Перед холодами

Перед холодами

Стихи

* * *

Звезды выступили, замерли,

так отчетливо видны

среди ветреной, беспамятной

отмороженной страны.

Уж они видали разное —

половецкой булавы

взмах, костры Ивана Грозного

и набеги татарвы.

И Сусанина с поляками,

и купание княжны

Стенькиной. Видали всякое,

только светят — хоть бы хны.


 

* * *

Ветер тревожно о жизни моей шумит,

да на мой век хватит и так тревог.

Кратко живет человек, зато вечно спит.

И облака обивают земной порог.

В мире привычном солнце сменяет тень.

Вдруг на озерный берег плеснет волна…

С лесом в обнимку дремлют остовы деревень.

Но на ветру оживают хвойные письмена.


 


 

* * *

Хочу, чтоб память о земном

вовек со мною пребывала:

чтоб тихо в сумраке лесном

листы на влажный мох сдувало,

в потяжелевших облаках

прохладное мелькало солнце,

сидели дети на руках,

а дождь постукивал в оконце.

И пусть особенный уют

царит в натопленных жилищах,

где так несуетно живут,

беседуют, готовят пищу.

Гудит, запрятано в печах,

успокоительное пламя.

И жизнь на ощупь горяча,

тем паче — перед холодами.


 

* * *

Предсмертный воздух чист.

Еще вчера речист,

внезапно замер лес

средь стынущих небес.

А снег идет, лежит,

летит, а жизнь бежит,

привычно теребя

как будто не тебя.

От всех твоих длиннот

останется вот-вот

спасительная тишь.

Из света и во тьму —

зачем и почему? —

жизнь, бедная, летишь…


 

* * *

Просторным горячим предмартовским днем

не счастье само, только память о нем

так явственна. Кажется, так же и впредь

мне радостно будет на солнце смотреть.

Снег, смирный в последней своей белизне.

И капля на ветке подобна блесне.

Ударился ветер в ликующий плач,

хозяйничая меж пустующих дач.

И хлопанье двери, и хлюпанье луж,

и призрачность давних и давешних стуж.

И все, что так запросто ранить могло,

безудержно с талой водой утекло.


 

* * *

О жизни моей взвывает труба,

и ложью горчат слова.

А ты, земля, чересчур груба,

а нежны — лишь синь и трава.

И хочется выбрать, куда упасть,

в посмертье легко скользя.

Но так надежна суглинка власть,

что выбрать уже нельзя.


 

* * *

Январь. Блокада Ленинграда.

Рояль меняют на собак.

Из леденеющего ада

куда ты вырвешься и как?

Все люто. Люди — людоеды.

Голодный человек свиреп.

И режут своего соседа

за смешанный со жмыхом хлеб.

Жилось бы ведь куда как просто,

когда б не этот смертный вой:

не Хиросима с Холокостом,

не мрак над сталинской Москвой,

не огонечек Люцифера,

зло холодеющий в ночи,

не эта искренняя вера

в то, что гуманны палачи.

От ужасов войны и мира,

от быта или бытия,

от смерти медлящей секиры

укрыться можно ли, нельзя?

Укрыться лучше одеялом,

накрыться лучше с головой.

Но если б это порастало

быльем, забвеньем, трын-травой.