Откровение прочитано по устам
Откровение прочитано по устам
* * *
Внеплановый концерт. Глухой акын.
С такой гитарой каждый пушкин сын
себя считает Карлосом Сантаной,
хотя глядится чаще Сатаной,
и чешется сказать «ну все, не ной».
Хотя б один кивнул в ответ: «Не стану».
Вот я кивнул. Я слышу в полусне
ту музыку сашбашевскую — мне
вживили в череп радиоприемник.
Записываю буквами в столбцы.
Куда девать избыток виршей? Цыц!
Хотя бы раз сказал себе: «Не помню».
В акына Мандельштамом не швырнешь.
Поэзия. Седая молодежь.
Кругом шпионы. Лик Христа — на знамя.
И по привычке рукоплещет зал.
Ты для кого все это записал?
Хотя бы кто-то прошептал «Не знаю».
В суде Иосиф с Богом говорит:
«Достаточно всего лишь слышать ритм,
как волны, омывающие берег.
Одна лишь форма. Содержанья нет.
Пульсация произношенья — свет!»
И я — не Станиславский врать: «Не верю!»
Ответов слишком много на коан.
Рулей велосипедных океан
неторопливо обживает сушу.
Как будто активировали чип…
Господь придет и спросит: «Отключить?»
Глаза поднимешь и мычишь: «Послушай!»
* * *
Спит девочка по имени Amor,
припрятанная в хлороформ черешен,
где кошка чешет за ухом в трюмо
(а та, что за стеклом, уже не чешет).
В уютном зазеркалье тишь да блажь,
пока говоруны не суетятся
и не разносят нищенский шалаш
во имя сентября и тунеядства.
Ее бойфренд по имени Роман
(привычный избегать больших порталов)
с утра отправил горлума в карман
и сокращает вечность двух кварталов.
Но кошка, переставшая чесать,
уставилась за раму и зависла
на птице, поселившейся в часах
и каждый час елозящей без смысла.
Там девочка по имени Любовь
проснулась и исчезла из овала.
Холодный свет, зелено-голубой
стекает в углубленья покрывала.
Роман заходит в комнату. Светло.
Седая кошка просится на ручки.
Вторая кошка, прыгнув сквозь стекло,
пасть разевает рядом (без озвучки).
1 мая 2022 года
Бескрайний летний день, зависший на репите,
холодная трава под небом грозовым,
я это проживу, сейчас, не торопите,
я помню, что меня зовут огонь и дым,
я помню, во дворе приехавшие следом
расставили столы и носят маринад,
и женщины меж них парят в узорных пледах,
и листьями шуршат вовсю деревья над.
И я — часть суеты, но, вышедший без цели
за свой меловый круг, смотрю во все глаза
на бесконечный день, на вечную бесценность
всего того, что мне словами не сказать.
Давай перечислять: вот облако, вот ветер,
вот поезд вдалеке, верхушки нервных трав,
вот по небу (почти) бегут босые дети,
плеск ястребиных крыл себе наворовав.
Как буйного жука в плен сигаретной пачки,
не спрятать в стихотво… Не отворить в тогда,
где солнце будет спать в гнезде садовой тачки
и мерзнуть на столах дареная еда.
Туринская лошадь
Дмитрию Мурзину
Высокий лепет лепит Лепота:
стрела, недонесенная до рта,
активная рыбалка по Лавкрафту,
вальсирующий в небе барабан,
жизнь — не борьба… И значит, два горба
у лошади случились невзаправду.
Барашки, выходящие из волн,
«Спасайтесь!» скрипки, дружный рык валторн,
удава обнимающие норны,
Бетховена услышавший сурок,
жизнь — не урок… И значит, длинный рог
у лошадей давно в порядке нормы.
Хвостатая комедия летит:
ум получает проигравший вид,
седой Везувий оседлавший чайник.
Душа не просит, сердце не кипит.
Жизнь — не Аид. И значит, пять копыт
задумывались Богом изначально.
Кричишь «Ау!» — откликнется паук.
Читай молитвы, очертивши круг,
не спрашивай ни ясеня, ни клена,
куда на этот раз прибило нас?
Жизнь — не баркас. И вряд ли восемь глаз
моргают на меня осведомленно.
* * *
Холодный грунт развеяли ветра.
Взошли деревья на корнях паучьих.
Я так люблю их перескрип певучий
и бледное сияние костра.
Смотри, я стал похож на них, сестра.
Вот облако ложится на волну
и рыба хлещет птицу плавниками.
Прости, сестра, мы были двойниками,
пока бежали на одну луну —
я ветви к наваждению тяну.
Где человек выходит из огня,
такое нарождается в тенях,
что каждый вечер жду возврата солнца.
Твоей воде сибилла улыбнется —
моей воде зеркальней без меня.
* * *
Откровение прочитано по устам.
Это максимум, что удалось,
если связки вырезаны и там
небосвод и солнце видны насквозь.
Нам завещано было, что всех спасут,
что никто не уйдет от спасенья сам.
А еще про пламя и про сосуд.
А еще про пиво и по усам.
Это самый верх. Толкователь глуп.
Записал дотошно, но звук и знак
различаются. Музыка мертвых губ
Божества могла прозвучать не так.
Поколения проповедников разнесут,
как нам были явлены чудеса.
А еще про пламя и про сосуд.
А еще про перышко на весах.
Белла, чао
Отравлен хлеб мой и воздух выпит.
Bella, ciao. Bella, ciao. Bella, ciao. Ciao. Ciao.
Отравлен хлеб мой и воздух выпит.
И Смерть по улице идет.
О, партизаны, примите клятву.
Bella, ciao. Bella, ciao. Bella, ciao. Ciao. Ciao.
О, партизаны, примите клятву
бойца, идущего на смерть.
Умру — считайте партизаном.
Bella, ciao. Bella, ciao. Bella, ciao. Ciao. Ciao.
Умру — считайте партизаном,
меня заройте в шар земной.
И будет биться живое сердце.
Bella, ciao. Bella, ciao. Bella, ciao. Ciao. Ciao.
И будет биться живое сердце
среди пылающих цветов.
Пусть скажет путник запоздалый.
Bella, ciao. Bella, ciao. Bella, ciao. Ciao. Ciao.
Пусть скажет путник запоздалый
«Цветов прекрасней в мире нет!»
Цветы пылают, словно знамя.
Bella, ciao. Bella, ciao. Bella, ciao. Ciao. Ciao.
Цветы пылают, словно знамя
того, кто смертью Смерть попрал.