Журнальный мир

1.

Вот что Саярка узнала от учителя биологии, Амира Романовича (в народе – Ароматыча).

Почта России и Почта Казахстана объединились и предложили новую молодёжную акцию – Дружба по переписке. Любой из подростков приходит на почту и оставляет свой адрес в базе данных. А его ровесник из соседней страны может отправить кому-нибудь письмо. Бумажное, разумеется. При этом дети платят только за марки, а конверты получают бесплатно. Вроде как укрепление дружбы между народами, а заодно и реклама почтовых услуг. Якобы можно с помощью переписки найти настоящего друга, а в исключительном случае – даже поехать к нему в гости.

Класс слушал с недоверием.

По словам биолога, во времена его молодости такое тоже было: девочки и мальчики из разных стран писали друг другу письма, рассказывали о музыке, о прочитанных книгах, о своих городах… Он тоже писал. Переписка – дело увлекательное (Саярка представила маленького сутулого Ароматыча: как он строчит одно длинное-предлинное письмо из года в год – не письмо, а пергаментный свиток – никак не закончит).

К тому же, заключил Ароматыч, писать бумажные письма полезно:

– По меньшей мере, подтянете свой русский, а то Ольга Павловна на вас жалуется.

На Саярку никто не жаловался. Хоть она и училась в казахской школе, по-русски говорила лучше, чем многие её сверстники. Только на письме делала ошибки. Непросто совмещать с родным узбекским казахский, русский, ещё и английский изучать. И это в тринадцать лет! Кто сможет? А Саярка училась на четвёрки-пятёрки.

– Хорошо, асалим¹, вырастешь – будешь гордость нашего района! – говорил дед Ашир.

«Гордость района» – звучало смешно и несовременно. По словам родителей, дед так и остался жить в исчезнувшем Советском Союзе. «Как будто застрял на полпути от райкома к рынку», – шутил отец.

Саярка не знала, что такое райком, но ей нравилось, что дед не торопится принимать новое время. Он, вообще, никуда не спешит. В самую жару сидит на лавочке, прикрыв глаза, бронзовый, тёмный – темнее собственной тени. Кажется, что его лицо плавится под солнцем, как ком мёда.

По утрам и перед закатом дед Ашир вытягивает за ворота длинный шланг и поливает дорогу. Шланг медленно покачивается из стороны в сторону, как дрессированная кобра перед заклинателем, капли рисуют в воздухе слабую радугу, а потом оседают в пыли. Дорога чернеет, а камни, по контрасту, проступают ярче, как узоры на ковре. Если по переулку в это время кто-нибудь идёт, то с удовольствием вдыхает запах мокрой пыли; глубоко дышит. И слышно, как благодарно он приветствует деда, спрашивает о здоровье. Саярке кажется, что после дедова «душа» становится прохладнее во всём Казахстане, а не только возле её дома.

2.

В эту пятницу Саярка плелась домой медленно, пинала засохший грецкий орех, напоминающий покинутое осиное гнездо. Конечно, Ароматыч не зря предлагает пойти на почту. До лета осталось меньше месяца, а он как классный руководитель заинтересован, чтобы летом все продолжали читать и писать. Хотя бы письма.

Будто бы на каникулах нечем больше заняться, подумала Саярка. У неё-то, как всегда, будет много хлопот: помогать маме по саду и в доме, двор подметать, готовить, когда гости приезжают… Найти бы время на Талас сходить хоть пару раз, окунуться.

С другой стороны, познакомиться с девочкой из России интересно. Саярка представила, как держит в руках плотный конверт, в котором перекатывается и пружинит воздух: он тоже прилетает издалека, вместе с листком бумаги. Получать письма, наверное, приятно. Ей никто раньше не писал, и родители не выписывали газет. В горячий синий ящик попадали только рекламные листки, но Саярка всё равно ждала чего-то особенного, поднимая и опуская крышку ящика, как забрало рыцарского шлема.

Иногда, проходя по пути из школы мимо местного почтового отделения, она получала от тёти Тамары наказ передать письмо кому-нибудь из соседей. Поч­та находилась за углом переулка, очень близко. Чтобы попасть внутрь, нужно было перейти арык по деревянным мосткам. Доски чуть прогибались под ногами. Дикий виноград вцепился в перила почтовой веранды и сопротивлялся, если его пытались оторвать. Внутри тётя Тамара с таким остервенением штамповала конверты, как будто ожидала от них неприятных вестей. И постоянно разговаривала с кем-то из посетителей: о сухом лете, о сыне, о том, как идёт время…

Нет, решила Саярка, на нашей почте адрес оставлять нельзя. Тётя Тамара наверняка расскажет родителям, что их младшая дочь решила найти подружку из России, а им это не понравится. Отец, кажется, думает, что подруги и друзья сейчас могут только плохому научить. Он всегда советует дочке, чтобы поменьше болталась на улице, побольше дома сидела. «Чужой, – говорит, – не станет родным». А старший брат, Радик, во всём с отцом соглашается: нечего гулять с подружками, слушать их бестолковую болтовню. Девчонки из класса хвастаются, что ночуют в гостях друг у друга, Саярка же после школы почти не задерживается, сразу домой идёт. Ночевать её отпускают только к родне. К Диле, например.

И телефон сотовый ей не покупают. «Зачем тебе телефон? – спрашивает отец. – Кому звонить? В интернетах сидеть, чужую глину жевать? Лучше, вон, Аноре на кухне помоги, а то до сих пор половник в руках держать боишься». Неправда, ничего она не боится. Уже многое умеет готовить: и плов, и дымляму², и лагман³ тоже. С голоду не пропадёт.

Анора – это жена брата. Они с Радиком уже давно поженились, лет семь назад. Саярка тогда была очень маленькая, но помнит пышный туй, музыку во дворе, людей. Помнит, как без конца открывались – закрывались ворота и как мужчины тащили от соседей длинные лавки. Отец долго примерялся – подкладывал под ножку лавки дощечку, чтобы не шаталась. Всё бурчал, что на дастархане было бы удобнее, нечего выдумывать. А Саярка проверяла устойчивость лавочки: ёрзала на ней, туда-сюда, ложилась и смотрела вверх – на тонкие виноградные листья.

Потом у Аноры родился Рустамчик, и в доме стало совсем много народу. Теперь здесь уже ничего не удержишь в секрете. Йок⁴, окончательно определилась Саярка, наша почта не подойдёт – и свернула в сторону городского парка.

3.

Возле парка располагался Главпочтамт – здание с колоннами, холодными в самый жаркий день. Хорошо бывало стоять, прислонившись к одной из них, чувствуя лопатками отшлифованный камень.

А ещё возле парка жила Саяркина старшая сестра, Дильбар, Диля – самая современная и весёлая девушка на свете. Она водила машину, ездила путешествовать и, по словам мамы, «наряжалась, как кукла». (По маминому тону трудно было догадаться, хорошо это или нет?)

Дильбар с мужем жили не в доме, а в квартире, на третьем этаже. Если тихо стоять у них на балконе и смотреть вниз, то прохожие Саярку не замечали, а она видела всех людей и слышала обрывки разноязычных разговоров:

– Метеорологи сказали, вихри какие-то на солнце. Может, поэтому…

– А ты, когда огурцы маринуешь, сахар добавляешь? Обязательно надо!

– Kim nima desa desin⁵…

Чужая жизнь не открывалась полностью, лишь мерцала, как солнечный свет сквозь листву деревьев. Сестра заглядывала на балкон и звала младшую в комнату, пить чай.

Дильбар работала на местном радио, читала новости. Один раз Саярка попала в студию и увидела, как меняется сестра на работе. После того как Диля надела толстые наушники, наклонилась над текстом, её лицо стало строгим, а голос провалился куда-то вниз и зазвучал словно из глубины медной чаши: «В студии Дильбар Ниязова с выпуском новостей, здравствуйте…»

Кажется, она могла сохранять серьёзность только на радио, в остальное время шутила.

Вот и сегодня она открыла Саярке дверь и тотчас же прикрыла снова.

– А! Принцесса Азии! Как всегда, в одиночестве? Не пущу!

И – распахивая дверь:

– Когда ты уже приведешь ко мне своего жениха? Или хотя бы подружку…

У самой Дильбар подружек было множество, кажется, миллион. Ей постоянно кто-то звонил по телефону, и имена никогда не повторялись.

– Ты, Диль, наверное, знаешь весь город, – завидовала Саярка.

– Ты что! В нём триста пятьдесят тысяч человек, – смеялась сестра, – а я знаю тысяч триста. С остальными еще только собираюсь познакомиться.

Идея с бумажными письмами её воодушевила: «Романтика! Розовые конверты, перевязанные ленточками, как в старые века… А вы будете брызгать письма духами? Если что, у меня есть подходящая туалетная вода от Karan».

– Но отцу эта затея точно не понравится, – старшая поправила воротник Саяркиной школьной блузки. – Ты права, он у нас строгий. Aql yoshda emas, boshda!⁶

Дильбар произнесла это точь-в-точь как папа, брови сдвинула похоже. Саярка радостно фыркнула.

– Во всяком случае, – продолжила Дильбар, – мы можем оставить на почте мой адрес. Если кто-нибудь напишет, будь уверена, я тебе принесу конверт в клюве, как горлинка – кукурузное зерно.

Они вместе сходили на Главпочтамт и внесли данные в молодёжную базу, причём Диля подначивала Саярку взять адрес какого-нибудь парня и самой написать ему. «Хочешь жениха из России? Представь себе, уедешь куда-нибудь… в Петербург. Там много мостов и так светло, что можно гулять ночью». (Диля была в Петербурге и много о нём рассказывала. Они с будущим мужем устроили себе вместо свадьбы путешествие, так сейчас модно. «Терпеть не могу все эти свадебные ритуалы: кто кому на ногу наступит, кто сколько денег даст…» – признавалась Диля, и Саярка её понимала. Но родственники с обеих сторон до сих пор не могут простить, что не было праздника «как у людей»).

Саярка не была уверена, что поступает правильно, скрывая поход на почту от родителей. Но всё-таки приятно иметь какую-нибудь собственную тайну. К тому же успокоила сама себя, мне вряд ли кто-то напишет.

И действительно, блестящие дни перекатывались на нитке времени, как бусины на чётках. Саярка вспоминала об акции всё реже; только увидев тётю Тамару с тёмной почтовой сумкой, почему-то пугливо замирала на секунду. Писем не было.

4.

Последний школьный месяц прошёл расслабленно.

Весной они всегда почти не учатся, так каждый год. В марте, перед Наурызом, убирают школьную территорию (Ароматыч приходит раньше всех, точнее, приезжает на своём стареньком велосипеде, работает вместе с ними – спиливает старые сучья, относит мусор – а после субботника обязательно раздаёт им конфеты; это у него называется «позитивное подкрепление»).

Потом, как полагается, – сам праздник новой весны. Девочки несут из дома угощение. В этом году Саярка делала кок-самсу, всё самостоятельно: и тесто, и начинку из травы. Яйца сварила, настрогала сочной, яркой зелени: стрелки чеснока, лука, кинзу… Она обожала жаркий, сильный дух листьев кинзы. Дед Ашир посмеивался: «А ты знаешь, что люди сравнивают её запах с коньяком? Так что не опьяней ненароком».

В апреле цветёт урюк, потом черешня… как в такую пору можно учиться? Кажется, что в голове тоже розовый пух. Мысли, как невесомые лепестки, разлетаются при первом дуновении.

Ароматыч, недовольный успехами класса, сказал, что они не учатся, а маются: «Такое чувство, что мучитесь на уроках, места себе найти не можете». И Саярка думала, что слово «маяться» очень подходит её весеннему настроению: всё время хочется бежать куда-то, охватывает беспокойство, словно долгожданный гость на подходе, и ты высматриваешь его вдали. До занятий ли тут?

Вдобавок ко всему родители затеяли ремонт в доме. Во дворе сложили привезённые мешки с цементом. Ковры скатали, как пастилу, и уложили на верхней открытой террасе у дастархана. Четырёхлетний Рустамчик лазил там постоянно, а Саярке поручалось за ним присматривать.

У Рустамчика была любимая игра, которая ему не надоедала. Он доставал из коробки все свои машинки, расставлял их друг за дружкой в одну линию. При этом машины могли ехать где угодно, невзирая на препятствия: по кошме, по рулонам ковров, по столику и подушкам… Автомобильный караван доходил до лестницы, ведущей вниз с террасы, и там обрывался. «Это гонки», – сообщал Рустамчик. – «Едет Хонда. И Тойота. Полицейская машина тоже едет». Перечисление занимало много времени. Рустамчик бережно, как настоящий водитель, осматривал свой автопарк, поправлял каждый автомобиль в ряду, чтобы тот располагался идеально. (Марки машин он знал лучше, чем имена родственников. Когда в переулке слышался шум двигателя, Рустамчик высовывался за ворота и, вернувшись, важно провозглашал: «Хёндай», – вызывая всеобщее умиление. А чему удивляться, считала Саярка, если и его отец, Радик, и его дед в автомастерской работают). Когда караван игрушек был построен, Рустамчик ложился на пол террасы и начинал сбрасывать машинки по одной на землю, разглядывая сверху их полёт. Саярка сидела вместе с ним у перил террасы и следила, чтобы малыш не свалился. Автомобильчики шлёпались в пыль, переворачивались на спину, как беспомощные жуки. Рустамчик сопровождал их падение традиционным «Паст’га!⁷»

Именно за этим занятием их застала Дильбар в последнюю субботу мая пос­ле обеда.

– Что, курортники, отдыхаете? Рустамчик, бола⁸, беги к маме Аноре. Я тебе принесла подарок, оставила в доме.

Малыш взвизгнул и мигом оказался на земле. Как только он скрылся за углом, сестра заговорщически произнесла:

– Слезай давай. Я договорилась, что ты сегодня у нас переночуешь. Жайдар в командировке. Так что составишь мне компанию. Скорее собирайся.

Муж Дили, Жайдар, работал на строительстве, часто ездил по делам в Астану. Саярка порой ночевала у них в квартире, это были их с Дилей маленькие приключения. Можно было покрасить ногти новым лаком или сделать друг другу причёски. А ещё Дильбар любила читать притчи и время от времени рассказывала их сестре.

Хорошо, решила Саярка, что Диля догадалась отослать Рустамчика, а то бы распищался, стал проситься с ними… Он не выносит, когда что-то увлекательное происходит без него.

Мама вышла проводить дочерей, как обычно, озабоченная повседневными хлопотами. Вручила Диле кое-что из еды – домашнюю курицу, лепёшки. Кивнула в ответ на «Катта рахмат!»⁹, попросила Саярку в воскресенье вернуться пораньше. «Не загуляйся, жоным¹⁰, отец будет сердиться».

5.

– Компота хочешь? – спросила Дильбар, как только зашли в квартиру. Ускользнула на кухню, но уже через секунду выплыла, напевая, кружа над головой конверт: «О, my darling… Смотри, принцесса, что для тебя есть. От жениха, я уверена!»

Саярка сперва не поняла, потом – не поверила, наконец, выхватила письмо и теперь с трепетом держала его в руках. От волнения слова казались нечитаемыми. Впрочем, почерк и впрямь не отличался красотой: буквы адреса росли вкривь и вкось, как ветки сухого карагача.

Внутри оказался листок в широкую линейку, которая опять-таки служила автору письма скорее помехой, чем подмогой.

Дильбар деликатно удалилась на кухню готовить курицу, а Саярка принялась разбирать каракули.

«Привет!

Я выбрала твой адрес, потому что меня удивило твоё имя. Саяра. Никогда не слышала такого! Погуглила и выяснила, что с персидского оно переводится «планета». Получается, ты как бы инопланетянка? Круто!

А меня зовут Настя. Ничего необычного. Сейчас каждую вторую девчонку зовут Настей, даже шутка такая есть, мне мама рассказала: «У вас кто родился, мальчик или Настя?» Но моё полное имя мне нравится – Анастасия. Оно царское. Ты смотрела мультик про Анастасию? А ещё оно переводится «воскресшая», так что мы с тобой обе немного «неотсюда».

Саяра, я тебе сейчас такое расскажу! У нас с тобой день рождения в один и тот же день – 8 августа. Прикинь?! И мне тоже почти четырнадцать. Это вторая причина, почему я решила писать именно тебе. Давай будем переписываться? Расскажи, что ты любишь?

Я люблю музыку (рок, всяко. Больше всего группу «Кино», скажешь, это прошлый век, но Цой реально крутой!), люблю собак. У меня есть пёс по кличке Дельфин. Вообще-то, он, дворянин, мы с папой взяли его из собачьего приюта, но очень любит купаться. Ныряет до самого дна. Поэтому и Дельфин. Люблю шоколад. Что не люблю? Когда достают, учат жизни. Ещё не люблю ждать. Очереди не выношу, пусть два человека, бесит просто!

Саяр, если ты мне пришлёшь свой номер телефона, я тебе скину свою фотку. А ты мне свою. Давай?

Всё, пока.

Жду ответа, как конфету.

Настя Митина.

P.S. Я живу в Сибири. Все знают, что Сибирь – это холод, но сейчас у нас очень тепло, почти как летом».

6.

Весь вечер Саярка была в смятении. Она перечитала письмо несколько раз, прочитала его сестре вслух, и теперь Саяркины мысли множились и переплетались, как нити цветастого полотна.

– Ну что с тобой? – Дильбар залезла с ногами в соседнее кресло. – Хорошее ведь письмо?

Саярка кивнула.

– Значит, надо писать ответ. Дать тебе бумагу?

– Я не знаю, что сказать в письме. У меня не получится.

Дильбар смешно выпучила глаза, обращаясь к графину с компотом и стаканам, стоящим на журнальном столике:

– Вы это слышали? «Не получится»! У моей любимой сестрёнки, звезды школы, первой умницы Казахстана, не получится?

Стаканы промолчали. Диля достала бумагу, ручку и положила перед сестрой:

– Сначала надо поблагодарить за письмо.

Саярка по-школьному поместила локти на стол, расправила лист и вывела сверху:

«Здравствуй, Настя!

Спасибо за твоё письмо!»

– А если у меня будут ошибки?

– Тогда она поставит тебе двойку, – засмеялась Дильбар и достала свой телефон. – Пиши-пиши, а я пока тоже отправлю пару сообщений. Мне же завидно!

– Диль, ты слышала? Она просит телефон, чтобы отправить мне свою фотографию.

– Оставь мой, если, конечно, это не особая тайна. Мне, кстати, тоже будет любопытно взглянуть на девочку, которая родилась с тобой в один день. Говорят, звёзды управляют характерами людей…

Саярка продолжила писать:

«Мне нравится твоё имя. У меня нет подруг Настя. И собаки у меня нет».

У них в переулке мало кто держал собак. Но во дворе дома номер девять (семья с четырьмя сыновьями, старший чуть взрослее Рустамчика) жил огромный волкодав Белый. На самом деле Белый был вовсе не белым, а желтоватым, цвета сбитого сливочного масла. Сколько Саярка помнила, Белый всегда выглядел огромным, как будто сразу родился таким. Под ворота пролезал только его нос. Но тем, кто, проходя по переулку, видел этот нос, становилось не по себе: каждый норовил ускорить шаг, когда нос шевелился и вздыхал. Этот Белый, как масло, растекался по горячему асфальту и занимал весь двор. Он был – само спокойствие. Пару раз Саярка видела, как на Белом катались мальчишки, кажется, все четверо сразу. Выглядело так, будто пёс совсем не замечает их возни: ребята копошились на нём, как блохи.

Хозяин собаки рассказывал деду Аширу историю про отца Белого. Тот помогал пасти овец в высокогорье. Известно, что волкодавы – лучшие пастухи и лучшие охотники: сами добывают себе пищу в горах. Одна овца отбилась от отары и угодила в какую-то яму, не могла выбраться. Отец Белого по кличке Баграм остался охранять её. Когда пастухи, наконец, через несколько дней нашли беглянку, пёс Баграм лежал рядом, обессиленный от голода.

Он ведь мог съесть её, думала Саярка. Съесть овцу – и прокормиться. Или отлучиться поймать добычу. Но он делал свою работу пастуха и никуда не уходил…

«Собак я люблю. И всех животных, тоже. Когда я вырасту, я хочу стать ветеринаром.

Ещё люблю свою семью. У меня хорошие родители, брат Радик старше меня на 12 лет и сестра Дильбар старше на 9. У Радика есть жена Анора и сын Рустам, ему 4, сейчас Анора снова ждёт ребёнка. А у Дильбар только муж Жайдар, они недавно поженились. И ещё у меня есть дед Ашир, он самый лучший».

Саярка вспомнила, как они с дедом ходили на центральный базар, когда она была маленькая. По дороге дед обязательно покупал для неё брикет пломбира, такого холодного, что даже бумажная обёртка запотевала. Проведешь пальцем по мокрой бумаге – остаётся глянцевый след, как скользкая дорожка после садовой улитки. Правда, через пять минут пломбир начинал таять и вытекать из бумажных сгибов. Приходилось обсасывать бумагу с разных сторон, вылавливая молочные капли. Саярке хотелось сначала съесть мороженое, а потом уже вафельные пластинки, сдавливающие его по бокам. Но вафля почему-то всегда съедалась первой…

До базара она доходила с липкими руками. С удовольствием мыла их в маленьком фонтане у входа. Деду все говорили: «Ассаламу Алейкум» – он здоровался с каждым встречным, останавливался перекинуться словечком, частенько заходил в чайхану ненадолго. А Саярку захватывал гомон базара. Ей нравилось смотреть на огромные кучи тёмных арбузов. Наверху, как повелитель мира, восседал какой-нибудь мальчишка, попирая голыми пятками арбуз­ные бока. Другой мальчишка укачивал на руках длинную белую дыню, перед тем как положить её на весы. Клочковатый верблюд тянулся губами к солнцу. В большом блестящем чане кружились ленивые, толстые рыбины, и такая же толстая апашка¹¹ норовила ухватить одну из них. В тени на бордюре сидела гадалка, разложив на белом платке свои бобы…

Саярка вздохнула. Жалко, что она не может рассказать всё это в письме.

«Телефона у меня пока нет, но ты можешь прислать свою фотку Дильбар, моей сестре».

Саярка вписала под диктовку Дилин номер, попрощалась с Настей, тщательно свернула лист.

– Завтра с утра купим конверт и отправим. – Диля обняла её и пригладила волосы. – А сейчас уже ложиться пора. Хочешь, расскажу одну притчу перед сном?

7.

– Ну, слушай. – Дильбар легла на лежала на диване, а Саярка разместилась на раскладном кресле у окна. Летняя ночь, по-кошачьи свернувшись клубком, устроилась между ними и заняла всю квартиру.

– Однажды весной родился новый ручей.

– Где родился?

– Где обычно появляются ручьи? В дальних горах. Родился из таяния снегов, из шёпота вершин, из подземных вод – и понёсся вниз. С самого начала ручей знал свою главную цель, – Диля понизила голос и снова стала похожа на радиодиктора. – Он мечтал достичь моря.

До моря было очень далеко. Ручей бежал сначала по скалам, огибая их выступы, потом по плоскогорьям и равнинам. Бежал мимо молчащих пастухов, сгоняющих отары; мимо верхних аулов; потом мчался по хлопковым полям. Внизу он устал, поэтому двигался медленнее, переводя дух. Ты слушаешь?

– Да.

– Так продолжалось много времени. Ручей то ускорял свой бег, струясь мимо здоровенных валунов, то замедлялся и почти полз по каналам и арыкам. Так или иначе, он прошёл долгий, очень долгий путь, и вдруг… (Диля сделала паузу, как актёр в театре. По потолку проехали наперегонки три косых полосы света. Саярке показалось, что ночь вздохнула).

– И вдруг ручей натолкнулся на непреодолимое препятствие. Я уж не знаю точно, какое это было препятствие. Может быть, длинная стена крепости. Или огромная скала. Или, вероятнее всего, это был завод в новом городе-мегаполисе. Что-то такое, что ручей не мог преодолеть. Он попробовал обойти препятствие или просочиться под него, но не получилось. Тогда он остановился в смятении, забурлил, закружился на месте. Ему очень хотелось достичь моря. Но как это сделать?

Рядом опустилась серая цапля. Ручей рассказал ей о своей беде. Мудрая цап­ля, которая много повидала в своих странствиях, посоветовала:

– Стань пáром. Ты поднимешься над этим городом, пролетишь над ним большой тучей, достигнешь моря и прольёшься в него дождём.

– Но я не хочу становиться никем другим! – возразил ручей. – Я хочу прожить свою жизнь, хочу быть только ручьём!

– Нет, – покачала головой цапля. – У тебя есть два варианта: либо ты станешь пáром – потом тучей и дождём, либо останешься на этом месте и превратишься в болото.

Дильбар замолчала.

– И всё? – спросила Саярка.

– Всё. В этой притче есть мораль. Иногда ради своей мечты стóит измениться, хоть это и трудно. Спи.

Засыпая, Саярка думала о разном. Интересно, напишет ли ей ещё раз эта девочка из Сибири? На картах Сибирь выглядит большим пятном, вроде бараньей шкуры, только зелёной. Говорят, что там много снега, но трудно представить, сколько это – много?

Смешно получилось, когда Настя сократила в письме её имя. Вообще-то «Саяр» – так называют мужчину. Но вряд ли Настя об этом знает…

Саярка уснула незаметно, а когда проснулась, увидела в окне почти прямоугольное белое облако и мгновенно вспомнила: купить конверт, отправить письмо. Почему-то стало радостно, как бывает в первый день каникул. Дильбар болтала по телефону и мурлыкала горлинкой. Сразу ясно, что звонит Жайдар. «А ты не подслушивай», – сестра легонько коснулась её лба.

Быстро заплели косы, быстро позавтракали, дошли до Главпочтамта. Саярка выводила адрес на конверте очень аккуратно – и на контрольных так не старалась. Тщательно провела языком по липкому краю, тщательно заклеила и разгладила треугольную косынку конверта. И когда скормила письмо гигантскому почтовому ящику с надписью: «Выемка писем два раза в день: в 8.00, в 16.00» – почувствовала облегчение, как после долгой работы.

8.

В последний школьный день Ароматыч выдал им дневники с отметками, призвал летом чаще читать, смотреть полезные передачи, а не сериалы, и не засиживаться за компьютерами. Саярку так и подмывало рассказать учителю о письме, но не зря ведь говорят: что знает один, то знает один; что знают два – знают и сто два. Саярка умела хранить тайны.

После классного часа она постояла немного у школы с девочками. Обсуждались оценки, планы на лето, предстоящие поездки на Капчик¹², на Иссык-Куль. Посмотрели в интернет-магазине новые модели купальников. Очень красивые («На такую девушку и мешок надень, хорошо будет», – прокомментировала одноклассница Айгуля) и очень открытые. Саярка вряд ли решилась бы такие надеть. Вмиг, как по щелчку камчи, пришло неловкое воспоминание. Тогда они были маленькие, как сейчас Рустамчик, и бегали тайком от родителей на Талас купаться – она и ребята с соседнего переулка. Бултыхались у берега, валялись на шершавых обжигающих плитах, а потом шли гордо по дороге домой, голышом, и несли трусы на палках, чтобы скорее высохли. Трусы болтались, как флажки, выгорали на солнце. Вспоминать было неловко до мурашек, но после картинок с купальниками очень захотелось на речку. Она решила, что возьмёт племянника и сводит на Талас.

Мама с Анорой разрешили прогуляться до реки, но ни в коем случае не купаться! «Река холодная еще, пожалуйста, Саярка, не простуди мне ребёнка», – Анора держалась за поясницу. Живот наклонял, тянул её вперёд, и она инстинктивно подавалась назад, чтобы сохранить равновесие. Пока шли на реку, Саярка представляла себя беременной, как жена брата. Она подняла два тяжёлых камня и засунула их в карманы халата, чтобы понять, удержит ли она вес ребёнка, но тяжесть была какая-то игрушечная, невзаправдашняя. Зато Рустамчику игра с камнями понравилась. Он, тужась, отрывал от земли каменюги размером со свою голову и пытался нести. Камни тут же выскальзывали из его ручонок, занимали свои привычные места на обочине, но малыша это не огорчало. «Видишь, я сильный! – кричал он, поднимая очередную «скалу». – Я как Фархад¹³!»

Талас действительно сейчас был холодным, даже для горной реки, и мутным после весеннего многоводья. Он принимал у них из рук палки, крутил, прятал в складках своих песчаных одежд и уносил прочь. Рустамчик продолжил у реки игру с камнями, изменив её правила. Теперь он собирал мелкую гальку и швырял голыши в воду как можно дальше, к возмущению пятнистых лягушек, срывающихся в воду вслед за каждым брошенным камнем.

Саярка сидела, расслабленно глядя на воду, изредка подавала племяннику сухую веточку или листок.

И вдруг заметила, как большая гадюка выкатилась из прибрежных кустов прямо в сторону Рустамчика, спружинила и замерла на границе воды и суши. Малыш шагнул к воде в поисках камешка. Саярка бросилась к нему. Змея скользнула в воду прямо из-под руки мальчика. Они сделали это одновременно, как участники общего сложного танца, каждый из которых знает свои движения.

– Гляди-гляди, змея вон там, видишь!

Саярка дрожащими пальцами указывала на воду, чтобы Рустамчик не спутал торчащую чёрную головку, подобную наконечнику стрелы, с плывущими ветками.

– Это гадюка. Она кусается больно. Уф, опасная!

– Уф! – повторил малыш – и уже забыл о змее, увлеченный маленьким прибрежным водоворотом.

Саярка подумала, что нужно будет написать Насте про гадюку. И удивилась тому, что теперь ей хочется делиться самым важным не с девчонками из класса, не с дедом и даже не с Дилей, а с этой незнакомкой, приславшей письмо издалека.

9.

Фотография появилась недели через две. Когда Дильбар показала сообщение, Саярка удивлённо уставилась на экран телефона: с фотографии улыбался парень.

– Девочка это, девочка, – сказала Дильбар. – Только коротко стриженая. Характер у неё… бойцовский, сразу видно. Даже не верится, что вы в один день родились.

Саярка, естественно, видела девчонок со стрижками, но, во-первых, они были незнакомыми (чаще всего в иностранных фильмах), а во-вторых, Настину шевелюру с трудом можно было признать стрижкой. Парикмахер оставил ей не слишком-то много волос. Один подшёрсток, как на меже со скошенной травой. Вдобавок кончики волос были покрашены в серо-голубой цвет, словно по ним прошлись кистью для побелки. Если бы у них в классе кто-нибудь из девочек так постригся, назвали бы тифозной больной, уж точно.

Она всё разглядывала фотографию, пока телефон не зазвонил и Диля не отобрала трубку. Настя на снимке улыбалась, но смотрела при этом испытующе, недоверчиво, как будто взвешивала слова, проверяя их на правду. Привлекал внимание порванный ворот её футболки и несколько серёжек в одном ухе.

Саярка даже не знала, что можно ответить на такое сообщение.

– Давай пошлём смайлик? – предложила Диля.

А ещё через недельку пришло следующее письмо. Его Саярка читала в одиночестве. Дильбар торопилась на работу и передала конверт мимоходом, из окна своей «Нексии».

Нужно было искать укромное место для чтения, поэтому Саярка пробралась к своему ореху. Он рос в конце огорода, за спинами слив и яблонь. Оттолкнувшись одной ногой от забора, легко было залезть на дерево и добраться до развилки, образованной двумя толстыми ветвями.

Серая кожа ореха всегда оставалась гладкой и не царапала ноги. Широкие листья укрывали от домашних и соседей. В детстве у Саярки здесь находился наблюдательный пункт: сверху она видела, как мама растапливает тандыр, как отец обстругивает колья для подвязки помидоров, как овцы с грязными курдюками топчутся в соседском загоне… Она брала на дерево горсть вишен, сплёвы­вала косточки, воображая, что с едой смогла бы просидеть здесь целый месяц. Как-то отец застал её спрыгивающей с ореха и отчитал, что «большой кобыле» стыдно лазить по деревьям.

Она уже давно не забиралась наверх; порадовалась, что не разучилась это делать.

«Привет, Саярка!

Только что выгуляла Дельфина и решила написать тебе. Дельфин тоже передаёт тебе привет, слюнявый, мокрый привет.

Я запуталась в именах твоих родственников. Это напоминает какую-то дос­ку почёта, много людей и никого не знаешь. Скажи, весело тебе там или, наоборот, хочется бежать от них, куда глаза глядят? У тебя есть своя комната?

У меня нет никаких братьев и сестёр. Есть двоюродные, но мы видимся раз в год. Зато у меня есть подружка Ирка, очень близкая. Мы с ней учимся в одном классе, гуляем вместе, обсуждаем уроки и фильмы. Если плохая погода, то сидим по домам и просто болтаем по сети. А плохая погода здесь часто бывает. Вот сейчас я смотрю за окно, и там дождь, всё стекло исполосовал.

Что у нас за город такой вообще? Весной дождь, летом комары, осенью опять дождь (и летом тоже), а зимой морозяка запредельная. Сейчас мне кажется, что мы не просто так здесь живём, а выполняем неизвестную миссию. Но «миссия невыполнима». Надо сказать спасибо казакам, которые приплыли сюда триста лет назад и основали тут острог. Куда делись те казаки, никто не знает, а мы до сих пор живём среди болот как проклятые.

По правде говоря, не так уж всё плохо. Это просто состояние у меня сегодня не очень, не обращай внимание.

У нас в городе много чего можно посмотреть. Говорят, что здесь красивая деревянная архитектура, но меня она как-то не цепляет. Зато мне нравятся новые высокие дома с синими стёклами, смешные памятники, кафешки.

Я рада, что ты ответила. Пусть и короткое письмо, а видно, что у вас там всё по-другому. Имена странные…

Слушай, а почему у тебя нет телефона? И как ты без него живёшь? Не представляю, что бы я делала без сотки. В ней музыка, картинки, смски. О встречах договариваться удобно. Мама, правда, грозится отобрать у меня телефон, чтобы я «не пялилась» в него на уроках (она не думает, что я на уроках «пялюсь» на Ирку, а она на меня, обмениваемся позитивом). Но сейчас всё равно каникулы. Ура!

Расскажи мне про свой Казахстан, я хоть погреюсь.

Пиши подлиннее, чтобы больше представить твою жизнь.

Этих бумажных писем ждать дольше, чем нового сезона сериала какого-нибудь. А ведь когда-то люди только так и общались.

Жду ответа, как пуля пистолета.

Настя».

– Саярка! – мама искала её во дворе. Наверное, нужно было что-то помочь.

Она постаралась бесшумно слезть с ореха, спрятала письмо в карман и пошла на кухню.

10.

После второго Настиного письма настроение испортилось. Трудно было признаться себе в плохом чувстве: Саярке хотелось, чтобы у Насти тоже не стало близких подруг, чтобы эта Ирка нашла себе другую компанию для общения. Бывает же, что лучшие друзья ссорятся? Тогда у Насти появилось бы больше поводов писать. Они с Саяркой должны стать ближе, ведь между ними есть звёздная связь.

Саярка разбирала письма почти по слогам, как в первом классе. Продиралась сквозь неряшливый почерк, сквозь непонятные слова. Неясно было многое, но Саярка чувствовала интонацию. Такие лёгкие, хулиганские письма, как у Насти, у неё никогда не получатся. Как только Саярка берёт ручку, она словно оказывается за партой. Невольно стремится делать всё слишком правильно, и думать тоже.

Дело, наверное, не в чужом языке, а в их с Настей разных характерах. Известно, что русский язык сложный, но у Саярки почти все в семье могут на нём общаться. Кроме Аноры, пожалуй. Даже Рустамчик знает – «пока», «дай», «кошка»… А лучше всех дедушка по-русски говорит.

Он как-то взял Саяркин учебник по русскому языку, стал читать.

– Нега, бобо¹⁴? – спросила Анора. Мол, хотите в школу пойти второй раз?

– Да нет, внучка. Просто, сколько языков знаешь, столько людей в тебе живёт. – Дед Ашир ответил по-русски. Анора, наверное, не поняла, а Саярка запомнила. Очень странной показалась ей эта фраза. А теперь стала понимать: когда пишет письмо Насте, словно другой человек за неё говорит.

Дед рассказывал, что раньше у них в городе было много русских.

– У нас здесь, асалим, центр мира, – улыбнулся, – кто только ни жил: русские, таджики, дунганцы, курды, немцев много, татары…

Просто потом, как поняла Саярка, «трудное время» случилось. Ругались, ссорились. Люди продавали свои дома, уезжали. Вот у них на переулке только пара русских семей осталась, и то пожилые: дети разлетелись в другие города.

Тётя Оля, русская, живёт как раз напротив их дома, в самом начале переулка. Она разводит цветы. Первого сентября перед школой мама всегда покупает у неё для Саярки букет гладиолусов. Они такие высокие и пышные, что из-за них не видно дороги. Гладиолусы – солидные цветы. Их прилично дарить не только женщинам-учительницам, но и Ароматычу.

По необходимости, перед свадьбами или другими праздниками, Саярка заходит к тёте Оле за цветами и каждый раз удивляется: на большой земле огород занимает скромное место, основная власть принадлежит цветочным полям. Стебли гладиолусов, острые, как стрелы в колчане; колючие розы с бутонами, тёмными, будто кровь, выступающая из глубокой царапины; душистые сиреневые флоксы и хохлатые совы-георгины…

– Посмотри, Саярочка, этот вид гладиолусов называется «Танкист». А вот это – «Сердце матери», очень редкий сорт.

В середине белоснежных трубочек – красное пятнышко, действительно напоминающее сердце.

– А почему у них края такие… в складку?

– Гофрированные называется. Ишь, молодец какая, заметила! Гофрированные виды, считается очень красиво.

Из этих трубочек получились бы замечательные наряды для кукол. Саярка до сих пор иногда делает кукол из травы. Недавно Рустамчика учила. Нужно отломить зонтик укропа, перевернуть – это пышная юбка. В стебель вставить бутон от шиповника – голову – или привязать кукурузные «волосы». Готова королева!

Прежде чем написать Насте ответ, Саярка долго стояла и машинально обрывала верхушки укропа, собиралась с мыслями.

11.

«Здравствуй, Настя!

У меня есть комната, я сейчас здесь лежу и пишу. Она не только моя. Днём здесь отдыхает мама или Анора. Это считается женской половиной в доме. В комнате тихо, а во всём доме шумно, потому что сейчас у нас ремонт. Перестраиваем летнюю кухню, папе помогают рабочие. Ещё побелили, покрасили. Завтра я буду мыть окна.

Мы живём на юге Казахстана. Сегодня днём у нас было 32 градуса, а сейчас уже вечер и стало холоднее.

Какая Ирка по характеру?

Телефон папа мне скоро купит, он обещал. Но музыку я слушаю и так, на музыкальном центре, а звонить некому. У меня нет близких подружек, я почти ни с кем не гуляю».

И правда и неправда. Саярка считала, что ей не везёт: рядом жили девочки старше и намного младше, но не её возраста. Старшие каждый вечер собирались на бревне между домами. Младшие шли стайкой до конца переулка, потом поворачивали на соседнюю улицу и возвращались через соседний переулок. Это называлось «ходить вкруговую».

На бревне было весело, но опасно. Верховодила здесь шестнадцатилетняя Мадина, которая каждый вечер приходила на бревно как на работу. Вокруг неё собиралась переменчивая компания.

Мадина всегда была готова дать совет или поделиться мудростью. Знала она множество вещей: какой драгоценный камень отгоняет от тебя печаль, а какой – притягивает богатство; как съесть острый перец и не заплакать; как определить характер парня по форме губ. «У кого треугольный рот, тот будет много врать, отвечаю!»

По временам и сами парни приходили погостить на бревно. Тогда старшие девочки начинали громко смеяться по любому поводу, а Мадина прогоняла Саярку домой: «Тебе пора, мелкая. «Спокойной ночи, малыши» как раз начинаются».

Как-то один взрослый парень показал Саярке иволгу. Даже две иволги, ярко-жёлтые. Они петляли вокруг пирамидального тополя, будто искали вход в секретный лабиринт. Пирамидальный тополь действительно похож на лабиринт. Издалека он кажется лохматым столбом, как дым в безветренную погоду или растрёпанное гусиное перо. Но когда стоишь под ним и видишь переплетение веток внутри, под листвой, сразу хочется залезть туда, будто в гнездо, протиснуться сквозь густую древесную сеть. Там ни одна душа тебя не найдёт, правда! Иволги ныряли в тополиную сердцевину и вылетали снова. Наверное, там ждали родителей маленькие птенцы…

Самое плохое было в тот раз, когда Саярку застал на бревне отец, возвращавшийся с работы. Он молча остановился напротив и дождался её (предательница-Мадина кричала вслед: «Мы ей говорили! Мы просили, чтобы домой шла!»). Также молча отец проводил Саярку до дома. А дома накричал на маму, что она плохо воспитывает детей. «Старшая не девушка, а довул¹⁵, и младшую хотим испортить?» С тех пор Саярка старалась избегать посиделок на бревне; если и заглядывала туда, то лишь ненадолго.

Ходить вкруговую с младшими ей надоело самой. Ещё пару лет назад она любила прогуляться, брала коляску с Рустамчиком и важно катила его, представляя, что везёт своего сына. Вокруг сразу собиралась малышня, кто-то хватался за её халат, кто-то бежал впереди. Девочки просили покатить коляску, на Рустамчика устанавливалась очередь.

Шли, как караван, с остановками. Первый привал делали на пустыре за переулком, возле дикой алычи. Собирали упавшие плоды, обтирали о штаны и обсасывали неспелую кислятину. Рустамчик бунтовал, кричал: «Бер¹⁶! Дать!», требовал свою долю. Саярка чистила алычину от косточки, давала ему, и он смешно морщился, перемазанный соком.

Вкуснее кислой алычи были только кислые яблоки. Саярка уже не могла вспомнить, кто из маленьких научил её есть яблоки с солью. Идеально подходили зелёные, те, что покислее. Надкушенное яблоко почти сразу темнело; нужно было быстро посыпать срез солью и кусать дальше. Посыпать – откусить. Сочетание кислого и солёного рождало новый вкус, названия которому в узбекском языке не существовало.

«Ты любишь кислые яблоки с солью?» – спросила Саярка у Насти.

Письмо опять получалось коротким, но сил для придумывания, что ещё написать, не осталось. Саярка спросила у мамы разрешения взять телефон. Нужно было позвонить Дильбар и попросить её купить несколько конвертов.

12.

Следующее Настино послание пришло совсем скоро вместе с очередной оказией Дильбар. Саярка заставила себя отложить его в карман до тех пор, пока не отнесёт в почтовый ящик свой ответ на прошлое письмо. Теперь у неё в комнате хранилась пачка конвертов с запасом – на всё лето должно хватить.

Нести письмо к тёте Тамаре она опасалась, так что решила пройтись дальше по улице Абая: на продуктовом магазине тоже был ящик для сбора почты.

Стоял самый жаркий час дня – время, когда на улице почти не встретишь людей, да и машины проезжают редко. Куда ни повернёшь, солнце висит прямо над головой. Кажется, что гранаты, вышитые на белой тюбетейке (подарок от маминой сестры из Шахрисабза), сейчас созреют и рассыплются по зёрнышку.

Саярка опустила своё письмо в щель, обжигаясь о нагретый металл, повернула обратно домой и, не утерпев, распечатала сибирский конверт.

«Саярка, ты оказывается красотка такая, прямо модель! И костюм прикольный. Или халат, как правильно? Я видела такие на картинках, но не думала, что ты такие носишь. Короче, твоя фотка мне понравилась…»

Это Дильбар, догадалась Саярка. Дильбар отправила Насте её фотографию – и ничего не сказала!

– Диля! Дильбар! – Саярка хлопнула калиткой.

Во дворе было непривычно тихо. Отец с Радиком – на работе. Мама с Анорой что-то шили в доме, готовясь к новорожденному. Сестра с мужем и дедом Аширом пили чай под виноградником. Саярка ворвалась в тишину полдня возмущённая, но осеклась, понимая, что не может обсуждать скрытую переписку при дедушке с Жайдаром.

– Садись, отличница, чай с нами пить, – улыбнулся дедушка. – Что набегала?

Дильбар достала синюю пиалу, налила чай, подвинула к Саярке вишни и чашку с изюмом. Саярка локтем ощущала через ткань кармана недочитанное Настино письмо.

Дед с Жайдаром обсуждали строительство газопровода в Астане. Жайдар возмущался, что средства, выделенные на строительство, опять куда-то уплыли, называл «прожектом» идею отапливать столицу метаном от карагандинского угля.

– Ничего же не просчитано, аға¹⁷, это шкура неубитого медведя!

Дед соглашался, расспрашивал Жайдара уважительно. Диля прикрыла глаза, дремала, опираясь на спину мужа.

Саярка ложкой закручивала водоворот в пиале. Чаинки поднимались со дна, начинали кружиться в золотой воде, обгоняя друг друга, как лошади на скачках, а потом успокаивались и оседали на дно. Вместе с чаинками понемногу успокаивалась Саяркина досада на сестру. Дильбар всегда независима в своих поступках. Делает, что хочет.

– Ты хоть скажи, какую фотографию Насте отправила? – спросила Саярка, когда они вдвоём убирали со стола.

– Конечно, мою любимую!

У Дильбар в телефоне хранилось много Саяркиных портретов. Диля была личным семейным фотокорреспондентом: она снимала домашних во время всех праздников, дома, на прогулках и чаще всего фотографировала «любимую принцессу». Переплюнуть Саярку по фотопопулярности мог, наверное, только Рустамчик, которого бесконечно фотографировали все женщины в семье.

– Вот эта, помнишь? – Диля покопалась в телефоне.

Честно говоря, Саярка стеснялась этой фотографии. Слишком пёстрая получилась картинка. Был какой-то праздник, женщины сидели на верхней террасе, смеялись. Дильбар окликнула сестру с лестницы, и Саярка обернулась, продолжая смеяться. Так и застыла на снимке: пёстрый халат, тюбетейка, волосы пушатся – и зубы видно. Неприлично даже.

– Не могла что-нибудь попроще отправить?

– Эй, ты что, забыла её фотографию? Нам нужно было ответить на этот вызов!

– Диль, не смейся. И пожалуйста, не отправляй больше моих фотографий без разрешения, я прошу тебя.

– Ладно, ладно, скромница моя. Бери лучше посуду, сейчас на кухню отнесём – потом успеешь письмо дочитать.

13.

Переписка стала важной частью каникул. К концу июня от Насти пришли ещё два конверта.

В одном она рассказывала про свою Ирку.

«Ирка – это знаешь кто? Кто считается самым большим экспериментатором в истории? Да Винчи какой-нибудь? Никола Тесла? Нет, лучше тот чувак, который недавно из самолёта без парашюта прыгнул. Вот Ирка такая же. Ей надо всё на себе испытать. Я за неё иногда боюсь. То проверяет себя на выносливость и не ест две недели, то родителям задвинет новую теорию – они со стульев падают.

Неделю назад уговаривала меня, чтобы мы вместе сделали татуировки. Давай, говорит, попросим сделать нам надписи, которые будут девизом на всю жизнь. В итоге ей на руке написали: «Мы вправе лететь, куда хотим». Это из «Чайки по имени Джонатан», читала? А я отказалась, потому что не уверена, что фразы, которые мне сейчас нравятся, потом не надоедят. Татуировки – это, вообще, ерунда. Читаешь ведь не ты, а тебя. Чувствуешь себя книжкой для незнакомых людей. Какой смысл?

Но Ирку не переубедить. Для неё день без происшествий прожит впустую. Курить мы тоже по её идее пробовали (осторожней только, сестре своей не расколись, думаю, ей это не понравится), Ирка стащила у отчима две сигареты. А зачем? И так отношения у них не очень. А курить мне не понравилось, во рту потом кисло и воняет.

После яблок с солью тоже кислятина, но вкус ничего так, нормальный. У вас в Казахстане все так питаются? Я и Ирке рассказала, что яблоки можно с солью есть. Она предположила, что ты так от жары спасаешься, потому что холодок ощущается, когда ешь. Похоже на нашу клюкву.

Ты, наверное, не знаешь даже, что такое клюква. А это ягода. Растёт на болоте, просто разбросана по земле (см. мой рисунок). Кислятина покруче всяких яблок».

В углу листа, небрежно заштрихованном зелёным карандашом, натыканы красные точки. Похоже на платок или на жуков-солдатиков в траве. (Настя, вероятно, не знает жуков-солдатиков, а они смешные. Сцепляются и ходят парами в красных мундирах.)

Хорошо, что Насте не понравилось курить, подумала Саярка с облегчением. Курящая девушка – это позор. Радик недавно рассказывал во время еды, что видел девушку, курящую на улице, и назвал её «мусоркой» и как-то ещё. Мама его попросила не грубить за столом, но она тоже всегда говорит, что курение – это грязь, а девушка должна быть чистой. В классе у Саярки никто из девочек не курит; правда, начёт мальчишек она не уверена.

Существование Ирки Саярку по-прежнему напрягало.

Настины письма сделали лето особенным. Трудно объяснить это чувство. Словно в плов (вкусный, богатый шафранный плов!) добавили щепотку зиры¹⁸ – и сразу стало понятно, что это настоящий плов, что его готовил мастер своего дела. Или… словно реставратор восстановил недостающий элемент в бухарской мозаике – и роспись заиграла лазурью. В общем, чего-то не хватало в Саяркиной жизни, а теперь это «что-то» нашлось. И совершенно не хотелось делить радость общения с неизвестной Иркой.

С другой стороны, Дильбар взялась ревновать сестру к переписке.

– Раньше ты ждала в гости меня, а теперь ждёшь от меня только писем. Я с порога вижу вопрос в твоих глазах. Видно, пора мне бросать своих новостийщиков и идти на почту работать, – фыркала Диля полушутя-полусерьёзно.

Саярка внутренне соглашалась, что переписка затягивает её в колодец безвременья. Она могла не слышать посторонних звуков, разговаривала с Настей мысленно, запоминала её словечки. Письма были гораздо увлекательнее, чем книги, которые Саярка читала редко:

«В следующие выходные идём с родителями за грибами. Я, кстати, погуглила: у вас там не очень хорошо с грибами. Странные всякие сморчки, синеножки… Бр-р! Я даже не знаю таких. А у нас это такой национальный спорт, как охота или рыбалка. Вот сейчас, говорят, «пошли маслята». На самом деле, это не маслята пошли, а люди пошли в лес с бо-ольшими ножами. Это грибные маньяки. Слоняются, как лунатики, от сосны к сосне, тыкают палками мох, в траву заглядывают, вёдрами паутину с кустов сбивают. А над людьми кружатся комары, тоже охотятся. Неизвестно, кто успешнее.

Грибникам надо вставать в пять утра, прикинь? Если поздно в лес приедешь, то найдёшь одни ножки. Ножки от грибов и следы ног тех, кто эти грибы забрал.

Не подумай, что я очень люблю ходить в лес. Просто я грибы хорошо вижу (зоркий глаз, косые руки!) и грибную икру обожаю. У нас с родителями договор: я с ними иду один раз – потом они меня оставляют в покое. Хотя, подозреваю, они так просто не отвяжутся. Ещё на дачу меня потащат, смородину какую-нибудь собирать, а сбор ягод – вообще, кошмар. И говорить об этом не хочу.

Давай лучше о приятном. Скоро у нас день рождения, и я составила список рекомендованных подарков, чтобы друзья и родители не ломали себе головы, а следовали моему чёткому плану. А ты подготовила для своих что-то?»

В конце письма непременно появлялось «жду ответа», каждый раз разное: «Жду ответа, как кухня табурета»; «Жду ответа, как лучник арбалета».

Саярке ответ давался сложнее, чем чтение письма. После традиционного «Здравствуй, Настя!» она теряла все слова, снова обращалась к Настиному тексту и начинала рисовать буквы медленно, будто заново училась ходить.

«За грибами мы не ходим, да. Есть соседи, которые идут в горы и ищут «козы куйрук» (это грибы по-казахски), но мы нет. Мама думает, что грибами можно отравиться.

Весной я ездила в горы смотреть маки. Они похожи на вашу клюкву в траве».

Саярка отвлеклась. В прошлом году Ароматыч водил класс в поход. Поехали, как принято, в горы. Биолог пытался привлечь их внимание к макам: выдавливал из стеблей млечный сок, находил белые цветы с чернильными сердцевинами. Но кажется, никто особенно не слушал, только пара остряков тупо пошутила насчёт производства опиума. Затем девчонки разбрелись по поляне и устроили фотосессию. Мальчишки придумали для себя развлечение: ложились на бок и скатывались вниз по холму – кто дальше.

А этой весной Радик вывез в горы только их с Рустамчиком. Малыш увлёкся ловлей кузнечиков, и Саярке никто не мешал разглядеть маки как следует. Её тронула их хрупкость, беззащитность. Лепестки у маков тонкие и сухие – точь-в-точь бумага от чайных пакетиков. Едва прикоснёшься, цветок готов сбросить лепестки, чтобы его оставили в покое.

Мак кажется загадочным. Хочется показать его Насте.

«Дильбар рассказывала мне легенду о маковом поле.

Где-то среди маков прячется маленькая птичка, такая же алая, как цветы. Как-нибудь подует сильный ветер, оборвёт лепестки, закружит их над землёй. Вместе с ними вспорхнёт алая птица, легче лепестка. Не зевай, когда увидишь её. Кто коснётся крыла птицы, будет счастлив весь год, потому что она несёт удачу и благоденствие.

Желаю тебе найти такую птицу в вашем лесу».

14.

В июле созрел урюк, и у Саярки прибавилось забот. Каждое утро мама давала ей таз и отправляла к воротам собирать мелкие, ржавые абрикосины. Плоды рождались некрасивыми: сморщенными, пятнистыми, хотя и сладкими. «Что ты хочешь от дерева? – сказал дедушка. – Это же не культурный урюк. Дичок». Разумеется, некультурный, решила Саярка: совершенно не умеет вести себя – замусорил весь двор.

Собирать абрикосы было трудно и безрезультатно. Приходя с тазом к воротам, Саярка обреченно вздыхала: весь асфальт снова усыпан конопатыми шариками, словно ночью над домом промчался самум¹⁹. Она садилась на корточки и принималась за работу. Нужно было отобрать крепкие плоды. Потом они с мамой достанут косточки и разложат урюк сушиться на крыше саманного сарая, получится вкусная курага.

Раздавленные абрикосины Саярка соскребала с асфальта совком и бросала курам.

Хитрый Рустамчик придумал себе игру: он подкрадывался незаметно из-за спины и пытался раздавить как можно больше урючин, пока опа²⁰ его не заметила. Саярка выходила из себя, ругала племянника; проказник убегал с хохотом, но через некоторое время снова возвращался…

Её сердили долгая работа и непослушный мальчишка. Вдобавок ко всему от Насти не было писем уже почти две недели. Тайна переписки тяготила: чтобы перечитать прошлые послания, приходилось прятаться на орехе или уединяться в комнате, куда всё время могли зайти. Хотелось посоветоваться с мамой, рассказать про Настю, но как мама к этому отнесётся?

Дильбар заезжала нечасто, проводила больше времени с мужем: ему дали отпуск. Вечерами, когда Диля звонила, Саярка выпрашивала у мамы трубку в надежде, что сестра скажет что-нибудь про почту. Но Дильбар рассказывала о чём угодно, только не о письмах.

В летней кухне закончили ремонт и заново переложили тандыр²¹. Многие соседи покупали у них лепёшки: мамины получались очень вкусными. Говорят, что идеальные узбекские лепёшки могут храниться три года. Потом сбрызнешь водой, разогреешь – они как свежие. Но дома никогда не было возможности это проверить, их хлеб расходился моментально.

Если Саярке поручали отнести кому-нибудь лепёшки, она старалась дойти поскорее, чтобы хлеб не успел остыть. Сегодня мама передала три штуки для тёти Тамары.

Подходя к почте, Саярка увидела Ароматыча, он собирался оседлать свой древний велосипед.

– Ассалам Алейкум, Амир Романович, здравствуйте!

– А, Саяра! Салам! Иди-иди, передай лепёшки, я тебя дождусь.

Она моментально заскочила внутрь, ощутила стойкий «посылочный» запах помещения, вручила тёте Тамаре хлеб и, почти не слушая ответное «Спасибо, спасибо, милая, у вас лепёшки самые лучшие, я только у вас стараюсь брать…», – вынырнула на крыльцо.

– Амир Романович, а почему Вы на эту почту приехали?

– Наше почтовое отделение закрыто пока, вот, решил доехать до следующего. Ваше удобно расположено. Пойдём, провожу тебя до переулка.

Саярка посторонилась, оставляя на дорожке место для Ароматыча и его транспорта. Учитель вёл велосипед за рога тёмного руля, перемотанного изолентой. Походило на то, что он пытается сдерживать пыл бодливого козла.

– Как отдыхаешь?

– Хорошо, муалим²². Гуляю, с племянником играю. Дома ремонт был.

– Ремонт – дело полезное.

Они немного прошли молча.

Саярка набралась решимости спросить:

– Амир Романович, а помните, вы говорили, что переписывались с мальчиком из другой страны?

– Вспомнила про акцию почты? Решила поучаствовать? Давай-давай, хорошее дело! Я переписывался, да. – Ароматыч обвёл велосипед вокруг камня.

– Только не с мальчиком. Это была девочка, звали её Хеда, как сейчас помню. Из Чехословакии. Она присылала мне наклейки с редкими животными и маленькие календари. Теперь даже страны такой нет, – усмехнулся он грустно.

Вот это да! Ароматыч писал письма девочке с диковинным именем! В классе бы это насмешило, но сейчас Саярку волновало другое:

– А долго Вы переписывались?

– Нет, Саяра, не слишком долго. Думаю, такая переписка долгой не бывает.

– Почему, муалим?

– Почта идёт медленно, а детям трудно сохранять интерес (не обижайся, ладно?) Впрочем, не только детям. Нас всех затягивают дела, учёба, житейские мелочи… Согласись, нас больше интересует то, что происходит рядом с нами, чем вдалеке? Дома мы сильнее. Не случайно же пословицу придумали: в своем дворе и дворняжка тигром глядит. Но переписка и не должна быть долгой. У неё другая цель. – Они дошли до поворота. Учитель развернул велосипед, чтобы удобнее было его оседлать.

– Какая цель?

– Научить видеть и понимать другого человека. Показать, что мир большой и разный. Прости, что я с тобой разговариваю, как на уроке. А переписываться попробуй – тебе понравится.

Ароматыч придавил велосипед своим весом, вильнул передним колесом и уехал.

Саярка вернулась и захотела написать Насте. Забралась в свою комнату, вырвала страницу из многострадальной тетрадки, в которой осталось едва ли шесть из восемнадцати листов.

«Здравствуй, Настя!

Почему ты не пишешь? Ты не заболела? Как твои грибы и твоя собака Дельфин? Может быть, ты уехала?

Уже почти середина июля. Жарко, всё время хочется пить и лежать в тени.

Я очень жду твоих писем.

Саяра».

15.

Она ещё дважды писала Насте короткие записки с вопросами, уносила их в ящик на Абая, но ответов не получала. Дильбар считала, что не нужно так зацикливаться на одном. «Позови погулять любую девочку из класса, в кино сходи… Мало ли развлечений?»

Саярка добросовестно выполняла программу каникул: она сходила с одноклассницами в кино на премьеру, сводила Рустамчика в парк покататься на аттракционах, несколько раз бегала на реку. Она собирала малину и огурцы, поливала огород, готовила долму²³… Но не переставала думать о письмах. Неожиданно среди зарослей малины, на кухне или перед сном ей приходила в голову мысль: это из-за Ирки Настя не пишет. Наверняка подружка убедила её, что писать письма несовременно и неинтересно. Сейчас они вдвоём гуляют с Дельфином, а про неё не вспоминают. Саярка шипела, как раскалённая сковородка, сердилась.

От невесёлых мыслей её отвлекал, пожалуй, только племянник. С Рустамчиком нужно было играть – они придумывали занятия, увлекательные для обоих.

Самой любимой стала игра в кораблики. Она затевалась вечером, когда отец прокидывал шланг между длинных грядок, и вода шла зигзагом по междурядью, поливая весь огород. Земляные рвы между грядками увлажнялись медленно. Вода, выползая из шланга, сперва кружилась на одном месте, будто осматриваясь, а потом начинала завоёвывать земляной желоб, слизывая сухие листья, вишнёвые черешки и всё, что валялось на земле. Когда дорожка между грядками заполнялась водой, Рустамчик садился возле самого шланга, а Саярка – в конце грядки. Малыш запускал кораблик – сучок или травинку – а Саярка ждала, пока водный транспорт до неё доплывёт. Нужно было угадать, какая из дрейфующих в воде соринок является запущенным кораб­ликом, и успеть схватить его. Когда Саярка угадывала, Рустамчик радовался, приплясывал возле грядки. Подчас он начинал баловаться: поднимал шланг и направлял его на себя, взвизгивая от холодных брызг. Издалека раздавался предупреждающий оклик Аноры.

Саярка с Рустамчиком строили плотины, перегораживая путь воде, или запускали в плаванье муравья на скрученном ореховом листе. Муравей подбегал к краю листа и смотрел вдаль, прямо как капитан дальнего плаванья; но старался скорее перебежать на сушу, как только лист касался берега…

А в конце июля у Саярки появилась возможность похлюпаться в большой воде.

Жайдар с Дилей собрались на Балхаш²⁴, родители легко отпустили младшую с ними.

Саярка ещё никогда не была на озере. Она устроилась на заднем сиденье «Нексии». Пока Жайдар грузил в багажник вещи, сестра с водительского кресла обернулась назад:

– Пока не забыла. Письмо тебе. Вчера пришло, можешь танцевать.

У Саярки даже руки дрожали, пока она распечатывала конверт. Едва попрощавшись с родителями, едва покинув улицу, она спряталась в полутьме автомобильного салона и развернула листок. Письмо было коротким. Саярка прочитала. Перечитала ещё раз – и сердце попыталось выпрыгнуть из тела, как холодный лягушонок из приоткрытых ладоней.

«Привет, Саярка!

Прости, что долго не писала. Я съездила в лагерь, потом на дачу к родне, что-то ещё делала… Не помню уже. Лето у меня бурное.

Самое главное: прости, я не хочу больше переписываться. Я волнуюсь, что ты ждёшь от меня писем. Получается, что я как будто должна отправлять их регулярно, и это достаёт. К тому же почта так медленно идёт. Это ужас какая тягомотина!

Скоро лето кончится, надо будет учиться. У нас, вообще, не останется времени.

Ты очень хорошая, мне было прикольно получать письма издалека.

Может, потом я опять захочу переписываться. А пока… не знаю…

Счастливо тебе.

Настя».

И никакого «жду ответа» в конце.

Саярка свернула листок и несколько раз машинально расправила пальцами сгиб. Ароматыч был прав.

Машина уже выехала из города, и по обе стороны от дороги мелькала степь с редкими саманными домами. Скорее бы окунуться в озеро. С головой.

16.

После Балхаша Саярке немного полегчало. Спасибо бирюзовой воде озера, на которую можно было смотреть весь день. Саярка садилась на красный глинистый берег и подставляла ноги воде. Махровая волна, должно быть, принимала её пальцы за белые камни и оглаживала их, пыталась добиться идеальной формы.

Дильбар тормошила сестру, бегала с ней наперегонки по пляжу или забиралась на большой скалистый камень и принималась пританцовывать и петь. «С вами Евровидение в Азии! Прямая трансляция!» – говорила она своим дикторским голосом. Они смеялись. Муж показывал Диле на Саярку и спрашивал:

– Забыл, кто из вас старше: ты или она?

Сказать по правде, Дильбар легко отнеслась к Настиному прощанию:

– Всё ведь когда-то кончается, принцесса моя. Прости, я рада даже: наконец-то ты снова начнёшь обращать на меня внимание. Пойдём поплаваем?

Дильбар заплывала далеко, даже муж опасался плыть с ней. Саярка, волнуясь, высматривала чёрную точку между небом и водой. Каждый день всё дальше. Ей ещё неделю, представляла Саярка, и она превратится в большую рыбу. Будет выплывать навстречу лодкам и разговаривать с купальщиками и рыбаками. Тогда о Диле тоже сочинят притчу.

Вечерами жгли костёр. Недолго, поскольку трудно найти дрова. В ход шли не только ветки, но засохшие шары перекати-поля²⁵ и коровьи кизяки²⁶. Сквозь лоскуты огня вода озера казалась ожившей – добрый дух степей. А если костра не было, огни отдалённого города Балхаш отражались в воде длинными полос­ками, и недвижное озеро напоминало чёрную канцелярскую линейку с яркими делениями.

Больше четырёх дней остаться на Балхаше они не могли. У Жайдара заканчивался отпуск, Дильбар тоже нужно было выходить на радио. «Возвращаемся, пока моё лицо не забыли», – иронизировала она над своим бездельем. Да и Саярка соскучилась по домашним.

Зайдя во двор, она ощутила, как любит находиться дома. Анора брызгала асфальт во дворе, черпая ладонью из ведра. Она тяжело дышала, до родов осталось чуть больше месяца, и любое дело превращалось для неё в трудное испытание.

– Приехала, путешественница? Яхши²⁷ – улыбнулась Анора.

Мама крошила перец к обеду на столе под виноградом. Саярка переоделась и присоединилась к приготовлению салата. Пока они резали лук и зелень, мама расспрашивала её о поездке, цокала языком, восхищалась, как будто сама видела эту прозрачную воду, прочувствовала покой удивительного озера.

– У нас тоже всё хорошо. Рустамчика водили в парикмахерскую. Проснётся – посмотришь, какой стал батыр!.. Я случайно нашла твои конверты в комнате, когда вытряхивала постель, – мама произнесла это без всякого выражения, не отрывая взгляда от рук, разбирающих овощи. – Читать не стала. Удивилась, не знала, что у тебя есть секреты.

– Я, óна²⁸… – Саярка запнулась на секунду, а потом принялась рассказывать маме историю с письмами.

Про акцию на почте. О том, что побоялась признаться родителям, и про их с Дильбар «шпионский заговор». Про первое письмо от Насти и её фотографию; о Сибири (которую она потом рассматривала в своём школьном атласе); про то, как трудно было сочинять ответы и как она скучала без писем; про встречу с Ароматычем… И про последнее Настино письмо – о нём тоже. В один момент Саярка чуть не заплакала от жалости к себе, но сдержалась.

Мама слушала спокойно, иной раз кивала, несколько раз сбоку поглядывала на дочку и снова опускала глаза. Между тем успела заправить салат и перемешать его. Потом присела на скамейку рядом с Саяркой:

– Что ж, один опыт важнее семи поучений, так говорят? Сейчас мир стал другой, чем раньше, жоным. Люди много ездят, смотрят чужие страны, знакомятся. Отец хочет защитить тебя, это понятно. Будь его воля, – засмеялась мама, – он без раздумий запер бы тебя за высоким забором, пока пора не придёт замуж выходить. Но от мира не спрячешься. Кто знает, куда ты от нас уедешь, когда подрастёшь и выучишься? Так что хорошо, что пробуешь говорить на разных языках, друзей искать. Только не надо скрывать правду, да? Ты видишь, что она наружу лезет, как тесто в горячем масле. А вы с сестрой те ещё выдумщицы! Что следующее придумаете?

Из дома вышел заспанный Рустамчик. Парикмахер постарался: маленькому выбрили виски, а наверху оставили модный гребень. Племянник походил на современного певца, уставшего от славы.

– Рустамчик, какой ты у меня модный! – Саярка обняла его.

Ей стало спокойнее: вовремя она вернулась домой и освободилась от навязчивого секрета.

Но всё-таки в глубине сердца тоскливо покалывало, словно кто-то внутри сгибал и разгибал острую проволоку.

17.

Июль стремился к августу, август намекал на предстоящий учебный год. Всё как обычно.

С первых чисел августа Саярка чаще думала о дне своего рождения. Маленькой она ждала его изо всех сил, дни считала. Известно, что любые дети мечтают о подарках и праздничном шуме! (Правда, дедушка рассказывал, что во время его детства дни рождения особенно не отмечали. Так, вспомнят между делом – и дальше живут. С той поры, наверное, он приобрёл равнодушие к подаркам: ему же ничего тогда не дарили, денег не было.)

Теперь Саярка тоже ожидала своего четырнадцатилетия, но, скорее, по привычке. Ну да, папа приготовит замечательный плов. Уже купили у соседей огузок барана. К вечеру съедется родня: младший брат отца с детьми (у него одни парни, Радиковы друзья по детству), тётя Сабира (непременно примется восхищаться, как Саярка выросла, про учёбу спрашивать, как без этого?) Возле их ворот столпятся машины, как куры у кормушки. Да пусть хоть вся махалля²⁹ соберётся, Саярке что с того?

В этом году восьмое августа получило другой смысл. У Насти ведь тоже день рождения! (Так и не пришло больше писем, грустно отметила Саярка. Была ведь надежда, что Настя передумает…) Вспомнит ли подруга из Сибири у себя, далеко, об имениннице с юга?

«Жалко, что я не отправила ей открытку, – мысленно сокрушалась Саярка, – у тёти Тамары на стойке есть разные открытки: корзины цветов, нарисованные медвежата, домики… Теперь бесполезно, не успеет дойти. А можно было и подарок послать… Что бы я могла подарить Насте? Шоколад? Она писала, что любит шоколад… Что-нибудь для Дельфина? У нас во дворе ему было бы наслаждение: каждый раз столько костей от обеда остаётся!» Только не нужны ей подарки, обрывала себя Саярка. Пусть Ирка дарит всё, что надо.

У Дильбар перед днём рождения вид стал загадочнее, чем обычно. Она напевала вполголоса: «I heard you’re feeling nothing’s going right, why don’t you let me stop by…»³⁰

– Принцесса, я могу опоздать восьмого на твой праздник. Ты не обидишься? Не сердись, ладно? Зато я приду с сюрпризом. У меня та-а-кой сюрприз!

Саярка лишь улыбалась. У Дили всегда сюрпризы, без них не случается. Года два назад она выгрузила из машины здоровенную коробку от телевизора. «Зачем нам ещё один телевизор, ты в своём уме? – недоумевала мама». Когда Саярка вскрыла коробку посреди двора, там оказалась вторая, поменьше. В ней – следующая. И ещё, ещё… Штук семь или восемь. Гости встречали каждую следующую одобрительным смехом и гулом. А из последней, самой маленькой, резной шкатулки вылетели… бабочки. Саярка просто онемела. Хорошо, что Рустамчик тогда ещё сидел на руках у Аноры, а то бы бабочкам досталось. Они парили или мелко трясли крыльями, преодолевая сопротивление воздуха, маленькие и сильные.

Диля показывала на крылаток, присаживающихся на клеёнку, на траву, на стену кухни:

– Это Парусник… А это Аполлон, как греческий бог, самый красивый. Желтушка (не обращай внимания, что она красная). Как эта называется, я сама забыла, потом посмотрим в интернете. Ой, тихо-тихо! Тебе на плечо села одна, подставь аккуратненько палец…

Бабочки ещё несколько дней летали у них по двору, замирали на подоконниках, притворяясь кусочком штукатурки или клочком шерсти. Обманув взгляд, внезапно распахивали крылья – и поражали арабской вязью белых, жёлтых, чёрных узоров. Саярка подкладывала дольки апельсина и порезанные яблоки, чтобы насекомые пили сок.

Потом разноцветные подарки разлетелись по свету, а шкатулка стоит в комнате. В ней лежат Саяркины украшения.

Так что от Дильбар чего угодно ожидаешь.

Что плохо в праздниках, так это то, что к ним приходится много готовиться. «Ты же именинница? – наставляет мама. – Ты должна всё заранее учесть. Чтобы дом блестел. Чтобы еду осталось только разложить на блюда и подать. Лучше накануне сделать побольше, а в день рождения не суетиться».

Это же несправедливо, считала Саярка! У меня день рождения, и я же обязана напрягаться больше всех. В идеале, именинницу, наоборот, надо освободить от дел ради праздничного удовольствия. Но с мамой не поспоришь. Поэтому шестого и седьмого числа Саярка вздохнуть не могла: постирала, вытерла пыль в доме, вымыла террасу, похлопала вместе с Анорой все половики, помогла маме сварить компот… – всего не вспомнишь. Только вечером накануне дня рождения вышла за ворота постоять с дедом Аширом, поливающим улицу, посмотреть на закатное солнце, цепляющееся за тополя.

Тётя Оля появилась из дома напротив, поздоровалась, спросила, что у них за праздник? Мол, весь день суматоха, аромат горящей арчи³¹. А когда узнала про день рождения, вынесла Саярке белую розу – безупречный бутон на узловатом стебле: «Будь счастлива, милая! Смотри, какой нежный цветок, похож на тебя. Сорт называется «Анастасия».

18.

Восьмого Саярка проснулась под птичью перекличку и немного потянулась в постели ступнями и ладонями. Если сравнить с прошлым днём рождения, насколько она выросла? Помнится, отец каждый год делал зарубки на дверном косяке кухни, пока она была малышкой. Последний раз её измеряли года два назад. А кухонную дверь с косяком поменяли во время ремонта. Саярка лежала, освобождаясь от последней шелухи сна, и смотрела на белую розу в бутылке от лимонада. Роза Анастасия. Бывают же такие совпадения! С днём рождения.

Дверь тихонечко дёрнулась и качнулась обратно, пряча глаз и ухо Рустамчика. Послышалось шлёпанье пяток по коридору и громкий крик во дворе: «Она проснулась! Я видел, она проснулась!»

Пора вставать.

Саярка вышла во двор – к улыбкам, объятиям, поздравлениям. Родители подарили ей красную лаковую сумочку, дед традиционно положил ей в карман денег.

«Не надо, бобо, ну зачем?» – «Расти большая, будь хорошим человеком, на радость отцу с матерью. Жалко, бабушка не застала. (Эту фразу дед тоже всегда произносил в Саяркин праздник). – Она тебя, новорожденную, пеленала на Бешик-туй³². Бабушка тебя очень любила».

К сожалению, Саярка совсем не помнила своих бабушек, ни одну, ни другую. Когда дед вновь переживал историю появления внучки на свет, она всегда стыдилась своей слабой памяти: неудобно рассуждать о людях, которых не знаешь. Саярка даже иногда изображала просветление: делала вид, что вспомнила эпизод, о котором знали все, кроме неё.

День наполнялся теплом, как пиала – свежим чаем. По счастью, пекла сегодня не ожидалось. Посмотрели альбомы с фотографиями. Рустамчик принёс свежую картинку: четыре косых палочки, два кружочка и много-много разноцветных каракулей.

– Что это, дорогой? – попыталась выяснить мама.

– Подарок для неё, – племянник кивнул в сторону именинницы и отчего-то засмущался.

– А что ты нарисовал, скажи нам?

Но Рустамчик надулся, как фазан, и молчал.

– Очень красиво! – сказала Саярка. – Я куплю рамку и повешу твою картину на стену, договорились?

Кажется, художник остался удовлетворён. Засунул в рот горсть изюма и отправился творить дальше.

К обеду Саярка принарядилась, чтобы встречать гостей. Дома включили музыку. Любопытные соседские мальчишки, владельцы волкодава Белого, по очереди залезали на забор и заглядывали во двор. Кто-то из них перекинул через забор мячик, чем привёл в восторг Рустамчика. Завязалась игра: Саярка с племянником кидали мяч на улицу через ворота и угадывали, с какой стороны он прилетит обратно.

В общем-то, восьмое число было похоже на все другие августовские дни, и чего ещё от него ожидать?

19.

Дильбар появилась поздно: женщины давным-давно сидели за столом, а мужчины, потеряв интерес к имениннице, отделились и обсуждали негромко свои повседневные дела. Плов остыл. Рустамчик, обхватив новый игрушечный автобус с открывающимися дверями, переходил от женщин к мужчинам, собирая там и там порции внимания.

Диля извинилась, сослалась на работу, сильно обняла Саярку, на миг оторвав её от земли.

– Как настроение? Дай-ка мне руку. Ну, дай, дай, не бойся. Глаза закрой.

Прохладная нитка пощекотала запястье. Когда именинница открыла глаза, то увидела на руке серебряный браслет. На тонкой витой цепи держались планеты, словно и вправду соединённые спиралью галактики. Был Сатурн с тонким перешейком кольца, Солнце с изогнутыми лучами, мелкие звёздочки, кажется, неровная, щербатая Луна… Саярка погрузилась в космос – трудно оторвать взгляд от ручной, собственной Вселенной.

– Нравится? – сестра довольно улыбалась. – У меня знакомый мастер-ювелир делает такое великолепие. Я же тебе говорила, что нами управляют звёзды. Теперь они будут тебя оберегать. Но это ещё не всё. – Диля достала телефон и взглянула на часы. – Мама, можно я Саярку украду ненадолго?

– Опять ваши выдумки! Дильбар, это просто невежливо, ты только зашла. Плов покушай.

– Мы на полчаса буквально, скоро вернёмся, очень нужно! Аппетит заодно нагуляем.

– Куда, Диля? – Саярке не хотелось никуда ехать на ночь глядя.

– Да пусть, – вступилась тётя Сабира, обращаясь к маме, – отпусти их. У молодёжи всегда затеи. Никуда не денутся, вернутся. Что им с нами, старыми, сидеть?

Уже темнело. Саярка усаживалась в машину, подгоняемая Дилей:

– Пристёгивайся. Опоздаем же.

– У тебя всегда что-то срочное, Диль. Объясни ты, пожалуйста, куда мы?

– Я тебя предупреждала, что у меня сюр-приз. А сюрприз раньше времени не раскрывают. Ты умеешь терпеть или нет?

– Сколько можно сюрпризов? Мне достаточно твоего браслета. – Саярка покрутила запястье, и серебро отозвалось краткими искрами на огни встречных автомобилей. – Он… он невероятно красивый, Дильбар. Спасибо!

– Рада, что он тебе приглянулся. Я его только увидела, сразу решила: твоя вещь… Подъезжаем. Надеюсь, мы успели.

– Вокзал?!

20.

Вокзал Саярка посещала всего пару раз. Однажды отец встречал родственников из Узбекистана и брал её с собой. В другой раз им передавали с поездом какую-то посылку.

Округлая крыша вокзала скрывалась за зеленью деревьев. Но сейчас зелень казалась почти чёрной, потому что ночь в южном Казахстане темней сливовой пастилы. Плафоны на придорожных столбах ограничивали ореол лампочек, фонари освещали чётко очерченные пятна дороги. Фары припаркованных машин кромсали тягучую массу ночного воздуха, и Саярка сглатывала кисло-сладкий вкус темноты.

Дильбар тянула сестру за руку и шагала по перрону, стараясь не попадать каблуками в щели между плитками. Перрон был ярким от света. Единичные группы людей напоминали старинную картину: они замерли, глядя в одну сторону, откуда прибывал поезд. Точнее, поезда пока не было видно; с равномерным стуком к станции приближался лишь огненный треугольник. Он поприветствовал город басом – и люди в ответ зашевелились, двинулись в разные стороны, подхватив сумки, пакеты, рюкзаки.

– Вовремя мы. Как я пунктуально рассчитала! – Диля ослабила руку. По первому пути полз пассажирский состав «Новокузнецк – Бишкек», сдерживая силы перед окончательной остановкой. – Нам с тобой осталось найти четвёртый вагон.

Саярка перестала спрашивать. Очередные приятели сестры, ясное дело. Странно другое: при чём здесь её день рождения? Неужели Дильбар привлекла к поздравлению посторонних людей? С неё станется устроить шоу прямо на станции.

Проводница четвёртого вагона протёрла тряпкой боковые ручки и с грохотом откинула площадку над лестницей.

– Стоим пятнадцать минут, – сообщила она вечернему небу и с тоской посмотрела в сторону вокзала. Саярке пришло в голову, что проводница с удовольствием зашла бы к ним сегодня в гости, на плов, и немножко отдохнула от вагонной тряски. Но вряд ли у Дильбар был такой замысел.

Именинница мысленно вернулась к выходу из вагона и попробовала угадать, кого из пассажиров знает Диля. Первой спускалась полная, одышливая женщина – явно не та. Она долго выгружала свои узлы, клетчатые сумки: пыталась занять разгрузкой все пятнадцать минут стоянки.

После неё вышел мужчина в костюме (Костюм в жару! Он что, из самой России ехал в шерстяном пиджаке?) Саярка проводила его взглядом: приезжий шёл гордо, пружиня шаги, словно гарцевал на коне.

– Привет!

Саярка оглянулась…

Волосы чуть-чуть отросли, и серые концы она отстригла. Но серёжек в ухе по-прежнему было три. И взгляд тот же самый – одновременно смеющийся и скептичный – один-в-один со снимком. Саярка увидела Настю сразу всю, в замедленной съемке (так бывает, когда в фильме камера наплывает на актёра и крупным планом показывает слезу в уголке глаза или расширенные зрачки). Джинсовый комбинезон с драными штанинами; лямка, спущенная с одного плеча и футболка с портретом длинноволосого прищуренного парня; какие-то дикарские самодельные бусы на Настиной шее… Кажется, она увидела даже прошлый кадр: как Настя спрыгивает с верхней ступеньки поезда, игнорируя остальные.

– Хватит зависать! Саяр, ты в транс впала? – голос у Насти был охрипший, и ей это шло. – Тебя Дильбар не предупредила что ли о нашей встрече? Прикольно!

Дильбар отошла в сторону и скромно улыбалась, делая вид, что ни при чём.

– Как ты здесь очутилась? – вытянула из себя Саярка.

Происходящее перестало напоминать реальность. Ночь, планеты на руке, девочка из бумажного конверта…

– Ну… Это всё Ирка. Вон она в окошке маячит, не хочет выходить.

За стеклом вагона торчала полусонная, косматая голова. Кивнула Саярке – и спряталась.

– Иркины предки решили поехать на Иссык-Куль, греть пузо. А дотошная Ирка раскопала маршрут и выяснила, что поезд идёт через твой город. Она уговорила родителей взять меня с собой (да они бы меня и так позвали, чтобы Ирку нейтрализовать!) И она же подгадала время поездки под наш день рождения. Я подумала, что забавно будет встретиться. Как в книжках, да? Ну… а потом я написала твоей сестре, она, видимо, привезла тебя сюда – и вот… Короче. Тут времени-то немного осталось, секунды тикают.

Настя сняла с шеи своё странное ожерелье. Это были не бусины, не камешки, не клыки – что-то непонятное. Больше всего похоже на сушёные груши и яблоки, но не они.

– У меня для тебя настоящий сибирский подарок. Вот – ожерелье переместилось на шею Саярки. – Понюхай.

Пахло осенью, ноябрьскими кострами…

– Не противно? Это грибы. За качество отвечаю, точно все съедобные, сама собирала. Но ты можешь сварить (я потом твоей сестре на сотку рецепт кину), а можешь просто над кроватью повесить. Будешь вспоминать обо мне. Саярка, я тебя поздравляю с днюхой! Я рада, что у меня теперь в Казахстане есть клёвая подружка. Красивая! Молчаливая такая.

– Спасибо, Настя… – Саярка пыталась отвечать, хоть и чувствовала себя замороженной рыбой. – Тебе… Тебя тоже с днём рождения, только у меня подарка нет… Тебе, кажется, из окна машут.

В окне Иркиного купе возник мужчина. Он сигналил, выразительно стучал по руке, изображая часы.

– Это отчим. Иркин. Волнуется, что я останусь у вас жить, – хохотнула Настя. – Я в принципе не против. Но родители не поймут.

В ответ ей отозвалась проводница:

– Пять минут до отправления. Провожающие, заходим в вагон.

– Ладно, подруга. Обнимемся, что ли? Как только тебе купят телефон, пиши мне сообщение. Номер у Дильбар есть.

Саярка не обняла Настю, а, скорее, вцепилась в неё. Ещё не осознавала происходящее полностью, но тревога расставания с чудом уже подкатывала к ней, как первые робкие волны на Балхаше.

– Береги себя, – Настя чуть-чуть подержала Саярку за локти и встала на нижнюю ступеньку вагона. – Мы с тобой львы по гороскопу, значит, завоеватели. Так звёзды говорят!

Звёзды! Саярка суетливо схватилась за браслет. Застёжка не сдавалась. Поезд тряхнул шеей и потянулся вперёд.

– Настя, держи! – Саярка вложила галактику в Настину руку. – Я тебе напишу. Спасибо! И Ирке тоже спасибо!

Настя и проводница стояли в дверях вагона. Одна – беззаботная, другая – суровая. Одна – в чёрной майке, другая – в безупречно белой форменной блузке. У проводницы в кулаке мерцал белый фонарь. А у Насти в кулаке мерцал…

Впрочем, что там есть, в кулаке у взъерошенной девчонки, путешествующей поездом по ночным казахстанским степям, едва ли мог разглядеть кто-то, кроме второй девчонки, оставшейся в финальном кадре на перроне прожжённого августом городка.