Журнальный мир

Большинство художественных текстов, даже сложных, требует от читателя работы двух классических читательских "органов" — ума и сердца. Также для прочтения "обыкновенной" книги не требуется никакого особого состояния духа — достаточно здорового интереса и бодрости. Конечно, можно усилить читательское восприятие эстетикой: читать "Георгики" Вергилия на даче, на фоне природы, запивая это дело прохладным сухим вином и заедая сыром с пряными травками. Но это будет именно усилитель вкуса — Вергилий в любом случае останется Вергилием.

Наталья Рубанова предлагает нам сыграть в достаточно сложную игру, причём дважды — чтобы распробовать новеллы, входящие в сборник "Карлсон, танцующий фламенко", нужны как специфические для чтения органы восприятия, так и особое душевное состояние. Что, конечно, опасно, ибо сокращает потенциальное количество читателей (оттого сюжеты автора и названы "неудобными"), зато дарит уловившим, услышавшим особое сопричастие.

Каждая новелла не просто оснащена музыкально-жанровым подзаголовком (здесь и фокстрот, и ноктюрн, и даже блатняк), но и выстроена по определённым музыкальным канонам. Где-то это можно считать и прочувствовать интуитивно, где-то, видимо, нужно уметь разбираться в музыке. Впрочем, и самого обыкновенного слуха — безо всякой "рахманиновской растяжки" — будет достаточно для того, чтобы ощутить и почувствовать музыку.

Если речь зашла о музыке, стоит сказать и о том, что выдержанные жанровые вариации, идущие одна за другой, есть не что иное, как неспонтанная импровизация, уж извините за оксюморон. Изобретение мелодичных сольных линий или партий аккомпанемента с помощью текста. Оттого кажущаяся филологичность и интертекстуальность новелл Рубановой не то чтобы мнимая, но цель их — не отсылки и не подмигивание, а использование максимально возможного инструментария. Любой звук — музыкален, хороших или плохих нот просто нет.

Потому, читая, новеллы "Карлсона…", всё же нужно слышать. Иногда, конечно, сработает и по старинке. Как в случае с графически переданными акцентом или дефектами речи. Или с мерцанием, многозначностью словоформ — "морг-морг София ресничками" говорит не только о моргании, но и о морге, а "эта публичка" (применительно к литературному сообществу) без проставленного ударения читается и как пренебрежительная версия слова "публика" (с ударением на первый слог), и как то ли что-то публичное, то ли что-то неприличное (с ударением на второй). Как услышишь. Иногда, впрочем, привычные читательские приёмы не работают: все эти "сие", "аки", "тем паче" при классическом прочтении крайне неуместны. Но если их именно слушать…

«Мне захотелось экзотики, я назвалась Клеопатрой».

Ближе всего к музыке литературное иррациональное, потому читателю часто даны в проводники сказочные вергилии — Оле Лукойе, Алиса (Аня) в Стране чудес, Железный дровосек. Дабы ощущать — открывать мир как волю и ощущение.

Можно, конечно, где-то поиграть в расшифровку — попробовать перевести, предположим, музыку на язык пересказа. Где-то получится — эта новелла об одиночестве, эта о самоидентификации, эта — блоковское "предчувствую Тебя" ("Кто-то, в Париже"), а эта — о том, что неизвестно, как именно найдешь искомое ("Сложносоподчинённая женщина"). Тоже интересное дело, отчасти разрушающее, впрочем, музыкальное восприятие текста. Тут уж решайте сами. Зато так вовсе не обязательно это самое особое состояние духа.

Но если вы не ищете лёгких путей, можно попробовать поймать и его.

«Кажется, бог наконец-то вынул беруши и внял его, Литвинова, мольбам, но что теперь с того, коли выходит так, будто все эти годы он, Литвинов, жил каким-то отражённым светом, а настоящего (что, впрочем, есть «настоящее»? то-то и оно!) — не видел, не чувствовал?»

Простой пример. Знаменитый Рэй Брэдбери, при всей замысловатости его сюжетов (особенно в рассказах) — в общем-то, "агент нормы" с совершенно, простите за тавтологию, нормальными моральными ценностями. Но в чём секрет одного из его известнейших текстов — повести "Вино из одуванчиков"? Сюжет предельно прост. Не в сентиментальности же, во всей этой "чистоте детского восприятия" и прочем? Личный опыт, конечно, дело ненадёжное, но если читать эту повесть в сумрачном или холодном расположении духа, она может показаться скучной, даже пустой. Читать "Вино из одуванчиков" необходимо, когда ты безудержно, по-настоящему счастлив. И текст начинает играть иными красками. Попробуйте.

Для погружения в "Вино из одуванчиков" нужно личное счастье, для полного вхождения в мир "Тайного года" Михаила Гиголашвили (автора, чем-то неуловимо близкого Наталье Рубановой на языковом уровне) желательна одинокая самоизоляция, а чтобы наиболее полно услышать новеллы из "Карлсона… ", необходимо то известное каждому состояние, когда внезапно ощущаешь: материальный мир сложнее, чем кажется, а за привычным скрывается какая-то непостижимая цветущая сложность. Такая, что дантист Литвинов превращается в альтиста Данилова, к каждому одинокому человеку спешит своя Безобразная Эльза, а акутагавовские муки ада оборачиваются высшим актом искусства.

Никаких тайн вам не откроется, нет. Смысл не в этом: почувствовать себя в странном, невещественном мире как дома — тоже большое дело.

Конечно, "Карлсон, танцующий фламенко" — сложная книга. Даже фигура Набокова, с которым (а не с Буниным, как можно подумать по аннотации) этот сборник перекликается, в последнее время как-то отошла в тень; что уж и говорить о нелинейном новом тексте? Однако почему бы и не попробовать: порой, вместо того чтобы читать партитуру, можно просто послушать музыку.