, мерит бренную юдоль.

ЗАКЛИНАНИЕ

Может, всё же обойдётся – вокруг солнца обойдёт, лики из недвижной бронзы расколдует, раскуёт? Может, даже стать людская выйдет, нежность распуская, как невиданный цветок? Чтоб не бились рты в оскале, чтобы мести не алкали в понежневшем мире том! Робкой грёзой, сном, наброском в напряженьи циолковском закаляю жар минут, и они горячим воском на плакатике неброском выплавляют, дышат, жгут. Угольком у края неба выжги, крошечная треба, тонкой скважины глазок, не теряя духа, выжди, чтоб от плоти нашей к высшей, словно боб, пронзая крыши, вился, путаясь, росток. Если не собьётся тенор, если рук не тронет тремор, выйдем мы в познанья древо по излучинам коры, где плетутся в косы ветви, где бормочут на бессмертном бесконечные миры…

ПОВОДЫРЬ

Постель имеет запах травы. Сонные тени в устах возле головы. День раздвигает ночь первым в окне солдатом. Кажется, он – пленённый плезиозавр, в древнем густом дыму он тоскливо замер, как в колыбели вещей задремавший атом. Веткой ласковой касательно по лицу, просыпая невидимую пыльцу, сонным поводырём на высоких войлочных лапах, вешая по кустам колеблющиеся файлы глаз, правит в туннель, где из стен синева срослась, и – из неё, из вдеваемых в утро трасс длится и длится слоёный и сладкий запах. То ли выпи небесной внезапный протяжный крик, то ли что-то внутри-гори-говори, что не знаем сами, то ли косточкой вишневой катательно под язык, чтобы в траву, синеву и людскую молву проник, чтобы жить просто, долго, торжественно под небесами.

* * *

Коснёшься пальчиком, и лунная гора, сорвавшись, поплывёт в открытый космос. Плыву в мирах, и сердца абрикосность мне кутают солёные ветра. Взвивает трели к небу соловей, к луне ветвей, чей вкус острей лимона. Лавиною плывёт награда дней, я ластюсь к ней наивно и влюблённо. Соболий блеск, глубокий поцелуй, и танец языка на острых пиках. Секунда, и в потоке влажных струй ворвётся в ноздри неба земляника. Опасность! Пальцы трогают трюмо, дробятся, в нём листаясь, отраженья. И понимаю – всё придёт само, и нужно лишь оно, одно – сближенье.

* * *

Развёрнут неба стелющийся свиток.

Внимая, жить учусь у тишины.

Она плывёт, как раковина-митра,

И я молчу в её спирали-сны.

Какой порой в таком молчанье грохот!

Какой? Как галька под волной гремит.

И кажется, в ничтожной малой крохе –

Чуть слышный отголосок древних битв.

Сапфо ли, Пенелопа, Афродита?

Не суть. В тиши трепещущим стилом

Вершится тыщеглазая молитва:

Я сквозь туннель в неё вхожу, как в дом.

А дом?! Ведь дом в трезвучьи донном –

Как бубен! Завершён, застыл…

Замершее молчанье стадиона

Пред тайным откровеньем крыл.

г. Москва