Журнальный мир

Ему повезло. Ему достался свежий персик, не сухофрукты, которые в любом виде терпеть не мог: компот в детском саду, а потом на похоронах друзей, изюм поминальный, чернослив, курага; сушёные яблоки – деликатес, когда есть нечего. С матерью до поздней осени шатались по заброшенным садам, собирали урожай с ветвей и мокрой земли, резиновые сапоги застревали по щиколотку, прелые листья, комья грязи и запах брожения, уже дома, отмывшись, закатывали банки, а часть резали и укладывали на газетки, сморщенные и плесневелые – если неправильно заготовить, значит, напрасно старались, или же резиновые – не разодрать зубами – в самый раз. Для матери компот из сушёных яблок пах летом, а для него – унижением. Всё это было.

Спелых персиков, нет, не было, когда мякоть настолько сочная, что сожмёшь чуть сильнее и густая кровь брызнет на пол, вязко и ароматно – жалко, аккуратно, давить нельзя.

Ему повезло, ему достался персик, не сомневающийся в своей персиковости, зачастую же бывает иначе: кричит дамочка, что она – ананас, и носятся с ней как с экзотическим фруктом, друг у друга отбирают, соревнуются, пытаются дотянуться и отхватить кусок побольше, послаще, но на всех не хватит – тут же особый подход и нож нужен. На деле, оказывается дамочка не ананасом и даже не авокадо, а воблой, которую под пиво хорошо, а без него и не съешь, соль сведёт скулы, а запах-то. Пока раскусишь и поймёшь, с кем жизнь связал, глядь, уже двое сыновей под столом бегают, за машинку сражаются и орут в голосину, неудавшийся ананас в грязном фартуке машет половником и пилит: «В Таиланд хочу, шубу хочу, все люди как люди, а мы, а я, а ты, ничтожжжество». Дребезжат за окном чужие машины, подвывают в унисон сигналки, а куда ей шуба, если она уже в дверной проём не влезает и орёт так, что собаки испуганно поджимают хвосты и разбегаются в разные стороны, чуя скорую смерть. Друзья говорили, не выбирай цитрусы, аллергия может быть, да и кислинка не всем на пользу, смотря в глаза, хватали свежие апельсины и лимоны, разбегались по хрущевкам, чтобы никто не видел, как они наслаждаются добычей. Стерпится, слюбится. Себя надо слушать.

Сергею же повезло, когда стукнуло яблочком по темечку чуть за тридцать. Пришёл на рынок под вечер, когда многие фрукты улетали с прилавка за бесценок, только бы побыстрее, чтобы залежавшийся товар выгоднее толкнуть, здесь гнильцу подкрасить, здесь перемешать со свежими, может, и не заметят.

– Где тухлый, сам ты тухлый, обижаешь, дорогой.

– Подходи, милок, смотри какие красные яблоки, а пахнут-то как.

Сергея яблоками не приманишь, наелся в детстве ворованных огородных, как и крыжовника со смородиной.

– Ты на всём рынке не найдёшь таких арбузов, сладкий, как щербет, как поцелуй любимой женщины, всю жизнь и после смерти питаться мне такими арбузами, я на себя грех брать не буду, как родственнику выбираю, видишь.

Глянул Сергей на хвостик, постучал с одной и с другой стороны:

– Нет, неспелый, в аду несладко придется тебе, торговец сутулый.

Дальше по рынку пошёл.

Пирамиды орехов и помидоров, глаза слив и абрикосов. Персики он сразу и не заметил. Они валялись в коробке, о которую Сергей споткнулся, заметил, когда ударился кончиками пальцев и сказал:

– Зачем так ставить коробки, вы своих покупателей ненавидите? Персики в какую цену?

– Дорогой, – сказала пожилая продавщица, крестясь, – клянусь тебе небом и землёй, не было персиков в этом сезоне, не мой товар, не мне и продавать. Дорогой, ты попробуй и сам реши, что тебе нужно, это как плыть по морям и воды не видеть, это как быть мертвым, а потом воскреснуть. Путь предприми к роднику, где персик цветёт. Рискнёшь?

– Мягко стелешь, а почему бы и да, – согласился Сергей.

Подышал на персик, протёр рукавом, подивился листку на стебельке и надкусил сочную плоть, даже не заметил, как во рту остался лишь миндаль, а на губах – винный сок. Облизнулся. Нутро кричало: ещё, ещё, не насытился. Пронзила судорога. Отравила, что ли, ведьма! Быть не может. Чудится ему, будто падает в океан персиков, плывёт среди его вод огромной рыбой, пьёт густой нектар, но не напиться. Где теперь его тело? Где разум? Персиковая кровь.

Вспоминает, как читал в научной статье, когда писал диссертацию: «Персик был свидетелем рождения цивилизации. Он был задолго до людей, мы приспособились к нему, а он к нам». Усмехнулся. Не поверил. Коллеге ссылку скинул, вместе посмеялись: сказки китайские. Только не знал тогда: персиковое древо цветёт раз в три тысячи лет, небесные девы и юноши стерегут плоды бессмертия, ибо отведавшие их будут летать в вечности среди солнц и лун, познают мудрость предков и открытия ещё не родившихся потомков, вскормленные космическим облаком, сами станут им. Но не каждому дано совладать с этой силой, только гении и влюблённые обладают великим сердцем, способным без ножа и оружия сокрушить неспящее зло.

Рыба плывет по океану, рыба вспоминает и другие подслушанные и подсмотренные истории. Персиковый океан был ручьём в саду древнего бога, где росли яблоки познания и истины. Щебетал ручеёк по камням, отражая небесный свод, впитывал в себя радости гармонии и безгрешной сути мира, ширился и рос, наполнялся увиденным, а когда переполнился, пролился дождём и росой, чтобы соединиться через одну вечность в необъятное пространство воды между людьми и звёздами. Но не доплыть до него, если не отведать плодов с того самого персикового древа, что цветёт раз в тысячу лет.

Сергею же повезло. Ему достался свежий персик, а не шептала́, хоть и сушат фрукты на солнце, но нет в них жизни, согретые лучами хранят их же запах и околовкусие, а не себя, будто женщина, забыв природу свою, блуждает от стаи к стае: дикие собаки, львы, шакалы, змеи и вараны, чей ядовитый язык плёткой выжигает на теле: злодей, бунтовщик, изменник. Отправляются потерянные души на каторгу добывать соль из слёз. Бредёт женщина по пустыне среди таких же повинных в слабости, скованы кандалами руки и ноги, нет и языка, чтобы отправить молитву в небо. Ветер залезает в уши и шепчет – не отмахнуться: не выбирай животных, ищи равного себе по человечности и духу, чтобы не идти согбенной в одиночку, раздирая в кровь ступни, или же с язвой вместо сердца плодить тех, у кого не будет ушей, глаз и языка – не продолжат мертвецы род. Знает рыба и печальные истории, но нет им места в персиковом океане.

– Вы персики брать будете? – гладит нежно плечо. – Вкусные? – улыбается ягодами зубов и миндалью разреза глаз. – Продавца не видели? Сколько стоят? Я весь рынок обыскала, говорят, неурожай в этом году. А эти сочные, румяные и солнечные. Я из них варенье делаю по бабушкину рецепту.

Не слышит Сергей ничего, смотрит на неё и тонет в волнах персикового океана, погружается на дно, чтобы, очистившись от памяти прошлых жизней, взлететь над мировыми водами птицей. Но уже не один.

Протягивает персик незнакомой и родной, улыбается: «Вы попробуйте, это как быть мертвым, а потом воскреснуть».

г. Уфа